reGeneration

***

8 декабря | 22:56 Свет с падал в подвал косыми, мутными полосами, в комнате было сыро, глухо и мертво. Жизнь билась где-то там наверху, а сюда залетали от неё только глухие, неопределённые звуки, падавшие вместе с пылью в яму бесцветными хлопьями. Подрагивая от холода, Достоевский быстрым взглядом осматривал подвальное помещение, наровясь найти в этих каменных стенах что-то полезное для своего спасения. Буквально минуту назад к разрушенному, догорающему красным пламенем пристанищу «Крыс Мертвого Дома» подъехал автомобиль с первоклассными эсперами, состоящими в организации, носящей название «Вооруженное Детективное Агентство». Их приоритетной целью, на данный момент, являлось: собрать необходимое количество улик и выйти на членов «Смерти Небожителей» или «Крыс Мертвого Дома». Первостепенную важность носила задача обезвредить или уничтожить представителей террористических кампаний. Ранее Фёдору Достоевскому удавалось долго водить их за нос и не оставлять за собой никаких следов, но с тех пор, как некий человек под именем Дадзай Осаму начал принимать активно участие в расследовании, всё пошло ровным счётом наоборот, далеко не в пользу Достоевского. Стоило вспомнить, после инцидента в изоляторе Фёдору чудом удалось избежать своей смерти и закончить состязание практически невредимым. Неизвестно, что можно было сказать о его оппоненте. Но исход не может быть настолько простым. Достоевский догадывался, что Осаму обязательно выйдет сухим из воды, даже будучи лишенным противоядия, а после непродолжительного затишья, вновь начнет охоту. Что-то подсказывало Фёдору, что тот уже стоял здесь, всего в тридцати метрах над ним. И приехал он явно не один, что еще больше усложняло ситуацию. Пред ним представала большая, продолговатая, тёмная комната со сводчатым потолком. Прямо у двери — несколько старых, захламленных шкафов и множество коробок, набитых тротилом, минами, неиспользованной взрывчаткой и прочими механизмами из которых можно было бы собрать взрывное устройство. Похоже, Гоголь не собирался оставлять его безоружным, а как раз наоборот. Подняв с пола какой-то пыльный мешок, Достоевский набил его всем ему необходимым и метнулся к «центру управления». Остается надеяться, что в доме сгорела еще не вся проводка. К счастью, компьютер включился и тот мог вывести на один из мониторов камеры наружного и внутреннего наблюдения. Агенты, в составе четырех человек, находились на крыльце дома и о чем-то активно дискутировали. Похоже, полыхающий огонь заставил их притормозить и у Фёдора появилось еще несколько свободных минут на свое спасение. В пару кликов он запустил консоль, путем недолгих манипуляций смог добраться до перечня ранее составленных программных скриптов. Всё было довольно элементарно, поэтому Достоевскому не потребовалось много времени освоиться в управлении этим домом. Он поднял голову и быстрым взглядом оценил покрытый трещинами потолок в подвальном помещении и пришел к выводу, что дальнейшие взрывы более чем пять сотен грамм в тротиловом эквиваленте приведут к полному его уничтожению. Обычная ручная боевая граната, в среднем содержит три сотни грамм тратила, следовательно — использовать взрывчатку, в данной ситуации, слишком рискованно и бесполезно для него же самого. — «Теперь будет интереснее», — самодовольно подумал Достоевский, подключив к базе данных устройств одну интересную и сокрытую деталь этого убежища: важный дистанционно-управляемый объект. Данное устройство не имело отношение к взрывным, стрелковым или каким-либо другим, намеченным на активное поражение определенных целей, коими напичкал этот дом Николай. Это был своеобразный элемент неожиданности на крайний случай. Было очевидно, что Гоголь всё это знал, поэтому оставил его здесь, решать проблемы своим собственным интеллектуальным путем, не создавая при этом на пути лишних препятствий. Интересно, это отверженность или проявление истинного уважения? Было глупо думать о том, что Николай собирался по-настоящему от него избавиться. Наверняка, правда была тут лишь в том, что Гоголь надумывает продвинуть ему какую-то свою уникальную авантюру, на которую Фёдор, по его мнению, точно бы не согласился. В этом была и своя доля истины: если риск не оправдывает ожиданий — то грош цена всем приложенным на это усилиям. Отдать жизнь — это одно, а поступить необдуманно и напрасно лишиться жизни — бессмысленно и нелепо. — «Но порой, стоит пойти на любой риск, так можно увидеть сокрытую от глаз истину», — Достоевский ввел в консоль необходимый сценарий: стены монотонно задрожали, а позади него, с неприятным, скрежетом отодвинулась книжная полка, приглашая войти во мрак неизведанного подземного хода, — «посмотрим, насколько оперативны ваши намерения меня найти», — Достоевский быстрым шагом бросился в туннель, оттягивая чеку гранаты, а затем швырнул ее к компьютерному столу. Книжная полка вновь скрипнула и захлопнулась за его спиной, а сам он оказался в объятиях мрака. Холодный воздух шёл из лестничного пролёта, ведущего ниже, в ещё более глубокое подземелье. Доставая из мешка керосиновую лампу, Достоевский поджег ее и осветил себе путь. Здесь настолько холодно и сыро, что через несколько минут кончики волос его покрылись инеем и стали похожи на померзшие ледяные сосульки. В горле неприятно запершило. Он чихнул, с негодованием понимая, что здоровым домой точно не вернется; придется целую неделю, если не больше, мучаться от температуры и при этом пытаться продолжать компетентно работать. Какая ирония — собственная физическая дефектность приносит ему куда больше неприятностей, чем люди, которые так долго предпринимают безрезультатные попытки его убить. Пламя керосиновой лампы раскачивалось на ветру, заливая мигающим светом подземное помещение. Торчащие камни сверкали, переливались, походя на ночные лучистые звёзды. Идти оставалось совсем немного, и вот, видит он, как сумерки начинают сгущаться и полосатый свет луны из-под закрытых створок дальней двери дружелюбно приветствует его. В руке сверкнула связка ключей. Достоевский осторожно приоткрыл дверь и вышел за нее. Сильный ветер играл с его темными волосами, покусывая щеки. Под горами прятался припорошенный снегом лес, где-то вдали, прямо внутри него, стояли небольшие японские дачные домики. — У тебя выдался нелегкий день, как я могу заметить, — спокойный, с нотками веселья, голос послышался в паре метрах от него. Дадзай Осаму сдержал смешок, рассматривая своего старого доброго знакомого по изолятору. Похоже, сегодня того изрядно потрепали, — неужели в «Смерти Небожителей» начался разлад интересов? — Слухи уже поползли, не так ли? — натягивая улыбку, риторически ответил ему Достоевский. Пытаться солгать не имело никакого смысла, Осаму это заметит и продолжит думать, как он думает. — Увы, — устало потянувшись, согласился с ним Дадзай. Судя по всему, он не собирался спешить что-то предпринимать, словно ситуация уже была под полным его контролем, — твой хороший друг опять пытается убить тебя? Я бы на твоем месте серьезно задумался. — Отчасти ты прав. Но он не пытался убить меня. — Но что-то определенно пошло не так, как задумывалось, — отметил Осаму, пожимая плечами, — например, ты теперь задержан. — Вынужден с тобою не согласиться, — уклончиво сказал Достоевский, подозрительно улыбнувшись, а затем добавил, — есть одна деталь, которая меня всё еще интересует. — И что же? Хочешь спросить, как я остался в живых? — Именно, — задумчиво отвел взгляд Фёдор, — насколько я знаю, противоядия больше не существует. И ты бы умер куда быстрее, чем успел на это повлиять. — А ты внимательно смотрел, Достоевский? Прежде, чем отвечать на этот вопрос он перебрал все воспоминания с того дня, но нашел в них абсолютно никакого подвоха. В чем же состояла истинная суть вещей? Порой бывает так, что подлинный ответ укрывается далеко не в словах, а в том, что на самом деле так и не было сказано. — О чем ты? — Насколько трудно найти в тёмной комнате чёрную кошку, если её там нет? Дадзай многозначительно ему улыбнулся, ожидая, когда собеседник придет к правильному ответу. — Хочешь сказать, что это была лишь иллюзия? — Именно так. — Очень предусмотрительно. Тебе не угрожала никакая смерть, — подытожил Достоевский, придя к осознанию, насколько ловко и изящно его оставили в дураках. Из них двоих только он мог умереть, если бы пришел к поражению. Теперь мнимая победа в шахматах ему не казалась такой сладкой, а ровным счётом наоборот - мерзкой и безрадостной. — К сожалению, смерть мне еще долго не будет угрожать. Ты ведь ничего не задумал? — иронично спросил его Дадзай, явно не доверяя собственным мыслям, о том, что у Достоевского не остается никакого запасного плана. — Нет. Абсолютно ничего. — Прямо совсем ничего? Давай это проверим, — стоило ему только двинуться к Фёдору, тот успел отшатнулся в сторону, а затем попятился и зажал кнопку на дистанционном переключателе. Снег, смешанный с землей взмыл воздух, оглушая противника, который едва уклонился от огненного потока, с громким грохотом разрывавшего воздух прямо под ним. А затем последовало еще несколько взрывов, вынуждая Дадзая отступить на достаточное расстояние. — Что, решил заминировать поле? — Настоятельно не рекомендую приближаться, — холодно ответил Достоевский, уже не желая тратить свое время на пустую болтовню. Он узнал то, что хотел - агентство располагает информацией о настоящем положении вещей в «Смерти Небожителей». И невозможно было не отметить тот факт, что Дадзай просто оттягивает время, в ожидании прибытия на место остальных участников расследования. — Думаешь, мины меня остановят? — Нет, но оторванные конечности никому еще не подсобляли. Внезапно Достоевский услышал шаги и напрягся. Краем глаза заметил он, быстрой походкой приближающегося к ним Деппо Куникиду, за которым тянулись Кенджи Миядзава и Ацуши Накаджима. — Что здесь, черт возьми, произошло? Почему ты еще не арестовал его? — Куникида с откровенным раздражением обратился к Дадзаю. — Я как раз самом разгаре этого процесса! — глупо улыбнулся Осаму, почесывая затылок. — Это я вижу. — Да тут под землей куча взрывчатки! — заявил Кенджи, с интересом поглядывая на несколько кратеров, распластавшихся по припорошенной сырой землей поляне. — Достоевский, даже не думай сопротивляться. Ты задержан! — резким движением, Куникида вытащил пистолет из кобуры и жестом руки призвал всех сотрудников, встать и приготовиться, — если надумаешь уйти, я прострелю тебе обе ноги. Застыв на месте, в некотором аффекте, Фёдор растерянно принялся обдумывать, что ему делать дальше. И пришел к выводу… вариантов пути к отступлению у него нет. Что-то душное, тяжёлое навалилось ему на грудь, налило свинцом голову, затуманило глаза. Было сложно даже что-то сказать, когда в мыслях абсолютная пустота. — Просто послушай, что тебе говорят, — обратился к нему Дадзай, по его виду можно было понять, что он всецело видит, насколько жалкое и безвыходное сейчас положение у его оппонента. — Проходи сюда. И без резких движений, — подозвал его к себе Куникида, призывая сесть в автомобиль. После недолгой паузы, Достоевский подумал и решил, что будет более рационально уступить и не быть пристреленным. Остается надеяться, что в дальнейшем он найдет варианты выпутаться из невыгодной ситуации. Тело обивало неприятную дрожь, последовавшую либо от дикого холода, либо от всепоглощающего чувства безнадежности.

***

Внезапно, почувствовал он, как его поглотила нежданная невесомость и он словно провалился с головой под снег, а затем вывалился из земли и упал наземь в туннель подземелья, которое недавно покинул. Вокруг была лишь непроглядная тьма, но Достоевский уже догадался, что ныне произошло. — Ита-а-ак, я передумал, — послышался знакомый голос у него над ухом. Фёдор был рад его слышать, как никогда прежде. — По… — не успел Достоевский начать фразу, как его грубо схватили под ребра и они за пару молниеносных перемещений в пространстве, оказались уже на чердаке какого-то дома, расположенного по соседству от сгоревших обломков бывшего пристанища «Крыс Мертвого Дома». — Не в моих интересах, чтобы тебя поймали эти унылые детективчики, — тихо сказал ему Гоголь, рывками перенося их еще на несколько домов вперед. — Это несказанно радует, — скупо и в своей привычной хладнокровной манере ответил ему Достоевский, всё еще пытавшийся поверить в реальность происходящего. Решить спасти кого-то — совершенно не отличительная черта Николая Васильевича. Таким образом, они незаметно проскочили до начала мегаполиса Йокогамы. Там, где располагался один из самых спокойных и безопасных районов города, находилась квартира, которую Достоевский раньше не видел. Первое, что он ощутил, когда оказался в помещении, так это как его намертво заледеневшие пальцы неприятно покалывало от резкой смены температурных условий. Гостиная, пол которой был покрыт мягким персидским ковром, была вся убрана во вкусе кантри. Тахты, табуреты, пуфы, низенькие столики, разбросанные по всей большой комнате в живописном беспорядке, скрадывали ее величину и придавали ей вид укромного, обжитого уголка. На полках были расставлены всякие безделушки и сувениры, большая часть которых была завезена с различных стран СНГ… и Италии? Деревянные стены были завешены картинами мастеров, большею частью странного жанра. Маленькое пианино с инкрустациями довершало убранство этой комнаты, если не считать ламп и множества бронзы помещавшихся на двух резных, черного дерева, этажерках. Затем взгляд упал на лакированный обеденный стол, который занимал узорчатый чайный сервиз, вокруг которого были расставлено множество видов сладостей. За ним, на деревянном стульчике восседал расслабленный Сигма, некогда мирно попивавший чай, но, теперь, уже с искренним удивлением смотревший на новоприбывшего гостя. — Добро пожаловать в мой дом, дорогой гость! — в артистичной манере воскликнул Гоголь, отпуская товарища. Теперь вопросов стало куда больше, чем ответов. Сигма хотел было что-то было сказать или возразить, но передумал это делать в присутствии Достоевского. — Как давно ты здесь живешь? — прагматично спросил его Фёдор. Прежде они договаривались придерживаться плана повышенной осторожности, но стоило ожидать, что Николай не станет изменять своим привычкам, в угоду какого-то там «целесообразного» мнения. — Рад что ты спросил, — по струнке вытянувшись, признался тот, — ровно с тех пор, как переехал в Йокогаму! Ответ Гоголя вызвал у него некоторое недоумение. Как такой громкий и взбалмошный сосед умудряется так долго оставаться незамеченным для городских нормисов? Если идти дальше по этой же логике то… тот должен был менять свое место жительства каждый божий день. Но Николай всегда являлся ходячим олицетворением того, чего не ожидалось, поэтому истина оказалась перевернута ровным счётом наоборот. — И это место еще ни разу не нашли. — Совершенно верно! — Гоголь действительно очень гордился этим фактом и был несказанно рад произнести это вслух, — В простой путь посылают только слабаков! С первого взгляда показалось ему, что находиться здесь всё еще достаточно безопасно. — Хорошо, — согласился с ним Достоевский, не двинувшись с места. По неясной причине ему было действительно некомфортно быть в чужом доме, поскольку он предпочитал гостям уединение в своей темной уютной комнате. Но выходить одному на улицу, в данный момент, было не лучшей затеей… Просить Николая об услуге тоже очень абсурдно — тогда он будет знать где укрывается Фёдор, заявляться к нему и привлекать ненужное внимание. Пришлось смириться: Достоевский просто переживет этот отвратительный день здесь и уйдет. — Что же ты стоишь? Проходи-проходи, дружище! — по-хозяйски доброжелательно обратился к нему Гоголь, жестом приглашая пройти из прихожей в гостиную, — у нас тут скромная чайная вечеринка! Не сдержавшись, Фёдор чихнул, словно подтверждая его слова. — Ах да! Могу ли я предложить своему гостю сухую одежду? — Да, вполне, — слишком легко согласился Достоевский. Единственное, что ему сейчас так страстно хотелось, так это, наконец, согреться и уснуть. Он чувствовал, как едва стоит от усталости, но внешне не подавал никаких признаков. Сильные люди не любят свидетелей своей слабости.

***

Приведя себя в порядок и облачившись в вязаный, немного растянутый свитер на несколько размеров больше его собственного, вышел он обратно в гостиную. Сухая одежда теперь приятно убаюкивала теплом его замерзшее тело. Сидели за столом Гоголь и Сигма, о чем-то оживленно, но при этом тихо, спорили, пока к ним не зашел Достоевский. Николай отвлекся от собеседника, обвел Фёдора оценивающим взглядом, а затем заявил: — А вот и ты! Проходи к нам, у нас тут ароматный чай с гвоздикой. Достоевский уже не помнил, когда последний раз собирался, вот так, с кем-то без объективной на то причины. Одна из самых невосполнимых потерь — потеря времени. Он давно привык жить по следующему принципу: если в комнате не поднимаются важные вопросы или не происходит активная умственная деятельность — то грош цена такому собранию. Но сегодня ему выбирать не приходилось. Это становилось похоже на ночевку с людьми, которые легко могут вонзить нож в спину. Чем больше доверяешь, тем больший у других соблазн тебя предать. Благо Фёдора утешала мысль о том, что он, нынче, больше выгоден живым. Да и «негаданное спасение» Николаем Васильевичем являлось лишь хитросплетенной уловкой, чтобы набиться в доверие к нему и использовать. Но такого никогда не произойдет. «Подарить свое доверие — это как подарить нож. Человек либо тебя защитит, либо уничтожит» Но Достоевский уже очень давно пришел к выводу, что лучше всегда оставаться настороже. Порой это доходило до настоящей паранойи, которая вынуждала его тратить еще больше сил, чтобы выдумывать дополнительные планы на любой случай. Помотав головой, отбрасывая ненужные мысли, Фёдор решился сесть за стол к ним. Тем временем Гоголь, рассказывая всякие глупости, уже гостеприимно наливал ему в чашку дымящийся ароматный чай из керамического чайника. Всё произошедшее сегодня казалось Достоевскому настолько заурядным, неестественным и странным, что в какой-то момент почудилось ему, что в непрекращающемся сне находится он. Сначала русская рулетка, затем побег, а теперь домашнее застолье с грязными заговорщиками, под повестку дня. Недоверчиво Фёдор опустил глаза на чашку и мысленно начал рассуждать о наличии там убийственной дозы яда. — Думаешь, я его отравил? — громкий, но немного обиженный смешок подал Николай, обратив внимание на то, как Достоевский просто молча сидел над чашкой с чаем и не спешил пить. — Нет, — кратко ответил ему Фёдор, всё еще терзаясь некоторыми сомнениями в честности своего ответа. — Да не буду я своих дорогих гостей травить! Это невежливо, — Гоголь показательно наполнил свою чашку горячим напитком, затем одним глотком полностью ее же и опустошил. — Стоило проверить, — констатировал Достоевский, поднося к губам чай, а в голове его заиграло множество других вопросов; беседы, которые он бы хотел провести. Сигма поглядывал сначала на Фёдора, а затем на Николая, всё еще продолжая подозрительно молчать. Похоже, присутствие Достоевского, который еще недавно хотел хладнокровно избавиться от него, как более ненужной детали своего гениального плана, вызывало у него дикий дискомфорт. — Ита-а-к! Насколько я знаю, у тебя остались ко мне некоторые вопросы. Ты можешь задать мне их сегодня… если захочешь, — теперь Гоголь искал повод с ним поговорить. Недолго думая, Достоевский пришел к выводу, что полностью солидарен с таким предложением. — Ты использовал Сигму, чтобы выяснить у моих подчиненных назначенное место собрания, не так ли? — переходя на русский, обратился к нему Достоевский, похоже, он намеревался провести дальнейшую беседу лично. Сигма довольно плохо понимал этот язык, разве что различал некоторые слова. Ранее он не видел особой надобности в его использовании, при общении с некоторыми членами «Смерти Небожителей». — Ты не прав! — развел руками Гоголь, а затем хитро добавил, — Тут есть еще одна деталь. Ты знаешь, какая? — Шифр, — моментально догадался Достоевский, — ты использовал Сигму, чтобы выяснить мой шифр. — Верно… — закивал ему Николай, а затем нетерпеливо протянул, — …и-ии-ии? — Ты составил крысам свое приглашение. Отчего, они собрались в другом месте, — спокойно подытожил Фёдор, складывая руки, а затем криво улыбнулся, — хитро. Получить какую-то похвалу от Достоевского было в диковинку. — Я благодарен, дружище! — Ты спас меня не просто так. Хочешь, чтобы я согласился участвовать в твоей глупой авантюре, Николай? — лиловые глаза Фёдора блеснули недобрым огоньком, — Такого не будет. — «О чем эти двое ненормальных говорят?» — пронеслось в голове у Сигмы, который все это время пытался осилить суть их беседы. — Вот еще! — широко улыбаясь, прыснул Гоголь, умело скрывая свою досаду. Похоже, этот элемент неожиданности оказался для Фёдора слишком очевидным, — Я тебя вытащил, чтобы ты не нашел способ мне навредить, в отместку, за то что я тебя оставил! Это чем-то отдаленно напоминало правду, но недостаточно. — Почему-то ранее ты совсем не беспокоился о своей безопасности, — опуская глаза, парировал Достоевский, опустошая чашку с чаем. — Тоже верно! Но ты не знаешь, что я намерен делать дальше, — заявил ему Гоголь, поднимая чайник, а затем подливая новую порцию горячего напитка своему собеседнику. — Поделиться не хочешь? — Никак нет! Ты сам скоро всё узнаешь. Достоевский был готов частично признать, что Гоголь действительно мог спасти его по им же названной причине, но один довод совсем не исключал другой. Тот определенно намеревается поставить Фёдора в очень неудобное двойственное положение. — Хочешь заставить меня выбирать сторону? — мертвецки холодно спросил его Достоевский, далеко не ликовавший надвигающейся перспективе быть игрушкой в чьей-то хитросплетенной игре, — Ты точно уверен, что это не обернется против тебя? — Как ты знаешь, мой дорогой друг… Существует два рычага управления людьми: первый — это личная выгода, а второй — это деньги! — открыто и самоуверенно заявил ему Гоголь, оперевшись руками о стол, заглядывая прямо в глаза своему собеседнику, — Как думаешь, какой я использую? — Думаешь, я буду сотрудничать с тобой ради выгоды? — вдруг усмехнулся Достоевский. Выгода — это хорошо, но недостаточно, чтобы быть на всё согласным. — Именно так! Ты просто не сможешь отказаться от моего дальнейшего предложения, — с нотками интриги отвечал ему Николай. — Теперь попробуй меня не разочаровать, — парировал Фёдор, выдерживая тяжелый взгляд Гоголя. Атмосфера накалилась настолько, что Сигма невольно поежился, в напряжении следя за интригами этих двух чудовищ. — Ты не голоден? — вдруг сменил тему Гоголь, словно вспомнил, что он должен быть гостеприимным хозяином. — Поесть не откажусь. Что предлагаешь? — спокойно отозвался Достоевский. Он ничего не ел с самого утра и слишком много энергии потратил на сегодняшние испытания. — Хм… — задумавшись почесал подбородок Гоголь, вспоминая превеликое множество еды в доме, — ита-а-ак, у меня есть паста аль денте и карбонара, солянка, галушки, кулебяка и пирожки с яйцом, сыром. Но, если тебе ничего не понравится, то я могу тебе что-то другое приготовить. Но только не слишком сложное, здесь тебе не ресторан! — Ничего мясного нынче нет? — раздосадованно спросил его Фёдор. — А кулебяка у меня с мясом! Тебе определенно понравится. — Хорошо, неси, — похоже перспектива сытно поесть немного задобрила его пресный настрой. — Чудненько! А ты, Сигма-сан, сам не голоден? — обратился вдруг к нему Гоголь, переходя на Японский. — Так вы всё это время еду обсуждали? — немного удивившись, поднял на него глаза длинноволосый молодой человек. — Именно так! — лукаво закивал Николай, но Сигма теперь не верил ни единому слову.

***

Ощутив приятную сытую тяжесть в животе, Достоевский зевнул и опустился на диван в углу комнаты. Тепло разливалось по его телу и он чувствовал, как чувство непреодолимой усталости начало кимарить его разум. Чувствовал он себя сейчас действительно хорошо, каким-то чудом он умудрился не заболеть, после всех пережитых на морозе приключений. Продолжая сидеть, он сложил руки в замок и прикрыл глаза, погружаясь в далекие уголки своего подсознания, раздумывая о свойствах и смыслах различных вещей в этом мире, абстрагировавшись от своих коллег, которые всё еще ужинали за столом. — Он что, спит? — шепнул Сигма Гоголю, с трудом веря своим глазам. Невольно заинтересовавшись, Николай повернулся назад и увиденное вызвало у него только добродушную улыбку. — Похоже, мы его очень утомили, Сигма-сан, — тихо предположил тот, наворачивая на вилку горсть спагетти. — Это верно… Думаешь, он к нам примкнет? — Не знаю, — поедая блюдо, честно пробубнил ему Гоголь, почему-то не желая убеждать собеседника в обратном. Сейчас Сигма заслуживал знать, что происходит, чтобы быть готовым к любому исходу, — когда мы говорили… он не дал мне четкого отказа, но намекнул на то, что выгода для него не приоритет. — Но почему? Разве не в его интересах, чтобы его цели воплотились в жизнь? — Да, это в его интересах, — уверенно прошептал Николай, а затем добавил, — но необдуманные решения не входят в их число. — Зачем он тебе? — вдруг спросил его Сигма, уже будучи осведомленным всем тем, что в ближайшем будущем будет готовить Николай, — Ты сам прекрасно справишься. — Знаю… но только представь насколько мы могли бы быть сильны вместе, — хитрая улыбка расплылась на лице Гоголя, — этому миру точно бы пришел конец, если бы мы с Достоевским пришли к идеальному консенсусу и симбиозу. Сигма попробовал представить, визуализировать то, о чем говорит ему Николай, но у него ничего не получилось. Симбиоз двух столь разных существ. Разве им когда-нибудь суждено вдвоем сработаться во имя общей цели? У Достоевского свой самобытный интеллектуальный путь и он никогда не будет тесно работать с таким непредсказуемым человеком, как Гоголь. Как минимум, для этого нужно настоящее, истинное доверие, а Фёдор никогда не будет полагаться на чье-то плечо в трудную минуту, предпочитая первым воткнуть нож в спину и пройтись по головам, нежели оказаться в ситуации, где ему будет нужно на кого-то положиться. Николай точно такой же. — Разве тебе не важна твоя собственная свобода? — напомнил ему Сигма, — Ты ведь понимаешь, что он будет тебя ограничивать? — Свобода - в выборе. Если мой выбор будет избрать доверительное сотрудничество, то не мне потом быть этому расстроенным, — улыбнувшись, признался Николай, сам сам дивясь тому, как быстро поменялись его приоритеты за эти полтора месяца, — у нас по прежнему будут свои, отличные от друг-друга, независимые пути, но ради одной цели мы придем к соглашению. Всё это время Николай сражался с собой, чтобы не принимать правду, не принимать себя и свои желания, стремления и цели. Совсем недавно ему казалось, что идеальным для него концом будет просто умереть, загоревшись тусклым фитилем в одном из этапов гениального плана Фёдора Михайловича и Оочи Фукучи. Больше такого не будет. Он будет жить, пока звезда его не разгорится таким страшным огнем, что сожжет весь этот ограниченный мир до тла. Кровавую истину содержала темная половина его души, замаскированная под блестящую мишуру легкомысленного клоунского образа. Но была в нем и другая сторона, совсем иная, которую Николай не был готов в себе признавать. Тяжело жить с осознанием того, что он всего лишь человек, который умеет привязываться, чувствовать вину и хочет дарить другим улыбки. Это было так глубоко нелепо, что все остальные бы назвали его жалкой пародией на мерзкого злодея, коим он себя представлял. Душа Достоевского — потемки; черная, как самая непроглядная зимняя ночь. Его мысли — это заснеженный лабиринт, в сугробах которого хранятся обгоревшие кости всего самого доброго и светлого. Именно это и восхищало в нем Николая. — Знаешь, иногда слова, которые ты произносишь… они у меня в голове точно такие же. Но когда это говоришь ты, в них почему-то появляется новый смысл, — признался ему Сигма, медленно отпивая чай. — Ты не так и далек от меня. Твое стремление рискнуть всем, освободиться, чтобы найти себя и свое место в этом мире воистину достойно уважения, — ответил ему Николай, помедлил, а затем добавил, — пускай привлекает тебя скучная жизнь, но что-то общее у нас с тобою есть. Для Сигмы всё было так непривычно странно. Просто сидеть, пить чай и тихо беседовать с Николаем Гоголем за одним столом, когда тот отбрасывает все свои актерские манеры и разговаривает, наконец, как нормальный человек. Некоторое время они вместе посидели, пока Гоголь не решился проверить Достоевского. Он бесшумно подкрался к нему, встал напротив, вытянув корпус вперед. — Федя, ты спишь? — шепнул он. Не удостоив того ответом, Достоевский лишь приоткрыл один глаз, подавая признаки того, что он еще здесь. — Так и знал, что ты притворяешься! — Я занят, не отвлекай меня, — отмахнулся от него Фёдор Михайлович, желая продолжить свой мыслительный процесс. Недолго думая, Николай подсел к нему и заговорил с ним о чем-то таком, что Достоевский успешно смог пропустить мимо ушей, продолжая игнорировать собеседника и пытаться добиться собственного непосредственного уединения, хотя бы в рамках своей головы. Он слишком устал для того, чтобы поддерживать пустые разговоры. — Ты когда-нибудь скучал по Родине, с тех пор как переехал в Японию? — с интересом спросил его Николай. Это был довольно необычный вопрос, просто потому что Гоголь ранее никогда не касался таких личных тем. Кажется, этот простой вопрос нашел свое отражение в душе Достоевского, поэтому тот открыл глаза и наконец посмотрел на своего собеседника. — Намереваешься со мной заговорить по душам? — равнодушно отозвался тот. — Попытка - не пытка, — усмехнулся Гоголь, энергично отклонившись на спинку дивана. Фёдор почувствовал его тепло у себя возле предплечья и с трудом подавил в себе желание демонстративно отсесть. — Что я могу сказать тебе на это, Николай? — холодно посмотрел на него Достоевский, но затем сказал следующее, — Бывают времена, я и о Петербурге вспоминаю. — Жил я там продолжительное время, но про тебя ни разу не слышал, — удивленно отметил Гоголь, — как интересно! — ...Как и я про тебя. — О! Не слышал? — удивленно повторил Николай, он был довольно известен в определенных преступных кругах столичных городов, — Чем же там занимался, друг мой? — Это тебя уже не должно касаться, — отсек Достоевский, не желая быть с ним слишком откровенным. В этот момент, Гоголю очень захотелось поделиться с Фёдором тем, чем он занимался, как был известен, но вовремя заставил себя остановиться, осознавая, что это никак не заинтересует Достоевского, а скорее наоборот. — Как занятно получилось! Мы были так близко, но о друг-друге не знали ровным счётом ничего, пока не переехали в Йокогаму, — рассуждал в слух Николай, — у судьбы нет мотива без причин так сводить посторонних! — Судьба как сводит, так и разводит. Слова Достоевского вызывали у него лишь неоднозначный смешок. — Но всё ровно вкладывает свою долю смысла, — парировал Николай. — Быть может ты и прав, — устало вздохнул Фёдор, прикрывая глаза. Подобные диалоги между ними были в диковинку, но он принципиально не собирался быть откровенным и подпускать к себе Гоголя. Николай, подобно открытой книге, которую нельзя судить по простой обложке; это ловушка. Начнешь читать между строк — а твой внутренний мир уже вывернут наизнанку и ты путаешься в деталях сюжета.

***

10 декабря | 9:34 Наличные члены общества «Таапин-Сама» обязали председателя Оочи Фукучи созвать экстренное общее собрание для обсуждения положения дел, мотивации дальнейшей совместной деятельности и, если к соглашению удастся придти, принятия каких-либо мер для восстановления преступного порядка в городе. Действие в необжитом доме на краю Йокогамы. Достоевский неспешным шагом вошел в просторную комнату, помещавшуюся в глубине дома. На окнах тяжелые занавески, посредине круглый стол, покрытый зеленым сукном, на столе лампа с резным матовым шаром и несколько кипсеков; этажерка с книгами, и в глубине диван. Встретился он взглядом с Фукучи, который уже восседал за столом, сложив руки в замок. Лицо его было полно хладнокровной серьезности перед предстоящим разговором с членами террористической Афганской организации. Прошло, ровным счётом, пять дней с момента предыдущего собрания «Смерти Небожителей». Время утекало, как вода, оставляя за собой обнаженные острые камни. Этими камнями являлись сомнение и отверженность, что мертвым грузом лежали в душах его участников. Твердость в позиции Фёдора Достоевского таяла, как снег весной, с каждым днем, но он не спешил отступаться от незаконченной работы и идти на поводу устремлений Николая Васильевича. Если он и отступится от «Смерти Небожителей», то продолжит идти своим путем и сконцентрируется только на продвижении своей организации. Подавляя зевок, Достоевский посмотрел на часы. До объявления начала собрания оставалось шестнадцать минут, оставалось только дожидаться остальных участников. — Ты что-то знаешь? — с необычной загадочностью обратился к нему Фукучи, не желая произносить свои мысли в слух. — Вы имеете ввиду, знаю ли я что-то про Николая и Сигму? — многозначительно посмотрел на него Достоевский, сразу догадавшись о смысле вопроса. — Именно, — он опустил голову, смотря исподлобья, — мое чутье подсказывает, что они что-то замышляют за моей спиной. В этот момент Достоевский понял, что это был не простой вопрос, а настоящая проверка на его лояльность. Такие опасные вещи не могут долго оставаться незамеченными. Фукучи, должно быть, уже всё знает, но будет задавать вопросы, чтобы проверить его ответы на совпадение. — Я знаю то, что они боле не желают состоять в «Смерти Небожителей», — уверенно сообщил ему Фёдор, выдерживая тяжелый взгляд босса. — Почему же ты мне ничего не сказал? Очередной вопрос с подвохом, благо Достоевский был слишком умен, чтобы отвечать на него неправильно. — Я хотел внедриться к ним, чтобы узнать об складывающихся обстоятельствах подробнее. Привлекать внимание в таком случае будет излишним. Наматывая ус на палец, Фукучи недружественно сощурил глаза, словно не до конца доверяя своему собеседнику. — Что они были намеренны делать? — Насколько я знаю, они желают, чтобы я составил им компанию, — задумчиво отвечал Достоевский, прислонив палец к подбородку, — я пока не дал конкретного ответа, чтобы узнать больше. — Хорошо, — согласился с его ответом Фукучи, а затем задал еще один вопрос, — что ты выяснил? — Ничего конкретного, но я предполагаю, что они хотят использовать меня ради того, чтобы распустить «Смерть Небожителей». Но о дальнейших шагах их, информацией я не располагаю. — Что ты сам думаешь об этом? — Ничего интересного, — пренебрежительно прыснул Фёдор, махнув рукой, — я не собираюсь идти у них на поводу. — Ты ведь не предашь мое доверие, Достоевский? Когда их беспристрастные взгляды встретились, комната словно покрылась инеем, а с потолка попадал мнимый снег. — Нет, я предам ваше доверие, босс, — спокойно и четко отвечал ему Фёдор, при этом сам осознавая, что говорит не цельную правду. И многое утаил. Получается, он для Фукучи создал лишь иллюзию бурной деятельности разоблачения. Камуи лишь кивнул ему и в комнате воцарилось молчание, заполняемое гулом холодных ветров за окном. Достоевский стоял между двух огней и не спешил отвергать ни одну из сторон, потому что каждая из них имела свои интересные особенности. Он продержится в этом положении, стараясь балансировать на краю, как можно дольше. «В шахматах это называется «цугцванг», когда оказывается, что самый полезный ход — никуда не двигаться» — Что вы намереваетесь делать с Николаем и Сигмой? — загадочно спросил того Достоевский. — Этот вопрос требует более основательной подготовки, — фрагментарно проговорил Фукучи, не желая выдавать полный ответ, а затем недоверчиво добавил, — но сейчас мы оба сделает вид, что между нами никаких разговоров не было, не так ли? — Полностью с вами солидарен, — кивнул Фёдор, с уважением относясь к подобной позиции. Меньше всего он сейчас хотел быть вмешанным в этот идеологический конфликт, — лучший способ избежать расставленных сетей - это притвориться, что в них попал. — Когда человек считает, что он олицетворение хитрости - именно тогда он обычно и делает глупости, — многозначительно добавил Фукучи, обводя взглядом Достоевского. Тот улыбнулся и прикрыл глаза, уже не надеясь на то, что это не было прямым намеком. К счастью Достоевского, он по коридору услышал шаги. Оставаться одному в комнате с Камуи начало быть опасным для его шаткого положения. — Вот это да! Ну и чудное местечко, — радостно заявил Николай, с его плеч и шляпы валился снег, когда он прыжками залетел в комнату. За ним медленной походкой тянулся Сигма. Первым делом подлетел Гоголь к Достоевскому, в приветствии хватая его за руку. — Хорошо тогда поговорили, дружище! — подобно дурачку, громко воскликнул тот, — Надеюсь, что скоро встретимся! Вздрогнув, Фёдор посмотрел на того в некотором аффекте, а затем краем глаза на Фукучи, лицо которого выражало абсолютно всё, что не хотел сейчас видеть Достоевский. «Какая же ты подлая крыса, Николай Васильевич» — И о чем же был ваш диалог? — Фукучи с притворной улыбкой обратился к Николаю. — Я весь вечер рассказывал ему различные рецепты Итальянской пасты! Потрясающий разговор, — засмеялся Гоголь, уклоняясь от истинного ответа, — хотите с вами тоже поделюсь, босс? «Было такое. Как интересно он балансирует между тем, чтобы создавать подозрения и одновременно их развеивать, не создавая прямого конфликта» — Нет, обойдусь пожалуй, — задумчиво ответил ему тот, а затем добавил — я заметил, что ты прекратил создавать шум. — Верно! Я решил, что вы правы и поступил как сказано, — артистично наклонился Гоголь, — кстати, вы знали, что по одной из версий, пасту завез в Италию знаменитый путешественник из Китая в 1292 году? — Теперь буду знать, — без интереса ответил ему Камуи, — но я прошу тебя сегодня быть серьезным. Ты же не будешь создавать нам помехи? — Конечно же нет! Я готов служить и быть полезным, — уверенно воскликнул Николай, снимая с себя шляпу, чтобы почистить ее от снега. — Не сомневаюсь, — хитро улыбнулся Камуи, опустив подбородок на ладонь, — а ты, Сигма, тоже с ними был? Взгляды Достоевского и Гоголя встретились, как два светлых озера, зеркально отражая глубокие сомнения друг-друга. Тяжело выдохнув, уставший Сигма сделал пару шагов вперед. — Да, я тоже там был, — откровенно признался он, — вы хотите спросить что-то еще? — Верно. Там не было совсем ничего интересного, по твоему мнению? — Почему же? Рецепты пасты меня весьма заинтересовали, — спокойно отвечал тот, внутри сгрызая себя от волнения. Гоголь с трудом удержал себя от громкого смешка. — И ты туда же? Неужели разговор был только об этом? — тон Фукучи был истинно дружественным, но это только на первый взгляд. — Так же мы долго обсуждали музыку и сорты чая, — пожал плечами тот, — а дальше... русского я не знаю, остальное не понял. — Вот как, — задумчиво проговорил Фукучи, — может я смогу это проверить? — он немного улыбнулся, намекая на способность Сигмы. — Полагаю, что вы можете, — сдерживая предательскую дрожь в теле, выдавил тот. Внешне он старался из всех сил не показать собственные эмоции, но чувствовал, как все они видят его бездонный страх, уже роясь грязными руками в голове его, и разуме. — Ой, наконец-то! Наши дорогие гости идут, — заявил Гоголь, украдкой заглядывая в окно, явно желая сменить нынешнюю тему разговора, — время пришло! Все сели; воцарилось молчание, пока шум раздавшихся вблизи шагов не прервал тишину. В комнату вошла связка из шести человек, представителей «Таапин-Сама», настоящих ядовитых змей своей страны. Кожа у некоторых из них была загоревшая, облик их украшала национальная одежда, называемая перухан, представляющая собой свободную рубашку и широкие брюки, песочных, белых и черных цветов. А поверх были накинуты утепляющие накидки. Первым в глаза бросился высокий молодой человек, аристократичных черт лица, у него были кошачьи желтые глаза, темные волнистые волосы чуть ниже плеч, а на голове его лежал паколь. С плечей до пола свисал длинный черный шарф. — Приветствую всех, — его голос звучал достаточно звонко, чтобы привлечь к себе внимание всех в этой комнате, но при этом достаточно спокойно, чтобы не создавать неприятное впечатление, — мое имя Баязид Ансари⁽¹⁾, я лидер и представитель организации «Таапин-Сама» и я пришел сюда для того, чтобы обговорить условия нашего соглашения... или не соглашения. У него был заметный акцент, но говорил он складно. Похоже, перед приездом тот потрудился даже выучить Японский. Достоевский знал из некоторых источников лишь то, что способность того называется «Преблагая Весть» и как-то напрямую связана с религиозным учением. — Рад встречи с вами, Ансари-сан, — уважительно пожимал ему руку Оочи Фукучи, приглашая его и всех остальных за стол. *** После некоторых профилактических бесед, присутствующие решили перешли к главной сути встречи: — Насколько я знаю, цель вашей деятельности будет пролегает в уничтожении данной страны и представителей здешней национальности? — спросил Камуи. — Частично, — кивнул Ансари, — я и моя организация носит свои цели разрушения каждой страны, которая на государственном уровне не приняла мусульманское учение и не следует ему; в уничтожении еретиков и губителей нашей культуры, — не без многозначительной улыбки отвечал тот, — вы также входите в их число, но я могу предложить исключение ради достижения общей цели. За столом сидел так же переводчик, который занимался ретрансляцией происходящей беседы для остальных представителей «Таапин-Сама». — Насколько долго продлится ваше исключение? — прямо и с откровенным подозрением посмотрел на того Достоевский, осознавая, насколько серьезны намерения новых гостей. — До тех пор, пока наши цели не будут достигнуты, — его золотистые глаза были холодны и серьезны, — а после... вы сами знаете. — В исламе разрешено убивать только неверных или врагов. Но врагами или неверными, принято называть захватчиков и тех, кто не придерживается Закона Божьего, или тех, кто совершает смертные грехи, — заметил Достоевский, а затем добавил, — вы считаете нас вашими врагами? Похоже данный тезис ненадолго поставил собеседника в тупик. — Нет, лишь сомнительными союзниками, — подумав, Ансари продолжил рассказывать, звучно и немного нараспев, — Аллах не желает спасения всем людям - «Если бы нам было угодно, то мы наставили бы на прямой путь каждого человека». Часть живых существ Бог создал для ада, наделив их свойствами худшими, чем у скотов. Он запечатывает человеческие сердца, чтобы люди не слышали истины. Задача несущего учение - избавить мир от этого мусора и сделать рай на земле. Как ни странно, такая позиция показалось Достоевскому очень интересной, это было похоже на образ того Бога, который он видел сам, но с некоторыми исключениями. — Люди преступны и грешны. Моя цель - дать грешным людям спасение, через их смерть. Любое их страдание объясняется тем, что они не святые и получают по заслугам, даже когда судьба их ужасна. Когда они совершают преступления - я возношу им смертный приговор, такова цена их покаяния. — В чем-то мы с вами похожи, — согласно кивнул Ансари, заметно смягчившись, — Аллах намеренно создал две вещи, которые препятствуют людям исполнять его повеления, одна из них - это эго, а другой - это искушение. — Однако, Бог дал нам силу, чтобы мы могли преодолевать эти испытания и дал нам выбор. — Верно. Продолжая держать молчание, остальные представители «Смерти Небожителей» с интересом наблюдали за непостижимым диалогом этих помешанных верующих, не желая вмешиваться. Похоже, именно в этот момент Достоевский смог привлечь на свою сторону сильного союзника. — Несмотря на некоторые идеологические различия наших религий, я готов принять вас и вашу позицию, Фёдор. Вы глубоко верующий человек. Чувствуя некоторую интригу, Достоевский невольно задумался — значило ли это то, что ему теперь не угрожает смерть? — Но есть одно но... ваша организация, — Ансари махнул рукой и перевел серьезный взгляд на Фукучи, — ваша цель... вы намерены уничтожить каждое государство, не так ли? — Мы называем себя «Смерть Небожителей». Правящие классы не могут оставаться долго без войны. Праздная жизнь им скучна. Они манипулируют людскими умами заставляя проливать кровь за мир во всем мире, — отвечал ему Камуи, — но приходит война, овладевает всеми, захватывает, и общее несчастье связывает всех. Мы уничтожим каждое государство, чтобы покончить с этим. — Кто усердствует, тот усердствует для самого себя. Поистине, Аллах не нуждается в мирах. Он дает людям власть, чтобы они сражались, проходили испытание судьбы. Жизнь жестока - это сражение за Веру. Если им удастся устоять - значит такова Воля Божья, — подытожил Ансари, складывая руки, — если ваша цель лишь в борьбе с Богом, то в дальнейшем мы не будем вашими союзниками, а врагами. Слова этого удивительного человека заставляли Достоевского задуматься о собственном пути, который он избрал, присоединившись к «Смерти Небожителей». Не интересовали его войны, а интересовали его лишь судьбы согрешивших людей. Он хотел избавиться от грешников, но никак не заканчивать войны, поскольку всё, о чем он думал и что он делал - была настоящая священная война. — Тогда я предлагаю нам обрести временный компромисс, во имя установления власти над Японией. — Извините, но нет, — покачал головой Ансари, поднимаясь со стола, — я отвергаю ваше предложение, поскольку оно противоречит моим целям. Фукучи лишь удивленно вытаращился на того, не зная, что можно сказать в данной ситуации. — Вы точно уверены в этом Ансари-сан? — спросил тот, а затем добавил, — Я могу предложить вам еще кое-что - мы с вами можем уничтожить именно те государства, которые будут соотноситься с вашими целями. — Мы с моими товарищами справимся без вашей помощи, Фукучи, — холодно отозвался тот, — в вашем сердце нет Бога. Нам с вами не по пути, — затем он сделал пару шагов вдоль стола и подошел к Достоевскому, — а ваши слова мне были близки, Фёдор. Если возжелаете, то вы можете в дальнейшем связаться со мной. Неужели всё так и Николай был прав и Достоевский действительно решит откреститься от «Смерти Небожителей» ради собственных целей? Затем гость развернулся и подошел к двери, громко обратился к своим товарищам, уже на их родном языке. Те, что-то активно обсуждая, послушно поднялись из-за стола и подошли к своему лидеру. — Спасибо за уделенное время, — бросил в след им Ансари, выходя за дверь, в сопровождении остальных. В этот момент в комнате воцарилась настоящая гробовая тишина, перебиваемая лишь тихими смешками Гоголя. — Что же здесь смешного? — обратился к нему Фукучи. — Я знал, что так и будет, — продолжая смеяться, но на этот раз уже громче, воскликнул тот, — это всё было, как в анекдоте про Папу Римского и террористов! — Что еще за анекдот? — почему-то поинтересовался у него Достоевский, решая немного позлить Фукучи. — Папа Римский призвал дать отпор террористам. Ну наконец-то старые добрые крестовые походы! Будучи в хорошем расположении духа, он подал смешок. Сегодня чудный день - Достоевский что нашел себе потенциального могущественного союзника, с которым может завершить свое дело. Но поможет ли Ансари ему заполучить книгу во имя истребления грешников? «Еще один вопрос оставался открытым — сможет ли крыса поладить со змеей?» — Вот видишь, смешно же! Нужно будет выпутаться из сетей этой организации... и для этого нужен... угадайте, кто? Но пока Достоевский не собирался спешить. Нужно было немного переждать до подходящего момента. Тяжело признавать, но стремление к выгоде сегодня его победило, взяло верх. Рано или поздно, любая идея, если слишком долго с ней жить, приобретает власть над человеком.

***

11 декабря | 16:45 На следующий день. В связи с переменившимися обстоятельствами, не желая слишком долго оттягивать, Достоевский решил организовать разъяснительное собрание «Крыс Мертвого Дома» и обсудить иные важные вопросы, касающиеся плана их дальнейшей деятельности. Обогнув ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, он вошел в освещенную, небольшую прихожую, где скинул с себя усыпанное снегом пальто, а затем прошел по коридору в комнату, ее слабо освещало окно во двор, за этой комнатой, продолжая ее, помещалась тесная кухня. Все подчиненные, присутствующие на собрании, тепло поприветствовали его, будучи очень радушны тем фактом, что с их крысиным лидером было всё в порядке. Мушитаро Огури не явился по понятным причинам. На этот раз обошлось без лишних фокусов Гоголя — встреча представителей «Крыс Мертвого Дома» успешно состоялась. — Добро пожаловать, господин, — преклонился перед ним Иван Гончаров, — рад вас видеть в добром здравии. — Благодарю, — сухо ответил ему Фёдор, проходя к изголовью стола, где уже виднелся блестящий поднос с чайным сервизом, выкроенным золотыми узорами. — У вас есть какие-то важные новости для нас, мистер Достоевский? — тихо обратился к нему Натаниэль Готорн, когда тот занял свое место. Тот поднял чашку и поднес ее ко рту. Отпив несколько глотков, Фёдор, наконец, взглянул на него: — Всё верно, — кивнул Фёдор, — обстоятельства изменились. Что вы знаете о нынешней ситуации со «Смертью Небожителей»? Не удержав себя от ответа на наводящий вопрос, Александр Пушкин, заявил: — Ближайшее время существованию этой организации придет конец! — Это правда, — согласился с ним Достоевский, а затем положил подбородок на ладонь, рассматривая всех присутствующих, — очень скоро я покину это подобие преступной группировки, ради развития нашей цели - заполучить Книгу. Но тут есть еще одна деталь... — Вы нашли новые средства? — предположил Натаниэль. — Почти, — задумчиво прикрыл глаза Фёдор, — во время одного из собраний я имел честь познакомиться с одним очень образованным религиозным человеком. Но тут есть свои нюансы, которые вам необходимо знать... — Он может быть слишком опасен? — Пути Господни не исповедимы. Но тут ты прав — он может быть, как опасен, так и полезен для нас. У него есть своя организация, носящее название «Таапин-Сама», — рассказывал им Достоевский, именно обсуждение этого вопроса даст ему принять правильное решение, — сегодня я уточнил некоторые вопросы, но в целом, наши цели имеют схожую основу. Он намерен уничтожить Йокогаму вместе с Японией из религиозных соображений. Я еще не говорил ему про Книгу, но пока не достиг достаточного уровня доверия, чтобы делать это. — В целом, я поддерживаю вашу инициативу, мистер Достоевский. Но раз вы сомневаетесь, то есть что-то еще, что вам не подходит? — Это Исламская организация и большинство её представителей разговаривают на языке пушту и арабском. — Звучит так себе, — прыснул Пушкин, — я бы им не доверял. Данная информация заставила Натаниэля Готорна задуматься. — Это весьма усложняет дальнейшее взаимодействие, вы правы, — наконец начал тот, немного сомневаясь, — в целом... Ислам не отрицает Библию, но не берет её в свою основу. Ислам, Католицизм и Христианство являются авраамическими религиями. Ваши с ним интересы как-то расходятся из религиозных соображений? — Только в одном, — вытянул указательный палец Достоевский, — они борются только за свою религию, признание кем-то других для них не является аргументом. Но тем не менее... цели и способы и их достижения, ради избавления мира от грешников, оказались схожи. «Наказание — не что иное, как признание того, что преступление искуплено» — Значит, делиться информацией о книге - может, как навредить нам, так и привести к прочному союзу, — подытожил Гончаров, внимательно выслушивая своего хозяина, — что вы собираетесь делать дальше? — Более подробно узнать, что является их истинным приоритетом — уничтожение всех грешников или продвижение Ислама. — А они согласятся избавиться от эсперов в этом городе? — заинтересованно спросил его Пушкин. — Они намереваются уничтожить всех в этом городе, в целом, — с ироничной улыбкой пояснил Достоевский, опустошая кружку чая. — Звучит превосходно! — тут же согласился с ним Александр. — Допустим, вы пришли к консенсусу уничтожить всех грешных людей, лишенных Веры Бога, не следующих его основным заповедям, независимо от их религии. Как будет проходить дальнейшее взаимодействие? — Если я буду уверен во всех вопросах, то приму решение поделиться информацией о Книге. Затем мы приступим к первому этапу - общими усилиями истребим как можно больше эсперов в этом городе, — пояснял им Достоевский, — массовое истребление эсперов спровоцирует соответствующий выброс энергии. Книга проявляется вновь, чтобы поглотить этот выброс, и тогда - мы используем её для того, чтобы освободить этот бренный мир от гнета греха. — Значит... изначальный план не меняется, — кивнул ему Натаниэль, — я всецело вас понял. — Хм-м-м... а если вы не придете к соглашению? — спросил его Пушкин. — Тогда, нам будет необходимо заполучить дополнительные силы, — решительно подытожил Фёдор, складывая руки в замок, — я сделал вывод, что нынешнего нашего состава совершенно недостаточно для достижения поставленных мною задач.

***

Совещание продолжалось еще около часа, они долго говорили, обсуждая различные детали, значительные и незначительные; когда, наконец, Достоевский поднялся из-за стола и объявил об его окончании, к нему нежданно обратился Александр Сергеевич. — Достоевский, есть одна интересная новость, которую ты должен знать! Повернувшись на звонкий голос, Фёдор уже посмотрел на того в недоумении. — В чем же дело? — Я не знаю, правда это или нет... — начал тот, — но какой-то неизвестный человек подбросил мне информацию, что, якобы, сегодня на Оочи Фукучи была совершенна облава в лице «Ищеек»! И местонахождение его пока неизвестно. — Что? — лишь смог выдавить Достоевский, при этом продолжая сохранять привычную хладнокровность, — Каким образом? — Говорят, что некто рассекретил информацию о его убежище и дал наводку. — Спасибо, приму к сведению, — кивнул ему Фёдор, моментально догадавшись, кто был затейщиком данного спектакля. Такие столь смелые и безрассудные действия могли принадлежать только одному на свете человеку. — Описать внешность того незнакомца? — Нет, не нужно, — отмахнулся Достоевский, быстрым шагом покидая из комнату, а затем остановился вдруг и развернулся, — я уже знаю, кто это. Такие люди просто делают всё, на что они способны, а не гадают, как сложатся обстоятельства.

***

20:34 Не прошло слишком много времени, как в тот же день с ним связался сам Фукучи, оставляя шифрованное послание, с намерением провести личную беседу в безопасном месте. Долго Достоевский сомневался — стоит ли оно того, но немного погодя пришел к выводу, что таким образом он не будет вызывать подозрений. Вторым аргументом стал гложущий его душу искренний интерес — что же предложит тот ему на этот раз? Решить его проблемы? И каким же предстанет перед ним теперь Фукучи — Отчаянным? Безнадежным? Подобно слабому проигравшему человеку, потерявшему все. Достоевский должен быть увидеть это славное падение своими глазами, перед тем как начать новый путь. Очень поэтически красиво. Достоевский знал, что все обвинения падут именно на Николая Гоголя, поэтому не чувствовал себя в опасности. Но выходить один он тоже не собирался, собрал своих последователей, оставляя тех замаскироваться и выжидать определенного сигнала на улице. Излишняя осторожность еще никому не повредила. — Приветствую тебя, Достоевский, — спокойно обратился к нему Фукучи, его голос звучал довольно хрипло. Под одеждой его можно было заметить торчащие бинты, а на лице был виден большой шрам, словно его искромсали мечом. Он сидел, должно быть стоять было сейчас тяжело. — Что произошло? — с наигранным удивлением, спросил его Фёдор. — Мерзкие предатели старались получить свое, — прорычал Камуи, а затем добавил, — ты должен помочь мне. — Конечно, — лукаво согласился с ним Достоевский, по неясной причине он чувствовал настоящее садистское удовлетворение, при виде поверженного Камуи, — что же я могу для вас сделать? Лишь скажите. Фукучи попытался улыбнуться, но порез на его лице не дал этого сделать, после чего его взор вновь помрачнел и затуманился. «Больше чем уверен, к этому привел именно разговор Фукучи с Сигмой. Должно быть, после собрания, они обменялись той самой информацией, которую хотели знать о друг-друге. Некий индивид просто не мог это не использовать. Благо, я догадался не говорить ничего подозрительного, что можно было бы назвать открытым предательством» — Ты должен помочь мне избавиться от гребаных предателей. Насколько я знаю, они тебе верят и возлагают надежды. Ты можешь подобраться к ним достаточно близко, чтобы убить, не так ли? В этой просьбе, на самом деле, не было ничего невозможного. Достаточно лишь касания. — В целом, я могу это сделать, — кивнул ему Достоевский, делая несколько шагов вперед, — но я не могу быть уверен, что располагаю достаточным количеством доверия. — Они думают, что ты к ним примкнешь, — с нарастающей решительностью сказал ему Фукучи, — ты можешь легко это сделать. Помни, они поставили под угрозу меня... и тебя. Я знаю, что случилось там... неужели та опасность, которую они представляют нисколько тебя не беспокоит? Тяжело выдохнув, Камуи поднялся со стула, посмотрев ему в глаза, словно пытаясь разглядеть сомнение, но ничего не обнаружил. — Такое происходит не первый раз, — честно ответил Фёдор, прикрывая глаза, — вы даже не представляете, как я хочу, чтобы это закончилось. — Убивая человека, мы его еще не уничтожаем, — задумчиво произнес Фукучи, сложив руки. — Мы убиваем людей, потому что они паразиты; предатели — особенный вид, который заслуживает своей особенной смерти. — Ты согласен со мной. Они все уже мертвы, просто ещё не знают об этом. — Воистину, — согласился Достоевский, уголки его губ дрогнули в улыбке, — утопающие во грехе люди заслуживают смерти. — Хорошо, — согласно кивнул тот, — тогда назначь им встречу. — Я обязательно сделаю это, босс, — решительно произнес Достоевский, а затем резким движением метнулся в сторону Фукучи, коснувшись его плеча — прощайте, с вами было приятно работать и спасибо за тот ценный опыт, который вы когда-то дали мне, — спокойно произнес тот, завороженно смотря на то, как под его рукой так легко утекает чья-то жизнь. Тот угасал, дрожа, хрипя, захлебываясь собственной кровью, разбрызгивавшейся по полу пустой этой квартиры. Столько лет совместной работы сейчас лежало под его ногами. Но это нельзя было назвать потраченным временем. Неспешно вытянув платок из кармана, Фёдор с некоторым отвращением стер со своей щеки чужую кровь, словно это была настоящая грязь. — Теперь и твоя душа свободна, Оочи Фукучи, — шепнул тот, кинув быстрый взгляд на безжизненное тело, а затем развернулся и отправился на выход.

***

12 декабря | 6:45 Темным, холодным декабрьским утром разбудил его непрекращающийся треск смартфона, от приходящих уведомлений. Сняв запутавшиеся пряди черных волос с лица, Фёдор лишь поплотнее закутался в одеяло, пытаясь игнорировать навязчивый звон, закрывая глаза. Очень скоро надоедливый звук уже начал вызывать раздражение, не давая спокойно ему погрузиться в сон. Не открывая глаз, потянулся он рукой к смартфону, с намерением просто выключить, но затем пришло ему в голову, что там может быть что-то важное — именно это заставило его, прищуриться, заставить поднять голову и посмотреть на яркий экран. Глаза моментально заболели, выпрашивая свою минуту отдыха, а разум отказывался соображать. Достоевский ложился слишком поздно не для того, чтобы потом рано вставать. С разочарованием, обнаружил он от неизвестного абонента лишь несвязный набор букв и символов, который не являлся никаким известным ему шифром. Похоже, это было лишь намерением привлечь внимание. Кому он мог понадобиться в такую рань? 6:55| «Кто это?»* 6:55| «Угадай» Теперь всё стало ему предельно ясно. Какого черта Николаю Васильевичу от него сейчас надо? 6:55| «Напишешь позже, я занят»* 6:56| «Мне нужно поговорить с тобой» Фёдор ненадолго завис над этим сообщением, но остался категорически непреклонен и ответил следующее: 6:59| «Поговорим через десять часов»* 6:59| «...Ты серьезно?» Устало вздохнув, Достоевский выключил звук и закрыл глаза. Только теперь чувство интереса не давало спокойно уснуть. Пришлось потратить некоторое время, чтобы утомиться от собственных рассуждений и погрузиться в сон. Вставал он обычно очень поздно, в час дня. Как правило, по утрам он чувствовал себя разбитым, вплоть до третьего часа, когда приходил в относительно адекватное состояние. Самое комфортное время для работы — поздний вечер. Солнце уже давно взошло, лучи светили, но не пробирались сквозь плотные шторы окутанной мраком комнаты; вышел он на кухню, чтобы заварить себе ароматный черный чай, с ягодными нотками. Отпивая глоток, Достоевский за собой отметил, что ничего не чувствует, после смерти Оочи Фукучи, словно его никогда и не было. Вот так просто уходит чья-то жизнь, забирая за собою воспоминания. «Не важно, насколько ты силен, если можешь умереть от любого пустяка» Одно радует — душа очередного грешника нашла свой покой, свободна, как теперь свободен сам Достоевский. И не он один... Гоголь ожидал именно такой поворот событий или надеялся на что-то меньшее? Не хватало только того, чтобы начать брать с него пример. Впрочем, убивать Фукучи собственными руками могло оказаться действительно опасной затеей. Обычно Достоевский предпочитал действовать иным образом, но у него не оставалось другого выбора. Это был последний шанс. «С корабля дураков крысы бегут ещё до его отплытия» В этот момент, Достоевский вспомнил испытание с дикими собаками. Их было ровно пятеро, ровно столько, сколько было в изначальном составе «Ищеек». Тех собак он сам убил, как ныне был убит Оочи Фукучи. «Он что-то знал?» Вздрогнув, от неожиданного озарения, Достоевский сразу потянулся к смартфону и зашел в диалог. 7:04| «Ладно, спи дальше :(» 7:08| «Надеюсь на твое появление в четыре часа дня. Весточку я оставлю!»

***

15:56 Стоя у самой кромки набегающей на прибрежные камни воды, вдыхая морской воздух, Достоевский иногда оглядывался по сторонам, в ожидании встречи. Где-то вдалеке, едва оторвавшись от острова, направив весла к берегам Тайваня, шли корабли. Набитые торговые суда приходили мимо. Это место было довольно далеко от главных портов Йокогамы. Вокруг ни души, лишь ветер, щекочущий листву деревьев и играющий в его волосах. Туман вальяжно веялся над водами Тайского залива. Невольно очаровался он этой величественной красотой пасмурного моря в такой прохладный, снежно-дождливый день. Расправив шарф, он натянул его плотнее, потому что почувствовал, что начинает замерзать. — Дружище! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, — тепло поприветствовал его Гоголь, излучая лишь позитивный настрой. — О чем ты хотел поговорить? — четко спросил его Достоевский. Нависшая тишина растворилась в раскатах волн. — Знаешь... — вдруг спокойно начал он, его голос звучал гораздо серьезнее, — я даже не думал, что ты решишься сделать это для меня... для нас всех. — Не думал? — непонимающе повторил Фёдор, а затем добавил, — Как по мне, ты уже всё рассчитал. — Забавно! Я не могу знать, какое точное число мне выпадет, когда кидаю кости, товарищ Достоевский, — аллегорично произнес Гоголь, — этим мы с тобою и не похожи. — Те ловушки... но там же был смысл, не так ли? Снимая с себя темные очки, тот посмотрел ему в глаза и произнес: — Я лишь хотел тебе оставить намек, а не предсказывал будущее! — Хорошо, — кивнул ему Достоевский, осмысливая полученную информацию, — в любом случае, получилось именно так, как тебе было надо. Впечатляет. — Ох, увы! Но нужно то это было не только мне... сторону выбирал ты сам, — покачал головой Гоголь, — тебе бы не составило труда избавиться от меня, если бы ты того желал! Я дал тебе доверие, а ты даже не использовал его против меня. — Получается, что так всё и было, — пожал плечами Фёдор, не сводя глаз от водной глади, — ты решил действовать, когда Фукучи узнал некоторые детали вашего заговора, а ты сразу спустил на него «Ищеек», когда получил список мест его укрытий. С другой стороны, Николай мог бы просто разгласить место встречи «Смерти Небожителей», но таким образом он оградил их троих от вероятности быть пойманными. — Именно так! Но окончательным гвоздем в крышку гроба Камуи стал именно ты... — сказал ему Гоголь, поднимая плоский камень с гальки и кидая его в воду; тот вальяжно попрыгал, образуя несколько блинчиков, — У меня были разные предположения, включая самые наихудшие... но всё окончилось даже лучше, чем я мог подумать! — У меня появились другие планы. — Это хорошо! Желаешь сотрудничать с «Таапин-Сама»? — догадался Гоголь. — Верно, — не долго думая, кивнул ему Фёдор, — но это требует некоторых раздумий, которые я озвучивать не буду. — Тогда у меня для тебя есть встречное предложение, — с ноткой загадочности заявил Николай. — Хочешь, чтобы я работал с тобой? — Да, но не совсем! — подбрасывая второй камень на водную гладь, отвечал ему Гоголь, — Завтра я отъезжаю в Россию. — Неужели? — скрывая свое непонимание, произнес Фёдор, — По какой причине? — Я тебе тогда не рассказал, но раньше у меня была одна организация в Москве... еще до того, как я уехал в Йокогаму! — с некоторой гордостью рассказывал ему Николай, — И вот, спустя несколько лет я с ними связался. Эти люди воистину самые удивительные эсперы, с которыми мне только приходилось работать. Фёдор, естественно, догадывался, что у Николая Гоголя могут быть какие-то полезные связи, но чтобы настолько? — Тогда почему ты уехал? — Постигать новые горизонты, завести новые знакомства! Жизнь - это удивительная игра, не знаешь, что можешь в ней найти, пока не попробуешь, — заявил Гоголь, а затем добавил, — у меня раньше были иные планы, да и сам я был другим человеком! Хотелось чего-то нового, свежего, в итоге я опять пришел на эту, предначертанную мне судьбою, дорогу! — Ныне твои с ними интересы сходятся, не так ли? — Именно так, дружище! — Хорошо, — понимающе кивнул ему Достоевский, а потом задал вопрос, — в чем состоит твое предложение? Хочешь, чтобы я поехал с тобой? — Наверное, глупо такое предлагать открыто! — громко усмехнулся Николай, смахивая волосы с глаз, — Но я хочу, чтобы ты подумал об этом! Мы можем собраться в Москве, а затем завершить наши общие дела уже в Йокогаме. Вот взять «Таапин-Сама»... они ведь опасны, а тебе бы не помешали дополнительные силы на любой случай, не так ли? — Быть может, — задумчиво произнес Фёдор; в голове его уже вспыхнули четкие образы того, как он безрассудно соглашается, всё оставляет, садится на самолёт, а затем летит с Николаем Гоголем в Москву, к незнакомым ему людям. Выглядело это воистину ужасно, подобно самому дешевому ситкому. У Достоевского ранее были некоторые знакомства в России, но ни о каких профессиональных эсперах, которые стали бы на него работать, речи не шло. Времени утекло слишком много. — Я не могу тебе доверять. — У тебя больше причин мне доверять, чем кому-либо в этом городе... знаешь почему? — уверенно спросил его Николай Гоголь, заглядывая ему в глаза, — потому что именно ты заставил меня тебе доверять! Думаешь, это легко? Ты можешь меня убить прямо сейчас, — он схватил его ладонь, — просто сделай это, если сам того жаждешь! Вместо ответа, Достоевский выдернул свою руку и скептично посмотрел на своего собеседника. — У меня есть время подумать? — Чудненько! Завтра, в три часа дня, приходи, — широко улыбаясь, Гоголь всунул ему записку, — и дай мне свой ответ. Если ты согласишься, то этим же вечером мы летим в Россию!

***