Секретные материалы, или особый отдел Юмин (幽冥)

Тусклое, кроваво-красное солнце медленно опускалось в грязно-желтую мглу запада. На мглистом горизонте, над расплывчатыми в мареве небоскребами, алели мутно-пурпурные пятна. Все та же туманная дымка теперь еще гуще окутывала город. По-прежнему было душно и тихо. На улицах запахло горькой сладостью каких-то тропических цветов. На душе было смутно. Вэй Ин одиноко стоял в закрытой мастерской перед белым безжизненным холстом. Внутри было так же- пусто и холодно. Удивляясь сам столь внезапно поразившему его грустному наваждению, ведьмак осмотрелся кругом, пытаясь дать себе отчет в своем настроении. Небольшая, заполненная светом галерея, где он творил и чувствовал себя как дома, показалась ему слишком тесной, хмурой, однообразной; яркие картины, висевшие по стенам -аляповатыми и второсортными, а этот ужасный день - бесконечно долгим. Хотелось громко закричать, чтобы растаяло в груди то железное ядро, которое сжимало глотку. Вкрадчиво звучал грустный мужской вокал из черной колонки-жемчужины. Я больше не смогу Засыпать к утру Опять без тебя, ты не здесь Не со мной, но и пусть Не со мной, но и пусть Не впервой умирать Эхом в голове звучали горькие слова, которые он кинул в лицо созданию, ставшему ему за эти пару месяцев самым родным и близким из всех. Поддерживавшему, помогающему, спокойному, рассудительному и надежным тылом стоявшему у него за спиной в горе и радости. Перед глазами промелькнули все их уютные обеды и завтраки, умиротворяющие поездки и тот засыпанный розовыми листками магнолии пикник на высоком обрыве. Вот совершенный Лань Чжань сидит на коленях в библиотеке Гусу Лань и его гуцинь словно ласкает и трогает до глубины сердца своими волшебными звуками. А вот такой живой и веселый господин Лань тормошит маленьких черно-белых медвежат, и следы мимолетной улыбки лишь слегка поднимают уголки его безупречных губ. И снова горячий Ванцзы, только уже в темноте машины, смотрит на него немигающим взглядом янтарных глаз, в которых в этот момент горело пламя дьявольского вызова ему, Вэй Усяню. " Хочется прийти к тебе и все рассказать. Может быть, ты нашел бы простой выход. Я не знаю. У меня от горечи, тоски и от того, что причинил тебе боль, разрывается сердце»- про себя вел воображаемый диалог темный заклинатель с заклинателем в белом, который смотрел на него с тем самым немым укором, поразившим Усяня на планерке. Но и сейчас он поступил так же без малейших сожалений. Пускай Лань Чжань будет ненавидеть его или игнорировать, или просто забудет о существовании какого-то нелепого ведьмака, но останется живым и невредимым. -Нет, так дело не пойдет.- С тяжелым вздохом пробормотал себе под нос Усянь, скинул черный бомбер с алым вышитым драконом на спине, темно-серую футболку и остался лишь в одних обтягивающих кожаных брюках с крупной пряжкой в виде серебристого черепа. Черные кеды тоже полетели в сторону, а сам он принялся прикреплять к трем высоким стенам мастерской огромные белоснежные холсты. Потом сходил в подсобку и принес несколько больших ведер акриловой краски. Сняв с одного плотную пластиковую крышку, ведьмак уставился на переливающийся в матовых лампах насыщенный оттенок. Перед глазами тут же возникли внушительные залы одного из известнейших американских музеев, куда он, купив на последние оставшиеся деньги дорогущий билет, попал на выставку, посвященную известному художнику Марку Ротко. Стоя перед удивительными гигантскими картинами, тронутый до глубины души Вэй Ин жадно считывал все то, что пытался передать этим страстным порывом автор, который в какой-то момент понял, что не может больше изображать человеческие фигуры. Ведь, по его словам, они бессильны выразить свой страх перед самим фактом смертности. Возле каждой картины висели небольшие сопровождающие подписи- названия и небольшие записки самого автора. Около огромного полотна с алыми и оранжевыми полосами маленькая табличка с аккуратными буквами: «Я не заинтересован в соотношении цвета и формы и чего-то еще. Меня интересует выражение базовых человеческих эмоций — трагедии, любви, боли, экстаза, рока и так далее.» Ротко удалось высвободить цвет из границ формы. В его полотнах существовало то самое «безграничное» красное, желтое, пурпурное. Это «освобождение» цвета началось в цикле работ «Мультиформы», где сюрреалистические фигуры растворялись в цветовые пятна. И было так похоже на другого гениального художника, одного из любимцев Вэй Усяня. Русский осново­положник абстракции Василий Кандинский тоже считал, что цвет является сред­ством, которым можно непосредственно влиять на душу. Но суровый Кандинский, в отличии от свободолюбивого потомка семьи русско-еврейских эмигрантов Ротко, бежавших перед революцией из Российской Империи в США, всерьез полагал, что цвет не может существовать вне геометрической формы и не допускает безграничного распространения. «Безграничное красное можно только мыслить или духовно созерцать» - с улыбкой Усянь вспомнил записи художника, который корявым почерком писал даже на обратной стороне своих огромных композиций. После выставки очарованный Вэй Ин поехал даже в капеллу при католическом Университете Святого Фомы в Хьюстоне, посмотреть вживую на радикальный вариант религиозного искусства от художника, который отказывался расписывать за огромные деньги модные проекты ресторанов и был известен своими антибуржуазными воззрениями. Само здание строилось при непосредственном участии Марка Ротко, и именно в этой капелле ему удалось добиться желаемого освеще­ния. Само место задумывалось как католическое, но затем она официально была признана святилищем, открытым для людей любого вероисповедания. Для этой удивительной абстрактной церкви была даже написана своего рода электронная месса — столь же минималистичная, как и полотна. Четырнадцать остановок крестного пути Ротко представил в виде очень темных, почти чер­ных абстракций — трех триптихов и пяти отдельных полотен. Когда Усянь попал в само здание крошечной капеллы, то картины показались ему почти монохромными. Но чем больше он всматривался в эту тьму, тем больше различал в ней цветов и тем больше чувствовал, как в глубине этой тьмы начинает брезжить свет. Эффект этот не передавался никакими репродукциями. «Самый темный час — перед рассветом». -Эти слова вертелись в голове у Усяня тогда, при виде этой живой переливающейся тьмы. Но он прекрасно понимал, что чудес не бывает, ведь сам художник так и не увидел свое главное произведение законченным. Марк Ротко покончил жизнь самоубийством. Глубоко вздохнув и отогнав воспоминания, Вэй Ин наклонился к алой, словно кровь, краске Winsor&Newton и, повинуясь неизвестному порыву окунул обе руки по самый локоть. А затем еще какое-то время наблюдал, как багровые струи густо стекают по узким запястьям, ладоням, длинным пальцам. И резким движением провел по белоснежным стенам. Ярко-красные следы то наполнялись пульси­рующим теплом, то постепенно остывали, а их свечение словно бы выплески­валось из-за предела холста, окутывая обнаженный торс Усяня словно шелковой лентой. Музыка зазвучала громче, а боль внутри ведьмака стала острее. Тогда художник просто взял увесистое ведро и в ярости стал выливать алые реки на ни в чем неповинные белые поверхности. С последним потоком густой краски из глубины горла вырвался почти звериный крик отчаяния. А затем Вэй Ин просто упал обессиленно на холодный бетонный пол и бесчувственно наблюдал, как по плотной поверхности живыми змеями стекают контрастные киноварные серпантины. Совершенно не задумываясь о том, что за ним в это время пристально наблюдали. Лань Ванцзы ошеломленно замер на планерке, услышав колкие роковые слова, вылетевшие из вишневых уст Вэй Ина. Волшебный красочный мир его, заботливо собираемый из маленьких хрустальных паззлов за то недолгое время, что они проводили вместе с удивительным ведьмаком, вмиг разлетелся, больно раня каждую клетку светлого заклинателя острыми многогранными сверкающими осколками. Эти светлые дни рядом с Усянем, прохладные рассветы в обнимку с горячим гибким телом и пахнущими спелыми вишнями рассыпанными волосами, бессонные ночи в мучительных страстных думах о нем, жаркие ветры сотен километров дорог, россыпи бесконечных звезд над озерами и водопадами – все сверкало и окрашивалось в его сером сухом существовании в яркие цвета рядом с этим созданием. Всеми этими новыми волшебными красками жизни он был обязан Вэй Ину, для которого он всего лишь посторонний и ничего не значащий скучный очередной юный напарник. Ему понадобилось какое-то время, чтоб собраться с мыслями и снова принять спокойное невозмутимое выражение лица, стараясь не разломать в этом кабинете все до единого стула в мелкие щепки. Лишь когда его горящей ладони коснулись холодные пальцы Сиченя, легонько сжавшие её привычным, успокаивающим с детства жестом, только тогда внутри Ванцзы появилось странное новое ощущение. Он переживал одну из тех минут, когда все казалось непонятным, и все уловки взывающего к бушующему сердцу холодного Ланьского разума были бесполезны, когда захлестывало горем и болью так, что младший нефрит тонул и захлебывался в этом бездонном море, а все его существо в бессильном возмущении вопрошало: -"Почему? Почему именно я? Почему именно меня должно все это постигнуть ? " После окончания собрания бесстрастный с виду Лань Ванцзы, плохо понимая, что делает, со спокойным лицом попрощался с Сиченем и сел в машину, еще долго бесцельно наворачивая круги по Централ и Адмиралти. А потом внезапно остановился у Кафедрального Собора Святого Иоанна, куда решил зайти в поисках тихого спокойного места. Выходя из машины и доставая бежевый тренч, он неаккуратно уронил стопку бумаг, которую захватил из Цзинши, решив еще тогда ознакомиться с ними в свободное время уже в Гонконге. Легкие рисовые листки разлетелись под порывистым морским ветром с залива. А у него под ногами остался угольный набросок на белоснежном листе. Наклонившись к земле , Ванцзы с изумлением понял, что это его собственный портрет. Черты лица спящего заклинателя были прорисованы с таким изяществом и старанием в знакомой манере, что Лань Чжань даже улыбнулся, представив пыхтящего в ночи Усяня, старательно прикусывающего кончик языка. Вот и раскрылась мучившая его тайна черных следов на простынях. Приглядевшись внимательно, Лань Чжань заметил маленькое черной сердечко возле иероглифов с их именами. Сердце замерло и сделало неверящий кульбит. Он точно понял, что если сейчас не сядет, то просто потеряет сознание. И зашел в опустевший храм. Время уже давно перевалило к вечеру, и собор с его высокими витражами из разноцветного стекла, насквозь пронизанных закатным солнцем, был прозрачным, словно сотканным из волшебных лучей. Казалось, что в этом мире все вдруг снова стало цветным - небесно-голубым, алым, как кровь, желтым и зеленым. Краски стали внезапно живые и удивительные, и обволакивали светлого заклинателя так, словно он погрузился в хрустальные каскады Гусу Лань в яркий солнечный день. Ванцзы сидел на скамье, окутанный светом, и не верил самому себе и своим нахлынувшим горячим чувствам. Это был водопад света, опьянение, неподвластное земным законам, падение в бездну и, в то же время, вознесение в небеса. Он чувствовал, как эти алые, голубые, зеленые цвета растворяются в нем, а свет раскрывает ту таинственную силу, которая заставляет биться сердце и пульсировать золотое ядро. Это было ни на что не похожее ощущение всеобъемлющего понимания, что с этой минуты вся его жизнь будет подобна этому свету без тени, счастью без сожаления, горению без пепла. Солнце уже садилось, когда белоснежная машина подъехала к знакомой галерее, где приглушенно горели напольные и настенные светильники. Лань Чжань заметил в глубине мастерской с прозрачными окнами узнаваемый силуэт. Как зачарованный, он наблюдал за тем, что творил Вэй Ин. И в этот момент у него не осталось ни единого сомнения. Быстро перебежав дорогу, светлый заклинатель в белоснежной футболке с резким хлопком заклинания снес дверной замок в галерее и решительно вошел внутрь. Вэй Ин, успевший стремительно подскочить с серого пола, широко распахнул глаза цвета королевской шпинели: -Лань Чжань? Что ты тут делаешь? Мне кажется, я все тебе уже сегодня сказал, господин Лань.- Несмотря на пылавший внутри пожар, голос Усяня был пропитан высокомерными металлическими нотами, которые должны были дать понять посетителю, что ему здесь не рады. В мастерской громко раздались вкрадчивые ноты известного кавера. I'm so tired of playing Playing with this bow and arrow Gonna give my heart away Leave it to the other girls to play For I've been a temptress too long Just... Give me a reason to love you Не обращая внимания на колкие гадости, Лань Ванцзы быстрым размашистым шагом подошёл к обнаженному по пояс художнику, стоящему босиком, отшвыривая куда-то в сторону попадавшиеся под ноги пустые ведра от краски и разбросанные кеды. А затем, грубо схватив Вэй Ина за тонкое запястье правой руки, полностью вымазанной в алой краске, Лань Чжань дёрнул обалдевшего от подобной экспрессии ведьмака на себя. Рефлекторно Вэй Усянь выставил левую руку вперед и уперся в каменные мышцы на груди Ванцзы, оставив кроваво-красный акриловый отпечаток собственной ладони на белоснежной футболке младшего нефрита. Но это ему мало помогло, и он в ту же секунду оказался вплотную прижат к напарнику, который жёстко приложил его обнаженной спиной к бетонному столбу. В следующий момент Лань Чжань обхватил пальцами подбородок ведьмака, заставляя вскинуть голову и посмотреть ему прямо в глаза. А потом решительно впился в податливые, слегка приоткрытые вишневые губы жадным поцелуем, запустив в приоткрытый от изумления рот требовательный язык и не давая шокированному Вэй Ину ни собраться, ни опомниться. А в следующую минуту и сам вспыхнувший, словно зажженная спичка Усянь, с загоревшимся алыми кострами взглядом, буквально смял его тонкие нежные розовые губы в неистовом требовательном поцелуе, вызвав в ответ лишь задушенный стон. Воздух в легких заканчивался, прерывистое дыхание стало частым и рваным. Но отстраниться никто из них не позволял другому. Внезапно Ванцзы разорвал головокружительный поцелуй, продолжая сжимать подбородок темного заклинателя. Они оба тяжело дышали. Тьма буквально затопила золотые кошачьи глаза, и Вэй Ин, непроизвольно сглотнув, словно загипнотизированный, уставился на младшего нефрита. -Ты можешь обмануть меня, Вэй Ин. - Широкая уверенная ладонь младшего господина Лань спустилась горячими пальцами к напрягшемуся маленькому темному соску, пробежалась по твердой линии пресса и остановилась на стоявшем камнем члене, а затем почти болезненно сжала его сквозь ткань черных кожаных брюк. - Но не пытайся обмануть самого себя! Бархатистый низкий голос обдал стройную шею ведьмака горячим дыханием, чужие нежные губы коснулись покрасневшей мочки уха, а затем спустились вниз по загорелому покрову, ставшему в этот миг сверхчувствительным. А потом очень сладко и одновременно больно укусили нежную тонкую кожу, оставив наливающийся красный след. И тут Лань Ванцзы внезапно отпустил возбудившегося до предела Усяня, развернулся и стремительно вышел из мастерской прочь. А шокированный Вэй Ин непроизвольно прижал длинные пальцы к растерзанным губам и сполз по бетонному столбу на пол.