Слёзы войны

      «Ты никчемный. Ненужный. Зачем ты вообще появился на свет. Обуза. Позор. Ничтожество».       Эти слова настолько сильно засели во мне, что вспори мне грудь и вытащи сердце — они будут выгравированы на нем.       «Ты лишь ошибка. Ты пародия на бога. Ты здесь не нужен.»       С самого рождения я пытался доказать, что я достоин быть тем, кто я есть: сыном своего отца и матери, которые были разочарованы мной, постоянно сравнивая с сестрами; мужчиной своей женщины, которая не могла найти утешения в моих объятиях; отцом своих детей, которые открещивались от меня и жалели о своем происхождении. Но как бы я ни старался, тьма, что родилась вместе со мной, поглощает меня. И теперь я не знаю, эти слова, что звучат у меня в голове, день изо дня, сводя меня с ума и подталкивая на ужасные поступки, это воспоминания или это моя собственная тень.       «Хватит ныть, ты жалок».       Мои руки в крови и от нее не отмыться. На моем счету жизни племен, народов и цивилизаций. Мой отец упрекает меня в том, что я делаю все не так, все неправильно, что я должен подчиняться, быть как все, быть за то, чтобы поддерживать порядок, баланс. Но я, Арес. И я буду делать то, что хочу. Я не остановлюсь, пока мой гнев не накроет все вокруг, все естество, всю вселенную. И тогда я буду решать, каков порядок на самом деле.       «Давай же. Смелее. Покажи им свои жалкие попытки».       Меня взрастили, словно бы сорняк, что портит весь вид их дивного божественного сада. Но они забыли, что сорняки пускают длинные корни. И сколько бы жизней мне не предстояло прожить, я буду заставлять их страдать, так же, как страдал я, когда еще верил, что могу заслужить их признание…       — Прекрати жаловаться! — громогласный голос Зевса раздавался по всему Олимпу, извещая всех о том, что царь богов был не в духе. — Делай так, как я сказал, или выметайся отсюда!       Я стоял напротив отца, исподлобья и сжав губы смотря на его мерзкое лицо. Весь такой важный, думает, что он один такой всесильный. Где бы он был, не будь вокруг него тех, кто просто по кровной связи с ним оставался и терпел его выходки.       «Хотел бы его задушить?»       Снова этот голос в голове. Я мотнул головой, кривясь с отвращением. До сих пор не могу привыкнуть, что говорю сам с собой, когда происходит нечто подобное.       — Ты меня слышал?! — Зевс ждал ответа, величественно и гневливо оглядывая меня.       — Слышал, — мои кулаки были сжаты с такой силой, что даже вены надулись, а ногти впились в ладони       — Так почему ты еще здесь? — лицо Зевса сразу же сменилось на надменное и усмехающееся, его любимое, так он показывал свое превосходство. Вероятно показывал самому себе. Тщеславный ублюдок.       «Давай выдавим ему глаза?»       Я вновь нервно дернул головой, прежде чем размашисто развернулся и направился прочь из залы отца, где он только и делал, что восседал, считая себя каким-то особенным. На выходе стояла мать и выглядела она такой же разочарованной во мне, впрочем как и всегда.       — Что? — я остановился возле нее, смотря на эту женщину сверху вниз, все еще не в силах побороть свое отвращение на лице.       Гера ничего не ответила, надменно отвела от меня взгляд, показывая тем самым, что не желает мне отвечать. Зачем я каждый раз жду от них с Зевсом чего-то? Зачем на что-то надеюсь?       «Ты такой никчемный, что даже мать разочарована тобой».       Сжав с силой челюсть я сразу же направился дальше по длинному высокому коридору, вымощенному мрамором. Я был полон гнева и злости. Мне казалось, что это даже ощущали все, кто появлялся у меня на пути, иначе я не могу объяснить по какой причине все от меня шарахались. Мелкие мухи под моими ногами. И вот я набрел на нее, на ее лицо, такое же мерзкое, отвратительное.       — Что тебе сказал Зевс? — голос Афины был совершенно спокойным, с ноткой надменности, будто она знала заранее, что было там, у трона отца. Хотя кого я обманываю, конечно она знала. Это же она и побежала плакаться ему на меня.       Я не остановился, я быстро и угрожающе приблизился к ней, прижав спиной к одной из колонн, наваливаясь всем весом на ее грудь. Кто бы что ни говорил, но в таких моментах, когда она не ожидает, что кто-то поведет себя с ней так, она теряется и выглядит как загнанная в угол мышь, перед хищной гадюкой.       — Тебе действительно интересно? — голос мой был предельно спокойным, но лицо отражало все презрение, на которое я мог быть способен. Я ненавидел сестру за то что она была такой правильной, такой всей любимицей отца, почти наравне с мерзкой тварью Никой, которая хвостиком таскалась за этой дурой, такой же тщеславной как Зевс.       «Раздави ее, раздави».       Я со всей силы ударил колонну над головой этой богиньки, оставляя в мраморе углубление, размером с мой кулак. Крошки мрамора посыпались на голову Афины. Как бы мне хотелось, чтобы вместо колонны под моим кулаком оказалась ее голова. Афина сначала выглядела растерянной от такой наглости, а потом нахмурилась, оскорбленно глядя на меня. Она молчала, ожидая ответа. Я отошел на шаг и горделиво приподнял голову, когда мое лицо стало отражать абсолютное безразличие. Я уже привык к этой бесчестной игре, которую разжег между нами Зевс.       — Победа твоя. Наслаждайся, пока можешь, — усмехнувшись, я угрожающе взглянул в глаза Афины, которая тут же сделала такое лицо, всем видом показывая, что иначе быть и не могло.       «Неудачник».       Вновь нервно дернув головой, я подобрал полы своего алого плаща и двинулся прочь, в который раз проглатывая это мерзкое унижение. Хотелось исчезнуть, умереть, не рождаться. Сама судьба глумилась надо мной, заставляя быть таким. Я был таким рожден, так почему же я должен терпеть такое отношение, такую несправедливость? Я был зол, очень зол. И эта злоба уже давно взрастала в моей душе темным зерном. Я все ждал, гадал и грезил, когда же это зерно прорастет и даст свои плоды. Пока же, мне предстояло лишь мучительно ждать в этой вечности этого момента.       Я не заметил как дошел до побережья, уйдя в свои тягостные мысли. Здесь никого не было, что позволило мне немного расслабиться. Никто не видел мое разочарование и откровенную печаль. Все, что я сейчас хотел, чтобы все это оказалось страшным сном, а сам я оказался каким-нибудь обычным человеком, а не богом уродливой и жадной войны.       — Арес, — я резко обернулся на голос, который раздался у меня из-за спины, тут же напрягаясь и принимая свой обычный равнодушный вид. Но я тут же расслабился, увидев ее нежный лик.       — Афродита, — отозвался я, чуть смягчая черты своего лица, наблюдая, как она мягко подходит ко мне, ступая по песку без сандалий.       Она ничего больше не говорила, ей не нужны были слова, чтобы узнать, что со мной. Она и так это знала, видела и чувствовала. Ее мягкие ладошки легли на мое лицо и я поддался им, стремясь получить то, что мне было так необходимо сейчас — ее нежность и ласку. Осторожно взяв своей грубой рукой одну ее ручку, я поднес ее к своим губам и одарил поцелуем, ощутив бархат нежной кожи. Ее нежная улыбка дарила мне спокойствие, а ее прикосновения исцеляли меня. Она знала, когда была мне необходима, и ловко этим пользовалась, очаровательная дьяволица. Прижавшись ко мне грудью, она встала на носочки и потянулась за поцелуем, который я без колебаний ей подарил. Вкусная, сладкая, такая нежная и теплая. Афродита была той, кто подарил мне надежду на то, что я не такой уж и потерянный, не такой уж и бесполезный и ненужный. Я до сих пор не могу понять, за что она меня полюбила.       «Не обманывайся».       Я вздрогнул, услышав эти слова в голове. Мои ноги окатила морская волна, приводя в чувства. Ненавязчиво прервав поцелуй, я заглянул в глаза Афродите. Я отказывался верить в то, что о ней говорят, она не могла, только не она. Но, если это было правдой… Нет, это ложь. Наглая ложь, чтобы сильнее меня задеть.       «Наивный дурак».       — Все хорошо? — богиня моего сердца была слегка удивлена моему посерьезневшему лицу, и невинно похлопала густыми ресницами. Я погладил ее по густым розовым волосам, пронизанными ее прекрасной магией       — Все хорошо, — я смягчился и легонько приподнял уголки губ, притягивая ее к себе за затылок и нежно целуя в лоб.       «Ложь».       Обняв Афродиту, я умостился подбородком на ее макушку и прикрыл глаза, пытаясь так скрыть от нее свое лицо, искривившееся в попытке унять эту боль, съедающую меня изнутри.       — Я слышала о вашей ссоре с Зевсом, мне так жаль, — она приподняла голову, в попытке заглянуть в мои глаза, которые я тут же захотел от нее спрятать, чтобы она не видела в них разочарование и боль произошедшего.       — Все хорошо, забудь об этом, — я говорил это ей, но пытался успокоить себя. И так каждый раз, когда мне, словно безродному щенку, указывали свое место.       Афродита не ответила, только лишь разочарованно поджала губы, потому что знала, что ничего хорошо не было. Это был один из ее многочисленных плюсов. Она никогда не ковыряла мои кровоточащие раны на сердце. Я должен был быть ей благодарен, но…       «Разорви ее первым, пока она не разорвала твою душу».       Я вновь дернул головой, болезненно жмурясь. Это сводило с ума, этот голос, эти мысли. Иногда мне казалось, что я говорю сам с собой, что все то, что я слышу в своей голове, это то, чего я действительно хочу. Но так ли это?       — Знаешь, — выбравшись из моих объятий, Афродита сделала небольшой шаг назад, но взяла меня за руку, — пойдем, лучше, прогуляемся. Ты развеешься, встретимся с друзьями.       — Друзьями? — я искренне удивился и вскинул бровь, совершенно не понимая о чем говорит эта женщина, да еще и с этой улыбкой на лице.       — Да, — она уверенно кивнула, утягивая меня за собой куда-то. Я не сопротивлялся, мне даже стало любопытно, чего такого она снова выдумала и что она имела в виду, говоря подобное.       «У тебя нет друзей.»       Афродита вывела меня на какую-то поляну, где в лучах солнца нежились «друзья». Точнее, это были ее друзья. Зачем она привела меня сюда, я так и не смог понять, потому как Аполлон, Артемида и Дионис кто угодно мне, но явно не друзья. Аполлон развлекал всех своей искусной игрой на лире, перебирая ее золотые струны и тихо напевая мотив. Он никогда не раздражал меня, потому как и дел у нас общих никогда не было, за исключением общего отца. Как и Артемида, которая сидела подле своего братца, наслаждаясь его умелой игрой, что являлась моей сводной сестрой, но та раздражала меня. Может быть чуть меньше, чем Афина, потому как нашему отцу было приятно видеть, как я мучаюсь, когда он начинал сравнивать меня с остальными своими детьми, ставя мне в пример сестер, которые были такими все из себя замечательными и восхитительными.       «Завидуешь, неудачник?»       Что до Диониса, то он раздражал меня лишь своей никчемностью, но не более. Его даже братом было стыдно назвать. И меня это утешало, что не только я прихожусь не к месту у трона царя, великого верховного бога Зевса. Но, если я предпочитал выплескивать свою обиду и агрессию на полях битв, этот бедолага просто запивал своё горе. Иногда я удивлялся, почему он нравится людям больше меня, но потом я вспоминал, что люди лишь муравьи под ногами с такими же низменными желаниями, как и этот пропойца и блудник. Жалкое, жалкое зрелище.       А еще этот, мерзкий слизняк, Гефест, что притаился в тени дерева. Метнув взгляд в его сторону, я тут же его отвел, потому как любование его ликом чуть больше секунды непременно вызвало бы у меня рвотный позыв. Меня не устраивало, что он так нагло пожирал взглядом мою женщину, но с другой стороны мне доставляло это удовольствие. Он смотрел и видел ее красоту, ее нежное божественное сияние, но больше не мог к ней прикоснуться. А я мог, и мне так нравилось чувствовать, как он бесится, стоит мне лишь ненавязчиво взять Афродиту за руку, или приобнять за талию.       «Развлекаешься?»       Голос в голове усмехался, ведь ему тоже нравилось, когда я чувствовал свое превосходство над кем-то, даже в таких мелочах, как это. Какой же Гефест жалкий, мне его жаль даже больше Диониса. Если Дионис сам был вправе выбрать свою никчемную жизнь, то этого слизняка жизнь заставила, скинув с его прежнего высокого положения. Тяжело, наверное, бедному безногому постоянно прятаться в своей мастерской и работать, лишь бы быть хоть каплю полезным. Но что раздражало, так это то, что Зевс так не донимал его как меня. И это бесило.       Удовольствие от глумления над неудачниками тут же испарилось, что не могло меня не разочаровать. Я уже было подумал, что Афродита не зря меня сюда привела, ведь мое настроение только-только начало улучшаться, как вдруг, завидев меня, Артемида открыла свой рот.       — Арес, — она выглядела обеспокоенной, но я не мог понять почему, к чему это деланная сестринская забота, о которой ее никто не просил. — Как прошла беседа с отцом?       Я увидел краем глаза, как у мерзавца Гефеста уголки губ поползли вверх. Вот кто тебя просил, идиотка, спрашивать об этом?       — Разве не весь Олимп уже растрепал обо всем и всем? — я подошел ближе и сел на свободную скамью, ведомый Афродитой, которая была явно рада, но мне было непонятно чему.       — О твоей очередной неудаче? — я слышал как этот одноногий мерзавец усмехнулся. Как как он посмел вообще свой рот открывать на меня. — Все бы удивились, если бы тебя похвалили.       «Давай оторвем ему и вторую ногу.»       Прикрыв глаза и медленно выдохнув, я проигнорировал эти слова. Но запомнил, навсегда запомнил, и этот мерзкий слизняк еще поплатиться за свое наглое пренебрежение мной. Где я, а где он, жалкая подвальная крыса.       — Не говори так, Гефест, Арес старается, но отцу никогда не угодишь, — я был несколько обескуражен фразой сестры. Давно ли она находится в немилости у отца? Или я чего-то не знаю?       — Артемида права, — Аполлон приостановил музицирование, отложив свою лиру в сторону и присоединившись к разговору, который мне не нравился с самого начала. — Зевса не поймешь, у него всегда на уме что-то свое.       Я никогда не думал об Аполлоне как-то плохо. Он всегда создавал впечатление того, кому нет дела до других, если это не касалось его самого или близких ему людей. Он был умным и всегда знал, когда можно говорить, а когда нет. Поэтому он не вызывал у меня раздражения или гнева, он мне нравился, но не на столько, что можно было сблизиться. Я иногда задумывался, может зря. Он был бы неплохим товарищем, но потом я вспоминал кто я такой. И понимал, что Аполлону я и даром не сдался со своими трудностями. У него уже была своя семья, о которой он пекся. А я бы не вписался в их волшебную компанию «прекрасных» божеств. Может быть, у меня не так уж и не хватало причин для неприязни к нему, но тогда я об этом не думал.       «Еще расплачься.»       — Это не отменяет того факта, что Арес подозрительно часто получает от Зевса замечания, — Гефест не унимался, ему словно и не за что было зацепиться, кроме как за чужую неудачу, чтобы возвыситься за чужой счет в собственных глаза. Меня даже почти не тронул его жалкий выпад в мою сторону.       — Возможно, я думаю, это связано с тем, что Афина постоянно провоцирует Арена на конфликты, — предположил Дионис, но его комментарий выглядел так не к месту, честно говоря.       — Не похоже на Афину, — заключила Артемида и начала теребить прядь своих волос, задумавшись.       Я снова скривился, дернув головой. Как они вообще смеют рассуждать обо мне в моем же присутствии? Неужели не было других тем для разговора? Это начинало раздражать. Кажется, будто никто не обратил на это внимание, но я, вероятно, ошибался, так как пристальный взгляд Гефеста был прикован не к Афродите, которая встала за моей спиной и обвила своими тонкими ручками мою шею, обнимая. Он смотрел на меня, я почти осязал его взгляд на мне, но стоило мне ответить на него, перенеся в свой взгляд все свое раздражение и призрение, как этот мелкий божок тут же перенаправлял свой взгляд в сторону. Что ему нужно было?       Что странно, в эти моменты он не выглядел враждебным. Он что-то знал, возможно, что-то хотел сказать, но не сказал. И никогда не скажет. Я после догадывался, что он хотел, но не стал у него уточнять, потому что сделанного не воротить, даже если бы самый могущественный бог пантеона. К чему я это все… Грянула Троянская война…