Слёзы войны

      — Какого черта, Афродита?! — я сокрушался, ходя туда-сюда. Мой громкий голос отскакивал от высоких сводов и колонн.       — Я не… Я не специально, — она захлебывалась в слезах, утирая лицо ладонями, пока сидела на кровати, поджав под себя ноги.       — В смысле не специально?! Ты совсем идиотка?! — гнев застилал мне глаза, а голос в голове безумно хохотал, наслаждаясь моим сумасшествием.       «Раздави ее, давай же!»       Я резко метнулся в сторону Афродиты, от чего она вздрогнула, и присел на одно колено перед ней, стараясь унять в своей голове навязчивый хохот, в который раз нервно дернув головой.       — Афродита, скажи мне, пожалуйста, для чего ты это сделала? — я старался смерить свой гнев, чтобы понять, для чего она совершила тот поступок, о котором будут жалеть все боги Олимпа.       — Я просто, — она убрала руки от лица. Ее глаза были опухшими от слез и она задыхалась почти на каждом слове, пытаясь объяснить мне причину своего поступка. — Мы просто поспорили. Я, Гера и Афина…       Слыша эти имена, мне уже становилось плохо, потому как от моей матери и сестры не следовало ждать ничего хорошего.       — Мы пришли к Зевсу, — Афродита продолжила, но от упоминания отца у меня аж челюсть свело и я ее перебил.       — К Зевсу?! — я приоткрыл рот от удивления, но тут же замолчал, прочистив горло, поняв, что вновь повысил голос, от чего богиня сжалась. — Прости, продолжай.       — Мы пришли к Зевсу, но он не смог разрешить наш спор, потому что очевидно, победа была моей, — Афродита немного успокоилась, утирая слезы и сопли с лица. — Но Зевс не хотел гнева Геры и не хотел обижать Афину.       — Ну еще бы, — я ядовито усмехнулся. От кого еще могли пойти такие неприятности.       — И тогда Зевс поручил разрешить наш спор смертному… — Афродита опустила голову и обиженно насупилась. — Гера и Афина стали играть нечестно, тогда я тоже. Я тоже предложила смертному взятку, от которой он не смог отказаться…       «Прекрати церемониться».       — Какую взятку? — я старался сохранять последние капли спокойствия, так как понимал, что причина моих неприятностей, скорее всего, какая-то очередная чепуха.       — Любовь… — Афродита сказала это тихо, я не смог расслышать, потому подобрался ближе, опуская одну свою ладонь ей на колено. — Я предложила ему любовь прекраснейшей женщины в мире.       Я завис. Я не мог поверить, что все мои беды в данный момент связаны с какой-то там любовью. С этим глупым чувством, которое привязало меня к такой же глупой эгоистичной женщине, которой было важнее выиграть какой-то дурацкий спор, чтобы просто самоутвердиться в глазах каких-то двух серых мышей. Я не мог поверить в это предательство. Хотя, можно ли было назвать это предательством, если она даже не подумала, что у этого могут быть такие последствия. Мое выражение лица потемнело и я медленно поднялся. Запаниковав, Афродита соскочила с кровати и схватила меня за руку.       — Прости, Арес! Я не знала, что это будет жена спартанца! — в ее глазах была мольба, из них снова брызнули слезы, она повисла на моей руке, не давая уйти.       — Это не просто спартанец, Афродита, — я опустил свою свободную руку на ее запястье, крепко сжав, заставив богиню скривиться от боли и опуститься на колени, провоцируя у нее новый приступ плача. Ее хватка ослабла и она отпустила меня. — Это жена царя Спарты.       Я не кричал, у меня не было сил кричать на нее. Я просто пылал гневом, который бурлил у меня в венах, заставляя раздуматься их. Казалось, я перестал дышать, когда одарил богиню любви и красоты самым гневливым взглядом на который только был способен. А после я отшвырнул ее от себя, резко развернувшись и уйдя прочь из ее покоев, игнорируя ее разразившиеся с новой силой рыдания.       «Ну давай же, поддайся мне. Поддайся!»       Стоя посреди поля брани, я сжимал в руке свой меч, на котором смешалась кровь несколько сотен людей, а может и больше. Мой плащ был разорван и весь в засохшей грязи перемешанной с кровью погибших и моей. Я понимал, что я бы смог больше, но эта война изначально была не моей. Я ценил одинаково людей с обеих сторон, так как и там, и там меня почитали, как божество и покровителя воинов. Я шел вместе с Троей просто потому, что хитрая и мстивая сука Афина, которая не могла приструнить свое раздутое эго, хотела показать кто на самом деле «прекраснейшая» богиня Олимпа. Мелочная, мерзкая тварь. Ее даже жалко. Но даже эта война, которую я проиграл, лишь потешит ее самолюбие. И меня это бесит, меня это так раздражает, словно вот-вот лопнет голова. Я так зол, так зол. В этот раз войну развязал не я, так почему я должен буду вновь отвечать за все эти последствия. Я не собираюсь становиться козлом отпущения в этот раз, просто чтобы прикрыть зад трех уродок и одного мерзавца, которые втянули в свои разборки людей. Каким бы бесчестным я не был в плане войны, я никогда не уважал войну ради войны. У войны должна быть цель.       Уверенным шагом я ступал по белому мраморному полу залов Олимпа, пачкая его кровавыми следами моих сандалий и разодранных полов плаща, где меня уже ждали, чтобы в который раз отчитать за что-то. Я только не понимал за что. Я пришел прямо оттуда, прямо из пекла, где погибло столько людей. И ради чего, ради какой-то женщины, ради какого-то спора и чьих-то мелких амбиций. В руке я так же сжимал свой клинок, с такой силой, что повздувались вены. Во второй руке у меня был шлем, который в самом разгаре слетел с меня, позволив противнику полоснуть меня мечом по лицу. Я был зол, я еще никогда не был так зол, я весь кипел. Взгляд мой сразу же обратился в сторону Афины, которая стояла ближе всех к разгневанному Зевсу. Выглядела она так, словно сожрала целого кабана и ни с кем не поделилась, больно довольная рожа у нее была. А еще она была чистой, настолько, что казалось будто она самое чистое создание на свете. Тварь, любит же она действовать чужими руками.       — Ты совсем потерял страх! — Зевс крикнул на меня, ударив кулаком по подлокотнику своего трона, от чего я медленно перевел свой злой взгляд на него, глядя исподлобья. Его лицо, уже порядком постаревшее лицо, искажало такие гримасы, пока он говорил, что даже становилось смешно. Я не слушал его очередных тирад, пока Афина, как верная собачка стояла подле и не скрывала своего удовольствия от услышанного. — Ты слышишь меня?!       — Нет, — я усмехнулся, чем вызвал звуки волнения по всему залу, а лицо Зевса исказилось в неподдельном удивлении от моей наглости. Проведя своим надменным взглядом по всем присутствующим, я заметил всех, и Артемиду с Аполлоном, которые были обеспокоены всей этой ситуацией. Вероятно, они были в курсе от Афродиты, что произошло на самом деле. Сама Афродита виновато отводила взгляд, стоило мне лишь взглянуть на нее.       — Что ты сказал? — в голосе Зевса звучало раздражение. Ему никогда никто не перечил, кроме разве что Аиды, которой, к слову, не было на этом подобии суда. — Как ты смеешь?! Знай свое место!       — Как смею я? — усмешка быстро сошла с моего лица, когда я вновь увидел своего отца, за спиной которого стояла моя мать, которая была так же недовольна как и он. Какая показуха, меня уже тошнит. — Как смеешь ты! Как смеешь перекладывать нашу ответственность на смертных?!       Я разразился гневом. Не только на отца, но и на всех остальных его подхалимов, которым было все равно на тех, кто молится нам, кто верит в нас, от кого мы становимся все сильнее. Они принимали это как должное, но где-то в моем подсознании я понимал, что это не может продолжаться вечно. Люди слишком ненадежны в этом плане, они слишком часто принимают на веру всякую чепуху. Я их не виню, но с ними все равно нельзя обращаться подобным образом, превращая в разменную монету. Хотя, может быть я просто использую людей в качестве предлога, чтобы наконец выпустить наружу то, что накопилось ко мне так давно, за столько сотен лет.       — Что ты несешь, сумасшедший? — взгляд Зевса заискрился, еще никто не говорил ему подобных слов и его это злило. Все вокруг почувствовали напряжение, исходящее от царя богов. — Ты позоришь Олимп своими ребяческими высказываниями. Твоя сестра…       Я не дал ему договорить, потому что знал, что сейчас снова начнется подлизывание его ненаглядной Афины, без которой он сам не выиграл бы ни одной битвы, и не стал бы «царем богов», как он любит сам себя называть. Я запустил в его наглое убогое лицо свой окровавленный шлем, который со звонким звуком врезался в него, заставляя самодовольного старика свалиться с трона. Все вокруг ахнули, а Гера и Афина поспешили помочь убогому, запутавшемуся в собственном ярко-алом плаще, подняться. Мои зубы заскрипели от злости, подкатившей ко мне. Я метнулся вперед, откинув в сторону и Геру и Афину. Подхватив отца за крепление его единственного наплечника, который служил больше как украшением, нежели предметом доспех, я ударил его лицо кулаком. Я продолжал его бить, с каждым разом все сильнее и сильнее, превращая его лицо в месиво. Я слышал, как сзади Афина и прочие шавки моего отца пытались меня остановить, но кто-то не позволял им и подойти хоть на шаг ко мне.       Я бил и бил его, пока мой взгляд сверкал по-звериному, а белки глаз налились кровью. Костяшки моей руки почти стерлись до костей, пока я не ударил отца последний раз, особенно сильно, размашисто, сопроводив это все ужасным воинственным криком. Глядя на то, во что я превратил отца, я отдышался и отпустил его обмякшее тело, почти что брезгливо откинув от себя. В этот момент я пожалел, что боги бессмертны. Поднявшись, я обернулся на безмолвную толпу. Застывший в их глазах ужас прошелся по моему телу приятными мурашками. Подняв с пола свой меч, который я выронил, когда резко устремился к Зевсу, я повернулся к Афине. Меня позабавил ее вид. Вся из себя такая горделивая и до смешного умная Афина, сейчас выглядела как побитый щенок. И мне это нравилось, нравилось видеть, как меня боятся. Этот страх подпитывал мою внутреннюю пустоту, которую вырыли за столько лет постоянными упреками и какими-то неясными ожиданиями. Резко выставив руку с мечом в сторону Афины, я заставил ее вздрогнуть и прижаться сильнее к Гефесту, который ее все это время удерживал, пока я творил ужасное с нашим отцом. Глядя на ее панику, я лишь усмехнулся и направился прочь из залы. Я чувствовал на своей спине множество взглядов. Кто-то меня осуждал, кто-то жалел, а кто-то относился с пониманием. Но теперь мне было уже все равно. Когда мне действительно была нужна чья-то поддержка, все от меня отворачивались, шарахались, как от прокаженного. Но сейчас, когда я на глазах всех олимпийцев показал то, что я могу на самом деле, мне уже не была нужна чья-то поддержка. Я был уверен, что теперь однажды кто-то из них прибежит ко мне за помощью. Но захочу ли я им помогать? Кажется, за мной тогда следом увязалась Эрида, я уже не помню, но то, что я помню точно, так это то, что голос, сводящий меня с ума все это время, наконец замолчал. Но легче мне от этого не стало…       Я сидел на берегу моря, позволяя прохладной воде омывать мои ноги. В голове было непривычно тихо. Осознание от содеянного пришло не сразу, но свалилось тяжким грузом на мои плечи. Только сейчас я понял, что остался совсем один. Не то, чтобы меня это сильно беспокоило, я считал подавляющее большинство олимпийцев жалкими, но те, кем я дорожил особенно, наверняка оставят меня. От этого было тошно. Услышав медленные шаги на песке, я было обрадовался в сердцах и резко развернулся. Но разочарование накрыло меня быстрее.       — Чего тебе? — сердито буркнув, я вновь отвернулся в сторону горизонта.       — Ждал Афродиту? — на лице Эриды играла усмешка. Она подошла ближе и села рядом. Она была слишком хитра и проницательна, но я не стал бы говорить этого вслух, чтобы не разбаловать ее похвалой.       — Это тебя не касается, — я не хотел говорить об этой женщине, хотя в сердцах я хотел бы, чтобы на месте Эриды была именно Афродита.       — Как скажешь, — богиня усмехнулась, начав накручивать на палец свою темную вьющуюся прядь волос. — Знаешь, то, что ты сделал, это было здорово.       Я резко нахмурился и перевел возмущенный взгляд на богиню. Я думал было возмутиться, но ее лицо отражало полное удовлетворение и какое-то непривычное для Эриды спокойствие. Ни тебе усмешки на губах, ни хитрого прищура, а только удовлетворение. Даже мне показалось это странным.       — Что ты имеешь в виду? — я все еще не мог поверить Эриде на слово, зная ее репутацию, складывалось впечатление, что она просто хочет усыпить мою бдительность и вытворить какую-то очередную проделку.       — Я про Зевса. Не думала, что кому-то хватит смелости вытворить нечто подобное, — богиня довольно хихикнула, не в силах скрывать своей удовлетворенной улыбки.       — Это была не смелость, — после короткой паузы признался я, вновь отводя взгляд от Эриды.       — А что же тогда? — она все не унималась и, подсев еще ближе и обхватив своими руками мою руку, она уложила свою голову на мое плечо.       Это раздражало, но я не стал противиться. Я оставил ее без ответа, так как не желал продолжать этот разговор. Я пока и сам не знал, что мог бы на это ответить, так как не понимал, это был гнев от очередной несправедливости, или может быть обида, накопленная за долгое время.       — Арес, — голос Эриды как-то изменился, что привлекло мое внимание. Я обернулся и увидел перед собой Афродиту, точнее, Эриду в ее облике. Оторопев, я отпрянул от богини.       — Что ты делаешь? Это ужасно, — брезгливо поморщившись, я стал убирать с себя руки богини.       — Я подумала, что так тебе будет проще. Просто я не думаю, что после этого Афродита захочет с тобой иметь какие-то дела, — Эрида говорила это так, будто насмехалась надо мной.       — Ты ничего не знаешь, отпусти меня, — грубо скинув с себя руки Эриды я резко поднялся и побрел прочь.       Тогда я воспринял слова Эриды как глупую шутку и провокацию, но я и понятия не имел, как она будет права.       Афродита больше не приходила ко мне, ни разу. Когда я видел ее, она всегда была в компании каких-то мелких божков. Кокетничала с ними и улыбалась им, смеялась. Но стоило ей взглянуть на меня, как ее улыбка меркла, как и огонь в глазах. Именно тогда я понял, что все то, что мне говорили, все то, что говорил мне мой внутренний голос, как надо мной насмехался Гефест, было правдой. Абсолютно все. И эта ситуация, из-за которой разгорелась война. Для Афродиты любовь не имеет никакого значения, она может получить ее от кого угодно, от кого захочет, лишь стоит пожелать. Но стоит появиться моменту, когда кто-то нуждается в ее любви, она исчезает, словно вода сквозь пальцы. Это было больно и обидно. Единственное существо, ради которого я старался быть лучше, держать себя в руках и контролировать свой гнев, оказался пустышкой. Очередным разочарованием в моей жизни.       — Зачем ты все время таскаешься за мной? — я огрызнулся, глядя на Эриду, которая шла по узкой каменной дорожке в мою сторону.       — А что, это запрещено? — она хитро улыбнулась, в своей этой манере. Мне казалось, что я стал узнавать эту богиню лучше. Как оказалось, она была такой же одинокой как и я, никому ненужной и непризнанной. Обиженной и отстраненной. Когда я узнал, что это она подтолкнула трех идиоток на спор, я даже не удивился, лишь посмеялся ее остроумию, признав, что никто из них не заслуживает носить титул «прекраснейшей». Все они гнилые внутри.       — Нет, но мне любопытно, — я сидел под деревом, скрытый от посторонних глаз. В эту часть сада перестали ходить божества, как только я стал наведываться сюда чаще. Они и к лучшему. Отсюда открывается прекрасный вид на море.       — Антерос спрашивал о тебе, — она подошла ближе и подсела рядом, накрывая ноги своим черным платьем.       — С чего бы ему обо мне спрашивать? — я хмыкнул, игнорируя действия Эриды.       — Волнуется, что мамочка с папочкой больше не общаются, — Эрида хитро прищурилась, когда я метнул в нее грозный взгляд после этой фразы. — Не знаю, может, переживает за тебя. Все-таки, он один из тех, кто не отвернулся от тебя после случившегося. В отличие от его брата.       — Если ему так важно мое состояние, пусть сам придет и спросит. А пока что это только слова, — я недовольно хмыкнул. Не то, чтобы волнения моих детей меня не трогали, мне не хотелось, чтобы их ассоциировали со мной, поэтому было бы лучше, если бы и они отвернулись от меня тоже.       — Если увижу его, то передам, — после этого мы замолчали на какое-то время, пока рука Эриды не коснулась моего плеча.       Я взглянул на нее, одновременно равнодушно и непонимающе, когда ее рука пошла дальше, поглаживая мою грудную клетку. Хитро щурясь и закусывая нижнюю губу, богиня приподнялась и коснулась своими губами моих. Ее нелепые попытки меня соблазнить или увлечь в поцелуй не увенчались успехом. Перехватив ее запястье, я отодвинул ее от себя, глядя на нее слегка разочарованное лицо.       — Не нужно, Эрида, — тяжело выдохнув я отпустил ее запястье, отворачиваясь в сторону океана.       — Но почему? Что я делаю не так? — мне было непонятно ее негодование и ее странное влечение ко мне. — Это все потому что я, не она?       — Не говори чепухи, дело совершенно не в этом, — я раздраженно огрызнулся, потому что Эрида уже не в первый раз делала мне голову по поводу моей нездоровой привязанности к Афродите.       А что она хотела? Что я в момент забуду и отпущу женщину, с которой я разделил не один век? Что отмахнусь от чувств к богине, которая подарила мне наших детей? Пусть она и поступила так со мной, я так сделать не в состоянии. И я бы не хотел этого делать вообще.       — Я же вижу как ты страдаешь. Позволь мне помочь тебе, — Эрида встала, но я уже не смотрел на нее, чтобы не объяснять ей в который раз, что у нее ничего не выйдет, как бы она ни старалась.       — Эрида, я тебя прошу, — я хотел было продолжить, но упавшие на землю одеяния Эриды заставили меня перевести взгляд на нее. Передо мной стояла абсолютно нагая Афродита, которая игриво закусывала свои губы. — Ну зачем?       — Я знаю, ты запретил мне, но… — наклонившись ко мне, она протянула свои руки, обвивая мою шею и садясь на мои бедра. — Позволь хотя бы раз попытаться утешить тебя.       Глядя на ее лицо я видел Афродиту, но знал, что это была не она. Но мне так хотелось, чтобы это была она. Чтобы она снова коснулась моего лица своими аккуратными тонкими пальчиками, аккуратно и бережно оглаживая его. Чтобы снова прижималась ко мне, крепко обнимая, целовала мои губы. Чтобы снова смеялась и пыталась развеселить меня. Чтобы она снова была моей. Но, к сожалению, мне уготована была та же самая участь, что и Гефесту. Быть в немилости у женщины, которую любишь всем сердцем. Такова была магия богини любви. И я был добровольным пленником ее чар.       Откинув все предрассудки и сомнения, а так же здравый смысл, я рывком притянул к себе Афродиту (Эриду), впиваясь в ее губы жадным, почти зверским поцелуем. Я был груб и совершенно не обходителен в страстных ласках. Овладевая телом богини, стоны которой каждый раз срывались почти что на крик, я терзал ее, заставляя окунаться все глубже и глубже, на самое дно похоти и страсти. Я представлял, что это последний раз, когда я могу коснуться Афродиты, но сердце больно уколола мысль о том, что это не Афродита вовсе. И как сильно бы я не старался окунуться в беспамятство, как страстно бы я не желал просто отключить свои мысли, они словно яд отравляли мою душу. Возможно, я сделал только хуже, позволив этому случиться, позволив себе попытку обмануться. И я точно знал, что с каждым днем эта зияющая дыра в моем сердце станет только разрастаться. Выход был только один, заставить свое сердце зачерстветь, заставить голову забыть. Отдаться в руки случая и просто отпустить, смириться. Так я и сделал. Боль ушла не сразу, потребовалось очень много времени, столетия, прежде чем я мог смотреть на нее и не испытывать тянущего чувства тоски…