Что стало с Эбби

      — Эбби! — твёрдый голос Гарри за дверью, сопровождающийся стуком в дверь вот уже на протяжении нескольких минут лишь напоминает мне о пережитой сегодня ситуации.       Моё сознание вновь и вновь возвращается к ужину, закончившимся скандалом, в котором я участвовала как зритель, хотя была главным героем. Мать Гарри ещё никогда так не кричала, как и мистер Стайлс. Но в тот момент я лишь спешно одевалась, игнорируя оскорбления в свой адрес, ибо желала покинуть чуждый мне дом. Супруга я ещё около получаса ожидала в машине, и как только он вышел с Фибби в руках, я вновь ощутила себя неправильной.       Он что-то пытался выяснить у меня пока мы ехали домой, а я, развернувшись к окну, молча наблюдала за мелькающими фонарями и домами в надежде, что навстречу вылетит какая-нибудь машина и меня не станет.       По приезде домой я сразу закрылась в ванной, где сижу уже полчаса, поливая себя с головы до ног горячей водой. Состриженные волосы едва прикрывают мочки ушей, и я только сейчас осознаю, что сотворила, однако чувства стыда не испытываю. Представляю, как сжимая нож, вонзаю его в спину ненавистной свекрови, не ставящей меня ни во что. А потом делаю то же самое с Джеммой, мистером Стайлсом… со всеми, в том числе и с собой.       Разве это нормально? Хотеть что-то подобное, но в то же время не хотеть ничего.       Выхожу из ванной, когда стук в дверь замолкает, и сразу направляюсь в спальню, но по пути сталкиваюсь с Гарри в гостиной. Стоя ко мне спиной и разговаривая по телефону, он не сразу замечает меня.       — Прекрати лезть в наши отношения! Выпей лекарство и ложись спать, — он потирает переносицу, а после рукой упирается в бок. Тут, заметив меня, цепляется взглядом за моё лицо и, быстро попрощавшись с собеседником, коим, скорее всего, является его мама, сбрасывает вызов и спешит за мной. — Эбби! — уже который раз зовёт меня, но я уже умело игнорирую его. Обойдя кровать, принимаюсь стягивать покрывало, пока Гарри закрывает за собой дверь, чтобы нас не услышала Фибби. — Ты меня игнорируешь?       — Нет, — вру, не поднимая взгляд.       — Тогда почему молчишь?       — Жду.       — Чего? — вскидывает он руками.       — Когда ты начнёшь задавать вопросы по типу: «что с тобой, Эбби?», «зачем ты это сделала, Эбби?», «как ты себя чувствуешь, Эбби?», — отчасти это правда, ведь обычно, когда что-то происходит, он старается узнать о моих чувствах посредством подобных вопросов. Всё-таки поднимаю взгляд на мужа и вижу недоумение на его лице. Его брови ползут к переносице, а губы приоткрываются, как это бывает обычно, когда он не находит, что ответить. — А я тебе отвечу: «всё в порядке, Гарри».       — Когда человек в порядке — он не вытворяет такое, милая, — на секунду его голос срывается, из-за чего дальнейшие слова звучат хрипло и вместе с тем даже угрожающе. — Я просто хочу понять, — он тяжело выдыхает. — Что происходит. Тебе плохо?       — Нет, — машу головой, складывая покрывало, а после откидываю его на кресло, стоящее в углу. Оборачиваюсь лицом к мужу и чувствую секундную слабость, когда вижу его обеспокоенный взгляд. — Чувствую себя также, как и вчера, позавчера, как месяц, год, два года назад.       Гарри облизывает пересохшие губы и неотрывно смотрит в мои глаза, явно не зная, что ответить на подобное.       Да, Гарри любит меня, знаю. Он заботится обо мне, помогает, но это лишь тяготит меня и заставляет чувствовать себя недостаточно хорошей. Во мне всё время чувство, будто он делает всё, а я — ничего.       Проведя пальцами по каштановым волосам, он в очередной раз тяжело вздыхает и устало произносит:       — Я вижу, Эбби. Вижу, как тебе сложно. Мне жаль, но я не знаю, как это исправить.       — Зачем что-то исправлять, Гарри? — непонимающе хмурю брови, чуть качнув головой. — Для чего? — плюхаюсь на край кровати, не сводя взгляда с напряженного мужского лица. — Ты — идеальный для всех: для родителей, соседей, нашей дочери. Ты встаёшь рано утром, чтобы пойти на работу и обеспечить нас деньгами, готовишь ужин, занимаешься уборкой, занимаешься с Фибби. Ты делаешь всё для нас, милый.       — Так вот в чём проблема? Ты считаешь, что ты недостаточно хороша?       — А разве не так? — спешно спрашиваю, преграждая ему путь для утешения. — Знаешь, в чём наше отличие? Даже если бы ты просто делал вид хорошего отца, гуляя с дочерью на площадке, все бы думали о том, какой ты хороший. И случись что — тебя бы оправдали, потому что ты просто отец. Но стоит мне сделать что-то не так, как я становлюсь объектом осуждения. Даже если я просто купила пюре в баночке, а не приготовила его сама! Так что даже если я буду рвать задницу — я всё равно останусь хреновой матерью и женой, Гарри! — под конец мой голос срывается и я тяжело дышу, чувствуя ком в горле. Мысли путаются и голова из-за этого разрывается на части. Из меня словно высосали все силы, даже сидеть не могу, потому что тело болит.       — Эбби…       Я вскидываю руку, прося его замолчать, ведь продолжать разговор больше не в состоянии. Хочу лечь под одеяло и заснуть. Желательно навсегда, чтобы не возвращаться во весь этот ужас.       — Папуля, маме плохо? — слышится голос дочери за дверью, отчего в груди всё неприятно сжимается. Я не хочу видеть своего ребёнка. Не хочу видеть никого.       Гарри научил Фибби не заходить в нашу комнату без разрешения, и, вспоминая это, вновь чувствую себя ужасной матерью, ведь единственное, чему смогла научить нашу дочь — залезать и слезать с дивана, потому что самой в тягость поднимать и спускать её.       — Сейчас я приду, солнышко, — кричит ей нежно Гарри, после чего говорит тише уже для меня: — Я лягу сегодня с дочерью.       Это самое лучшее, что я слышу за сегодня, хоть вновь заставляет чувствовать себя ужасно. Тем временем, пока мой муж и дочь беспокоятся обо мне, я желаю сбежать от всего мира и спрятаться где-нибудь в тихом месте, где меня никто не найдёт.

***

      Я редко вижу маму. Обычно она всё время занята работой, поэтому у нас не получается встретиться, но это единственный человек по которому я скучаю.       Обладая твёрдым характером, она редко проявляет тепло, но мне и без всех этих нежностей известно, что она меня любит. Когда я родила Фибби, мама единственная, кто заботился обо мне в полной мере. Пока свекровь приезжала, чтобы в очередной раз взглянуть на внучку и обесценить мои страдания, мама поила меня и кормила, выходила со мной на прогулку, когда Гарри не было рядом из-за работы. Я ни разу не услышала от неё упрёка в свою сторону, даже когда сама ругала себя за какие-то ошибки.       — Держи, — присев рядом со мной, мама протягивает бумажный стаканчик с кофе, который я с благодарностью принимаю. — Новый стиль? Провожу пальцами по коротким волосам и поджимаю губы. Когда я пришла к мастеру, чтобы исправить результат своей вспышки эмоций, та этично промолчала, но её взгляд говорил всё сам за себя. Не каждый день в салон приходят взрослые женщины, чьи волосы больше напоминают американские горки. Срезав пару сантиметров волос, она исправила ситуацию визуально, но это никак не помогло мне изнутри.       — Да.       — А мне казалось, что мы уже пережили этот период лет семнадцать назад.       Усмехнувшись, поглядываю на носки ботинок, успевших покрыться уличной пылью. Когда поднимаю взгляд, то сразу цепляюсь взглядом за Фибби, что бегает в ядовито-розовой куртке по детской площадке вместе с другими детьми. Судя по улыбке ей весело, чему очень завидую, ведь не помню, когда в последний раз испытывала нечто подобное.       — Ну и? — протягивает мама, привлекая к себе внимание.       Смотрю на её профиль и удивляюсь, как молодо она выглядит в свои пятьдесят два. Конечно в уголках её губ и глаз уже есть морщины, но в целом мама выглядит хорошо, учитывая, что всю жизнь занималась физическим трудом.       — Что?       — Рассказывай, что случилось. Только не говори, что снова беременна, — мама достаёт пачку сигарет из кармана пальто, а я испытываю ужас от слова на букву «б». Нет, нет!.. Ни за что. Даже не смотря на явный факт, что беременной я быть не могу, как минимум, потому что мы с Гарри занимались сексом в последний раз месяца три назад, во мне таится ужас, что это может быть правдой. — Эй, расслабься! Я же пошутила, — видимо, моё побледневшее лицо говорит всё за себя, но это ещё больше вызывает вопросов у мамы. — Или это?..       — Нет! — восклицаю слишком эмоционально, из-за чего сама пугаюсь. Мне кажется, что сейчас я пытаюсь убедить в этом саму себя. — Просто неважно себя чувствую.       — Ты хорошо питаешься? Похудела очень, да и выглядишь блекло.       — Ну, спасибо.       — Я серьезно, Эбби, выглядишь уставшей.       — Я хорошо питаюсь, — вру, но недостаточно хорошо, хотя мама больше ничего насчёт этого не говорит, за что ей очень благодарна, ведь оправдываться у меня нет ни желания, ни сил. — Мама... — зову её спустя минуту молчания, пока разглядываю бегающую дочь, к которой не чувствую ничего. — Ты любишь меня?       Возможно, этот вопрос звучит для неё неожиданно, ведь я никогда не спрашивала её о таком. Сама не понимаю, почему решилась его задать, но мне вдруг стало так важно услышать хоть что-то о любви, ведь я давно позабыла о ней. Мне кажется, что во мне больше нет эмоций и чувств, кроме вечной усталости, злости и раздражения. Меня больше ничего не радует: ни кофе, когда-то любимый мною, ни чтение книг, ни даже писательство, которым я так мечтала заниматься с детства. Чувство, будто я нахожусь под куполом, откуда мне просто не выбраться.       — Почему ты спрашиваешь о таком? — недоумевает она, наверняка вскинув брови.       Что ей ответить? Сказать, что я не люблю свою дочь? Но ведь это абсурд! Так не должно быть.       — И всё же, мама — любишь?       Перевожу на неё взгляд, ожидая ответ. Женское лицо сосредоточено, но эмоции, что передают глаза не сравнимы ни с чем — они смотрят так, как я не могу смотреть в сторону Фибби — с теплом и беспокойством. Будто я — вселенная, которая вот-вот может исчезнуть.       — Люблю.       И во мне нет сомнений. Так почему я не могу любить Фибби? Я ведь родила её. Она частичка меня и моего мужа, которого я когда-то любила. Разве у меня может быть повод не любить её?       А за что мне любить её? Она ведь забрала у меня всё: карьеру, чувства… я потеряла из-за неё себя. Меня больше нет.       Услышав со стороны детской площадки крик, подскакиваю с лавочки и ищу взглядом розовую куртку. Фибби стоит рядом с лежащей девочкой, что рыдает и зовёт маму, которая, к слову, подлетает очень быстро. Спешным шагом приближаюсь к площадке, чувствуя нарастающее волнение в груди, и как только оказываюсь рядом — Фибби прячется за мной. Плачущая девочка, заботливо поднятая матерью, пытается что-то сказать, но все её слова скомканы. И тут женщина смотрит на меня.       — Я видела, как ваша дочь толкнула мою! — то, как яростно звучит её голос, выбивает меня из колеи, и мне ничего не остаётся, как глупо бегать взглядом по разъярённому лицу. — Ей следует извиниться.       Опускаю взгляд на дочь, что сжимает мою ногу, но это не вызывает у меня никакой жалости. Я лишь хочу, чтобы это закончилось.       — Фибби, извинись, — выходит сухо и даже механически.       Она поднимает на меня свои округлые зелёные глаза, шокированная тем, как разворачиваются события.       — Но я не виновата, мама, — машет она головой. — Она забрала мистера Полосатика и не хотела его отдавать. Я попыталась забрать, но она упала. Я не толкала, честно-честно.       Тут мать девочки возмущено ахает и, уперевшись руками в бока, восклицает:       — А ты ещё и врушка! Я всё видела! Ты толкнула её, так что тебе следует извиниться.       Вся эта ситуация настолько противна мне, что я начинаю раздражаться.       — Фибби, извинись.       — Но мама…       — Извинись, я сказала! — вспыхиваю от злости, из-за чего сама не замечаю, как начинаю кричать.       Дочь испугано вздрагивает и отходит от меня, не отрывая глаз, что наполняются слезами. Её нижняя губа начинает дрожать и я впервые чувствую… сожаление? Топнув ногой и бросив мистера Полосатика на землю, она, всхлипывая, дрожащим голосом пищит:       — Ты плохая! Не хочу больше с тобой гулять!       Дочка убегает к моей матери, что всё это время стояла в паре метров от нас, но не влезала в конфликт. А я, стоя на том же месте, не могу сдвинуться ни на шаг, потому что куда не пойти — вновь столкнусь с осуждением.