***
Туман, лёгкий и прозрачный, словно вуаль, плясал от дуновений морского бриза вокруг лайнеров и кораблей, пришвартованных по всей территории порта Токийского залива. Прохладный и мокрый декабрьский день, короткий, как до срока оборвавшаяся чья-то жизнь. Дымится кровь, стекая на стылую землю. Кружатся в стылом воздухе хлопья пепла, и глаза прожигает черный едкий дым. Мокрый снег валит мелкими, тающими хлопьями, клеится к ресницам, вынуждая прищуриваться. Последний раз в Йокогаме был снегопад пять лет назад. Довольно редкое явление, но весьма красивое. Многие японцы с забавными, изогнутыми прозрачными зонтиками выходили на улицу, просто посмотреть на это природное великолепие. Навевало немного смутные, но достаточно теплые воспоминания о прекрасных денечках в Москве. Там, наверняка, уже настоящая новогодняя сказка. Но в Йокогаме сказка сегодня далеко не в белых тонах... Посередине площадки морского порта горел огонь, вокруг валялись поджаренные и обрубленные останки. Багрово-кровавые оттенки эстетично дополняли местный пейзаж. Как же легкомысленно местные спецслужбы, не имея в команде подходящих людей со способностями, пытались на него напасть. Теперь Николай стоял тут один, умытый чужой кровью. Подобные глупые стычки помогали ему немного поразвлечься и почувствовать себя хоть немного, но свободным. Особенно после того, что произошло буквально три месяца назад. Ведь его больше ничего не держало на этом свете, кроме убийств. Пел-насвистывал ветер, мелодией не отвлекая его от мыслей. Надо выдвигаться, скоро придут главные гости этого торжества, не хотелось бы с позором попасться в хватку их острых клыков. Дорогие коллеги ясно давали понять ему: временно залечь на дно; не показываться, пока не будет составлен и приведен в действие новый план. Такие предложения не для Николая. Он разве похож на чью-то послушную марионетку? Это было так скучно, что он начинал задыхаться. Любые ограничения, как острые шипы — лозой обвиваются, а затем на клочья рвут нежную кожу вокруг горла. Видеть его могли если не все, то многие. Его давно уже ищут, но это никак ему не мешало. Он продолжал выполнять свое дело, истребляя всякий властвующий, правительственный мусор. Не носит это и каких-то красивых героических мотивов, назло всем тем, кто ему пытался помешать. Шинель давала ему большое преимущество избежать своей скоропостижной, как ему говорят, кончины. Он был словно везде и нигде одновременно. «Смерть небожителей» нынче больше напоминала падающую с неба звезду, но никак не озаряющее солнце на небосводе. В игры Николай свои играл и даже не думал прекращать. В такие времена, хотелось только все усугубить еще больше, сдавить, выжать последние соки, а затем сесть и просто смотреть на весь тот непроглядный ужас, что собственными руками он же сотворил. Мысли о том, как избавиться от его дорогого друга — Федора Михайловича, особенно после неудачной попытки, никуда не делись. А наоборот — от продолжительной скуки, становились навязчивыми. Быть может, так Гоголь сможет вздохнуть полной грудью и жить свободно. Но пустая дорога в неизвестность всё еще останавливала его от этого шага... Для Николая, на самом деле, не составило бы никакого труда воспользоваться, каким-то удобным моментом и избавиться от Достоевского, в угоду собственного душевного благополучия. Сейчас Федор занят куда более важными делами и это делает его куда более уязвимым, чем когда-либо. Но мешало Николаю именно то, что за этим последует. Будет ли он скучать или, что еще хуже — чувствовать вину? Но это разве не глупо? Думать о какой-то там «вине», из-за убийства человека, который, на самом то деле, никогда о таких мелочах сам не думает? Во всех тех делах, в которые его замешивал Достоевский, Николай оказывался в шаге от мучительной смерти. Он сам ему это позволял. Очевидно, это многое говорит об их условной дружбе. Но это вызывало только большее восхищение, нежели обиду. О такой хладнокровной расчетливости в характере можно было только мечтать. Но ради справедливости стоит отметить, что не так и давно Гоголь поставил своего товарища в положение ничем не лучше... а может даже чем-то хуже. При удачном исходе, Достоевский мог просто уйти из жизни, позорной смертью проигравшего, захлебнувшись в ядовитой воде, на глазах потешающегося над ним соперника. Николай Гоголь по природе своей был слишком непредсказуем и мысли его бегали, как тараканы, то в одну сторону, то в другую. Это давало свои огромные плюсы, но при этом никак не избавляло его от навязчивых чувств. Но даже при всех различиях, в одном-то они были солидарны с Достоевским — идеальным завершением их приоритетных жизненных главных целей, была бы их собственная смерть. Федор уже который год жаждет избавиться от всех грешников. Николай ищет свободы, и для себя, и для других — смерть и беззаконие есть истинная свобода. Николай, как кожей почувствовал что-то недоброе озадаченно оглянулся назад — и в это мгновение прозвучал взрыв, и в небо взметнулся столб пламени. Молодой человек рефлекторно закутался в плащ и смог выйти на безопасное расстояние, прежде, чем нежданная огненная вспышка смогла коснуться его. Возвысился он, стоя на изогнутой крыше двухэтажного здания, пытаясь разглядеть, среди клубов пыли и пепла, своих новоприбывших соперников. Псы эти отыскали его. Много времени им на это не понадобилось. Не горел особым желанием Николай насмерть сражаться с первоклассными эсперами, не имея при этом сценарий. Как ни странно, его лучшие шоу всегда были заранее подготовлены, при этом впечатление виртуозной импровизации всё еще оставалось главной фишкой программы. Больше удовольствия приносило именно подразнить стаю собак, а не отбиваться от них голыми руками. «И так... на повестке дня у нас: шоу без плана! Не переключайтесь » Даже со значительного расстояния, Николай отчетливо расслышал презрительную усмешку быстро приближающийся Тэруко, за ней более размеренным шагом последовал Тэтте Суэхиро, на его лице не было ничего кроме хладнокровного спокойствия. — Несказанно рад вас видеть на моей скромной красно-белой вечеринке! Проходите-проходите. — Вот ты где, трусливый клоун. Уже готов к поражению? — в глазах Тэруко уже горел злобный огонек предвкушения. Ищеек на этот раз было всего двое. Это уже было достаточно подозрительно. Чем же заняты остальные? Хитрая лучезарная улыбка украсила лицо его, запачканное спекшийся кровью: — Какая же ты наивная! — воскликнул Гоголь, как настоящий шоумен, разводя руками, — Не хочу льстить, но ты, из всей вашей... уже четверки... меня больше всех забавляешь! Стоило ему намекнуть на Фукучи, Гоголь смог заметить, как скривилось её лицо в гримасе, полной ненависти. Кажется, так ловко скрываемое двуличие бывшей главы Ищеек сказалось на ней куда больше, чем на её коллегах. — ...я знаю, как тяжело тебе было признать истинную правду, щеночек! Я все понимаю... хотя... — Николай издевательски расхохотался, и отшатнулся в сторону, когда Тэруко предприняла попытку дотронуться до него, — Нет, не понимаю! Суэхиро в этот момент медлить не собирался, его клинок мгновенно распластался по воздуху и в щепки раздробил здание прямо под Гоголем, который, в один момент, оказался у того за спиной и предпринял попытку оглушить противника звуковой волной из пистолета, но ему пришлось отступить, когда Тэтте инстинктивно развернулся и вознамерился разрубить Николая пополам. Еще немного и этот раз было бы по-настоящему! — Ты лишь жалкий отброс, который думает, что способен безнаказанно устраивать беспорядок в моей стране! — ядовито выдавила Тэруко, широкими прыжками надвигаясь в его сторону, — Такие как ты, как правило, погибают самой мучительной смертью, сродни своим измученным жертвам. Но перед этим ты мне расскажешь, где прячутся твои трусливые сообщники! — Мы прибыли сюда, чтобы получить информацию. Можешь просто не тратить наше время, пытаясь нас одолеть, — невозмутимо предложил ему Суэхиро. — А-а! — понимающе воскликнул Николай, продолжая метаться из стороны в сторону, ловко уворачиваясь от атак, — Можете считать, что я вам всё уже рассказал! — Рассказал? — Да, конечно! Мое молчание и есть ответ... это же очевидно! — Детские издевки никак тебе не помогут избежать нерадостной участи, клоун, — прорычала Тэруко, с громким треском, растрачивая на своего противника всю обойму. Николай отразил пули своей шинелью и с притворно обиженным тоном воскликнул: — Издевки? Где же я издевался над вами-то... Говорю всё кристально чисто и честно, как есть! — Хочешь сказать, что сам не знаешь, где находятся остальные? — серьезно спросил его Тэтте, при этом не намереваясь верить ни единому слову этого лживого шута. Он был твердо уверен, что только пара недель в каком-нибудь изоляторе с регулярными пытками заставит Николая хотя бы подумать о том, чтобы быть честным с Ищейками. Суэхиро не поддерживает подобные методы, но это единственный способ окончательно избавить страну от этой чумы, под названием «Смерть небожителей». Расположение самых опасных из них, на данный момент, оставалось неизвестным. Многозначительно улыбаясь, Гоголь закивал ему, подписываясь под каждым словом. Играет ли он с ними или говорит правду, оставалось неизвестным. Целых полтора месяца абсолютно ни о ком из участников преступной группировки слышно не было, словно они испарились и остался только Николай Гоголь, который продолжал развлекаться, периодически устраивая кровавые расприи, на страх публике. Тэруко лишь сощурилась и презрительно ухмыльнулась: — Да кто тебе так просто поверит? — Тогда, зачем же было меня спрашивать, если вы не хотите услышать ответ? — громко рассмеялся Гоголь, приложив руку к мокрому от снега лбу. Он хотел это сказать на протяжении всей этой лишенной смысла стычки. Николай им точно нужен сейчас живым. Все встает на свои места.***
23:30 Огромная пыльная тёмная комната с круглым столом в центре, освещаемая лишь слабым огнём в камине и жидким светом, льющимся из позолоченного подсвечника. На старом кресле в углу комнаты сидел Фёдор Достоевский, его лицо было безмятежно спокойно и не выражало никаких эмоций. Отодвинув допитый стакан чая, аккуратно переворачивал страницу за страницей и знакомился с очередной неизвестной ему личностью, чья трагическая автобиография обязательно оказывалась весьма насыщенной и запутанной. Одно его угнетало — тишина. Абсолютная тишина в комнате. Молодой человек решил исправить ситуацию и достал из картонной коробки конверт с чёрно-белой обложкой альбома, из которого аккуратно извлёк блестящую виниловую пластинку. Он откинул матовую крышку проигрывателя, поднял тонарм, вложил пластинку, включил двигатель и опустил иглу. Винил немного потрескал на переходе к композиции, а затем комната наполнилась волшебной мелодией Чайковского. Был Достоевский в утомляющем ожидании собрания. Все это время члены «Смерти Небожителей» поддерживали связь через тайные послания, понятные только для членов организации. Таким образом, они выясняли новые места встречи, если это необходимо. Все улики их общения в дальнейшем успешно сокрывались. Не без помощи Огури, естественно. Это давало им возможность не покидать город, быть в курсе событий и разработать план дальнейших действий. Аналогичный способ общения приходилось поддерживать и с «Крысами мертвого дома». Времена стали, нынче, слишком опасные. Особенно, когда за ними всеми началась настоящая повсеместная охота. Общие сборы организовывались только для действительно необходимых разговоров. Места встреч обязательно должны меняться и быть такими, чтобы минимализировать подозрения. Достоевский всё еще был глубоко разочарован в лидере «Смерти Небожителей». Некогда тот казался ему действительно ценным союзником, с которым можно иметь дело и добиться общих целей. Умение Фукучи скрывать истинную расчетливую, жестокую и хитрую сущность под маской нелепого идиота казалось Фёдору весьма интересным. Камуи имел способность, отогнать от себя все подозрения и оставаться наплаву, проживая две разных стороны жизни одновременно. Это давало возможности быть в курсе всего, что происходило на другой стороне. Несколько лет назад вступил Достоевский в «Смерть Небожителей», понадеявшись на результативность их с Камуи союза. Тогда их схожие цели действительно казались достижимыми. И что же сейчас? Успех посыпался, как песок из пальцев. Потеряли они и члена организации, на котором базировался окончательный акт плана. Как же это бездарно и глупо! Достоевский не мог удерживать себя, от взвешивания «за» и «против». С одной стороны, Фукучи всё еще сильный союзник, в бою тот действительно очень опасен; с другой стороны... какова же вероятность, что дальнейших ошибок не будет? В какой-то степени Камуи уже для него мертв, но нынче, пока за ними охотятся первоклассные эсперы, будет легкомысленно отказываться от полезных услуг «босса» полностью. Громкий стук отвлёк Фёдора от привычных размышлений, вернув в индентично суровую действительность. Ручка двери разительно затрещала, заскрипела, перебивая изысканные мелодии из винилового проигрывателя, что вызвало у Достоевского небольшое напряжение. Какой навязчивый шум. Новоприбывший посетитель не мог свободно отворить дверь и пройти в зал. Поднявшись с кресла, Фёдор вскинул бровь в недоумении. Эту дверь ему точно не было смысла закрывать. Прежде, чем Достоевский решил приблизиться, дверь с громким треском оказалась выбита; покосившись, уперлась в стену. По комнате плотной дымкой поднялось облако пыли, которая крупными хлопьями по́падала на его черный плащ и бледное лицо. Достоевский чихнул, с подавленным раздражением уставившись на Николая Васильевича, который с первого взгляда смотрелся как олицетворение неудачного дня. Выбитая дверь, вместо привычного использования им шинели уже о многом говорила. — Будь здоров, товарищ! — сразу на русском, с искрящимся дружелюбием пожелал ему Гоголь. Казалось, у того всё было в полном порядке, — Могу гордо отметить, что на этот раз я не запоздал! — Ты пришел первым, — сухо ответил ему Достоевский, продолжая разглядывать коллегу. Ему не понадобилось долго размышлять, чтобы установить, что произошло, — тебя который раз пытались выловить, не так ли? — Ух... — немного иронически вздохнул тот, проходя в зал, криво ухмыляясь и расправляя липкую от чужой крови челку, — Если это можно считать попыткой! Я так нужен им всем живым, что мне становится скучно даже думать о них. — Ты же понимаешь причину? — Федор смотрел на него откровенно укоризненно. Было очевидно, что ему не хотелось беспокоиться еще о последствиях гоголевского легкомыслия. Если того поймают, всё может принять еще более негативный оборот, если Николай расколется и выдаст врагам хоть что-то. Достоевский подавил усталый вздох, стоило ему только подумать о следующем: абсолютно все члены организации «Смерти небожителей» являются совершенно сумасбродными и бесцеремонными людьми, у которых свои тараканы в голове. Так было всегда, но есть одно отличие — у участников данного общества больше нет общей действительно четкой цели. Всё уже начинает идти неправильно — мы все можем только топить друг друга. В нынешнее время это особенно сильно заметно. На интеллект Фукучи полагаться ныне не стоит; Гоголь просто неуправляемая катастрофа; С Сигмой могут быть проблемы, если тот решит последовать примеру Николая и добиваться своей независимости... только окончательным гвоздем в крышку гроба для организации будет, если Сигму поймают эсперы. Достоевский еще предпринимает попытки, контролировать всё происходящее вокруг, но это как бороться с цунами. Нельзя и отрицать, что все вносят определенный вклад в дальнейший план действий восстановления, но Фёдор уже давно знает, о чем они все думают на самом деле. — Естественно, друг мой! Но я существую, чтобы действовать, понимаешь? — с милой улыбкой ответил ему Николай, но можно было отметить в его словах нотки пренебрежения. Взаимоотношения у них, после голодных игр в тюрьме, уже далеко не такие «приятные», какими были однажды. Но Гоголь был твердо уверен, что это даже к лучшему и продолжал всё усугублять. — Я знаю, что... Не успел Фёдор начать фразу, как его сразу перебили. Это ли предел неуважения? — Поэтому спускаешь мне все это, не так ли? Глаза Достоевского покрылись инеем, а уголки губ медленно поплыли наверх, теперь его лицо немного напоминало ухмылку голодного хищника. Отношение Николая с каждым днем становилось все более неуправляемым, отчего может быть опасным. Ранее Фёдору еще удавалось косвенно влиять на это. — В этот момент ты мог бы отправиться кормить червей и удобрять почву, но твой день отпущения грехов придет не сегодня. — Так освободи себя от ограничений, Федь, — ткнул его в плечо Николай и вышел в середину просторной комнаты. В этот момент Достоевский с трудом удержал себя, чтобы не последовать этому прекрасному совету. Между ними повисла гробовая тишина, наполняемая лишь произведениями Чайковского. Развернувшись, поглядывая то на пол, то на потолок, затем отводя глаза еще куда-то... в сторону забитых хламом и древней пылью шкафов... Гоголь подавил вздох и сдался, принимая решение завести нейтральный диалог. Почему любое молчание для него всегда такое неловкое? — Хочу сказать тебе об одном, дружище: я не имею цели как-либо вредить тебе, снабжая враждебных эсперов сокрытой информацией! Это даже для такого, как я, слишком низко. Но то, что я буду делать с самим собой - не тебе решать. — Я не могу тебе верить, — откровенно признался Достоевский, — ты больше не желаешь иметь отношение к «Смерти небожителей», не так ли? — Ты так в этом уверен? — спрашивает у него Николай, при этом осознавая, насколько тот был прав. Фёдор всегда попадал именно туда, куда надо. — Более чем. Сейчас ты только укрепил мои догадки. Гоголь улыбнулся, показательно призадумался, отводя взгляд куда-то в сторону. — Я еще в процессе поиска наилучшего для себя решения, признаюсь! — вдруг с воодушевлением воскликнул тот, разводя руками. — Уже достаточное количество времени... как я могу предположить. Ты должен был умереть в тот день, — в этот момент Гоголь смог разглядеть в лиловых глазах Достоевского некий недобрый интерес. Забавно, но они еще ни разу не говорили об этом. — Решил сказать богам смерти: помереть потом успею! — оживленно заявил Гоголь, усмехнувшись, очевидно предпочитая глупо отшутиться, нежели придумывать какое-либо объяснение. — Бог один, а душа твоя ему принадлежит, как и души всех смертных людей. Почему же ты решил пойти против судьбы и отложить свое спасение? — Быть может, это был не тот самый день? Ты не можешь предвидеть, какую я роль еще успею сыграть, прежде, чем отправлюсь на тот свет, — так просто и внезапно бросил Николай. Он не собирался делиться с Достоевским подобными мыслями, но тот всегда умел задавать нужные вопросы в нужный момент времени. Именно поэтому Гоголь и хочет убить его. Достоевский так глубоко лезет к нему в душу, в попытках разгадать его необъяснимую логику. Для Гоголя оказаться предсказуемым равносильно смерти. — Вот это уже интересно, — слабо улыбнувшись, констатировал Достоевский. Подобный ответ его немного озадачил, — У человека может быть только одна смерть. Эта смерть может быть тяжелой или она может быть легкой. Все зависит от того, как он это использует, но человек рано или поздно получит то, что заслуживает. — Ты меня понял! — с нотками радости отменил Николай, а затем задумчиво отвел взгляд, — Но причина, по которой я решил продолжить жить, заключается в том, что мне стыдно думать, о том, как я уйду, как про меня забудут через пару дней. Или этот мир изменится, или моя жертва будет абсолютно бессмысленна! — Твои дела еще долго не будут завершены. Этот диалог вышел куда более интересным, чем Достоевский может предположить. Ему всегда было занимательно находить то, что прячется в головах людей, которые старательно пытаются это самое скрыть. Похоже, Николай Гоголь далеко не тот, кем так старательно пытается себя выставить. Фёдор давно подозревал, что поведение Николая лишь игра на публику. Но тот человек, который сидит под маской шоумена, всё еще остается для него далеким незнакомцем. — Вот и чудненько! На этой удачной ноте я и предлагаю закрыть данную тему, — натянуто улыбается своему «приятелю» Гоголь, переходя обратно с русского на японский. Он уже расслышал, как по коридору раздавались шаги Оочи Фукучи.***
Прежде чем начать разговор, Оочи Фукучи обвел всех присутствующих внимательным взглядом. Напротив него сидели неподвижные силуэты, слабо подсвеченные керосиновыми лампами, словно за столом собрались не живые люди, а восковые фигуры. Было сложно определить, о чем думает сейчас каждый из них. — Приветствую всех, — спокойным басистым голосом сказал он, усаживаясь за стол, — рад лицезреть вас всех в полном составе и добром здравии. Взгляд Камуи мгновенно замер на улыбающемся потрепанном силуэте Николая Гоголя. Тот с блистающем самодовольством вытянулся, оперев подбородок на руку. — Не хочешь ничего сказать? Ровно десять дней назад мы пришли к соглашению, как тебе теперь нужно работать. Похоже, выходки Гоголя вызывали опасения не только у Фёдора Достоевского. Даже начало собрания Фукучи решил посвятить именно этому. Пускай, он сам совершил множество грубых ошибок, но есть очевидная разница между легкомыслием и упущениями. Сейчас они все должны быть едины и как никогда собранными! — Верно-верно. Совсем позабыл, прошу прощения! — в своей привычной манере пытался отмазаться Гоголь. Побыть дураком или вести себя, как ребенок, для него не было чем-то зазорным, — Но мне так было скучно... Сигма, всё это время молчаливо и скромно восседавший в самом темном углу стола, сдержанно вздохнул. С тех пор, как он явился на эту встречу, он не проронил ни слова. Не здоровался. Пришел последним. Должно быть, он уже очень устал от бесконечного стресса. Казино теперь закрыто, единственное, что он может, так это прятаться и ждать у моря погоды. — Этими действиями ты сеешь невольный раздор, когда все мы должны быть заодно. — «Я добиваюсь ровно того, что я и хотел», — подумал про себя Николай, а затем убрал улыбку с лица, изображая сожаление, — думаю, что вы правы! Мне не стоит привлекать внимание. Вспышка смутных воспоминаний пронеслась в голове. Николай никогда не был с Фукучи по-настоящему честен, будучи полностью поглощенным своей театральной игрой. При этом Гоголь давно понимал, что тот ему совсем не верит, как и все здесь присутствующие. В такие моменты Николай был готов отдать все, ради того, чтобы идеально отыграть любую роль и ни на мгновение не выпадать из нее. Но внутренняя дилемма разрывала его по частям: с одной стороны — душа жаждала быть настоящим собой, с другой — хотелось быть настоящим олицетворением лжи и непредсказуемости. Быть никем. Если Николай Гоголь окончательно закроет на своем лице маску — никто и никогда не сможет подобраться к нему достаточно близко, как делает это с ним Достоевский. Возможно, он подпускает его только потому, что сам хочет узнать Фёдора Михайловича. Чем наполнена твоя душа, друг мой? Быть может, есть там другой кто-то, кроме холодного, жестокого и расчетливого манипулятора, чей смысл жить растворяется только в поставленных целях. Все мы когда-то были далеко иными. Он ловит его многозначительно улыбающийся взгляд. В такие моменты, Николай Гоголь был готов поклясться, что думает о том, как Достоевский читает его мысли. Но это скорее всего, просто намёк на то, как бесстыдно врет сейчас Николай. — Ты ведь понимаешь, что я могу просто избавиться от тебя, если ты прекратишь быть полезен? — еще более серьезно давит на него Фукучи, поднимаясь со стула. Почему-то в этот момент Гоголю стало не до веселья. Сокрытой информации у него действительно много. Знать что-то о «Смерти Небожителей» — равняется смерти. Если Николай решится самостоятельно покинуть эту организацию или будет совершать много ошибок, его просто убьют. «Я сделал, что планировал — ростки сомнений в головах всех уже посеяны. Осталось полить. Это будет последней нашей неделей, да поможет мне Бог!», — мысленно продолжал ему отвечать Гоголь. Как же тяжело быть двуличным ублюдком. Совершенно нельзя ничего рассказать! Тяжело вздохнув, выдавив из себя всю серьезность, Николай попытался выйти из напряженной ситуации: — Такого больше не повторится. Обещаю. Некоторое время Фукучи просто смотрел на него, пытаясь разглядеть в лице Николая хоть намек на лукавство, но ничего не обнаружил. — Хорошо, еще одна подобная выходка и ты за это обещание ответишь головой, — его голос в этот момент прозвучал настолько уверенно, что ощутилось, как воздух в комнате раскаляется. Затем Камуи резко расслабился и его лицо вновь стало дружелюбным, — итак! Теперь вернемся к плану. У меня есть кое-что для вас. Надеюсь, вы тоже меня не разочаруете. В этот момент Гоголь, Сигма и Достоевский многозначительно переглянулись, словно подумали ровно об одном и том же. «Кто кого тут разочаровал, Фукучи» — Такое дело, на прошлом собрании, я упоминал об одной исламской организации в Афганистане под названием «Таапин-Сама»... Насколько Гоголь мог знать, эта организация так же несет название «Ядовитые змеи». Наименование говорит само за себя. Это первоклассные эсперы, чья террористическая деятельность направлена на уничтожение диктатуры и знати. Во имя джихада, они охотятся непосредственно за головами лидеров определенных стран и за их подчиненными. Запрещены во всем мире, но им часто удавалось попадать на границу и оставлять после себя непоправимый ущерб и анархию. Но полноценно разрушить какое-либо государство им еще не доводилось. Все от того, что они действуют точечно, а не масштабно. — Они приняли наше предложение о совместном сотрудничестве, не так ли? — моментально догадался Достоевский. По его выражению лица не было до конца ясно - удовлетворен он этим или нет. Работать с исламистами может быть очень тяжело, если не добиться полной общности. «Смерть Небожителей» стремились обзавестись полезными знакомствами. Но получили они ответ только от «Таапин-Сама». Должно быть, они о них тоже наслышаны. — Именно так! — удовлетворенно заявил Фукучи, ударив кулаком по столу, — они идеальные кандидаты! Но это не все новости... Ваши предположения? — Их курс сейчас лежит на Японию, — без особого интереса ответил Гоголь, как по инерции отвечая на вопрос. Можно было сказать, что загорелась исра надежды на восстановление былого величия «Смерти Небожителей». Но было одно но... Николай не собирался помогать огню разгореться, а жаждал задушить его в зародыше. Теперь всё начнет набирать обороты, а это значило, что ему придется быть куда изощренней, чтобы добиться распада «Смерти Небожителей» и освободиться, в угоду собственных интересов. Пускай он был согласен с их целями, но то, что он обязан подчиняться их лидеру под угрозой собственной смерти, вызывало у него отвращение. Он им теперь точно не союзник. — Вот видите! — закивал Фукучи, — Какие новости прекрасные. Все мы составим новый план действий добьемся полного уничтожения каждого грязного государства на этой грешной, покрытой кровью земле! — Многообещающе, но есть одно но, — сложил руки Достоевский, явно отнесясь с открытым недоверием к новым «союзникам», — откуда такая уверенность, что наши с ними цели идентичны? Они люди собственной культуры и порядков, их может не устроить идея уничтожения абсолютно всех государств. Насколько я могу заметить, они действовали перманентно определенным образом. Смею даже заявить, что они хотят уничтожить конкретно восточно-азиатскую, южно-азиатскую, европейскую и западную культуру. То есть, они борются во имя продвижения собственных религиозных интересов. — Уничтожение большей части мира куда лучше любого бездействия, — выпалил Фукучи, а затем через пару мгновений добавил, — при удачном исходе, мы можем просто отклониться от плана и закончить начатое всецело. Потянувшись, Гоголь утомленно зевнул. Какая скука. Внезапно, ему пришла мысль открыто поддержать позицию Достоевского. — Забавно конечно, но они не позволят нам сделать это! Это очевидная их нравственная и принципиальная позиция. По их мнению, должны умереть все, кроме арабского народа. Будет весьма глупо надеяться, что они так к нам привяжутся, что решат отойти от своего мировоззрения. Я даже думаю, что они будут готовы нас убить при любом удобном случае! — Николай не выдержал и рассмеялся, стоило ему только подумать об этом. Как же глупо они могут сдохнуть. — Полностью поддерживаю, — согласился с ним Достоевский, — когда я предлагал найти нам союзников, я говорил, что эту организацию нельзя будет использовать в долговременной перспективе, только на некоторых этапах. Поясняю: нельзя исключать того, что они могут обернуться против нас, потому что в наших целях уничтожить всех грешников, включая их нацию. Накручивая ус на палец, Фукучи потратил некоторое время, чтобы обдумать всё услышанное. — Хорошо, в этом есть доля истины, — довольно легко согласился с ними босс, оступившись, — они не будут занимать решающего значения для нашего развития в дальнейшем, но они будут обязаны сыграть свою роль в укреплении нашего влияния над страной. — С этим спорить я не буду, — ответил ему Федор, вполне удовлетворенный данным компромиссом. ᅠ А вот Гоголя такое заключение не устроило, как и развитие организации в целом. Не то что бы его так волновала безопасность, но ему всё хотелось продолжить спор и обозначить следующее: — Чудненько! А если они используют нас для установления анархии по Японии, а затем убьют из ненадобности? Им было бы к лицу использовать союзников, а после изощренным образом избавляться. — С каких пор тебя волнуют такие мелочи, Гоголь? — обратился к нему Фукучи, подозрительно сощурив глаза. — Для таких случаев у нас есть, как минимум, я... и Сигма, — парировал Достоевский, переведя взгляд на длинноволосого молодого человека, который всё еще продолжал подозрительно молчать. Его лицо, под тяжелым взглядом Фёдора немного дрогнуло в напряжении. — Только не говорите мне, что мне придется контактировать с ними. — Увы-увы! — немного иронично улыбнулся Гоголь.***
07:45 | 7 декабря Под ногами поскрипывал утренний полурастаявший снег. Над головой светило светло-голубое небо — так занимается ясный зимний день. Прямо перед ним между фасадами небоскребов вставало солнце. Открыто высовывать на улицу Гоголю было теперь строго запрещено, поэтому он надел очки, облачился в черное и неприметное, дабы слиться с толпой окружающих его нормисов. Его пока не будут искать в таком виде, потому что ранее он никогда не старался утаить свое присутствие на улицах. Некоторая навязчивая идея, которую он хотел воплотить в жизнь, не давала ему покоя. Внезапно его смартфон поймал бесплатный Wi-Fi и тихо брякнул, принимая входящее сообщение в одном из сторонних мессенджеров. Стягивая кожаную перчатку, Николай потянулся рукой в карман. Долгое время он ни с кем не связывался под средством переписки или звонков, выбросил сим-карту, даже потрудился избавиться от навигационного чипа. | «Я знаю, что ты собираешься делать. Я пишу, чтобы ты знал, какая это плохая идея» Сигма был, как всегда, в своем репертуаре. Почему ему спокойно в такую рань не сидится? Ответ не заставил себя ждать. | «Предлагаю тебе придти и сказать мне это лично!»* | «Куда приходить?» Сначала Гоголю показалось, что тот просто хочет поучаствовать в веселье, а не отговаривать его. Но это было совсем странно и не стиле Сигмы. Ясно одно — Николай совершенно не против, способности того будут очень полезны в настоящем случае. | «fgtf50jf5r554»* Они имели список кодовых названий улиц города на особые случаи. Код — своего рода психологическая загадка. Правда только если он составлен не от балды. Это всего лишь простенькая головоломка, но никакого отношения к тем зашифрованным посланиям, которые использовали в коммуникации остальные участники «Смерти Небожителей», он не имел. Свернул Николай к центральному проспекту, там прошел еще пару кварталов и углубился во дворы. Осталось только дождаться прибытия Сигмы. Было неизвестно с какой точки города тот добирается сюда, поэтому Гоголь решил зайти в какое-то уютное маленькое кафе неподалеку. Пара столиков по случаю погожего дня была вынесена на свежий воздух. Народу в помещении было достаточно мало. Сделанные полностью из ротанга стены, так что оно напоминало оазис среди пустыни, а в данном случае — среди каменных джунглей. Вдоль стены и у входа в больших горшках цвели какие-то тропические растения, напоминавшие папоротник. Он подошел к бариста, которая дружелюбно поприветствовала его и заказал себе подслащенное капучино. День сегодня был такой солнечный и спокойный, что на душе стало как-то теплее. А может это из-за горячего напитка. Гоголь вышел за дверь кофейни, чтобы посмотреть, не явился ли его коллега. Пока затишье. Постоял Николай пару минут, витая в облаках и допивая остатки капучино. — Вот ты где, Гоголь-сан. Я тебя не сразу узнал, — послышалось где-то сбоку. Это была его слепая зона, поэтому Николай с напряжением, по велению инстинкта, развернулся, чуть не подавившись от неожиданности, а затем выдохнул и выдавил: — О, удивил! Ты добрался сюда куда быстрее, чем я предполагал. Как и Николай, Сигма выглядел весьма... непривычно. Он заправил волосы в пальто, а на макушку натянул огромный шарф, обмотанный также вокруг шеи. Глаза скрывали огромные черные очки. Сигма чем-то даже смахивал на полуслепую русскую бабушку. — Я укрываюсь в нескольких кварталах отсюда... и уже не могу целыми днями сидеть в четырех стенах. Были времена — когда-то им приходилось «залегать на дно», но их личности, как членов «Смерти Небожителей», не были никому известны, за ними не было кровавой охоты, они могли расслабиться и жить обычной жизнью, параллельно занимаясь своей преступной деятельностью. А теперь, даже на улицу не выйти без маскировки и угрозы для жизни. — Так ты пришел не для того, чтобы помочь мне? — усмехнулся Гоголь, с небольшой ноткой разочарования. — Я тебе четко написал, что буду отговаривать тебя, — снисходительно ответил ему Сигма. Стало очевидно, что ему просто нужна была компания. Не ясно что с ним творилось за полтора месяца, но он был в ужасном моральном упадке. — Да ладно тебе! Это тебе тоже может придти тебе на пользу. — Каким это образом, позволь поинтересоваться? Двинулись они прямиком по длинной городской улочке и зашли в пустующий парк с редкими скамейками. Мерзнущая сакура была покрыта припорошена накануне выпавшим снегом. — Как ты относишься к «Смерти Небожителей»? — А как мне относиться к твоему вопросу? — настороженно спросил Сигма, не желая делиться своими мыслями. Усмехнувшись, Гоголь поправил спадающую на лоб восьмиклинку и посмотрел в глаза своего собеседника недоверчиво прищурившись. Сигма нервно сглотнул, понадеявшись, что Николай не собирается его ни в чем обвинять. Не хватало только того, чтобы тот нашел в его ответах что-то подозрительное... и выдал остальным. — Тебя всё устраивает? — Что же меня может не устраивать? — уклончиво отвечал ему Сигма. — Хватит отвечать вопросом на вопрос. Это невежливо, — настоятельно посоветовал ему Николай, погрозив перед лицом Сигмы пальцем. — Все просто превосходно! Я очень рад, что «Смерть Небожителей» вернет свой былой потенциал, — тихо, но со всей уверенностью, выдавил тот. — Ах, негодяй! Как ты мне нагло врешь. Его слова заставили Сигму невольно вздрогнуть. Николай знает, о чем тот думает? — Раскусил. Мне не импонирует, что с нами будут работать эти... афганские террористы. Но на этом все. Гоголь лишь посмеялся и решил переспросить: — Очень смешно! Ты уверен? — Более чем, — смотрел он на коллегу уже с открытым вызовом. — Сигма-сан, ты разве совсем не хочешь стать свободным? Прекрасно понимая, что за пустой болтовней этого клоуна скрывается нечто куда более серьезное, Сигма уже почти сдался. Не исключено, что улыбчивый коллега уже покопался в его голове. Врать Николаю Гоголю теперь совершенно нелепо. Обычно так делал Фёдор Достоевский, поэтому Сигма избегал излишнего общения с ним. Кто бы мог подумать, что опасность придет откуда не ждали? — А кому бы не хотелось? Передо мной стоит долг, — скромно ответил он, печально опустив глаза, — и еще... куда мне тогда идти одному? Чем я буду заниматься? — Да чем угодно! Для свободного человека это лишь одна из многих возможностей, среди других возможностей. Выбор - есть свобода, свобода - есть выбор, — вырисовывал перед ним Гоголь прекрасную картину, — Откроешь новое казино и заживешь новой жизнью. Это разве не прекрасно? — Зачем ты мне это говоришь? — удрученно вздохнул Сигма. Такой разговор лишь сделал ему больнее, потому что у него такого никогда не будет. Несколько недель он тонул в своей печали и думал о том, что его ждет: Смерть? Пытки? Он не знал зачем появился на этот свет и был лишен права выбора с самого рождения. Он уже не знает, что такое быть свободным. Всю его жизнь его использовали и продолжают это делать. Слова Гоголя казались ему лишь очередной уловкой, а не заветной рукой помощи. Потребовалось немного времени, чтобы Гоголь собрался с мыслями и набрался решимости сказать это вслух: — Я хочу распустить «Смерть Небожителей», чтобы освободиться и мне нужна твоя помощь. — Ч-что? — смог лишь выдавить Сигма, в полном изумлении смотря на своего собеседника, как на какой-то мираж. — Да-да, именно так! Ты же не предашь мое доверие? — Гоголь подал ему руку. — Я... Неоднозначная реакция Сигмы заставила его немного напрячься: — Только не говори мне, что ты с этим не согласен. Мы оба получим то, чего так хотим. — Как ты собираешься это делать? — его глаза загорелись холодной серьезностью, когда он решил ответить на рукопожатие этого хитрого заговорщика. — Нам не хватает всего одного элемента. — Ты про Достоевского? — у Сигмы уже пошла голова кругом от всех новостей. — И-и-и-и-и... это правильный ответ! — протянул Гоголь, радуясь тому, что его идею так просто поддержали. — Даже не представляю, как ты будешь его убеждать... — Я не буду его убеждать, я просто продемонстрирую ему, что эта организация напрасная трата сил и времени. — Но Фукучи так просто не позволит тебе всё развалить! — Он ничего не сделает, если мы уйдем втроем, — сжал кулак Гоголь, хищно улыбаясь, — Даже если он осмелится, я дам наводку и спущу на него всех. Они его выпотрошат, я уверен! — Звучит совершенно небезопасно, — не скрывал своего скептицизма Сигма. — Быть известными террористами и без этого уже риск. — Достоевский уж точно не составит нам компанию, он активно помогает Фукучи в разработке дальнейшей стратегии. — Боже упаси! Он всегда так делает, ты его не знаешь что ли? — удивленно развел руки Гоголь, — в любом случае, он не посчитал нужным говорить Фукучи о том, что я хочу покинуть «Смерть Небожителей». — Он и это знает? — риторически произнес Сигма, нервно расправляя шарф, — Может позже расскажет, я бы ему не доверял. — Это весомая новость, зачем же ему такое откладывать? — А кто его знает? — Тут тоже верно, но... — задумчиво почесал подбородок Гоголь, уводя взгляд в сторону, — кто не рискует, тот рабствует! — Я не хочу умереть, — откровенно отвечал ему Сигма. — Знаю! Мне то куда проще. Я при любом исходе рискую. Либо покину «Смерть Небожителей» путем заговора, либо собственными силами. Разница состоит с следующем — во втором случае мне точно конец. Но и ты помни, что если ты передумаешь, то тебе придётся на них горбатиться, пока ты не погибнешь. — ...И это я тоже понимаю. — Лучше умереть свободным, чем жить всю жизнь рабами! Это же такая очевидная истина. Будучи лишенным личных целей и выбора, наполняемый бездонным отчаянием, Сигма в этот момент осознал, что сейчас готов побороться за собственную независимость, ради слабого огонька надежды на лучшую жизнь. Он не мог верить Гоголю, но он и не мог просто так оставить всё как есть. Это предложение было именно то, что так нужно ему сейчас. Даже если за эти идеалы Сигме придется умереть, он будет готов рискнуть. Нельзя боле выносить этого потребительского отношения! Он больше не вещь и не чья-то собственность. — Согласен. Я сделаю всё, что в моих силах, если ты мне пообещаешь, что отпустишь меня, когда всё закончится. — Именно это я и хотел услышать, Сигма-сан, — широко улыбнулся ему Гоголь, осознавая, что сегодня он заполучил своего первого сообщника, — я обещаю не препятствовать тебе проживать ту жизнь, которую ты так жаждешь. — Спасибо, — его серьезное лицо дрогнуло в улыбке. На душе словно, наконец, взошло солнце и казалось всё уже не таким и печальным. — Итак! У меня есть одно дельце, от которого ты меня хотел отговорить... — напомнил ему Николай, не отступаясь от задуманного, — ты согласен сыграть в этом роль? Стоило Николаю только поднять эту тему, Сигма замер, а в голове его проносятся самые ужасные мысли о том, что может случиться. — Опять. Только не это... Как это поможет нам? — Ты совсем скоро всё поймешь!***
21:08 | 8 декабря В большом помещении стояла необыкновенная тишина, стулья сдвинуты в беспорядке, а на столе поблескивал фарфоровый сервиз. Достоевский устало вздохнул, двинувшись в центр зала. Все окна были наглухо зашторены, свет в комнатах не был виден снаружи. Это неофициально заброшенное здание, располагающееся за территорией города Йокогама, ныне являлось неподозрительным укрытием для «Крыс мертвого дома». Одним из многих, если быть точнее. Прежние владельцы полгода назад пропали без вести. Наилучший способ не оставлять следов — не привязываться к одному определенному месту. Крысы придерживались аналогичной политики. Радует, что им всё еще успешно удавалось не цеплять навязчивых эсперов на свой хвост. Но сейчас у Достоевского появилось недоброе предчувствие, по следующей причине: он прибыл сюда первым. Появлялся на собраниях крыс Фёдор всегда опоздавшим, чтобы не быть пойманным, на случай нежданного налёта эсперов. Стоило заметить и то, что никаких признаков борьбы в здании, на его участке, а так же на близлежащих территориях не отмечалось. Никаких следов на снегу так же им обнаружено не было. На камерах абсолютно ничего подозрительного. В чем же истинная причина? Неправильная расшифровка его посланий исключена. Тут явно был замешан кто-то ещё. Неужели детективное агентство, наконец, спохватилось и решило с ним поиграть? Тогда ему стоит покинуть это место прямо сейчас. Как неудобно. Недобрая улыбка сама расползлась на его лице. Но она была скорее вызвана внутренним напряжением. Качнув головой, Достоевский собрался с мыслями, стараясь сохранять хладнокровное спокойствие и думать рационально. Что же он упустил? Еще раз внимательно осмотрев ничем не примечательную комнату, Достоевский решился сделать шаг. Но это оказалось ошибкой. За книгами на полке раздался неприятный скрежет, таким образом, сработал невидимый датчик движений. Прямо из стены вырвались металлические плети, с намотанными на них электрическими катушками. Фёдору удалось просчитать траекторию и он отшатнулся в сторону, каким-то чудом умудрившись избежать неожиданного нападения. Он замер на месте, затаив дыхание. Хорошо. Осталось найти остальные ловушки и он может быть покинет этот дом. Но условно. Оставалось по-прежнему неизвестным — поджидает ли его кто-то из знакомых лиц на выходе? Достоевский, не сводя взгляд с предполагаемых мест нахождения датчиков, неуверенно пошевелил кистью руки, с целью проверить, сработают ли те на той точке, где он сейчас стоит. Ничего не произошло, поэтому он медленно поднял локоть и потянулся к своей шапке. Стянув с головы, он швырнул ее в сторону выхода из комнаты. Как и ожидалось, стены с громким грохотом разрывались от действия множества аналогичных ловушек. Облако пыли заполнило помещение. Никакого шанса отступлению... кроме. Присел он на корточки, энергично отцепляя со спины плащ. Выбирать нынче не приходилось. Утварь в доме находилась от него достаточно далеко. Фёдору пришло в голову кидать плащ на минимальное расстояние от себя. Так он и поступил — к его отраде, на расстоянии метра от пола, ему не угрожала опасность, таким способом смог он пройти две трети комнаты. Затем одна из ловушек сработала на уровне ниже метра. Но из этой ситуации Достоевскому не составило труда выкрутиться — он медленно потянулся к выпавшим из поломанного шкафа книгам и стал их бросать до тех пор, пока в раздатчике не закончились патроны. Обойдя подозрительно неровную половицу, Достоевскому посчастливилось покинуть этот зал, точнее то, что от него осталось. За дверью он позволил себе встать. Ноги и спина уже начинали отекать в сидячем положении. Одни люди ставят капканы, чтобы добывать меха, другие – чтобы убивать вредных зверей, а иные, сами не осознают, о чем только думают, расставляя нерабочие ловушки для крыс. Если автор сие издевательства хотел действительно навредить Достоевскому, а не впустую потратить его время — то он идиот. Но на этом его испытания не заканчивались — Достоевский находился в анфиладе на втором этаже. Необходимо было спуститься вниз и добраться до выхода. Любой поймет — весь дом был напичкан скрытыми ловушками и так просто его не покинуть. В голове сразу нарисовалась идея вылезти из окна, оно находилось по левую сторону от него, в двух метрах. Не будет ли это слишком просто? Сорвав картину со стены, Фёдор швырнул ее к окну на пол. Пока ничего не произошло, но это так только на первый взгляд. Схватив руками покрытый пылью красный палас, он оттянул его на себя и смог заметить кривые доски. А что, если ровные на самом деле и являются безопасными? Не желая проверять последствия на себе, Достоевский отступил, принимая решение пройти испытание более длинным путем.***
— О! Он догадался не лезть туда, — пробубнил Гоголь, облизывая соленые от попкорна пальцы. Самым ироничным было то, что он преспокойно восседал в подвале этого самого дома. Как настоящий исследователь, наблюдал за всем происходящим с экрана монитора. Но он был не один, в этом же помещении с ним находился Сигма. Тот долго стоял чуть поодаль, скрестив руки на груди, с очень недовольным выражением лица, а затем спросил: — И что же с ним бы тогда произошло? — А ты угадай! — В глазах Николая блеснули озорные искорки. — Ну... быть может, ты заминировал полы и створки окон? — Неправильно! Он бы умер от VX. Этот газ классифицируется как нервно-паралитический, поскольку влияет на передачу нервных импульсов. — Зачем всё это? Думаешь, он не пройдет твои ловушки? — прорычал Сигма, совершенно не улавливая смысл и цель игр Николая. Какой беспорядок творился в больной голове этого клоуна. Потратил он на все эти ловушки тридцать три часа своего личного времени. Если бы всё это изначально не несло иного смысла, кроме того, как «поиздеваться на Достоевским», Гоголь бы этим не занимался. — Так и задумано. Но заключительную ему точно не обойти. Тогда и будет мой выход! — Ты со всеми так поступаешь, кого называешь друзьями? — Нет, он особенный, — усмехнулся Гоголь, а затем демонстративно нажал «энтер» на клавиатуре.***
Тем временем, уже находясь в коридоре, Достоевский заметил, как на его щеку что-то капнуло. Стоило ему только вскинуть голову к потолку, ливнем побрызгалась вода из противопожарных спринклеров. Спустя минуту, тот уже стал похож на мокрую, взъерошенную и очень недовольную крысу. Фёдор был готов прикончить зачинщика этого спектакля. И уже начал догадывался, кто бы это мог быть. Подчерк становился слишком знакомый. С одной стороны, это успокаивает, а с другой — сбивает с толку. Но если это был Гоголь, то слишком беспокоиться Достоевскому о своей жизни не стоит. «Твое шоу закончится твоей же смертью на заключительном антракте, кусок дерьма». Волосы налипли к лицу, а вода заливала глаза, которые приходилось протирать руками. Теперь сконцентрироваться и обходить возможные препятствия стало немного тяжелее. Последствия не заставили себя ждать — Фёдор проскользнул и ступил не туда, куда планировал. Он остановился с замиранием сердца. В миллиметре от его лица из потолка вывалилась огромная гильотина, а сам он рефлекторно отшатнулся назад. Из всего того, что можно было сделать, зачинщик решил отрубить ему именно голову? «Иронично» Доски под ним задрожали и Достоевский зацепился за уступ, чуть не провалившись в яму. Мокрые пальцы скользили по гладкой, вымокшей древесине. Тяжело дыша, он посмотрел вниз и увидел, как воссияли тонко заточенные, как мечи, шипы, вокруг которых обвивались ядовитые змеи, те уже начали трещать и шипеть, стоило им только почуять незваного гостя. В этот момент, Фёдору пришло в голову, что Гоголь таким образом ему таким образом хотел что-то донести и каждое испытание несет в себе определенный сокрытый смысл. Очень по-литературному аллегорично. «Что же ты еще хотел сказать мне?» Внезапно вода перестала литься из спринклеров. Лужи неспешным ручейком стекали вдоль коридора, спускаясь в яму. Собравшись с силами, тот заставил себя подтянулся и взобраться наверх, мокрые доски неприятно затрещали. Каким-то чудом Фёдор успел подняться, прежде чем старые ржавые гвозди на них переломились. В глазах потемнело. С трудом отдышавшись, он встал и выпрямился. Слишком много физической нагрузки на сегодня. Хроническая анемия не давала ему возможности выкладываться на полную и быть таким же выносливым, как окружающие его эсперы. Благо у него есть интеллект и железная воля двигаться дальше. Мысли играли с его интересом — какой была бы его жизнь, если бы он был здоров? Скорее всего, закоренелые грешники были бы уничтожены давным давно, потому что тогда он мог бы полагаться на самого себя. Начал он обращать внимание на все новые детали — портретах на стенах вдруг оказались перерисованы лица. Их пустые, бездушные глаза словно заглядывали в душу смотрящему, а губы были искривлены в улыбке. Скорее всего, за ними могут быть установлены светодиоды, которые активизируются, стоит только пройти мимо них. Достоевский пробрался, вжавшись в стену прямо под картинами. При слабом свете ламп из полутьмы выступили первые ступени каменной лестницы, уходившей вниз. На первый взгляд, всё выглядело весьма безобидно, но Гоголя нельзя недооценивать. Но то, что он не раскрыл все карты сразу, давало Достоевскому теперь чувство исследовательского интереса, словно он сейчас гуляет не по дому с ловушками, а по мрачным закоулкам чужого сознания. Взгляд Фёдора сам упал на глиняный горшок с иссохшим растением, висевшим на стене. Там что-то лежало и отсвечивало в теплом свете холодным металлом. Взвесив возможную опасность, он решился потянуться за вещицей и без каких-либо препятствий достал шестизарядный кольт-питон с полной обоймой. В предстоящем подвохе Достоевский был всецело уверен. Но зачем ему оружие, когда он может использовать свою способность? Какая нелепость. Остается надеяться, что это не было намеком на то, что ему кольт для самого себя пригодится. Внезапно, Фёдор с первого этажа услышал отчетливый, громкий лай, раздающийся эхом, а затем грохот бегущих по паркету лап. По звукам можно было определить, что там находилась целая свора диких агрессивных собак.***
— Собаки! Ты серьезно? — прошипел ему Сигма, в его глазах всё еще горел недобрый огонек, — Если его ранят, что нам потом делать? Он слишком опасен, чтобы играть с ним. Прикончит потом нас за эту выходку. Гоголь лишь посмеялся от его слов. — Чудно! Ты считаешь что какие-то дворняги способны навредить Фёдору Достоевскому. Ты сам был в аналогичной ситуации, но люди куда хуже собак! — Я бы умер, если бы ты тогда не заявился, — напомнил ему Сигма, а затем задумался и спросил, — что ты хочешь ему этим сказать? — Пора брать всё в свои руки.***
Тяжело выдохнув, Фёдор зажал курок. Его глаза были холодны и полны решимости прибить каждую псину, которая посмеет ему перейти дорогу. Пять собак, шесть патронов. И «Преступление и наказание». Свора стала напирать. Хотя в темноте позднего зимнего вечера ни зги не было видно, он высчитал удачный момент и выстрелил, попав одному из животных прямо в лоб. Вот так. Быстро и изящно. Он не был уверен, есть ли у зверей душа, но идеалов своих придерживался. В России Достоевский не подлежал призыву по физическому состоянию, но было время, когда они с отцом целые дни проводили на охоте, где он больше занимался расчётом траекторий снарядов стрелковых орудий, чем желал принести домой заветный трофей. Хладнокровно прикончив остальных, он задумчиво прокрутил в руках кольт. Осталась одна пуля. Он даже знает в, чье прогнившее сердце ее вручить, но это было бы совсем жалкой попыткой убийства. Спустившись по лестнице, он перешагнул через трупы животных и остановился у стены. Заветный первый этаж. Прекрасно. Что же ожидает его дальше? Выход из дома находился буквально в десяти метрах, но взгляд его, полный уверенности, был обращен на дверь слева, ведущую в подвал. «Не тут ли ты прячешься?» Внезапно всему этажу прошелся ужасающий грохот. В ушах его зазвенело, голова пошла кругом, мир перед глазами чернел. Всё это сопровождалась оглушительными взрывами из под пола и ураганным огнём, жадно поглощающим древесную мебель. Порох взмыл в воздух. Последний шанс ко спасению был отрезан. Фёдор двинулся с места и за пару мгновений добрался до двери, ведущей в подземное помещение. Повернул ручку и замер. Достоевский подозрительно прищурившись, просто уставился на желтый свет от искрящийся от дыре в пространстве. Задумался. Он уже знал, что за этим последует, но принял решение позволить Гоголю закончить свою игру и смиренно зашел в портал. Сгореть заживо сейчас не лучшая перспектива.***
— Да! Да! Да! У нас гости, — взволнованно воскликнул Николай с восторгом смотря на хмурящегося Фёдора, намертво прикованного к стулу, — снова добро пожаловать на второй выпуск шоу Гоголя, дорогой друг! — Совсем ты у нас заскучал, могу заметить, — совершенно спокойным тоном проговорил Достоевский, выжидающе смотря на коллегу. К великому разочарованию, Николаю показалось, что сегодняшние испытания не вызвали у Достоевского никаких эмоций и смотрел тот на всё это, как на свой обычный день. Как же Гоголь не любит такую неблагодарную публику! — Я бы согласился, но нет... Не в этом дело! — Как ты избавился от моих подчиненных? — в лоб спросил его Достоевский. У него были были догадки, но хотелось знать точный ответ. Потом его взгляд сам нашел Сигму и всё ему стало предельно понятно, — да у вас тут настоящий рассадник грязных заговорщиков. В чем состоит цель, не поделишься? — Вопросы задает тут ведущий, а не гости! — пригрозил ему пальцем Гоголь, а затем театрально развернулся, раскинув руки и провозгласил, — Внимание, викторина! — Викторина? — переспросил Достоевский, его уголки губ дрогнули в самодовольной усмешке. Это был провал! На какие такие вопросы, он не может знать ответы по мнению Николая? Фёдор был хорош в загадках. Пока есть загадки, умный человек будет их разгадывать, — это интересный процесс. Но когда всё ясно, становится скучно и приходится разделять участь с невеждами. — Именно, викторина! И сегодня... — теперь приятно дружелюбное лицо Николая превратилось в хищную ухмылку, — ты поставишь ва-банк свою жизнь! Краем глаза Достоевский заметил, как в тридцати сантиметрах от его виска был наставлен револьвер, высунувшийся из разрыва пространства. — Что ты можешь сказать об этом револьвере? — Напоминает модель Кольт-клевер. Весьма редкая. — Нет же! — неугомонно прыснул тот, — Самое главное то в нем что? — Он четырехразрядный, — равнодушно ответил ему тот, а затем иронично добавил, — я уже победил? — Нет, мы даже не начали! — обиженно фыркнул Гоголь, а затем снова заулыбался, явно наслаждаясь каждым моментом, — ита-а-ак! Правила игры: одна пуля, — демонстративно поднял он указательный палец, — четыре попытки, четыре вопроса, — после этой фразы Николай раскрутил барабан револьвера. Достоевский по инерции стал рассчитывать вероятность своей смерти, если он совершит хоть одну ошибку. Но такого не будет. Чем меньше в револьвере отверстий для пуль, тем опаснее игра. — Что, по твоему мнению, мне больше нравится в Русской рулетке больше всего? — Когда гормон адреналин струится по твоей кровеносной системе, вызывая стресс? — без особой серьезности ответил ему тот. — Нет! Умереть можно с первого раза! — рассмеялся тот, волнительно вкушая каждый момент, как самое сладкое блюдо. Почему-то у Достоевского это вызвало невольную усмешку. Такая улыбка вполне может заменить единственный патрон в барабане револьвера, когда двое, в качестве смертельного развлечения, выбирают русскую рулетку. — Ита-а-ак... Шоу Гоголя начинается! — принимая театральную позу заявил он, опуская шляпу. По неясной ему причине Достоевский невольно вовлекся и зарядился искренним интересом. — Внимание! Пе-е-рвый вопрос... — на выдохе протянул Николай, — Растворяюсь в толпе я. Но ее частью не стану. Прилежным буду я, пока скрывать правду не перестану. Кто я? Это что? Какая-то психологическая загадка? С другой стороны, Достоевскому весьма понравилась рифмованная формулировка. Это было что-то новое, но сложным для него тоже не являлось. — Легко, — отмахнулся тот, — ответ - Мятежник. Треск барабана над ухом, заставил того невольно дернуться. Фёдор с непониманием, в кубе с удивлением, вытаращился на Гоголя. Лицо Сигмы, подозрительно молчаливо сидящего в кресле в углу зала, сейчас было еще более карикатурно. — Неверно. Правильный ответ будет - личность! — улыбка немного сползла с его лица, словно он разочарован. Эти загадки не могут быть настолько сложными! Ответ же на поверхности. — Что? — нервно усмехнулся Достоевский, уже готовый аргументировать свою позицию, — Мой ответ по смыслу тоже подходит. — А ты должен давать именно тот ответ, который я жду от тебя услышать, — вдруг уязвлённо заявил ему Николай, — думаешь, что всё будет настолько легко? Осталось три попытки. — Хорошо, продолжай. Желание правильно разгадать следующую загадку сделалось настолько острым, что резало изнутри хуже, чем лезвие ножа. — Внимание! Второй вопрос, — объявил Николай, вдруг смягчившись, — Могу быть кошмаром, могу быть спасеньем. В холодных сердцах ищу вдохновенья. Что я? Теперь Достоевский решил отвечать не сразу, а основательно подумать. В голове сразу пронеслось множество вариантов решения, но какое конкретно сейчас является истинным? Здесь явно должна быть определенная странная логика... Фёдор уже перебирал все произошедшие с ним за сегодня испытания и найти в них ответ. Николай никогда не оставляет свои загадки неразгаданными. Следовательно... истина где-то лежала на поверхности и просила обратить на нее внимание. — Смерть. Щёлчок револьвера дал знать, что Достоевский опять оказался не прав. — Ита-а-ак! Верным ответом на второй вопрос является - Суд, — воскликнул Николай, а затем заглянул в глаза Фёдору и покрутил пальцем у своего виска, — думай, думай. Неужели Гоголь хочет, чтобы Фёдор начал думать, как он? Окружающий мир слишком часто подтверждает странное правило: чем давать вещам определенную оценку, лучше научиться воспринимать их под разными углами – и приблизишься к истинному пониманию этих вещей. — Дальше. — Ты точно готов? — с сомнениями переспросил его Гоголь. — Да. Теперь точно, — без тени сомнения отозвался Фёдор, в его глазах загорелся игривый огонек. — Вопрос третий! Будут резать меня. Но воля крепка. Судьба врагов моих будет тяжка. Кто я? — Мученик. Над ухом послышалось, как опускается курок. Фёдор уже напряженно поморщился, готовый принять любой исход, но... ничего не произошло. Абсолютная тишина. — Мне нравится ход ваших мыслей, товарищ Достоевский, — Николай лучезарно ему заулыбался. Кажется, он был даже больше этому рад, чем Фёдор, который едва удержал себя от глупого победного смешка. Достоевский расслабился, всё еще немного чувствуя нелепую дрожь в руках. Этот день ему точно многим запомнится. Мозг – вместилище души, машина разума; если изучать его, можно разгадать загадки познания, восприятия и мотивации. — Я чувствую тебя. Я мысли твои слышу. С тобой с первого дня и здесь, пока ты дышишь. Что я? — Отражение. — Ты прав! — Это было хорошо сказано, — заметил Достоевский. Такое красивое и многозначительное окончание викторины дало ему некоторую пищу для дальнейших размышлений. На самом деле, они не были такими разными. Сегодня он понял, что может постигать другие грани мышления, ранее ему недоступные. Это был действительно полезный опыт. Самое странное, что именно такой неоднозначный персонаж, как Николай Гоголь, помог ему придти к этому заключению. — И-и-и.... на этом наша викторина подходит к концу! Спасибо за участие, — он с уважением пожал руку Фёдору, затем подозвал к себе Сигму, который, казалось, еще не до конца отошел от шока. Оковы его более не связывали, поэтому Достоевский неспешно поднялся со стула и обнаружил, как на самом деле замерз. Будучи полностью мокрым, он четверть часа сидел в холодном подвале. — Что это только что было? — напряженно обратился к Гоголю Сигма. — Шоу! — Нет, я про шум... кажется, с улицы. — Да кому нужна эта Богом забытая глушь? — удивленно вскинул брови Николай. — Похоже, это автомобиль. Наверное, агентство, — моментально догадался Достоевский, — подозрительный взрыв в заброшенном доме окрестностей Йокогамы не может долго оставаться незамеченным... особенно, когда мы в розыске. — Тогда мы уходим! — объявил, разворачивая плащ Гоголь, — Спасибо за хорошую игру, товарищ Достоевский. — Прости, что? — тот с открым смятением вытаращился на Николая, который уже растворился в воздухе вместе с Сигмой. — Черт бы тебя побрал, клоун, — раздосадованно процедил сквозь зубы Фёдор, оставшись совсем один в пустом сыром подвале, с догорающими наверху остатками здания. Что теперь делать? Одному против опытных сыщиков, которые будут тщательно осматривать каждый камешек в этом доме, ему не устоять. Улик присутствия здесь Достоевского было достаточно много. Вокруг снег и следы его будут заметны, если он будет намерен попытаться уйти и укрыться в другом месте. Почему Гоголь решил оставить его на произвол именно сейчас, в такой практически безвыходной ситуации? Стоило того ожидать, но терпкое, как болото, разочарование заполнило душу его. Достоевский глубоко вздохнул, отбрасывая негативные мысли, попытавшись сконцентрироваться только на своем спасении. Ресурсов на то было крайне мало, но он постарается выйти из этой ситуации победителем.***