«Привет, Грейнджер. У меня получилось, я нашел ее, но пока не нашел себя. Я только на пути к этому, а сколько миль мне предстоит пройти прежде, чем все вернётся в норму, одному Мерлину известно. Джорджия мне помогает. Она терпеливо выносит мое отчужденное присутствие, я, честно признаться, поначалу чувствовал себя бродячим псом, ощетинившимся и злым, которого она пригрела в собственном доме и пытается сделать своим другом. Пытается показать, что самое страшное позади и мне более нет нужды вздрагивать от каждого шороха, или нападать, если я чувствую опасность. И знаешь, Грейнджер, ей это удается. Я понемногу успокаиваюсь, приручаюсь к ее рукам….»
Тео закусил губу, постукивая кончиком пера по последнему слову.«…Только все ещё не могу отделаться от мысли, что расслабляться рано. Боюсь размякнуть и не среагировать в нужный момент, дай Салазар мне сил, чтобы этого момента никогда не случилось…»
Он вновь скользнул взглядом к силуэту Джорджии в окне.«…Но я обещаю, что сделаю все, чтобы наше с тобой прощание не было напрасным…»
Перо слабо треснуло в пальцах.«…я скучаю, Гермиона.»
Пробежавшись глазами по написанным строкам, Теодор сложил лист пергамента пополам и убрал в нижний ящик стола, закрывая его заклинанием. Ему просто жизненно необходимо было хоть с кем-то делиться своими чувствами, с кем-то тем, кто сполна разделил с ним ужасы прошлой жизни. Кто понял бы его как никто другой. Он слабо усмехнулся самому себе и поднялся на ноги, подходя к открытой балконной двери. Облокотившись на косяк, он потянул в рот сигарету и затянулся. Кто бы мог подумать: правая рука Волан-де-Морта, безжалостный убийца и просто-напросто отпетый психопат строчит письма человеку, которому ровным счетом нет никакого дела до Теодора в этом времени. Человеку, который остался далеко позади. Строчит письма, которые никогда не отправит, потому что адресат остался далеко в будущем. Будущем, которого больше не случится. Как бы он не скучал, а он правда тосковал по Грейнджер, Тео был спокоен за нее, за них. Там им больше ничего не угрожает, в то время как Нотт, будто клятый мазохист, вернулся в прошлое, чтобы вновь испытать все то, что сделало его лишь подобием человека. Он вновь нашел взглядом Джорджию. Она, сорвав несколько цветков, росших на склоне, медленно шла к дому, подставляя бледное лицо солнцу. На ее губах мечтательная, почти счастливая улыбка и Тео почувствовал, как его собственные губы зашевелились. Нет, он вернулся в прошлое не для того, чтобы вновь увязнуть в том ужасе. — Я подумала, что этому дому нужно немного жизни,— пробормотала Джо, подойдя к застывшему в двери балкона Нотту. Она помахала самодельным букетом,— если уж мы не можем его ею наполнить,— и улыбнулась, проходя в дом. Он вернулся, чтобы построить что-то новое, что-то живое. Теодор затянулся в последний раз и, избавившись от окурка, зашел следом, закрывая дверь. *** С течением дней стены их дома стали слышать редкий смех. — Ты просто неисправим!— тихонько посмеивалась Джо, оценивая результат кулинарных способностей Тео. Они стояли в небольшой кухне в полной боевой готовности: в фартуках, Нортон убрала свои волосы в тугой высокий хвост, и даже на кудри Нотта умудрилась нацепить крошечную резинку, с закатанными рукавами и все с ног до головы в муке. Маггловский миксер оказался проворнее, чем казался Теодору на первый взгляд. Замешивая тесто для блинов, он лишь на секунду отвлекся на то, как Джорджия нарезала ветчину, и не уследил за механическим разбойником, что воспользовался этим мгновением чтобы взбунтоваться. Ошмётки теста красивыми пятнами легли на стены, кухонную тумбу и пол. — Если я много что знаю о магглах, то это не значит, что я умею пользоваться всеми этими штуками,— он потряс в воздухе миксером, разбрызгивая смесь ещё больше. Нортон, смеясь, прикрыла руками лицо, чтобы не попасть под очередной обстрел. Тяжело вздохнув, Тео положил его на стол и потянулся за палочкой, чтобы привести кухню в порядок. Он начал с Джорджии, затем стол, а когда навел палочку на себя, то замер. Нортон кончиком пальца соскребла кусочек теста с его щеки и окунула в рот, пробуя. — Добавь немного соли,— улыбнулась она, возвращаясь к ветчине. ***«Черт побери, я не могу поверить в то, что происходит, Грейнджер. Последние две недели были просто…обычными? Знаешь, ну, обычными. Я уже и не помню, когда был настолько беспечен в последний раз. Наверное курсе на четвертом Хогвартса? Не знаю…»
— Тео? — В спальне. Позади раздались тихие шаги, Нотт обернулся. Подавившись вдохом, он прочистил горло. Джорджия стояла на пороге комнаты, с влажными после душа волосами, что мокрыми казались глубокого бронзового цвета, обернутая лишь в полотенце и с румянцем на щеках. Хоть и ненароком, но он скользнул взглядом по ее ногам, вслед за крохотными капельками, скатывающимися к ступням. — Мои глаза чуть выше. — Прости,— он прокашлялся, возвращаясь к ее лицу, тут же хмурясь,— будешь расхаживать в таком виде, — Тео в слепую нащупал палочку, лежащую рядом, и прошептал заклинание,— и простудишься. Внезапные согревающие чары заставили Джорджию слегка вздрогнуть. Она улыбнулась и опустила взгляд, смущаясь. — Спасибо,— пробормотала, откашлявшись,— я тут подумала, мы можем попросить Никки остаться с нами на ужин? Она столько для нас делает, а мы ее толком и не видим. Теодор тяжело вздохнул, вспоминая последнюю встречу с эльфийкой. — Я думаю, что она охотнее согласится, если ее пригласишь ты,— честно признался он, опуская взгляд. Джорджия поджала губы и сдержанно кивнула. — Но как мне найти ее? Мне…мне просто позвать ее? — Никки теперь свободный эльф и эта магия на нее больше не распространяется. Оставь ей записку,— предложил Тео. Джо кивнула и, на мгновение зависнув взглядом на разложенных перед Теодором пергаментах, ушла в гостиную. Нотт, развернувшись к своим записям, снова взялся за перо, пытаясь отогнать образ Джорджии в полотенце из головы.«…Знаешь… я вдруг забыл, что ещё хотел написать тебе. Хотел бы я знать, как у тебя дела, Грейнджер».
Заперев нижний ящик стола, он вышел из спальни и быстрым шагом направился к ванной, стараясь не встречаться с парой глаз, проводивших его. Закрыв за собой дверь, он, не удосуживаясь даже раздеться, встал под душ и выкрутил кран влево. Может хоть ледяная вода остудит разгоревшееся пламя? *** — Почему ты просто не сделаешь это с помощью магии?— устало спросил Тео, потирая переносицу. Джорджия, улыбнувшись, взглянула на него сквозь отражение в зеркале. — С магией у меня заведомо получится,— объяснила она,— это такая…игра. На доверие, понимаешь? Нортон протянула ему маленькие ножницы. Теодор сдался. Он склонился к ее спине, проводя пальцами по волосам, выпрямляя их. Огненные пряди колыхались от его дыхания. — Ты абсолютно уверена?— ещё раз уточнил Тео, поднося ножницы к кончикам. — Режь уже. Тихий звук смыкающихся и размыкающихся лезвий вызывал колючие мурашки на задней стороне шеи. Пытаясь сбросить навязчивое ощущение, Теодор повел плечом. Он аккуратно перебирал пряди, поистине стараясь оставить их равной длины, он правда старался. Плечи Джорджии дрогнули, Теодор запросто различил в этом движении беззвучный смех и поднял глаза к зеркалу, встречаясь взглядом с Нортон. Немой вопрос в его взгляде не требовал озвучивания, только не между ними. — Ты так стараешься,— улыбнулась Джо,— твое лицо похоже на… Нортон стянула брови к переносице и коснулась кончиком языка уголка своего рта, пародируя Тео. Оставаясь за ее спиной, Нотт спрятал улыбку и вернулся к стрижке. Но губы предательски продолжали растягиваться. Расправившись с последними прядями, Тео шумно втянул носом воздух и вскинул брови. — Что?— улыбка медленно сползала с лица Джорджии. — Черт, я…— бормотал он, зарывшись пальцами в свои кудри,— я… —Теодор. —…тебя предупреждал. Почему ты не воспользовалась магией? Глаза Нортон расширились до предела, она молниеносно вскочила со стула и принялась крутиться возле зеркала, пытаясь рассмотреть то, что вызвало у Нотта такую реакцию. Как бы не изворачивалась, под какими бы немыслимыми углами не изламывалась, но не могла оценить масштаб рыжего бедствия. Казалось бы, кому какая разница секутся ли концы волос у Джорджии Нортон? Какой длины ее волосы, ровно ли они пострижены? Ведь она не покидала заброшенного дома уже больше двух месяцев, и неизвестно когда сможет сделать это. Конечно, даже ей самой было абсолютно плевать на свою причёску. Джорджии просто до одури хотелось почувствовать, что все не так плохо, как оно было на самом деле. Будто в четырех стенах с ней был заперт не будто совершенно незнакомый мужчина (ведь назвать его парнем язык ну просто не поворачивался, а ему на вид было все так же не больше двадцати, но глаза говорили ровным счетом обратное), а тот, с кем она по воле судьбы, либо же по собственной, мать ее, воле, захотела связать свою жизнь. Тот, с кем она разделила свое первое «все» ровно в этих же стенах всего пару месяцев назад. Хотелось легкости, хотелось быть обычными, даже несмотря на то, что за их крепостью шла война. Раз уж они выбрали играть со судьбой в прятки, выстраивая в заброшенной хижине свой уединенный мирок, вход в который был запрещен абсолютно всем, то Джорджии хотелось наполнить его счастьем. И плевать, что в самой извращенной его форме: ведь ни Теодор, ни Нортон, в итоге, не находились рядом с теми, для кого их сердца стучали немного быстрее. Им выпал шанс заново узнать друг друга, заново выстроить то крепкое, что вынудило Нотта броситься под луч Авады, а Джорджию быть готовой повторить ту же ошибку, за которую она так и не смогла оправдать себя из будущего. Ведь это все ещё были они , только вот разделяло их то несчастье, что стойким отпечатком залегло в медово-карих глазах Теодора, лишая их жизни. Джо услышала тихий смешок за своей спиной и, в неверии, обернулась, вскинув брови. В такие секунды в нём мелькал тот Тео, которого она знала. Крохотные мимические морщинки обрамляли уголки его глаз, губы растягивались в скромной улыбке, будто не решаясь преобразиться в настоящую, словно давно утратили этот навык. И Нортон, хоть и должна была злиться (хотя бы для вида), все же не могла сдержать ответной улыбки, чувствуя, как уголки ее собственных губ медленно приходят в движение. Но затем она натыкалась взглядом на его глаза, и понимала, что того Тео, которого она знала, больше нет. И вдруг все становилось до смешного очевидно, до внутреннего зуда печально. — Эй,— он дёрнулся вперед, но тут же остановил себя,— ты чего? Я же пошутил. Джорджия нахмурилась, проводя тыльной стороной ладони по коже лица, там, где внезапно защекотало. — Да..я…,— ответила Нортон, опустив взгляд,— я…. Соленая влага блестела на руке, она и не заметила, как несколько слезинок сорвалось с ее ресниц. — Просто я… — Джо? И даже ее имя из до боли знакомых уст звучало до мурашек по позвоночнику чужеродно, будто не должно было слетать с них и вовсе. — Прости,— выдавила из себя Нортон и быстрым шагом покинула комнату, а затем и хижину, подставляя влажное от слез лицо на растерзание ночному ветру. Сколько ещё ее хватит на весь этот спектакль? Девушка с ужасом осознавала, что не готова сломя голову окунуться в ту утопию, которую пытался создать вокруг них Теодор. Что ее тело и душа буквально восстают против нее, требуя от Джорджии проявить хоть каплю благоразумия. Тихий всхлип заглушил порыв ветра, мокрые дорожки на щеках жгло. Оставалось лишь понять, что являлось тем самым благоразумием, к которому вызывало все ее нутро. А пока где-то на затылке пожаром разгоралась точка, жгла так сильно, что, казалось, волосы Нортон с секунды на секунду и правда станут пламени подобны. Но то было лишь ощущением, ведь Джо знала, что как только она обернётся, чтобы найти раздражитель, ее сердце в очередной раз замрет на миг, а зрачки остановятся на карих глазах. На потухших глазах незнакомца, которого она впервые увидела лишь два месяца назад. Незнакомца, который Салазар знает чем пожертвовал, чтобы вот так стоять позади нее и просто смотреть в ее затылок. Она чувствовала себя предательницей, Джорджия ею и была. Перед тем Теодором, которого она больше никогда не увидит, за то, что смирилась с действительностью и не ищет пути назад к нему. Перед тем Теодором, что словно ангел-хранитель двадцать четыре часа в стуки оберегал ее, словно она была единственным ценным для него в жизни, за то, что, на самом деле, все ещё думала о другом Теодоре. Собственное безумие чувствовалось горечью на кончике языка. Ещё немного и она окончательно свихнется. Ветер бушевал так сильно сегодня вечером, что слезы, срываясь с ресниц, улетали вслед за холодными его порывами. ***«Мне всегда казалось, что я знаю ее. Я так долго тонул в ее личности, что, кажется, каждый подводный камень смог разглядеть, хоть и отведен мне был всего лишь год. Знаешь, это казалось правильным, хоть я и был словно зависимый. Она поглотила меня и я, не раздумывая, поддался. Джорджия была чем-то неизвестным для меня, чем-то, что вводило меня в приятное исступление. Я совершенно не мог предугадать хоть что-то, что касалось ее. Я хотел знать о ней все. Иногда я даже имел невежество полагать, что мне это удалось.»
Тео, размяв затекшую шею, обернулся к гостиной. Рыжая макушка привычно склонилась над книгой, так бывало часто в последнее время. Внезапная заинтересованность Нортон в чтении выгрызла любые проявления разговоров по вечерам в этом доме. Морщинка между бровей и застывший на середине страницы взгляд, говоривший о многом. Например о том, что Джорджия просто избегала общества Теодора, как бы это абсурдно не звучало в рамках четырех стен и обстоятельств, в которых они находились. Что-то, очевидно, тревожило Нортон. Что-то, очевидно, что вдруг поменяло их местами. Теперь она словно от призрака шарахалась от Тео по всем углам, а он, точь-в-точь навязчивая, неупокоенная душа, плыл за ней, в надежде получить хотя бы слабый отблеск радости в ее глазах. В ответ лишь слабые, искусственные улыбки и ничего более, а он и боялся напирать, молча благодаря Салазара, что она все ещё находила в себе силы не сбежать отсюда. Едва слышно выдохнув застрявший в легких воздух, Нотт, тряхнув кудрями, вновь опустил взгляд к пергаменту перед собой.«Она не разговаривает со мной. Не в том плане, нет. Она не говорит со мной.»
Тео постукивал кончиком пера по смятому уголку бумаги, зажевав губу. В его голове тут же всплыл образ поднятой вверх грейнджеровской брови и ее: «Ты просто ни черта не смыслишь в людях, Теодор». О, Гермиона непременно так бы и сказала. И толкнула бы его к Джорджии. Нотт едва заметно улыбнулся своим мыслям и наспех вывел ещё пару строк.«Но я не оставлю ей выбора, Грейнджер. Надеюсь то, что она мне расскажет, не сломает меня к чертям.»
Замочная скважина ящика уже так знакомо щелкнула, скрывая за собой десятки неотправленных писем, и Тео вздохнул, поднимаясь на ноги. Шел медленно, пытаясь не издавать ни единого звука, чтобы дать себе хоть немного времени для поиска правильных слов. Но как только сетчатку обжег огненно-рыжий цвет волос, Тео, в прочем как и всегда, благополучно выпустил эту тончайшую мыслительную нить из пальцев. Он замер на мгновение, приоткрывая и закрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег и лишенная воздуха. Нотт заметил, как напряглись плечи Джорджии и, наверное, почувствовал себя неловко стоя вот так, за ее спиной. Поэтому, наплевав на отсутствие любых мыслей о том, как начать разговор с Нортон, он медленно обошел диван, на котором она сидела, и устроился на противоположной от Джорджии стороне. — Что читаешь?— спросил. Девушка шумно втянула носом воздух и приоткрыла губы, но ответ замер на них, так и не сорвавшись. Теодор молча подпер висок пальцами, склонив голову, пытаясь подавить улыбку, хоть улыбаться, на самом деле, было нечему. Джо захлопнула книгу, пробегаясь взглядом по названию, и, отложив ее рядом с собой, пробормотала: — Кулинарную книгу. Комично до невозможности, и в то же время безумно печально. Нотт едва слышно хмыкнул, от напускной безмятежности не осталось и следа. — Я вижу, что тебя что-то терзает,— заявил он, не сводя взгляда с опущенного вниз лица, скрытого копной волос,— и меня беспокоит то, что ты переживаешь это в одиночку, чтобы там не было. Позволь мне помочь тебе. — Я не…— тяжелый вздох,— тебе показалось. Я устала, пойду спать. Джорджия молниеносно поднялась на ноги и устремилась к комнате, не давая Теодору и шанса, чтобы что-то ответить. — Джо, ты не… Хлопок закрытой двери прервал его на полуслове. Тео сжал и разжал кулаки. Салазар, на его голову будто опрокинули ушат ледяной воды и она, попав на Нотта, пробила себе путь под его кожу, затаилась в венах и застыла в них, вспарывая изнутри тонкими льдинками. Так чувствовался порыв ярости, захлестнувший его впервые за два месяца. Единственное, что останавливало его от того, чтобы встать и выбить к чертям с ноги преграду, отделяющую его от желаемых ответов сейчас — это нежелание напугать Джорджию, ухудшить сложившиеся с ней отношения, которые и так были непрочными. Усмирение внутренних демонов заняло больше времени и потребовало больше сил, чем он рассчитывал. Теодор вздрогнул, поняв, что задремал, откинувшись затылком на спинку дивана. Надавив пальцами на глаза, чтобы отогнать засевшую в глазницах дрему, он оглянулся на дверь, что все также оставалась закрытой. Быстрее, чем смог осознать содеянное, Тео дотронулся до прохладного металла дверной ручки и тихонько толкнул дверь. Взгляд скользнул по паре свитеров Джорджии, неряшливо свисающих с кровати, явно брошенных впопыхах. Брови медленно стянулись к переносице, а глаза, распахнувшись, молниеносно пробежались по пустой комнате. Ее не было. Джорджии не было. Внутри что-то чужеродно дрогнуло. Промелькнула, всего за мгновение, целая буря эмоций, но блеклая, словно призрак. Чувство злости не успело вгрызться в сухожилия, страх не успел облизать мозжечок. Даже сердце не успело сделать и удара за то мгновение, которое Теодор провел в дверном проеме ее спальни. Даже сама мысль о том, что Нортон сбежала от него, лишь слегка щекотнула мозг. Ведь как только он осознал происходящее, за его спиной раздался чересчур громкий хлопок аппарации и сдавленное, сбитое дыхание. В ушах гудело, он медленно оглянулся, встречаясь взглядом с Нортон, стоящей на коленях на полу посреди гостиной. Тео так долго бродил взглядом по ее телу, что с каждой секундой отмечал все больше ужасающих деталей, кричащих о том, что он вновь победоносно, с оглушительными фанфарами проебался. На щеке свежая ссадина с налипшей на запекшуюся кровь грязью, будто она упала и ударилась лицом о землю. Волосы в беспорядке, крохотные хвойные иглы запутались в них, словно в заготовленной пауком паутине. Глаза широко раскрыты, ещё немного красны от недавних слез, но губы упрямо поджаты. Ноздри то и дело сужаются и расширяются, пропуская натиски воздуха. Портфель. На ее спине портфель, форма которого принялась видоизменяться обратно в свитер, Джорджия теряла концентрацию и более не могла удерживать заклятие трансформации. Ладони, подрагивая, лежат на испачканных в земле джинсах, на правом колене зияет дыра. И Никки. Старушка Никки, стоящая за ее спиной с плотно сжатыми губами и неодобрением во взгляде, держащая Джо за воротник куртки. — Вам стоит ответственнее относиться к мерам предосторожности, мистер Нотт,— ее пальцы разжались, выпуская ткань, Нортон рухнула на израненные ладони, зашипев,— Никки едва успела поймать мисс прежде, чем она вышла за барьер,— эльфийка сделала пару шагов назад, не сводя взгляда с Тео,— в следующий раз Никки может и не быть рядом в нужный момент и мисс сбежит. Теодор вдруг осознал, что он беспросветно вымотан. До невозможности устал. Что ему не хочется чувствовать даже толики тех эмоций, которые должна вызывать сложившаяся ситуация. Единственное, чего бы он на самом деле хотел — лечь спать, Салазар. Просто хотя бы на несколько часов оказаться в манящем забвении, где ничего вокруг не может нарушить его спокойствие. Где нет этого чертового дома, этих скал, хоть он все ещё и считал их прекрасными. Где нет этих каре-зеленых глаз, смотрящих сейчас на него снизу вверх с этим непонятным выражением во взгляде. Это не стыд, это вызов, надменность. Он усмехнулся, не вкладывая в этот жест ни единой эмоции, лишь скупой автоматизм человеческого тела, привычная реакция. — Спасибо, Никки,— пробормотал он, поднимая взгляд к эльфийке. Она, качнув головой, испарилась, оставляя их наедине. Тео зарылся пальцами в волосы на своем затылке и потянулся в разные стороны, до хруста разминая затекшие мышцы. Он краем глаза заметил это медленное сглатывание, дернувшее девичью шею, и молниеносный выброс цепких пальчиков к карману куртки. — Экспелиармус,— пробормотал Теодор, хватая летящую к нему палочку. Джорджия стиснула зубы до едва различимого скрежета, кулаки сжались, на коже ладоней абсолютно точно останутся темно-синие лунки от ногтей. Нотт устало потер переносицу, прикрывая глаза. — Я бы помог тебе обработать раны, но ты вряд ли позволишь мне коснуться тебя,— тихо заметил он, поворачиваясь к дивану,— бадьян в шкафчике под раковиной в ванной, а это,— он помахал палочкой Джорджии возле своей головы,— я оставлю у себя. — Ты не можешь… — Наблюдай,— лениво протянул он, пряча чужое древко в кармане брюк и направляясь к треклятому дивану. Почувствовав под собой ещё не успевшую остыть после него самого обивку, он медленно вытянул ноги и лениво прокрутил между пальцев собственную палочку. Сжав ее покрепче, он, лишь шевеля губами, направлял ее кончик в разные углы дома, беззвучно проговаривая чары обнаружения. Конечно он понимал, что без палочки Джорджия не сунется за пределы дома… По крайней мере не должна сунуться… Ох, черт, от этой мысли захотелось закатить глаза так сильно, чтобы каряя радужка навеки схоронилась под веками. Теодор различал едва уловимые шорохи за своей спиной, предполагал, что Нортон поднялась на ноги, но шагов не последовало, что заставило его слегка напрячься. — Почему? — Что «почему», Джо? Кажется, если бы он прислушался немного сильнее, то смог бы услышать, как завывает ураган мыслей в другом конце гостиной. Прямо сквозь черепную коробку, маленький домашний тайфун размером с нюхлера. Взяв себе несколько секунд на то, чтобы разобраться с самими собой, двое замолчали, погружая комнату в тишину. Она кололась, холодила взбудораженные нервы — такой была неуютной. И, наверное, в этот момент каждый из них принял ту страшную правду, от которой они пытались спрятаться все это время. Теодор, поначалу, все никак не мог понять, почему же он не удивлен, хоть его тело сперва и среагировало достаточно бурно на ее пропажу. Он понял, что в глубине души знал, что рано или поздно она попытается сбежать. Он боялся этого дня катастрофически, всячески одергивал себя каждый раз, когда предатели-мысли уносили его в этом направлении. И это закалило его, привело к той форме смирения, форме принятия, в которой он находился сейчас. И также, как и страшился, он этого дня ждал. Ждал, потому что это очередной сдвиг в их сосуществовании, когда будет необходимо принять новые меры, пробормотать новые слова. Когда они, наконец, вырвутся из того кокона лжи, в котором существовали последние недели. Когда все станет по-настоящему. И именно поэтому, когда он слышит сбивчивый женский шепот: — Почему ты… …То мысленно договаривает за Джорджию всевозможные и подходящие варианты: такой; удерживаешь меня; позволяешь мне сбежать; такой мерзкий эгоист и думаешь только о… —… почему ты вернулся? Ушат ледяной воды на голову. Теодор сперва, казалось, не понял слов, сам того не ведая, он повернул голову в ее сторону. Хотел что-то сказать, даже рот приоткрыл, но выпустил из себя лишь сдавленный выдох. Она плакала. Ее взгляд буквально пронизан болью и отчаянием. Это чувствовалось, будто смертельно больного человека насильно раз за разом возвращают к жизни, хоть тот и испытывал агонические муки постоянно. Возвращали ради того, чтобы в собственной груди не чувствовать той боли, которая способна сделать тебя безумным. Эгоистическое решение в отношении человека, которого ты любишь. Не страшнейший ли это грех? Нет, не эгоизм. А забвенная ложь самому себе. Он знал, что ей непросто, как и ему. Но, отчего-то, всегда осознанно принижал предел ее психологических возможностей. Якобы не может, ну не может же ей быть также больно и страшно, тяжело и просто невыносимо трудно как ему? Ведь не она находится в чужом времени, не она прожила все те ужасы, что пережил он. Не она убила любовь всей своей гребаной жизни, не она потратила шесть месяцев на кровожадную месть и поиск пути обратно. Все это был он! Он, сука, великий мученик! Он, блять! Не она. И Теодор был дураком. И хвала Салазару, что он осознал это, когда ещё не стало поздно. Слишком поздно. Затянувшееся молчание не способствовало успокоению Джорджии, совсем наоборот — зажженная спичка возле канистры с бензином. Она терпела до последнего, ждала до самых последних секунд, нещадно стискивая ладони в кулаки. До боли от впивающихся в кожу ногтей. Она сверлила тяжелым взглядом его застывший профиль и даже не успела понять, как направилась к нему. Лямка рюкзака соскользнула с плеча, легко перекатываясь в ладонь. Замах, глухой удар. — КАКОГО ЧЕРТА ТЫ ЗАПЕР МЕНЯ ЗДЕСЬ? КАКОГО, БЛЯТЬ, ЧЕРТА?— кричала она, не узнавая собственного голоса. Собственные руки мелькали хаотичными вспышками в поле нортонского зрения, так хаотично она била сидящего перед ней Теодора. — КАКОЕ ТЫ ИМЕЕШЬ ПРАВО УДЕРЖИВАТЬ МЕНЯ ПРОТИВ МОЕЙ ВОЛИ?— Джо не заметила, как сорвалась на яростные всхлипы. — Брось,— отмахнулся Тео, не поднимая глаз, и, о, пресвятая Моргана, как же Джорджию выводило из себя его вечное спокойствие.— Ты не была похожа на пленницу, когда расхаживала здесь завернутая в полотенце. Она лишь удивленно вздохнула, а затем ее ладонь начала пульсировать. Она в неверии смотрела на проявляющуюся красноту на щеке Нотта от пощёчины. Открывала и закрывала рот, словно рыба, не зная, что ответить ему. А Теодор так и продолжал расслабленно полулежать на диване, словно ничего вокруг него не происходило. — Да что ты вообще такое?— прошипела она, прищуриваясь,— Ты вообще чувствуешь хоть что-то? Тео растерянно моргнул, наконец поднимая взгляд к ее лицу. Но перед глазами лишь красные пятна, а губы искривляются в зверином оскале. — Ты понятия не имеешь, о чем ты говоришь,— сквозь стиснутые зубы ответил он. — О, я прекрасно знаю, о чем говорю,— с вызовом бросила Джо в ответ. — Я наблюдала за тобой, я видела моменты, когда твой взгляд стекленел. Я вижу, как ты смотришь в никуда, сжимая кулаки. Я вижу, блять, как меняется твой взгляд, когда ты смотришь на меня! Я…— она не хотела этого говорить, но,— Я видела эти чертовы письма в гребаном ящике стола. Скажи мне, во имя святого Мерлина, с какого черта ты вообще пишешь их? Он в неверии уставился на Нортон. — Ты ходишь по ахуенно тонкому льду,— предупредил он, чувствуя, как закипает внутри давно заснувший гнев. — А что ещё мне остаётся, когда ты ничего не говоришь мне?!— Джо поморщилась, чувствуя нотки оправданий в своих словах. Быстро взяв себя в руки, вернув в нужное русло, она указала на Теодора пальцем, цедя сквозь зубы,— Тебе легче писать письма тому, кого даже, блять, нет здесь! В этом доме!— она широко развела руки и повернулась вокруг своей оси,— В этом гребаном времени! Ты, мать твою, рассказываешь ей такие вещи…— теперь она указывала пальцем на себя, повышая голос,— В ТО ВРЕМЯ КАК Я ДО СИХ ПОР НИ ЧЕРТА НЕ ЗНАЮ! Я ЧТО, ПО-ТВОЕМУ, НЕ ЗАСЛУЖИВАЮ ОБЪЯСНЕНИЙ? Лампа над их головой опасно-ярко замигала. — КАК ТЫ СМЕЕШЬ ДУМАТЬ, ЧТО МОЖЕШЬ ДЕРЖАТЬ МЕНЯ ЗДЕСЬ И НИ ЧЕРТА НЕ ОБЪЯСНЯТЬ? — Замолчи. — Черта с два, Нотт, черта с два я замолчу,— шипела Джорджия. Она не заметила, как он поднялся на ноги. Краем глаза Нортон заметила, как взбухли вены на ноттовских предплечьях — так сильно он сжимал кулаки. — Ты ведешь себя глупо,— прошипел Тео,— и скажи мне, блять, что ты собралась делать дальше, а?— он дернул подбородком в сторону входной двери,— Куда бы ты пошла? — Я бы нашла…нашла… Его имя вдруг показалось ей жутко тяжелым, буквально непроизносимым. Чугунным. Тео ухватился за ее заминку и перешел в наступление. — Давай, скажи это,— он медленно приближался к ней, Джорджия пятилась к креслу позади нее,— скажи. Глаза Нортон распахнулись, когда из-под ворота его футболки вверх, к скулам, поползли темные нити. — Назови, блять, имя,— требовал Нотт,— давай,— он театрально склонил голову вбок, поднимая бровь,— и где весь тот огонь, а? Где?— он ткнул пальцем куда-то в ее ключицу,— ты прекрасно знаешь, что не сможешь найти его и ты, блять, даже не представляешь, как ахуенно тебе везет в этом. Белки его глаз потускнели, темные вены разбежались по всему лицу. Джорджия продолжала отступать, но вскоре остановилась, рухнув в кресло, все ещё не сводя взгляда с тьмы, что рвалась наружу. — И если ты думаешь, что я удерживаю тебя здесь против твоей воли,— он опустил ладони на подлокотники и наклонился ближе, заставляя девушку вжаться в спинку,— попробуй сбежать ещё раз и поймёшь, какого это — быть запертой. Мурашки бежали по ее спине, его голос переставал звучать по-прежнему. Теперь он словно был не его. Теодор смотрел на нее сверху вниз, внимательно смотрел, будто пытался проследить как его слова, влетев в ее уши, достигают мозга и откладываются там. — Ты гребаный монстр,— сбивчиво шепчет она и с ресниц срывается слеза. Теодор хмыкнул, выпрямляясь. — Чудно, вспоминай об этом почаще прежде, чем натворить какой-нибудь хуйни. И он развернулся чтобы уйти. И он бы ушел, она хотела, чтобы он ушел. Но с губ предательски срывается в ноттовскую спину: — Ты так сильно пытаешься доказать мне, что мой Теодор опасен,— она сглатывает, когда Нотт останавливается посреди комнаты,— но ведь настоящее чудовище — это ты. Джорджия успевает лишь рвано вздохнуть. Тео в несколько размашистых шагов сокращает расстояние между ними и смыкает правую ладонь на тонкой шее. Джо чувствует, как ее тело отрывается от мебели, поднимаясь вверх, но она не сопротивляется. Неумолимо смотрит в его глаза, а они — его глаза— абсолютно черные, пустые бездны. Так напомнившие, почему-то, ей Асмодея. Об этом Нортон думает, когда ее глаза начинают слезиться, а легкие жечь от нехватки кислорода. — Мой Теодор?— усмехается он, крохотные капли слюны разбиваются о ее лицо, смешиваясь со слезами,— Я, блять, твой Теодор. Он так близко к ее лицу, что их губы соприкасаются, пока он говорит. — В прошлом, в настоящем, в будущем,— цедит он,— я и только я — твой Теодор. Это то, чем я стал. Это то, почему я вернулся. Это, блять, то, почему ты не выйдешь отсюда никогда в своей, блять, жизни. Ее глаза закатываются, но Джорджия все ещё не сопротивляется. Нотт наблюдает, как каре-зеленая радужка прячется под верхним веком и его, вдруг, пробирает до дрожи, когда остаются лишь пустые, белые, как снег, глазницы. Он лишь успевает увидеть, как тонкие черные нити обнимают его запястье и устремляются к пальцам, как то, что он держит в ладони, ломается с неестественным хрустом. Трахея. Черные пальцы дрожат, ослабляя хватку и обмякшее тело падает обратно в кресло. Падает и больше не двигается. Кожа ее шеи больше не бледная, она иссиня-черная. Теодор усмехается. Его смех эхом отражается от замолчавших стен и возвращается к нему. Он лениво поворачивает голову к зеркалу на стене и встречается взглядом с тьмой, засевшей в его глазницах. Кто-то всхлипывает в другом конце комнаты и он оборачивается на звук. — Грейнджер,— выдыхает Нотт, почти облегченно,— кажется, я… кажется, я опять это сделал. Гермиона затаилась в углу гостиной, в самой его тени, он видит лишь неопрятный пучок кудрявых волос и древко, торчащее из него. Но знает, знает, что это она. Грейнджер молчит. Нотт представляет, как поджаты ее губы. — Опять сделал,— обессилено выдыхает, опуская взгляд к креслу. Но то пустое. Резкий поворот головы и его обжигает белизной. Джорджия стоит за его спиной, слишком, блять, близко к нему. Так близко, что он касается подбородком ее лба. Тонкие ледяные пальцы зарываются в кудри на его затылке и склоняют голову ниже. — Со мной было проще, да, Теодор?— шепчет Нортон. Она проводит языком по его нижней губе и Тео чувствует, как сжимаются его внутренние органы. — Ведь мертвым не нужны ответы,— ее дыхание обжигает. Он срывается, словно безумный. Впивается в ее рот яростным движением, которое просто не позволяет совесть назвать поцелуем. Была бы его воля — он бы отгрыз к чертям ее губы, так и делает. Впивается зубами в мягкую, припухшую плоть и тянет на себя, чувствуя железный привкус на языке. И Джорджия стонет. И Теодор вторит ее стону. — Ведь мертвым не нужны никакие объяснения,— говорит она прямо в его раскрытые губы. — Да… блять…— Нотт откидывает голову и чувствует ее зубы на своей шее. Руки Джорджии скользят под его футболку, толкая на диван. Тео падает, наблюдая за ней из-под полуприкрытых век. Нортон стягивает с себя толстовку и он замирает. Потому что только сейчас замечает, что та насквозь пропитана кровью. Он не успевает сглотнуть подступивший к горлу ком, как ему открывается вид на ее кости, торчащие из тела. — Может… Он хмурится, не понимает откуда голос. Опускает взгляд на свои колени и вздрагивает. — Может сделаешь это со мной… снова? Ее отделенная от тела голова лукаво улыбается ему. Он поднимает взгляд к ее стоящему телу и едва ли успевает подавить рвущийся наружу крик. Обезглавленное тело наклоняется к нему и касается пальцами щеки, нежно. Приятно. Тепло. — Тео? Он распахивает глаза и перехватывает запястье Джорджии, кажется, не рассчитав силу. Она едва заметно морщится, ее взгляд обеспокоен и… — Тебе снился кошмар. Воздух медленно покидает ноттовские легкие. Уносит с собой всего лишь три буквы. — Джо,— на выдохе. Он тянет ее за запястье и молниеносно сгребает в объятия, переворачиваясь, зажимает ее между спинкой дивана и собой, обнимает, упираясь губами в ее лоб. Теплый. Нортон давит ладонями на его грудь, пытается отстраниться, но он не позволяет, лишь сильнее стискивая ее в объятиях. — Побудь со мной, пожалуйста,— шепчет он и ощущает, как ее тело напрягается. Застывает в его руках словно камень,— пожалуйста,— повторяет он. Его губы вновь и вновь возвращаются к коже ее лица, оставляют невесомые, ленивые поцелуи на лбу, скулах, веках. Тео чувствует, как Джорджия постепенно расслабляется, как прижимается ближе к нему. Как ее ладонь ложится на его талию, как пальчики юрко забираются под край серой футболки. Они лежат молча, долго лежат, вслушиваясь в свое дыхание, дыша в унисон. Одним воздухом. Теодор не знает сколько проходит времени, но он чувствует, как она засыпает. — Я так люблю тебя,— шепчет он, практически неслышно, одними лишь губами, все ещё касаясь ее лба,— так сильно, Джо,— он сглатывает,— и мне так жаль, если ты чувствуешь себя здесь неуютно. Прости, мне просто не хватает смелости открыться до конца. Я боюсь, что ты никогда больше не сможешь находиться со мной в одной комнате, если узнаешь всю правду. Боюсь, что ты сбежишь и что-то нагонит тебя раньше, чем это сделаю я. Черт возьми,— выдыхает он,— я готов приковать тебя, блять, цепями к себе, клянусь Салазаром. Ведь если ты… Он замирает, потому что Джорджия медленно поднимает голову и смотрит ему в глаза. Ее щеки мокрые от слез. —… если с тобой вновь что-то случится, то я не уверен, что найду в себе силы вновь найти дорогу к тебе,— вздыхает,— проще умереть вместе с тобой,— лениво усмехается,— как гребаные Ромео и Джульетта. Ее губа дрожит, она зажмуривается, утыкается лицом в его грудь. Теодор чувствует, что она беззвучно плачет. Чувствует, что его собственные ресницы тоже мокрые. — Я сделаю что угодно, чтобы спасти тебя,— шепчет он,— не потому что боюсь умереть сам. Потому что ты заслуживаешь жить. Ты заслужила весь свет в этом мире и я не позволю никому отобрать это у тебя. Твой шанс на счастье. И она замирает. Замирает, а затем вновь медленно поднимает взгляд. — Р… Ох, блять, нет, он знает, чего она попросит. —…расскажи мне, Тео. Он закрывает глаза, чувствует…смирение? Обрывки недавнего кошмара вихрем вытесняют все сомнения и, наверное, он делает один из важнейших выборов в своей жизни. Нотт медленно зарывается пальцами в волосы на ее затылке и подтягивает лицо Джорджии к своему. Он касается ее губ своими. Слова застревали в глотке, Тео зажмурился. Его пальцы нервно сжались, запутанные в пламенных прядях, ей, наверное, было больно в то мгновение. —…. Прости меня…— только и смог выдавить Нотт,— я просто… я… Он нервно качнул головой, когда душевная боль начала ощущаться почти физически. Вобрав в себя остатки смелости, он закрыл глаза и без предупреждения нырнул в сознание Джорджии, начиная прокручивать в своей голове то, что на самом деле делало их такими чужими друг другу. Он показал ей все: от смерти Асмодея до ее тюремной камеры в поместье Малфой. От тех бесчисленных раз, когда она, истошно крича, извивалась в его ногах на полу грязной сырой камеры, до луча Авады, пронзившего грудь Драко. От смерти Джинни Уизли и обезумевших криков Поттера до белых глазниц, обжегших его впервые. От кругов под глазами на лице Грейнджер, до приближающейся к его поместью фигуры Нарциссы Малфой. От последней улыбки Тома Реддла, которую он помнил, до кровавого месива на ноттовских руках. Он показал ей все. И к тому моменту, когда калейдоскоп воспоминаний Теодора прекратил свое судьбоносное вращение в сознании Джорджии, он осознал, что они вцепились друг в друга так крепко, будто это единственное, что удерживало их в этой жизни. Осознал, что она беззвучно плакала, дрожа в его руках. Зажав рот ладонями, зажмурившись. Губы Теодора касались тыльной стороны ее правой руки. — Господи… Слетело с ее дрожащих губ, почти беззвучно. Тео терпеливо ждал, пока все это осядет в ее сознании. Теперь все без утайки, карты на столе. Он ждал, что она оттолкнет его, испугается, рванет со всех ног увидя то, чем он был в своем времени. — Господи… Она, кажется, в шоке, да и сам Теодор слегка морщился от неприятных мурашек, бегающих на затылке. Хоть он и прокручивал все это сотни раз — ради акта самобичевания — все равно не мог вспоминать все это и оставаться спокойным. — Мне….мне нужно на воздух,— прошептала Джо, всхлипывая. *** Согревающие чары нежно облизывали щеки и кисти рук. Ночь сегодня, конечно, просто потрясающая: на небе ни облачка, диск луны плавно скользит по поверхности неспокойного океана. Даже воздух был необычайно свеж и чист сегодня — так чувствовалось облегчение. Так чувствовалось их новое молчание, которое больше не состояло из скопившихся вопросов. Теперь оно несло в себе лишь пустоту, когда больше нечего скрывать, нечего прятать. Когда не нужно лгать и изворачиваться. Теперь только пустота и, о, Салазар, как она была приятна. Они соприкасались только лишь плечами, чтобы заземлиться. Сидели, направив взгляды к горизонту, всматриваясь в точку, где небо становилось водой, а вода небом. Алкоголь приятно грел изнутри. Не жег напалмом все то, что гнило несколько последних недель, а согревало образовавшуюся пустоту, которую оставила после себя его тайна. — И что теперь?— тихо спросил Тео. — А что теперь? — Теперь ты знаешь. Джорджия, выдохнув, не глядя перехватила бутылку, которую держал Нотт. — Я, наверное, всегда об этом знала,— тихо призналась она. Тео обернулся, чтобы взглянуть на ее лицо. — Ну, знаешь…— продолжила Нортон также тихо,— твое поведение. Будто один ты виновен во всех смертных грехах человечества. Теодор усмехнулся, склонив голову. Кудри отросли настолько, что начинали спадать на глаза. Он сразу вспомнил о Хогвартсе. — С грехов мы и начали. — Это было так давно… — Да, будто в прошлой жизни. Она не ответила. Сделала ещё пару глотков, даже не удостаивая Теодора взглядом. И он, кажется, был этому рад. Он не знал, какая эмоция ждёт его в нортоновских глазах, да и узнать не стремился. — Просто…— выдохнула она,— одно дело догадываться, а другое…ну… увидеть своими…— он почувствовал плечом, как она вздрогнула,— точнее твоими глазами,— снова выдох,— это другое. — Ты не ответила на вопрос. — На какой? — Что теперь? Краем глаза он заметил, как Джо поджала губы. Как дрогнула янтарная жидкость в бутылке, которую она держала кончиками пальцев. — Я не знаю,— едва слышно ответила Нортон. Ее нога шевельнулась, Теодор был готов поклясться, что она поджала пальцы на ногах. Она всегда так делала, когда нервничала. Нотт моментально понял, в чем дело. Он вздохнул, поставив локти на согнутые колени, и до цветных пятен надавил на закрытые веки. Откинулся на фундамент террасы позади себя и потянул в рот сигарету, проговаривая: — Ты думаешь о нём. — Не могу не думать,— тут же выпалила Джорджия. Теодор кивнул, едва заметно, самому себе. — Но ты знаешь,— торопливо добавила она,— я думаю о всех нас, о том, как развиваются события теперь, когда я не попала к… Нортон не договорила. Вместо этого она поднесла ко рту горлышко бутылки и сделала несколько внушительных глотков. — Может он,— хрипло продолжила Джо,— может он в опасности? Теодор нахмурился, затягиваясь. Джорджия развернулась к нему впервые за вечер. — Сам подумай,— прошептала она, будто боялась, что кто-то услышит,— что Волан-де-Морт сделает с сыном предателя, если не может использовать его? Если ему нечем контролировать Тео? Ее дыхание пахло виски, его имя бельмом осело в барабанных перепонках. Он просмаковал ее высказывание на языке вместе с сигаретным дымом и не почувствовал ничего, кроме горечи. — Тео, послушай… Он моргнул. — Нет. — Что нет? Теперь бутылка холодила его пальцы. Он пил, запрокинув голову, облокотившись затылком на фундамент. Пил, пытаясь прогнать гребаный привкус пепла с языка. Пил, пока последняя капля не скользнула в горло. Отвечать не хотелось. А что сказать? Что его рвёт, блять, пополам, буквально, когда она называет его по имени? Когда его тянет вывернуть наизнанку собственное тело, когда она зовёт его самого также? Что только лишь от мысли, что он, блять, не единственный Теодор Асмодеус Нотт в этом времени ему хочется спрыгнуть с этого обрыва и разбиться о скалы? Он коротко усмехнулся, пряча улыбку в сгибах собственных локтей. Стюарт, черт бы его побрал, Диксон ведь предупреждал его. Теодор сам прочитал сотни строк гипотез, посвященных психическим расстройствам путешественников во времени, которые выдвигал его дед, создавая маховики. И вот он — ярчайший пример психической нестабильности. — Я должна найти его,— прошептала Джорджия, не дождавшись ответа. Он не ответил и на это. Лишь почувствовал, что она придвинулась ближе, и ее дыхание теперь щекотало его скулу. — Ты же понимаешь, я не могу просто взять и забыть о нём,— ее голос дрожал,— я обязана ему… — Ему ты ещё ничем не обязана,— резко оборвал ее Тео. Он немного приподнял голову, чтобы сквозь спавшие на глаза кудри увидеть, как дрожит ее губа. — Ты не прав,— она качала головой,— если бы не он, то я бы умерла ещё в Запретном лесу, он спас мне жизнь, он… — Это все был я, Джорджия,— процедил Нотт и, закатив глаза, добавил,— единственное, почему тебя может тянуть к нему больше это то, что он тебя ещё не убил. — Но он ведь не убьет…теперь,— прошептала она, всхлипывая. — Ты этого не знаешь. — Он меня любит… — Я,— он резко поднял голову полностью,— тебя,— придвинулся ближе к ее лицу, чтобы почувствовать запах гребанных слез, которые текли по ее щекам,— люблю. И что-то внутри так сильно натянулось, так сильно и так, блять, больно, что Теодор подумал, что пришло его время испустить последний вздох. Он вскочил на ноги, замахнулся и швырнул пустую бутылку в тьму горизонта. Он кричал. Рвал глотку, чувствуя, как напрягаются и звенят голосовые связки. — Я, блять, люблю тебя, слышишь!— кричал Нотт, стоя спиной к Джорджии,— Мне, блять, невыносимо жить так! Я не могу, блять, видеть, как ты страдаешь. Я не могу принять то, что ты любишь, блять, его, хоть он и есть я. Тео схватился за голову и натянул волосы в разные стороны. Купол согревающих чар перестал спасать его от пронизывающих порывов как только он поднялся на ноги, и теперь на растерзание ветру вырывались облака пара из его рта. Они растворялись во тьме, уносясь к горизонту и он хотел последовать за ними. — Наверное,— хрипло усмехнулся, жмурясь,— наверное это не честно, что мне досталась лучшая версия тебя, в то время как ты довольствуешься тем, что осталось от того, к кому ты так стремишься. Он резко развернулся на пятках и встретился взглядом с Джорджией. Ветер обжег влажную дорожку на ноттовской щеке. Голова кружилась нещадно, последние глотки виски впитались быстрее, чем он ожидал. — Вот и вся, блять, судьба,— усмехнулся он, расставляя руки широко-широко, будто собирался обнять все гребаный земной шар,— пытаешься сделать как лучше, а получается полное дерьмо,— порыв ветра заставил его сделать шаг назад,— и в чем, блять, смысл? Его шатало. Его несло туда, где ему было самое место. — Тео, сзади обрыв,— одними губами пролепетала Джо, смаргивая слезы. — И знаешь что?— он не слышал ее, покатый склон вынуждал пятиться назад, путаясь в ногах,— все дерьмово, как, блять, не крути. Если ты уйдёшь к нему — я пойду с тобой, потому что мне больше некуда идти,— он хрипло рассмеялся,— я не могу вернуться в свое время, потому что маховик работает в одну сторону, да даже если бы и мог, то не вернулся бы, ведь там я вновь окажусь на твоей гребаной могиле! — Тео, ты упадёшь,— Джо поднялась на ноги, опираясь на фундамент дома, пошатываясь,— остановись. — Я даже, блять, не могу вернуться в прошлое и вновь тебя спасти, потому что теперь я вижу, что делаю тебе только хуже!— он закрыл глаза руками, потирая их, и отшатнулся ещё дальше, бормоча в ладони,— как же, блять, я ничтожен. — Тео!!! Правая пятка сорвалась с обрыва, Нотт оторвал руки от лица и широко раскинул их, словно птица. Последнее, что он увидел прежде, чем рухнуть с обрыва, были ее глаза. И, наверное, в этот миг он ощутил, что теперь все будет проще. Теперь ее ничего не держит в этом доме, теперь Джорджия вольна сама выбирать свою судьбу. Ну а последствия… Теодор их не увидит. Он выбрал быть слабым. Он выбрал уйти.Чувство свободного падения закрутилось в животе всего на долю секунды.