Что стало с Эбби

      «Весна. Я люблю весну. Это идеальная пора для исцеления — когда наряду с природой, из глубокой спячки возрождаешься и ты.       Будучи маленькой, я, в один из жарких летних деньков, пыталась поймать ящерицу. Мама сказала, что у них ломкий хвост, который способен отрасти в случае, если он отпадёт. Моё любопытство охватило разум, и я охотилась на бедных пресмыкающихся, дабы проверить теорию на практике, однако те оказались такими шустрыми, что все планы пошли коту под хвост. А что чувствует сама ящерица, когда теряет часть себя? У животных нет разума — говорят учёные, а я на это думала, что им очень повезло. Я тоже не хотела чувствовать.       Закрывая глаза, стараюсь понять, что во мне просыпается. Сначала темнота, потом появляются яркие пятна, схожие на искры фейерверка, разлетающиеся в тени ночи, а после я вижу лицо — родное, полное любви, под которой скрывается усталость. Такая моя мама. Никогда не скажет, что устала, никогда не покажет, что ей трудно и всегда найдёт время для меня. И такой мамой я хотела стать для Фибби.       Каждый раз я только и слышала, что делаю что-то не так, и на фоне этого во мне появлялось недоверие к тем, кто утверждал обратное. Смотря на мир, я не видела света, и с каждым днём во мне было всё больше и больше отчаяния, которое поглощало меня в свои болота, засасывая медленно, но безвозвратно.       Что со мной стало?       Я потерялась в этих водах, желая утонуть. И кто бы ни хотел помочь — этого не хотела я. В этом мире мне было чуждо и одиноко.       И я так долго держала это в себе, что в какой-то момент посчитала это правильным.       Я посчитала правильным уйти вслед за своей умершей душой. Виноват ли кто-то? Не знаю, как правильно ответить на этот вопрос. Я долго думала, что виноваты все вокруг, но вместе с тем, что-то внутри подсказывает, что это не так. Я долго винила Фибби, однако в чём вина ребёнка, мыслящего бескорыстно и невинно? Дело ведь ни в Фибби, ни в Гарри, ни в ком другом. Дело во мне. В моей внутренней пустоте, поглотившей всё, словно чёрная дыра. А ведь когда-то я радовалась даже дождю, а сейчас огорчена солнцем. Однако, не смотря на это, во мне вдруг появилась надежда, что солнце вернётся в мою жизнь, и впредь я буду радоваться даже простой луже, в которой увижу отражение звёздного неба»       Ещё несколько секунд задерживаю взгляд на последних словах, после чего дрожащими пальцами сгибаю бумагу пополам и сосредоточено ногтями провожу по образовавшемуся сгибу, не решаясь поднять взгляд. Это письмо, написанное мною ещё в начале марта, я долго не решалась озвучить, хотя постаралась описать всё, что творилось на моей душе на протяжении нескольких лет.       Миссис Коул — мой психиатр, на учёте у которой я стою, посоветовала мне поделиться своими мыслями хоть с кем-то, и я посчитала, что самым правильным будет излить душу Гарри. Тому, кто несколько месяцев назад спас меня от гибели; тому, кто пожертвовал собой, чтобы спасти меня.       Подняв на него взгляд, я вижу в его глазах слёзы, которые он в тщетных попытках старается сдержать — не потому что считает это признаком слабости, а потому что боится ранить меня.       Мы не виделись вот уже несколько месяцев, а всё из-за лечения и моего желания абстрагироваться ото всех. Закрывшись в стенах палаты, я долго обдумывала жизнь и мою попытку свести концы, однако каждый раз оказывалась в тупике. Лекарства, которые лишали эмоций и чувств, подарили мне умиротворение, к которому я так давно стремилась, и благодаря им и поддержке других женщин, оказавшихся со мной в одной лодке, я осознала, что не одна. Не одинока, не неправильна.       Только неделю назад я решилась позвонить мужу, что каждую неделю отправлял мне букет любимых цветом с записками, в которых описывал их с Фибби жизнь, а вчера я назначила ему встречу. И хоть буфет в психиатрической клинике далёк от тех мест, которые мы посещали, будучи влюбленными, я вновь взглянула на Гарри, как прежде. Я вспомнила всё, что когда-то испытывала когда-то к нему.       Зарывшись пальцами в волосы, он нервно сжимает их, а потом взъерошивает и опускает руку обратно на стол, не решаясь взглянуть мне в глаза.       — Прости, — шепчу едва слышно, опустив взгляд на его трясущиеся руки.       За это время Гарри заметно похудел и осунулся, и мне страшно представить, что творится на его душе. Будь на его месте, я бы точно сошла с ума.       Мы одновременно поднимаем глаза, и мир вокруг словно сужается, оставляя нас одних во вселенной.       — Ты жила с этим так долго, Эбби, — выдыхает он, качнув головой.       Беру его ладонь в свои руки. Чувствую, как глаза начинает жечь от слёз, а губа трястись, но это нормально, учитывая, что я пережила.       — Ты не виноват.       — Я должен был помочь тебе.       — И ты помог, — облизываю пересохшие губы, сдерживая всхлип. — Ты думаешь, что был бесполезен? Это не так, Гарри. Благодаря тебе я выбираюсь, благодаря тебе я живу.       — Эбби, мне жаль, что я не знал всех твоих чувств. Мне жаль, что не помог тебе раньше, но знай, что я всегда буду рядом. Я на твоей стороне.       — Я знаю.       Впервые за долгое время улыбаюсь. И эта улыбка не такая, как прежде — она искренняя, исходящая от души — искалеченной, но идущей к исцелению. И я рада, что Гарри рядом, что именно он тот человек, с которым я связала жизнь.       — Как Фибби?       — Она сейчас у твоей мамы.       Сердце начинает щемить при упоминании родительницы, с которой я ни разу не поговорила. Наш последний разговор состоялся тогда — в тот самый день, когда я отказалась жить, но именно мама, заподозрив неладное, позвонила Гарри и попросила его срочно поехать домой.       — Как она?       — Тяжело, но она не унывает. Фибби помогает ей с кондитерской, — Гарри вдруг хохочет, и я подхватываю его в этом. — Она всегда будет рада твоему звонку.       Не было ни дня, чтобы я не думала о маме. Мне страшно представить, что она чувствует, но я также знаю, что она понимает меня. Во мне ещё недостаточно решимости на звонок ей, однако я безгранично скучаю по нашим разговорам и её голосу.       — Фибби знает, что произошло?       — Нет, я постарался абстрагировать её от этого. Она думает, что ты на Гавайях, так что по возвращении тебе придётся найти оправдание, почему ты не взяла её с собой.       Мы снова заливаемся хохотом, который длится несколько секунд, а потом сходит на нет, и мы погружаемся в тишину. Мне хочется задать ему много вопросов, но вместе с тем чувствую себя неловко. Я даже хочу спросить про его родителей, потому что была удивлена, когда он через письмо передал от них слова поддержки.       — Что ты видишь сейчас? — вдруг спрашивает он, прерывая наше молчание, и во мне вдруг всё переворачивается. — Ты написала, что не видела свет, но что ты видишь сейчас?       — Тебя, — спустя не длительную паузу отвечаю, улыбаясь уголками губ. — Твой свет.       Миссис Коул говорит, что я всё ещё на пути к исцелению, так что могу ещё не в полной мере испытывать чувства и эмоции, однако я иду к этому. Мне хочется видеть свет вокруг себя, хочется вновь увидеть прежние краски, а не только сумерки, опустившиеся на мир.       Гарри, услышав мой ответ, изумлённо выдыхает, но в конечном итоге едва заметно кивает, и мы вновь погружаемся в тишину, сквозь которую мысленно ведём диалог, на который оба не решаемся.       Наше свидание заканчивается скоро, и мы вместе выходим в холл, в котором нам придётся разойтись. Остановившись напротив него, я поднимаю на мужа взгляд, и уже который раз улыбаюсь. Мне нравится это.       — Настало время расстаться? — без печали спрашивает, на что я едва заметно киваю, ведь мне искренне не хочется заканчивать свидание. — Знаешь, это напоминает мне время, когда мы только познакомились. Мы словно вновь узнаём друг друга и не желаем расставаться…       — Однако, вместе с этим, стремимся разойтись, чтобы дождаться новой встречи.       — Да.       Мы с какой-то неловкостью смотрим друг на друга, словно видимся впервые, хотя у нас растёт ребёнок и мы вот уже несколько лет в браке.       — До новой встречи? — вскидывает он бровь, с надеждой глядя на меня.       — До новой встречи, — утвердительно киваю.       Мы делаем шаг вперёд и сливаемся в объятии, наполненном теплом. Клянусь, что чувствую тепло, позабытое мною много лет назад, и мне настолько оно нравится, что я не сразу могу позволить Гарри отстраниться.       Даже когда Гарри уходит, я провожаю его взглядом, ощущая при этом приятный трепет, который разрастается, как и моя улыбка.       У меня ещё долгий путь, но я готова идти к нему, чтобы дождаться ещё одной встречи.