Цена души

В земные страсти вовлеченный, Я знаю, что из тьмы на свет Однажды выйдет ангел черный И крикнет, что спасенья нет. Но простодушный и несмелый, Прекрасный, как благая весть, Идущий следом ангел белый Прошепчет, что надежда есть. Булат Окуджава *** Лондон, 1665 год Чёрная смерть. Веками люди безуспешно искали от неё спасения. Она приходила всегда внезапно и выкашивала десятки, а то и сотни тысяч людей. Чума была словно не болезнью, а беспощадной стихией, овеществленным отчаянием. Недаром в Библии именно Чума — один из четырёх всадников Апокалипсиса. Город был оцеплен, в жёстком карантине. Многоликая столица в эти темные времена открыла самое уродливое из своих лиц, одновременно оголяя до мяса больное тело общества. Те, кто вчера были разделены социальным положением, как небо и земля, сегодня одинаково умирали в чумных домах, видя перед смертью одинаковые сюрреалистичные «птичьи» маски на лицах полностью закрытых лекарей. Некоторые умирали прямо на улицах, и тела их запрещено было трогать, покуда не заберут сборщики трупов. Лондон был щедро усеян мертвецами. Всё, что оставалось пока ещё здоровым родственникам больных — не важно, бедных или богатых — узкое окно, сквозь которое можно посмотреть в темный чумной дом, выискивая взглядом родные лица. Заходить внутрь было строжайше запрещено. И даже прощание с умершими проходило на большом расстоянии, а тело кремировали или хоронили в «братской могиле» — так называемых «чумных ямах». Зои, дочь врача и аптекаря, дневала и ночевала под тем окошком, иногда грубо отпихиваемая другими посетителями. Хрупкая на вид девушка уже месяц в одиночку следила за отцовской аптекарской лавкой, популярной как никогда, а всё немногое свободное время проводила возле чумного дома, где сгорали в агонии два самых близких для неё человека. Отец её был очень образованным и дочерей воспитывал с тягой к знаниям. Девочки, потерявшие мать при родах младшей, души не чаяли в единственном родителе. Были семьей среднего достатка, обычными горожанами, но когда вспыхнула эпидемия, их отец по долгу службы стал солдатом на этой войне. Обладая крепким здоровьем и педантичностью в соблюдении мер предосторожности, он был здоров весь этот страшный год, однако в конце концов болезнь добралась и до него. Зои морально готовила себя к тому, что это может случиться, однако к этому оказалось невозможно подготовиться. Особенно к тому, что заболеет и её младшая сестренка, Эми, которой было всего тринадцать. А вот она, Зои, почему-то оставалась совершенно здоровой, и с каждым днем невольно всё больше ненавидела этот факт. Опустевший добротный дом без родных казался бесполезной грудой дерева и камня, а на улице из тяжелых свинцовых туч лил нескончаемый дождь и стоял невыносимый смрад. В эту ночь дурное предчувствие как-то особенно сильно сдавило грудь Зои, и, не обращая внимание ни на позднее время суток, ни на раскатистый гром, девушка осталась у окна чумного дома. Порой она приходила сюда под предлогом наблюдения за поставками лекарств, но восковое лицо без единой кровинки красноречиво обнаруживало неописуемую душевную боль. Чёрная смерть уже забрала двух её подруг детства и жениха, и девушке даже не удалось узнать, где именно они похоронены — настолько быстро и изолированно происходили похороны в городе, запертом в чумном карантине. Отец Зои был атеистом, хотя и тщательно скрывал это от чересчур религиозного общества тех лет; Зои унаследовала это от него, но вот уже год всё происходящее в Лондоне невольно навевало мысли об Апокалипсисе. Об этом проповедовали священники в каждой церкви, об этом кричали чьи-то надрывные голоса из каждого угла. Словно в мифе об ящике Пандоры, где на дне злополучного ларца осталась запертой одна лишь надежда, тогда как все беды обрели свободу. Из узкого окошка ей не удавалось разглядеть лицо отца, зато удавалось увидеть Эми, что вместе с другими детьми и подростками лежала поближе к окну. При виде ещё немного детского, изуродованного чумными бубонами личика сестры ей хотелось кричать на весь мир от боли и несправедливости, но собственное тело коченело, а губы немели, словно чувствуя на себе ледяное дыхание смерти. Масляная лампа в руках Зои освещала совсем мало, и в этом скудном свете могло показаться, что фигуры изнывающих больных и бродящих среди них врачей за стеклом — полночные призраки, безмолвные мрачные тени. Как дочь врача, Зои знала, что известные медикам методы борьбы с чумой оставляют желать лучшего. Что уж говорить, если ещё в прошлом столетии лечить пытались прикладыванием задницы живого петуха к бубонам больного или купанием в моче!.. А всё потому, что болезнь по-прежнему воспринималась как божественная кара за грехи, и люди начинали утроенную заботу о душе, забывая о теле, замещая науку религией и суевериями. Неверующую Зои данный факт неимоверно раздражал, но и в этом она была абсолютно бессильна что-либо изменить. Когда девушка уже уверилась, что ночное бодрствование только сожрет у неё последние остатки моральных сил, хотела было заставить себя уйти, как вдруг дверь чумного домика отворилась. Из него вышел лысоватый священник с обрюзгшим лицом и усталыми глазами, исполненными скорби. Заметив Зои, он подслеповато сощурился и подошёл чуть ближе, дабы разглядеть ночную гостью. — Мисс Уайт!.. Что вы здесь делаете в такой поздний час? Лондонские улицы небезопасны ночью для молодых девушек, особенно в эти ужасные времена. — Доброй ночи, падре. Сегодня мне просто… совсем неспокойно на сердце, не знаю от чего. Вот и стою здесь часами, как прикованная, хоть и ничего изменить не могу. Выцветшие голубые глаза священника выразили неподдельное сочувствие. — Крепитесь. Ваше дочернее сердце не обмануло вас… Мой печальный долг сообщить вам, что не далее как час назад ваш батюшка, доктор Уайт, отдал Богу душу. Примите мои искренние соболезнования. Масляная лампа выпала из ослабевших рук девушки и тут же треснула. Но Зои этого даже не заметила; из горла её вырвался нечеловеческий крик, похожий на вой раненного животного, а тело почти согнулось пополам от разом пронзивших его тысяч раскаленных иголок метафизической боли. Отчаяние оглушило и ослепило, одним ударом выбило землю из-под ног. — Я понимаю, как вам тяжело, дочь моя. Черная смерть забрала и моих близких. Есть вещи, с которыми невозможно смириться, хоть к этому и призывает Слово Божее, но всё, что нам остаётся — молиться. Молитесь, дитя, и в молитве вы найдёте утешение. Я убежден, что таким светлым людям, каким был ваш отец, открыто Царствие Небесное. Девушка настолько устала от чуждых ей проповедей, что мудрые и искренние слова священника в этот страшный момент вызвали в ней только ярость, лишающую последних крупиц разума. — Молиться?! Кому, Богу, которому наплевать? Если Он вообще существует, то загляните ещё раз в чумной дом, падре, и увидите единственный реальный ответ на все ваши мольбы. С этими словами обезумевшая от горя девушка кинулась ко входу, желая во что бы то ни стало увидеть тело отца и проститься с ним, но неожиданно сильный священник удержал её. — Не делайте глупостей, дочь моя, и не говорите слов, о которых впоследствии не раз ещё можете пожалеть. — Жалею я лишь о том, что живу в мире проклятых фанатиков, вроде вас, из-за которых наука не может сдвинуться с мертвой точки, и самые прекрасные люди умирают молодыми! В порыве агонизирующего безумия девушка одним рывком сдернула со своей шеи крестик, бросила его под ноги святому отцу и кинулась в темные объятия смрадных ночных улиц. Бежала, не разбирая дороги, не чувствуя времени, не видя ничего вокруг себя. И неизвестно, как долго безумие безраздельно владело бы ею и куда бы привело, если бы не легла на плечо чья-то легкая рука, останавливая ненавязчиво, но твердо. Обернувшись, Зои увидела перед собою огненноволосую девушку удивительной, неземной красоты, к тому же дорого и со вкусом одетую. Всем своим видом незнакомка выказывала сопережевание и неловкость. — Прошу прощения, мисс… Уайт, верно? Я просто невольно стала свидетельницей вашего разговора с отцом Симонсом… Видите ли, я тоже прихожу к этому чумному дому, чтобы хоть издалека видеть своих близких, и очень хорошо понимаю ваши чувства. Вы сейчас немного не в себе, не стоит вам в таком состоянии оставаться ночью на улице одной. Не откажетесь составить мне компанию? Тут неподалеку моя карета, я могла бы подвезти вас поближе к вашему дому. Если, конечно, вы не живете совсем рядом. В любой другой день Зои решительно отказалась бы от подобного предложения, но сейчас чувствовала себя безвольной и пустой тряпичной куклой, а респектабельного вида незнакомка излучала какое-то гипнотическое тепло и обаяние. Странным образом её бессодержательные речи стали будто последней ниточкой связи с реальностью для Зои, чья душа разрывалась на части. Девушка почти не помнила ни пути до кареты, ни отправления в ней — только лукавые синие глаза и, в противоположность обезоруживающему теплу, излучаемому новой знакомой — её же мертвецки холодные руки на своем запястье. И один-единственный вопрос: — …Если бы ты верила в существование души, ты бы, наверное, её готова была бы продать, чтобы спасти от чумы хотя бы сестру. Я права? Изъеденное нарывами лицо любимой младшей сестры тут же встало перед глазами, смешиваясь с воспоминаниями, где Зои как старшая была для малышки и матерью, и подругой. В жизни Зои не существовало ничего более сильного и святого, чем любовь к сестре. Она ответила не задумываясь: — Безусловно. — Вот и умница, — внезапно улыбнулась незнакомка, обнажая длинные и острые клыки. Синие очи налились багровым огнём, но прежде, чем жертва успела что-либо осознать, клыки уже впились ей в горло. *** Абаддон. Одна из могущественнейших демонесс Ада, она также являлась одним из наиболее молодых членов ближнего круга самого Сатаны. Относительно молодых, разумеется: ей было около шестисот лет по человеческим меркам. Она родилась с редчайший способностью «видеть» нити энергии и плести из них сложнейшие комбинации. Бессмертные с таким даром становились Заклинателями, и Абаддон — не исключение. Но амбициозной и жадной демонице было мало этой почетной роли, и она занялась созданием артефактов, постепенно дойдя до самых темных и кровавых тайн этого древнейшего, полузабытого искусства, открывающегося единицам. Одним из самых примечательных её изобретений стали «живые батарейки» — прóклятые человеческие души, навсегда застрявшие между жизнью и смертью, в подчинении своей госпожи. Дело в том, что наиболее сильные чувства — любовь, ненависть, отчаяние, боль, а лучше всё вместе — рождали кратковременный энергетический «взрыв» даже в никчемных душах смертных, и Абаддон научилась «замораживать во времени» этот самый энергетический взрыв, заставляя жертву бесконечно утопать в душевных муках, а заодно и получая доступ к этой бесконечной энергии. Так и появились Прóклятые — элитный «корм» для высших демонов. Сами Проклятые питались кровью людей, продлевая таким образом своё жалкое подобие бессмертия, и со своими слабыми перепончатыми крыльями походили больше на летучих мышей, чем даже на самых ничтожных из демонов. Их покупали у Абаддон и относились к ним соответствующе: как к полуразумным зверькам в заманчивой обертке. Вот кем стала Зои после той роковой ночи.