Секретные материалы, или особый отдел Юмин (幽冥)

В тот странный прохладный день второго весеннего месяца глава клана Цзян внезапно проснулся до рассвета. Накинув свой тяжелый шелковый халат с красивой тонкой вышивкой лотосами по низу рукавов, он босыми ногами вышел на тихо поскрипывающие половицы небольшой веранды, которая вела из его покоев в маленькую беседку в середине лотосового пруда. Холода он не испытывал, его ядро ровно пульсировало и согревало мягким теплом заклинателя по широким меридианам. Ночь была совершенно темна, даже маленький, только зарождавшийся молодой месяц не мог осветить самые темные и холодные предрассветные часы. Острыми льдинками искрились мигающие звезды. Легкий пар вырывался при дыхании, оседая маленькими серебристыми капельками вокруг. Ветра не было, и темная гладь спокойного озера с лотосовыми листочками и одинокими бутонами нераспустившихся ранних цветов на бескрайнем зеркале воды выглядела идеальным отражением неба: с серебристыми звездами и перевернутым серпом месяца. Где-то на востоке чуть бледной полоской были видны первые признаки зарождающегося дня. Заклинатель сел в позу лотоса, прикрыв глаза. Ничто не нарушало тишину: не проснулись еще ранние птицы со своим щебетанием, рыбаки не выплыли проверять свои наполнившиеся за ночь рыбой сети, тихо спали ученики клана в своих теплых комнатах. Фэнмяню казалось, что в этом мире больше никого не осталось. Только озеро, небо, звезды, он и его теплая метка над сердцем. После того случая в затерянных степях, он духовными силами нашел эту красную метку-оберег над сердцем, и она стала его маленькой тайной, напоминанием о тех самых чувствах, которые он, словно маленький вечнозеленый сад, продолжал возделывать в своей душе, не смотря на всю боль, которую эта любовь ему принесла. Глава Цзян знал, что Цансэ жива, здорова и счастлива. Пару раз он даже встречал ее на смежных территориях с пухлощёким малышом, который смотрел на красивого заклинателя с восторгом в огромных бездонных серых глазах, таких же как и у его первой любви. И улыбка у малыша была такая же широкая и радостная, как у ведьмы. Сердце при этих встречах у него больно сжималось, особенно когда он видел, с какой любовью, свободой и теплом общалась Цансэ с сыном. Когда ребенок, еще совсем кроха, сидел на шее у мамы, крепко держась за голову, и громко верещал на весь луг от радости и страха, когда ведьма неслась по тропинке со своей алой лентой в хвосте. Или когда он сидел в ее теплых объятиях с красным леденцом в ручонках, под раскидистым деревом магнолии с большими розовыми цветами, а Саньжэнь рассказывала ему добрые сказки или мурлыкала колыбельные, не забывая лишний раз потискать эту сладкую булочку за пухлую щечку и поцеловать бессчетное количество раз. Или когда он застал их за ловлей рыбы на мелководье, когда маленький А-Сянь пищал от восторга, в закатанных серых штанишках и без майки, когда юная мать брызгала его теплой озерной водой, а потом они оба упустили маленькую удочку, которую ведьма сделала ему из подручных материалов и хохотали в два голоса. Все это мало напоминало ему семью, в которую он возвращался каждый раз после этих встреч. Мадам Юй воспитывала детей в строгости, с кучей нянек и прислужниц. Изредка, когда она бывала в благодушном настроении, маленькому А-Чэну доставался поцелуй на ночь. И крайне редко, когда ребенок засыпал в большом зале, хозяйка Пристани Лотоса брала его на руки, и, напевая мягким голосом, относила в детскую и укладывала. Яньли тоже не доставалось от матери достаточно любви: ее готовили стать супругой наследника одного из богатейших кланов в Поднебесной, поэтому Юй Цзыюань чаще наблюдала за ее занятиями этикетом, танцами, музыкой и языками. Она учила дочь управлять слугами и создавать тот самый образ девушки из высшего света: рафинированной, холодной, воспитанной и с четкими границами, которые нельзя было никому нарушать. Но юная Яньли обладала добрым сердцем и широкой душой- никто из слуг никогда не замечал от нее неприязненного хозяйского отношения или излишнего пафоса, наоборот, она чаще проводила время на кухне с добрыми старыми кухарками, которые очень жалели юную госпожу, которой не перепадало много родительской любви, и окружали ее теплом и лаской, к которой так способно сердце простого народа, не зашоренного лишними правилами поведения и уместностью того или иного проявления эмоций. С мужем отношения после рождения Цзян Чэна у госпожи Юй стали нейтральными. Она перестала его травить за Цансэ, и за то, что он слабак и неудачник, и он вздохнул с облегчением. Но чувств, кроме сложно приобретенного взаимного уважения, они друг у друга не вызывали. Цзыюань отрывалась на слугах и учениках, вымещая на них свое раздражение, а Цзян Фэнмянь сосредоточился на делах клана и на бизнесе в человеческом мире, занявшись инвестициями и делами в сфере водной логистики, который через время стал приносить ему очень солидный доход. Что было неудивительно, ведь клан Цзян издревле поклонялся в своем святилище духу древнего водяного Дракона. В ту странную ночь Фэнмянь чувствовал беспокойство, еще больше усилившееся после медитации. Рассвет занимался все больше и больше, раскидывая теплые оранжевые полосы на востоке. Заклинатель еще раз внимательно посмотрел на замершую гладь озера, увидел отсвет за крышей беседки, прошел к краю и медленно поднял глаза на небо на западе: красивым мерцающим крылом на небе зависла большая комета, с золотистым хвостом на половину небосвода. Сердце пропустило удар и тут же понеслось диким галопом, а в голове возник скрипящий голос старика из забытых монгольских степей: " И охота за ней начнется, когда хвост Дракона пролетит по небу." Глава Цзян резко развернулся и быстрым твердым шагом направился к дому. Через полчаса, когда рассвет уже вошел в свои полноценные права, и солнце золотило верхушки высоких деревьев, он, отдав приказы слугам и управляющему поместьем, вскочил на своего верного черного коня и стремительно умчался в сторону поместья Баошань, поднимая пыль и бриллиантовые росинки с опавшей травы. В поместье самой главы ковена и ее дочери не было, а ее верные ученики, изрядно удивившись появлению в столь раннее время на пороге взмыленной лошади с главой соседнего клана, растерянно объяснили Фэнмяню, что Цансэ с мужем и ребенком сейчас в предгорьях ведьминских гор, отправились навестить Баошань еще вчера утром. Еле выпытав у стойких ведьм хотя бы направление, где находится закрытый ковен, заклинатель, напоив лошадь, стремительно направился на север. Проведя весь день в дороге, и измученный бесплодными поисками, расспрашивая у всех, кто попадался на пути, видели ли они девушку с красной лентой с мужем и малышом лет пяти, глава клана Цзян поздно ночью оказался в забытой всеми демонами и богами деревеньке в предгорьях Хэндуаньшань. Зайдя на маленький, но уютный постоялый двор, он узнал, что похожую семью здесь видели сегодня утром, и что они отправились по тропе через лощину на другой берег бурной речушки, спускающейся с самой вершины, где расположены древние магические постройки. Фэнмянь понял, что в ночи он не найдет никого, а только заплутает в гористой местности, да и верный конь, проскакав почти восемнадцать часов, требовал отдыха. Поэтому он снял большую комнату с верандой, и попросил приготовить ему горячее омовение и чай. Аппетита с самого раннего утра не было, иссохшее горло как будто сдавила удавка нескончаемого беспокойства. Через час, почистив верного друга ,задав ему корма и воды и приняв освежающую ванну, заклинатель лежал без сна в большой чужой кровати и смотрел в огромное окно на небосвод, на остаток хвоста кометы, которая почти скрылась за горизонтом на западе. Сон не шел, но надо было отдохнуть и завтра ранним утром, как посветлеет, продолжить свой поиск. Он должен найти Цансэ и предотвратить опасность, которая ей грозила. Ядро взволнованного мужчины тем не менее мерно сияло, поблескивая красными искорками, которые появились там после того, как он провел с Цансэ первую ночь тогда, много лет назад в Токио. Единственное, что немного успокаивало главу Цзян, так это наличие верного и сильного Вэй Чанцзэ рядом с любимой женщиной. И он провалился в беспокойное забытие. Цзян Фэнмянь сам не понял, что заставило его вынырнуть из этого глубокого омута, когда открыв резко глаза, увидел, что сейчас четыре часа утра. И что все внутри изменилось. Не до конца осознавая происходящее, заклинатель поднял взгляд, и увидел, что огненный хвост кометы исчез. А вместе с ним исчезла метка над сердцем слева. И внутри сердца разливалась страшная боль и пустота. Ядро судорожно пульсировало, пытаясь понять причину этого недомогания. Свет его был равномерным и золотым, а маленькие красные искорки исчезли. В эту минуту Фэнмянь понял, что его Цансэ погибла, и безмолвный крик замер на губах у заклинателя. Ни единой слезинки не сорвалось с покрасневших глаз главы Цзян. Быстро собравшись в темноте, он спустился вниз, оставил деньги и записку на стойке перед спящим хозяином, прошел в конюшню, оседлал верного друга и помчался в сторону лощины, не разбирая дороги. Ветки хлестали его в темноте по лицу , плечам и ногам, но он не замечал этой боли и мелких царапин. Сердце его билось, как сумасшедшее. Каждый вдох казался пыткой, а руки, держащие поводья слегка дрожали. Солнце уже встало и согревало свои теплом озябших птиц, которые робко чирикали в глубине деревьев, когда Фэнмянь оказался в лощине, в которой уже изумрудным ковром лежала трава и цвели огромные дикие маки и тюльпаны. Заклинатель, почувствовав холодную энергию ша, тут же спешился, взял поводья в руки и направился в этом направлении. Картина, которую он увидел через пару ли, запечатлелась у него в душе навсегда таким же выжженым черным кругом, навсегда лишив его частички этой самой души. На поляне витал отчетливый запах крови и пронизывающий до костей холод демонической тьмы. В идеально черном круге с мертвыми остовами деревьев по краям оставалось живыми два маленьких островка, на которых лежали скомканные вещи. И кровавым ручьем алела знакомая лента. Оставив верного друга за пределами круга, он шагнул в ластящиеся к его ногам мелкие остатки темной ша. Медленно и спокойно он подошел к первому островку изумрудной зелени, с желтыми горящими фонариками нераспустившихся тюльпановых бутонов. Между ними лежала измятая и изорванная мужская темно-серая одежда, несколько амулетов из рисовой бумаги и сломанный меч со следами крови. Тот самый меч, который он узнал бы из тысячи, потому что он отличался от его собственного только направлением узора на рукоятке и камнем в центре. И с его владельцем они получали мечи в один день. И неоднократно скрещивали их в шуточных поединках и на тренировках. Это было духовное оружие его молочного брата, господина Вэя Чанцзэ. Наклонившись, он заметил легкий серый налет, который покрывал траву, одежду, меч и хрупкие цветочные лепестки. Потрогав его между пальцев, он понял что это пепел. Тяжелый комок подкатил к сжатому горлу, когда Фэнмянь прошел дальше. Заклинатель уже знал, чьи вещи лежат на втором живом участке: эту алую ленту он не раз пропускал между свои пальцев, когда голова любимой лежала у него на коленях, и она взахлеб рассказывала ему невероятные истории из ее жизни. А это серое ханьфу с золотым шитьем было ее любимым, и Фэнмянь помнил даже то, с каким шорохом оно падает с ее плеч, если стянуть этот темный пояс, когда они, юные и ослепленные желанием, поддавались ему в самых удивительных и непредсказуемых местах. И только мелкие брызги крови на этой знакомой одежде и алые лепестки опавших маков говорили о том, что он больше никогда не увидит эту россыпь родинок на обнаженной спине и взъерошенную макушку каштановых волнистых волос, не почувствует этот сладкий аромат ее тела- аромат колдовских трав и пряностей, не услышит этот громкий искренний смех и не заглянет в эти бездонные серые глаза с красными искорками, становившиеся алыми в момент самого пика наслаждения. Глава Цзян просто молча упал на колени перед этими вещами, согнулся, коснувшись лицом ее одежды, и не смог вздохнуть. Боль разрывала его сердце. Горячие слезы лились по лицу, смешиваясь с пеплом. Даже Тьма постепенно расползалась, оставив заклинателя в одиночестве со своим горем. Прошло по ощущениям мгновенье, когда он понял, что надо что-то сделать. Уже к закату на поляне оказалась бригада специалистов из Кланового Бюро Расследований, которые аккуратно снимали следы энергии, фиксировали элементы борьбы и занимались своей обыденной работой. Самого Фэнмяня отвез в Пристань Лотоса уже поздно вечером Вэнь Жохань, который приехал незамедлительно, как тогдашний глава Бюро, узнав, чьи останки нашли. Всю дорогу заклинатели не проронили ни слова. Господин Вэнь был очень мудрым человеком, и знал про чувства главы Цзян к трагически погибшей ведьме: ведь в юности они частенько попадали в совместные приключения, и все по-доброму подшучивали над юным заклинателем, который был влюблен по самые уши. - Я не буду заходить, надо еще посмотреть первые отчеты, Фэнмянь.- Глава Вэнь решил, что не стоит появляться на глаза юной хозяйке Пристани. - Ребенок, Жохань! Я не видел там детской одежды и следов ребенка! Они были все втроем, когда выходили с постоялого двора. Его надо разыскать!- Впервые с момента появления в лощине глава Цзян смог начать мыслить рационально. - Я брошу ребят на поиски и сразу тебе сообщу, не беспокойся. Иди домой, тебя ждет семья. - Вэнь Жохань проводил еле держащегося от усталости заклинателя до ворот и уехал. Зайдя на территорию поместья, обессиленный Фэнмянь, пошатываясь, направился к своим покоям. Навстречу, как назло, показалась мадам Юй, которая с криками и упреками набросилась на несчастного главу Цзян, но изумленно остановилась, когда супруг просто равнодушно прошел мимо нее, даже не заметив, и захлопнул дверь перед ее носом. Скинув все свои грязные вещи на пол, он прошел в открытую с прошлой ночи дверь на веранду и дошел в одни нижних штанах до края беседки. Снова над озером плыла ночь, так же равнодушно и холодно блестели звезды. На водной глади не было ни единого волнения. И только красные многочисленные стрекозы поднимались маленькими светящимися огоньками над лотосовыми бутонами. Такие же красные, как лепестки маков на одежде исчезнувшей в небытие Цансэ. И такие же яркие, как всполохи алых искр в его ядре, которых там больше никогда не будет. Заклинатель сделал глубокий вдох и шагнул с мостика в глубь. Прохладная вода ласково поглотила его уставшее тело. Уже падая на дно в пучине, он открыл глаза и наблюдал сквозь толщу воды, как взлетели алой бурей эти потревоженные стрекозы над ним. Больше всего ему хотелось остаться в этой спокойной и вечной воде навсегда, чтоб не испытывать этой жгучей боли внутри. Через пару минут легкие начало жечь от недостатка воздуха, и возмущенное ядро потянуло его к поверхности воды. Вынырнув и сделав глубокий, обжигающий внутренности вдох, он перевернулся, лег на спину и уставился невидящим взглядом на небо. Вновь по мокрому лицу заструились горячие слезы: " Как мне жить дальше, зная, что тебя нет?! Это все равно, что влачить существование во тьме без солнца и света. Среди сотен безжизненных мертвецов, делающих вид, что они радуются жизни. Что у них есть жизнь!". Фэнмянь лежал на ласково и нежно держащей его воде и смотрел на небо. Сначала оно было почти черное, подсвеченное луной. Потом подсветка исчезла, и небо сделалось совсем черным, но, кажется, ненадолго. Его цвет все время менялся: стал сероватым, подернулся краснотой, заголубел. Потом у него в ушах эхом зазвучали последние слова Цансэ : " Вспоминай меня без печали, любовь моя", а из глаз оледеневшего заклинателя без остановки текли слезы. Однако постепенно эхо угасло, и слезы иссякли. Глава Цзян просто лежал на спине и ни о чем не думал – наблюдал, как ведет себя небо. Когда по нему, тесня голубизну, поползли серые тучи, и раздались всплески весел от дальних лодок, он вылез из воды и прошел к себе, скинул оставшиеся мокрые вещи , обернулся полотенцем и упал на кровать. Заклинателя начала бить дрожь. Унять ее было невозможно, с каждой секундой она становилась все сильней. Что-то случилось с легкими. Воздух не наполнял грудь. Мелкие, судорожные вдохи были мучительными. Его дыхание стало коротким и дерганым. И дело было не в том, что он не мог вдохнуть – наоборот, Фэнмянь не мог выдохнуть. Отравленный воздух этого проклятого утра засел у него в груди и ни за что не желал выходить. Он закрыл глаза и снова провалился в беспамятство. Утром в дверь громко стучали. Может быть, даже госпожа Юй. Но заклинатель не захотел вставать с кровати, повернувшись на другой бок. Через время раздался звук тяжелого подноса, который положили на порог с другой стороны двери. Фэнмянь снова перевернулся на спину и стал смотреть в окно, на проплывающие по потемневшему небу рваные тяжелые облака. Нет-нет, срывались тяжелые дождевые капли, которые долетали, как будто с приглушенным звуком до раскрытых стекол. Снова опустилась ночь. В памяти у главы клана пролетали короткие мгновения: вот они с юной ведьмой попали под дождь и вымокли до нитки, пока мчались на лошадях до ближайшего укрытия, какого-то старого заброшенного сарайчика с остатками летнего сена, где она щелчком пальцев разожгла из наспех собранных им деревяшек небольшой костер, над которым они пытались просушить вещи. А потом согревались из большой фляжки с крепкой и очень пьяной настойкой на различных травах, которая всегда была у Цансэ с собой. А потом долго занимались любовью на высохших вещах под шум разразившегося ливня, который, казалось, затопил все вокруг и скрыл их от целого мира. В его мягкой и любящей душе с потерей Саньжэнь как будто лютой морозной зимой открыли насквозь все окна и двери в этом вечнозеленом саду любви. И один за одним медленно замерзают и погибают с любовью посаженные яркие цветы и диковинные деревья. Слезы внезапно закончились. Мысли стали кристально ясными и колющими. " Тебя больше нет." И снова небо заголубело. Заклинатель не чувствовал ни холода, ни жара, ни голода, ни усталости. В дверь снова раздался стук, но уже тише. Снова через полчаса опустили с приглушенным звуком поднос. Еще через время снова пошел дождь. Капли залетали в открытые окна, попадая на лежащие на столе документы, свитки, книги и бумаги. Боль не утихала, а из жизни плавно исчезали краски: сначала стало совсем серым небо, потом как будто припыленные стали фиолетовые шторы и резной потолок из красного дерева. А потом снова пришла ночь. И снова он лежал с сухими открытыми глазами, смотря на озеро, на котором после дождя алые стрекозы снова устроили свои незамысловатые танцы. А ведь никто так не любил танцевать, как Цансэ- везде, как только ей стоило заслышать любимую музыку, она начинала двигаться в такт с поразительной пластикой и чувством такта, подпевая словам. На седьмой день , когда у Фэнмяня уже смешались в голове день и ночь, явь и сон, фантазия и реальность, заклинателю пришла весточка от Вэнь Жоханя : - " Мы нашли его!" И только тогда глава клана Цзян собрался, встал с постели, смыл с себя все, расчесал спутанные за все это время волосы, надел свои клановые одежды и, ошарашив дежуривших у двери слуг, приказал подать ему горячий завтрак, укрепляющий настой и готовить комнату в детском крыле.