Аромат цитрусовых

I could be wrong, could be wrong To let our hearts ignite It could be wrong, could be wrong Are we digging a hole? ©

Следующие несколько дней Ксавье терзается неизвестностью. Тогда, на балу, он теряет Уэнсдэй из виду почти сразу, как только они выходят в общий зал — перепуганная толпа изгоев подхватывает его и уносит за собой. На следующее утро, проснувшись с мучительным похмельем, он узнаёт, что прошлой ночью монстр едва не убил Юджина Отингера. Вроде бы они с Аддамс были дружны, если к ней вообще применимо такое понятие. Весь день Ксавье думает о том, что неплохо бы выразить сочувствие, но сомневается, что ей это нужно. На самом деле он просто боится — придавший смелости алкоголь давно выветрился, оставив во рту сухость Сахары, а в висках саднящую боль, и теперь Ксавье уже не так уверен в правильности собственных действий. Вдруг он все испортил? Вдруг она теперь презирает его за слабость? Выяснить это можно лишь одним способом — спросить напрямую, но уместно ли сейчас лезть к ней с выяснением отношений? Ксавье плохо понимает мышление Уэнсдэй, и оттого машинально проецирует ситуацию на себя… И делает вывод, что если бы в коме был его друг, ему было бы не до любовных историй. Затем наступают родительские выходные. Отец Ксавье как обычно не удостаивает сына своим визитом, но тому в общем-то совершенно плевать. Подступиться к Аддамс тоже не представляется возможным, почти все время она проводит в окружении своей семьи. Зато становится понятно, откуда у неё любовь к черно-белой гамме. Во вторник они наконец вновь сидят рядом на уроке у мисс Торнхилл, но сосредоточиться на рассказе той о свойствах аконита Ксавье решительно не способен. Уже по неизменной традиции он украдкой наблюдает за Аддамс — она как всегда безупречна, ни единой погрешности в идеальном образе, ни единого признака, что она испытывает какие-либо переживания касаемо судьбы Юджина. Или касаемо недавнего поцелуя. Их руки лежат на столе совсем рядом, всего лишь каких-то сантиметров десять, стоит только немного двинуть кистью вправо, и он сможет коснуться изящного пальца. Десять сантиметров. Так мало и так много одновременно. Что же, в случае чего он может соврать, что это вышло случайно. Очень медленно, по миллиметру в минуту он пододвигает свою ладонь к ее тонкой руке. До конца урока остаётся совсем немного, есть риск не успеть. Наконец их мизинцы соприкасаются. Лёд ее кожи обжигает, Уэнсдэй впервые за несколько дней обращает взгляд в его сторону, но ее глаза остаются непроницаемо холодными. Спустя тридцать секунд она отодвигает свою руку, перелистывая тетрадь, и снова погружается в конспект. Целых тридцать секунд. Возможно, ему все-таки удалось дотронуться до каких-то струн ее души. — Мы можем поговорить после уроков? — шёпотом спрашивает Ксавье, испытывая небольшой душевный подъем. — Зачем? — она бросает этот вопрос небрежно, не отрываясь от аккуратных строчек. — Думаю, нам есть что обсудить. — Ты думаешь неправильно. — Я не согласен. Уэнсдэй… Пожалуйста, мне это важно, — в очередной раз она всего четырьмя словами принуждает его унизиться до мольбы. — Всего один разговор и после этого, если ты не захочешь, я больше не потревожу тебя. Разумеется, он блефует. Вряд ли в мире существует сила, способная заставить его оторваться от Уэнсдэй. Только не теперь, когда он так отчетливо помнит вкус ее губ. Аддамс отвечает не сразу, очевидно, раздумывая о пользе открывшейся перспективы. — Если после этого ты перестанешь смотреть на меня с надеждой… Хорошо. В склепе Крэкстоуна в половину девятого. Не вздумай опоздать, в девять у меня писательский час. Назначить свидание в склепе. Он даже не удивлён. Впрочем, для неё это точно не свидание. Вероятнее всего, она надеется, что после разговора Ксавье и впрямь прекратит неотрывно пялиться в ее сторону. Как бы не так. Минутная стрелка ползёт катастрофически медленно, всего лишь без четверти восемь. Ксавье меряет шагами комнату, то и дело бросая взгляд на часы — кажется, что прошло не менее сорока минут. На деле лишь семь. За это время он успевает сменить футболку на рубашку и обратно, собрать волосы в хвост и распустить их вновь. Всеми силами пытается придать себе небрежный вид — нельзя, чтобы Аддамс догадалась, как тщательно он готовился. По всем классическим канонам отношений, девушке, которая тебе нравится, полагается что-то дарить, но Ксавье трудно вообразить, что может понравиться Уэнсдэй. В гугле есть ответ по запросу «Топ-10 лучших подарков». По запросу «Топ-10 жутких подарков, которые оценит Уэнсдэй Аддамс и снова позволит себя поцеловать» ответа нет нигде. Не выдержав томительного ожидания, Ксавье приходит на пятнадцать минут раньше. На улице мягкие тёплые сумерки, ещё хранящие отголоски ушедшего лета, но в самом склепе значительно холоднее — словно стены из тёмного камня уничтожают тепло, не позволяя ему проникнуть под свои мрачные своды. Совсем как она. Находиться здесь в одиночестве до дрожи неуютно, фонарику на телефоне не под силу рассеять окружающую тьму, в углах склепа клубится чернота. И хотя Ксавье не боится темноты, яркое воображение художника рисует жутких призраков, тянущих к нему свои когти. Когда позади с надрывным скрипом отворяется дверь, он невольно дергается и оборачивается слишком резко, выдавая своё волнение. — Ты выглядишь так, словно я тебя испугала, — черт бы побрал ее внимательность. — Что за глупости, конечно, нет, — Ксавье деланно-небрежно усмехается и меняет тему. — Я рад тебя видеть, но… слушай, почему ты выбрала именно это место? — Ровно через тридцать минут я должна начать новую главу. Так что давай ты опустишь вступление и перейдём к делу. О чем ты хотел поговорить? — А ты не догадываешься? — ее пренебрежительное равнодушие снова вызывает раздражение. Аддамс хранит непроницаемое молчание, лишь только смотрит своим фирменным взглядом змеи перед броском. Интересно, когда-нибудь эти эмоциональные качели прекратятся? Или ему придётся все время балансировать между желанием придушить ее на месте и желанием целовать до умопомрачения? Кажется, он готов стерпеть что угодно, лишь бы это самое «все время» у них было. — Ну мы вроде как недавно поцеловались, чем не тема для обсуждения? — ядовито выплевывает Ксавье, раздосадованный тем, что его самообладание вновь даёт трещину. — Или, может, у тебя такое десять раз на дню? — Шантаж сегодня уже был, теперь оскорбление, — парирует Уэнсдэй. — Если ты решил прекратить общение со мной, мог просто начать игнорировать, это бы сэкономило время нам обоим. — Общение? Ты серьезно? Да наш самый длинный разговор состоялся в прошлую субботу! — Полагаю, в этом ты тоже винишь меня? Кажется, это становится твоим новым хобби. А ему кажется, что целоваться у них получается куда лучше, чем разговаривать, но Ксавье всеми силами пытается взять себя в руки, чтобы не озвучить эту мысль. Он несколько раз вдыхает застоявшийся могильный воздух и потирает переносицу, подбирая нужные слова. Но на ум не идёт ничего, кроме воспоминаний, насколько волнующе было сжимать ее в объятиях… Вкус ее неожиданно мягких губ. Пряный аромат цитруса. Ксавье не может не любоваться ею, настолько органично Уэнсдэй вписывается в окружающую обстановку. Сегодня в ее образе чуть больше светлых цветов, чем обычно — футболка в черно-белую полоску, а поверх неё кардиган с широким белым воротником. Необычно. Аддамс демонстративно стучит пальцем по внешней части запястья, недвусмысленно намекая, что времени у него осталось немного. — Да… Извини. Это очень непросто. Уэнсдэй, пойми, я не могу прекратить думать о том, что между нами произошло, и… — Тем хуже для тебя. — Ты невыносима. — Сочту за комплимент. — Я не требую от тебя взаимности прямо сейчас… — Ксавье наконец удаётся нащупать подходящую мысль. — Я лишь хочу, чтобы ты знала правду… — Все-таки хочешь признаться, что являешься монстром? — Я не являюсь монстром и прекрати меня перебивать! — он огрызается, с большим усилием удерживая себя от ответной колкости. — Правда в том, что я не могу перестать думать о тебе. И о нашем поцелуе. — И что я должна с этим сделать? Равнодушные реплики Уэнсдэй режут его скальпелем без анестезии. Говорят, она спустила пираний в бассейн обидчикам своего брата. Зачем ей понадобились пираньи, если она способна причинять боль, будучи безоружной? — Я не прошу от тебя взаимности. Только честности. Если тебе было со мной хоть немного приятно, может нам стоит попробовать… — Не понимаю, зачем тебе это. Я не создана для отношений. Я сделаю больно. Этим его не удивить. Аддамс делает больно по несколько раз на дню. Возможно, однажды у него даже выработается иммунитет. — Я готов рискнуть. — Что за рьяный мазохизм? — Без тебя мне хуже, чем с тобой. — Я не испытываю нужды в романтичных прогулках под луной и прочих глупостях, свойственных отношениям, — по крайней мере, ее слова можно расценивать как откровение. — А что насчёт других нужд? Ксавье словно стреляет из лука, целясь наугад. Есть крошечная вероятность, что он попадёт в точку. Он слишком хорошо помнит, как приоткрываются ее губы навстречу его языку. Как учащается ее дыхание и ускоряется пульс. И вот оно. Впервые за все время их разговора Уэнсдэй отводит глаза. Туше, Аддамс. — У меня осталось две минуты, чтобы добраться до печатной машинки, — резко бросает она, лишь бы только оставить последнее слово за собой и поспешно ретируется. Но Ксавье и не думает ее останавливать. Он мысленно празднует победу. Склеп Крэкстоуна уже не выглядит таким кошмарным.