***
Исходя из всего происходящего перед моим взором, я могла с уверенностью заверить, что Бог решил удариться во все тяжкие, разве что с женщинами пока не блудил — и я надеялась на то, что так и останется, но причина была даже не в неуместной ревности, а в опасении насчёт отсутствия заболеваний у всяких разных. Тем не менее, поглядев на яростный оскал и послушав те матерные конструкции, которыми Принц обкладывал одного прохожего — тот до этого ругнулся уже на Се Ляня, поэтому я даже поддакивала божественным изречениям — пришла мне в голову мысль о том, что выпивка подозрительно долго держится в теле возлюбленного. Учитывая, что то самое тело, даже если очень красивое, было наряжено в какие-то лохмотья, которые сам Принц зачем-то стащил с забора какого-то бедолаги, — что я даже одобряла, ведь прошлая одёжка являла собой грязную и мокрую рванину — то выглядела со стороны эта сцена комично. И, увы, не в пользу Бога. В иной ситуации я бы перетянула внимание на себя, ляпнув что-то провокационное и до того безобразное, чтоб у слушателя скулы свело. Но сейчас на месте меня лишь огонёк души, который и видеть могут лишь совершенствующие и иные носители духовных сил. Поэтому оставалось мне довольствоваться лишь тем, что делал Гэгэ, параллельно кряхтя что-то одобрительное или поддерживающее. Не то чтобы это было нужно — даже со столь растрёпанной внешностью Бог ловко кусал неугодных за задницу, в переносном смысле. Единственной проблемой можно было считать лишь до сих пор шедший дождь, повышающееся недовольство народа и возрастающую ярость Божества, которая могла перерасти в попытку перевернуть торговые ларьки и самих торгашей. Но мои умоляющие поскуливания, звучащие тихо и со свистящим надрывом, проходили мимо чумазых ушей, так и не добираясь до пьяного разума Принца. И я почти отчаялась, уже мысленно хвасталась за голову и стукалась коленями о пол своего разума, но Бог в какой-то момент резко завернул на окраину города, прошёлся тихой тенью мимо людей и нырнул в покосившуюся постройку, в которой я опознала старую мастерскую. А потом замер, пристально глядя в стену, чернеющую в опустившейся ночи, где единственным источником света служила бесподобная и скромная я. В этот момент он как никогда напоминал огромного кота, заприметившего проползающую букашку и готового в любой момент броситься на добычу. Только я понимала, что если этот котик кинется — со стеной можно и попрощаться, проломит, запутавшись в своих пьяных конечностях. Тихо затрещала что-то почти внятное, едва ли не выгоняя из головы возникший образ, но тут же замирая. Принц смотрел прямо на меня, глядел пристально и неотрывно, я не знала, в какой момент он оторвался от хлопанья ресницами в пустоту. Вот только волновало вовсе не это. На меня с родного лица смотрел кто-то другой. Зрачки вспыхнувших янтарём глаз были узкими до той степени, когда даже во тьме не возникает сомнений — не мерещится. Губы бессильно опущены, а очи хищно сощурены. И даже если я уже видела схожее выражение на лице своего Бога и удивляться мне не следовало, но в нём никогда доселе не читался такой голод, до дрожи глубокий и непривычный, что блестел в трезвых глазах острым кинжалом. Я вздрогнула от неожиданности, когда сильная рука резко взлетела и вцепилась в моё тельце, чуть сжимая, но боли не причиняя. Послушно замерла, наконец разглядев знакомое в изгибе губ и наклоне головы. И аж выдохнула, в какой-то момент испугавшись того, что с Божеством что-то случилось. Например, попадание в его тело безбилетника — будучи не по наслышке знакомой с возможностью подобного, временами я опасалась за окружающих, трижды проверяя их на подлинность. Сейчас же списала всё на алкоголь, деликатно игнорируя слишком осмысленный для пьяного взгляд. Холод, до этого не проявляющий себя так уж явно, вдруг заворочался, отзываясь треском моего пламени. Я не обратила на это особого внимания, уже раннее осознав, что мы с моим попутчиком теперь едва ли не слились, ибо если смерть разделить не смогла меня и моего снеговика, то и иным не под силам. Бог же тихо хмыкнул, словно поняв всё, что хотел. Мне даже полюбопытствовать не удалось, пришлось вновь глотать недоумённое бормотание. Принц в какой-то момент растянул губы, обнажив крупные клыки, и протянул, проговаривая каждый слог: —Ну и ну. Кто же думал, что так выйдет? —что-то в его голосе показалось мне неправильным, но привычная ласка не позволила задуматься. А Се Лянь продолжал, звуча с каждым словом всё мягче и мягче, будто подстраиваясь под что-то. —Не боишься, огонёк? Правильно, тебе и не нужно, —палец руки, в которой меня держали, чуть двинулся огладив мою поверхность. Несмотря на то, что я была по сути своей неосязаема, нестерпимо захотелось прижаться к тёплой конечности. Гэгэ тихо выдохнул и я опознала в этом звуке смешок. —Не рыпаешься, не бегаешь. Ближе тебе нужно? Жадина, —а потом натурально зарокотал. Поймала себя на мысли, что хотелось бы прижаться к крепкой груди, впитать вибрацию всем телом и сохранить в себе. Смущённо вспыхнула, увидев хитрый прищур возлюбленного, сверкающего суженными зрачками. Словно всё понял. Сквозь дырявую крышу просочился слабый лунный свет, окрасив пространство в намёк на предметы и припорошив божественный лик, от чего тот едва ли не сверкал. Я завороженно уставилась на это, забыв обо всём происходящем. А потом Бог прижал меня к себе, близко-близко, так, что я просто прошла сквозь одежду, едва не задев кожу. —Умница, ласковая. Разве ж лисёнок? Кошечка, котёнок, —замерла, вдруг запнувшись в мыслях. Слух вцепился за знакомое прозвище, душу словно окатили ведром ледяной воды и я поняла, что мой холод слишком ласков, излишне податлив в знакомых руках. Так, как бывал лишь изредко, едкий даже перед лицом гибели, но ручной перед Богом. И почему-то это меня успокоило лучше непрекращающихся поглаживаний. —Пойдёшь со мной, как и всегда. Не оставишь, —и столько уверенности было в этих речах, что я даже умудрилась сменить причину своего ступора: опасение разоблачения перетекло в уверенность и жгучее смущение, смешанное с уверенностью. А потом Божество отвёл руку от своей груди и сжал пальцы сильнее. Я начала что-то говорить просто от неожиданности, но Се Лянь, или не он, лишь мягко шикнул, как делал это в моменты моей дурости, и скрыл конечность вместе с моим тельцем в широкий рукав чужой одежды. И покачнулся, на мгновение с неясно тоской сжав мой огонь, огладив изгиб нематериального тела и уже спустя пару секунд разжав ладонь. Лишь тоскливо проговорил под конец: —Кому мне мстить?..—и смолк. Тихий вздох раздался сверху, но быстро сменился невнятным мычанием, в котором я разобрала лишь пару слов: —…Что… Ах, уймись, —задумчиво мигнула. Почему-то не возникло у меня сомнений, что адресовано то было не мне. Бог двинулся на улицу, пока я продолжала тихо раздумывать о произошедшем, продолжая послушно прятаться в чужом рукаве. На притихший холод теперь обратила более пристальное внимание. Дождь больше не лил.***
Эмоции меня одолевали до того противоречивые, что самое время опасаться за сохранность собственного разума. Бог всё же подтвердил мои опасения и пошёл буянить на улицах города, почти по-собачьи переругиваясь со всеми встречающимися, уделяя особое внимание солдатам. В какой-то момент у меня едва ли не прихватило сердце, — а это большой подвиг, этого органа у меня-то нет — но, спустя двухдневного пьяного разгула на улицах городка, на Принца всё же вышел его слуга. Пёс схватил юного дебошира за рученьки как раз в тот момент, когда недовольные посылом по известному адресу солдаты намекающе хватались за оружие. Я едва ли не потухла от облегчения, настрадавшись за двое суток беспрерывной беготни за Принцем. Поэтому в чужом рукаве сидела тихо-тихо, не имея никаких моральных и физических сил даже на треск. А друзья — я ловко повысила слугу по причине собственной неспособности поддержать Бога, а позволить это сделать другу Принца не так уж и стыдно — продолжали разговаривать, как только Се Лянь проспался. И, кажется, протрезвел, хотя после нашего весёлого марафона я уже ни в чём не уверена. И в некоторых своих жизненных выборах тоже. —…Я задирал солдат? И… и что же они?.. —Повезло — я как раз на тебя натолкнулся и успел удержать, —в мыслях я подтверждающе кивнула, вяло вспоминая произошедшее.—Благо, ты ещё и выглядишь подобным образом… Они приняли тебя за какого-то сбрендившего пьянчугу, обругали и прошли мимо. Если бы не это, конец был бы неминуем. Что с тобой случилось, скажи наконец! Почему ты выглядишь, будто напился? —Гм… Выпил немного. Я замерла. И тут же едва не забилась в истерике, не совсем понимая точную причину: от сдерживаемого хохота или горестного воя. Кстати вспомнилось как мы сутки назад опустошили чьи-то запасы пойла, ибо Гэгэ в моменте решил, якобы обворовывать мёртвых не модно. —Чего? Как ты мог напиться? И сколько же ты выпил, чтобы захмелеть на два дня? Подумала о всех тех настойках, сортах алкоголя, — от высшего до самого мерзкого — которое Принц успел употребить, и шевельнулась. Очень хотелось хоть кому-то пожаловаться на произошедшее, ибо я была свято уверена, что местами моё пламя поседело. —Сказал же, немного. Совсем чуть-чуть. Ничего. И почему мне нельзя выпить? Бог шевельнулся и мне пришлось поспешно последовать за его движениями, стараясь не вылететь за пределы рукава. Поймай меня Фэн Синь и оправдываться пришлось бы долго. «Напился и буянил» звучит менее провокационно, нежели «напился, буянил и пиздил заблудшие души». —Что значит— ничего? Почему? Ваше Высочество, ты забыл? Употребление алкоголя означает нарушение обета. Тебе нельзя нарушать обеты, иначе как быть с твоим уровнем самосовершенствования? Ты ведь должен достичь вознесения. Мы, я и Гэгэ, промолчали: мне удалось лишь в мыслях уточнить, что Бог никому ничего не должен и как человек он тоже ого-го какой, а о чём думал сам Принц мне невдомёк. Лишь уловила как он зашагал ещё быстрее. —Ваше Высочество! —я неприязненно зашипела, мысленно, конечно. Слуга так громко верещал о статусе моего возлюбленного, что возникали сомнения в его вменяемости. Посетили меня мысли, что он и сам мог где-то за углом бахнуть. —Произошло что-то серьёзное? Можешь рассказать мне? —Сказать по правде… Если ты никого не убил, не устроил поджог или грабёж, Ваше Высочество, чем ещё ты не можешь поделиться со мной? Тут же заглохла. Мысли вильнули в определённую сторону, в разуме замелькали недавние образы, но я быстро вскинула это из головы, смущённая чужой догадивостью. Несколько часов назад я клялась себе, что унесу произошедшее с собой в могилу, а то сделать легче, если забыть. Поэтому быстро вырубила мозг. —Ничего подобного… просто… Я правда очень устал. Ты… Что у тебя с лицом? В голосе Бога, до этого ровного и действительно уставшего, затрещала сталь. Я, услышав последнюю часть речи, даже подумала об пощёчине от какой-нибудь несчастной дамы, недовольной выходкой чужой собаки, с наслаждением смакуя придуманную сцену чужого позорного избиения, но долго помечтать мне не дали. Бог и его пёсель ещё поговорили о том, суть чего мне в силу отсутствия информации было не понять до конца, но суть я всё же уловила: Какой-то артист разукрасил морду одного служаки. И Принц за это извинился. На последнем я как-то даже смиренно перевела фокус туда, где по моим предположениям должно быть небо, тут же наткнувшись на внутреннюю сторону рукавов. Уныло затухла, возвращая внимание к разговору. Но два бандита — одним из которых я яро гордилась, а второго хотела выгнать взашей — молчали и куда-то шли. Поэтому осталось лишь смиренно двигаться следом.***