Что стало с Эбби

      — Мамуленька!       Голос дочери, напоминающий мяуканье котёнка, вырывает меня из пустых раздумий. Моргнув несколько раз, чувствую неприятное жжение в глазах, из-за чего потираю их, а потом гляжу на дочь, что стоит по правую сторону от меня, держа в маленьких ручонках игрушечную пчёлку. Её русые кудри, собранные в два небрежных хвостика на макушке, уже растрёпаны из-за активных игр, поэтому она несколько раз предплечьем убирает спадающие на глаза волоски. А я смотрю на это без сочувствия, словно так и должно быть, ведь чего она ожидала, когда прыгала по дивану или бегала по квартире, снося всё на своём пути?       — Что такое, солнышко? — меня не удивляет насколько мой голос звучит сухо и даже тихо, ведь я настолько истощена, что во мне нет сил даже сделать вдох.       — У мистера Полосатика оторвалось крылышко. Он больше не может летать.       Только сейчас замечаю, что крыло игрушечной пчёлки оторвано на половину, а из округлого полосатого тельца выбивается синтепон.       — Ох, как же так? — выдавливаю из себя сочувствующее удивление, хотя единственное, что меня беспокоит, так это необходимость ещё и зашивать грёбаную игрушку. Заправив волосы за уши, забираю игрушку и тяжело вздыхаю. — Ничего страшного, мама постарается вылечить мистера Полосатика.       Фибби обнимает меня за шею, а после убегает в детскую. Я понимаю, что уже позднее время и пора купать её, но не в состоянии подняться с пола. Вот только через пару минут Фибби сама просит искупать её и тогда вынуждено бреду в ванную, где полчаса борюсь с дочерью, ведь для неё в радость плескаться в воде, когда для меня это самая ненавистная часть рутинной жизни.       Многие говорят, что как только ребёнок засыпает — родитель может спокойно выдохнуть, но это ложь. По крайне мере, для меня так точно. Как только мой ребёнок засыпает, я еле доползаю до гостиной, где в полной темноте скучаю по себе. По той, кем я была раньше, а не кем стала после рождения ребёнка.       У меня была прекрасная жизнь. Моя мама воспитывала меня одна, потому что отец ушёл от нас к другой женщине, но это не сломило её, а вместе с этим во мне образовался стержень быть такой же сильной, как она. Она работала на двух работах, а я училась, терзая себя допоздна, чтобы вырасти и осуществить её мечту. Окончив школу, поступила в Колумбийский университет, причём попав на бюджет, а ещё сразу же нашла работу по специальности. И да, это было что-то вроде «принеси, подай, унеси», но мне платили деньги, а ещё я развивалась в писательском плане, набиралась опыта, чем потом зарекомендовала себя не только на учёбе, но и в самой компании, где работала. Поэтому сразу после окончания университета уже была обеспечена работой. Проработав официально год помощником писателя, взяла небольшой кредит и открыла кондитерскую для мамы, ведь это именно то, чего она так всегда хотела.       Благодаря работе я познакомилась с мужем, когда по поручению миссис Питерсон — писательницы, на которую работала, относила рукопись в писательское издание. Тогда Гарри очаровал меня сразу — высокий британец с пленительно-зелёными глазами и обворожительной улыбкой, прекрасными манерами и едва уловимым акцентом.       Будучи романтичным и начитанным, он словно попал в наше время из прошлого, когда всё ещё было принятым читать для дам стихи, тем самым завоёвывая их сердца. Сама не понимаю, как так быстро влюбилась в него, но рядом с ним мне было хорошо — спокойно, безопасно и… особенно. Через год мы поженились, не смотря на явные намёки со стороны его семьи, что я недостаточно хороша для их сына. Но, как бывает обычно, они всё равно намекали на необходимость завести ребёнка, когда я была к этому не готова, ведь стремилась к повышению на работе. И, то ли это ирония, то ли истинное издевательство, но в день, когда мне дали добро на написание романа, я узнала, что беременна.       Я часто думаю, когда всё началось, а началось всё именно тогда, когда сидя на бортике ванной, я держала положительный тест, дающий ответ на неважное самочувствие, но вместе с тем забравший у меня всё. Тогда во мне была радость, да. Ведь ребёнок — логичное продолжение брака, не так ли? Мне было двадцать девять, врачи и родители Гарри давали понять, что уже пора, так что всё произошло именно так, как и должно было произойти. Но сейчас я понимаю, что ребёнок — это логичное завершение моей жизни.       Уже никчёмной, не нужной мне, жизни.       Слышу со стороны коридора несильный хлопок двери, звяканье ключей, а через пару секунд приближающийся топот. Гостиную озаряет свет, мои глаза снова пекут из-за этого, но я смотрю на пришедшего с работы супруга и замечаю на его лице замешательство.       — Почему сидишь в темноте? — спрашивает он, ослабляя галстук, но не сводя с меня глаз.       — Как дела? — игнорирую его вопрос, потому что дать формулировку своему состоянию и чувствам я просто не в состоянии.       — Устал. Прости, что не предупредил — на работе было много дел. Ванесса всё время крутит носом и из-за этого Хлоя сама не своя, — супруг переходит на кухню, соединённую с гостиной, и достаёт из холодильника бутылку воды, а я слушаю его, но не могу вспомнить, кто такие эти Ванесса и Хлоя. Вроде как, первая — начальница мужа. — Давай не будем о работе. Фибби спит?       — Да, она уснула… — я перевожу взгляд на настенные часы и испытываю ужас, ведь сейчас около двенадцати ночи, а уложила дочь я к девяти.       — Ты ужинала? — интересуется Гарри, вновь заглядывая в холодильник, в котором нет ничего, кроме детских баночек с пюре и соком.       Пока другие матери заботятся о натуральном питании своих детей, я скупаю в магазине всю готовую продукцию, чтобы не тратить время на приготовление овощного пюре. Даже не помню, когда в последний раз готовила что-то сама. Да, я не только отвратительная мать, но и ужасная жена.       — Я ничего не приготовила.       Чувство голода у меня нет вот уже как три года, а еда не приносит мне былого наслаждения. Ем только потому что организм требует, не более.       Гарри оборачивается ко мне, мы встречаемся взглядами и я ожидаю, что он разозлится, но этого не происходит.       — Ты не ела?       Вот он — мой муж. Думает обо мне, но не о себе. Мамочки, живущие в нашем районе, восхищаются Гарри, считая его идеальным мужем и отцом. А меня это раздражает. И я не знаю почему. Возможно, такое отношение мужа вызывает во мне чувство немощности.       — Не ела, — отрезаю, переводя взгляд на выключенный телевизор.       — Тогда закажу чего-нибудь.       — Как хочешь, — пожимаю плечами и встаю с дивана, чтобы отправиться спать, ведь компания супруга мне неинтересна и тягостна.

***

      День благодарения — ненавистный мне праздник, как и Рождество, и другие праздники, когда мы вынуждены ехать к родителям Гарри. Для меня это пытка, ведь я вынуждена выслушивать, какой ужасной матерью и женой являюсь. Не могу поспорить с этим по двум причинам: во-первых, это правда; во-вторых, не в состоянии противостоять родителям мужа.       На протяжении всего дня я то и дело, что готовлю, пока Джемма — сестра Гарри — в буквальном смысле ничего не делает, как и Миссис Стайлс. Не успев сделать одно, свекровь просит сделать другое, а когда Гарри единожды приходит на кухню и предлагает помощь, его выгоняют со словами: «Уйди, не мужское это дело — на кухне кашеварить!». Супруг уходит, бросив напоследок сочувствующий взгляд, но я не реагирую на это, ведь предчувствую последующие упрёки его матери, что и происходит. Нахваливая сына, она намекает, что я недостаточно хорошая хозяйка, раз уж он лезет в женскую обитель.       К концу дня, когда мы садимся за стол, я чувствую себя вымотанной. Из-за готовки мои волосы и одежда пахнут едой, а во рту до сих пор неприятный привкус специй. От вида еды воротит, поэтому пока все разговаривают между собой, наслаждаясь праздником, я ковыряю вилкой кусок индейки, про себя мечтая уехать домой. Иногда поглядывая на супруга, чувствую обиду: за то, что привёз меня сюда, подвергнув всем этим пыткам; за то, что у него такая противная мать и даже за то, что мы когда-то познакомились. Гарри кажется довольным. Конечно, ведь весь день он провёл в компании отца и супруга Джеммы, пока я разрывалась между кухней и Фибби.       — Эбби, посмотри, как Фибби заляпалась, — голос свекрови выводит меня от размышлений и я смотрю на перепачканную в пюре дочь.       Чувствую раздражение, ведь новый свитер, что сейчас на дочери, заляпан не меньше, чем её лицо. Хочу взять салфетку, но Гарри опережает меня. Аккуратно вытерев детское лицо, ладошки и даже одежду, он забирает Фибби к себе на колени и принимается кормить её самостоятельно.       — Так странно, что ей три года, а она до сих пор плохо пользуется столовыми приборами, — вставляет свой комментарий Джемма, из-за чего злость во мне начинает бурлить. Прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать колкость.       — Просто ложка для неё тяжелая, — нахожу смелость ответить, на что взгляды всех устремляются в мою сторону.       — Так нужно было покормить её, — находит, что ответить свекровь.       Опускаю вилку на стол и впиваюсь взглядом в кусок мяса, что лежит в моей тарелке. Я не могу отрицать того факта, что недостаточна заботлива по отношении к дочери, но разве только я должна думать о ней?       Мать Гарри строптивая женщина, невзлюбившая меня с самого знакомства. И то ли это по причине моих жизненных взглядов, то ли из-за отсутствия отца, но она особо не скрывает нелюбви ко мне. А я не могу сделать этого. Не могу, взглянув ей в глаза, сказать «хватит!», потому что… потому что она мать моего мужа. Иногда я думаю, что это, конечно, не оправдание, но каждый раз, оказываясь в этом доме, из меня словно высасывают все остатки энергии.       — Мне нужно отойти, — говорю через время, когда все, кроме меня, забывают о возникшем конфликте. Хотя, только я думаю, что это конфликт.       — Захвати на обратном пути нож для пирога, — небрежно бросает свекровь, когда я поднимаюсь со стула.       Кивнув, спешу в ванную комнату, где сразу же умываюсь. Здесь прохладно и дышать легче, но вспоминая о необходимости вернуться, мои лёгкие сдавливает, а сердце начинает быстро биться. И я даже мечтаю, чтобы оно остановилось. Только так моим мучениям придёт конец.       Подняв голову, заглядываю в отражение и вижу привычную картину: истощённая, с пролегающими под глазами кругами и блеклой, почти прозрачной кожей я выгляжу уставшей и не выспавшейся. Потрескавшиеся губы болят из-за образовавшихся ранок, но я даже не помню, когда в последний раз пользовалась помадой. Выбившиеся из косы волосы делают меня ещё более жалкой. Ненавижу себя.       Но когда-то я любила себя. Мне нравилось ходить в салон красоты, чтобы делать маникюр, покупать новые вещи и косметику. Я заботилась о себе.       Это кажется чем-то ироничным, ведь будучи одинокой, никогда не понимала женщин, что после рождения ребёнка так пренебрежительно относились к себе. А сейчас я та самая женщина, что может ходить в одной и той же футболке неделю, а мыть волосы раз в несколько дней, предварительно пытаясь найти в себе силы на это.       Просидев в ванной несколько минут, чтобы просто набраться эмоциональных сил, я наконец-таки выхожу и иду на кухню, а после уже с ножом бреду в гостиную, но останавливаюсь перед дверью, услышав разговор:       — Она никудышная мать, Гарри, — узнаю скрипучий голос свекрови.       — Она хорошая мать. Просто у неё сложный период, — встаёт на мою сторону супруг.       — О каком сложном периоде идёт речь?! — жёстко отрезает мистер Стайлс, до этого почти весь вечер молчавший за столом. — Быть матерью её предназначение природой.       — К тому же, она сидит дома, — добавляет Джемма. — От чего она может уставать?       Сжимая в руке нож, я тяжело дышу, чувствуя жжение в груди и глазах. Поджимаю губы, чтобы сдержать порыв крика. Он утопает во мне, как и обычно. Да, я действительно не работаю и сижу дома. Но разве не так должна делать мать? Сидеть в декрете, следя за ребёнком. Понимаю, что делаю это плохо, но я так стараюсь. Почему никто не видит этого?       — Это всё потому что она американка! Ты посмотри — весь вечер сидит с кислым лицом, словно её затащили сюда насильно, — с нескрываемым раздражением продолжает Энн, втаптывая меня в грязь. — Если не хотела ехать — могла не приезжать. Всё равно хозяйка из неё так себе. Я нашла волос в пюре, но решила промолчать, чтобы не обижать её. Она должна ценить нашу семью!       Эти слова окончательно выбивают меня из колеи. Кажется, словно всё тело в тисках и даже вдохнуть нет возможности. Меня трясёт от злости и несправедливости, руки и ноги немеют, слабеют и я больше не чувствую их. Со звоном в ушах распахиваю дверь, привлекая к себе внимание и, не отрывая взгляд от свекрови, что смотрит на меня с прежним превосходством и высокомерием, приближаюсь к столу.       Хватаю конец своей косы и ножом срезаю её почти по самое основание, после чего бросаю волосы на стол прямо к тарелке свекрови. Джемма взвизгивает и подскакивает с места, а лицо миссис Стайлс искажается от ужаса. А вся тяжесть внутри меня выходит наружу и я чувствую долгожданную лёгкость.       Начинается переполох, в котором я не различаю никого. Кажется, Гарри подрывается ко мне, что-то спрашивает; мистер Стайлс встаёт с места и что-то выкрикивает, но это смешивается с возгласами детей. Это всё так неважно. — С Днем Благодарения! — восклицаю, растягивая губы в улыбке.