reGeneration

***

Everthing in the world is exactly how it seems We′re told how to look How to act, how to feel What′s good, what's bad What′s fake, what's real And when times get tough, And it′s hard do deal Just pick your poison.

***

8 января | 21:45 Пушистые комки тяжелого снега падали с темного неба, залепляя глаза, покрывая все вокруг зыбкой белой мглой. Морозный воздух отдавался ядовитым огнем в легких. Все исчезло и растворилось в этой мгле, и он брел по снегу, как одинокий путник по заснеженному полю, которому нельзя останавливаться или сбиваться с пути. От пурги ближайшие фонари светили тускло, а местные улочки были непомерно унылы и пусты, на них даже днем не так весело, не говоря уже о вечере. Сжался он от холода и пустился по переулкам. Пошли каменные домики, заборы. Нигде ни души. В лужах лежал только один снег. Улицы чернели с закрытыми ставнями спящие низкие лачуги. Он подошел к тому месту, где улица была перерезана бесконечной площадью с едва заметными домами на другой ее стороне. От шквального ветра полосатый шарф чуть не слетел с его шеи. Стряхнув с ресниц снег, он смог разглядеть возвышающийся на горизонте город, за которым огромным пластом пролегали заснеженные горы. Николай добрался до следующего пункта - Улан-Удэ. В зданиях малоэтажной застройки старого провинциального города, сверкали витрины фирменных магазинов, кафе, таверн и галерей. В центре располагаются самые оживленные кварталы, часть улиц для транспорта закрыта, а пешеходный променад называют Бурятским Арбатом. И бывал он однажды в этих краях. Только ленивый, проживая в России, не побывает на Байкале. Особенно зимой! Так семь лет назад ему Лермонтов и сказал, а затем вывез сюда. Впрочем, горы здесь Гоголю понравились куда больше - с высоты птичьего полёта величественный вид; и сам мир как на ладони. По этой же причине Николай предпочитал для жизни небоскребы, но теперь, к сожалению, он в розыске и придётся довольствоваться наискучнейшим «подвалом». Радует только, что там стоит такая звукоизоляция, что никакие крики не будут услышаны, и сам Гоголь может издеваться над собственными жертвами сколько ему заблагорассудится. Но в последнее время у него совершенно нет на это времени: приходится трансгрессировать по городам России. Телепортация - это такой большой перечень возможностей на самом то деле. Если бы не ограничение в тридцать метров, жаловаться совсем не на что было бы. Впрочем, эти тридцать метров легко превращаются в километры, если использовать это же перемещение множество раз. Да и с каждым скачком в пространстве всё больше разгоняешься, если не делать перерывы. А он не делает; тут главное не врезаться лицом в какой-нибудь столб, дерево или здание, а то можно отделаться сломанными костями... в лучшем случае. Из минусов, путешествия на внушительные расстояния подобным методом выжимают действительно много сил. От того, уже под утро, Гоголь просто падал на кровать какого-нибудь временного прибежища и отключался. Конечно, он при возможности использовал и обыкновенный транспорт, прибегая к маскировке и поддельным документам, но очень часто билеты требуется бронировать, а у него попросту нет на это времени. Резиденты «Дворянского Гнезда» в последнее время стали весьма подозрительны. Шатаются по вокзалам, аэропортам. Это такое интригующее чувство, когда враги проходят мимо тебя, но не узнают. Помнится даже один из агентов выронил кошелёк, а Николай ради собственного же интереса обратился к нему. Этот дурачок ему даже спасибо сказал. На самом то деле, им ещё предстоит набрать последователей, потому лучше не привлекать внимание. Какая же это скучная рутина! Но Гоголь это взял на себя обязательство это перетерпеть и просто познакомиться со всеми, до кого только может дотянуться. Даже с теми, кто был вне списка. Их было больше всех. Он уже обошел половину запланированных мест, познакомился с местными эсперами, их группировками и деятельностью. Некоторые его даже узнавали. В своей стране он был даже чем-то подобен мистической легенде, у которой, определенно, стоит спрашивать какие-то гениальные советы. Но это ведь абсолютно бестолковое занятие! Николая преследуют чистый рандом и улыбчивая фортуна. Некогда Михаил Зощенко из организации «Восход Солнца», с которым Гоголь любезно познакомился пару тому дней назад, пытался выудить у него хоть что-то полезное, на что получил нечеткий ответ, потому немного расстроился. Но человек этот очень саркастичный и юморной, общаться с таким — одно удовольствие. Гоголь думал об этом и не мог поверить — как же много интересных знакомств он успел приобрести особо не утруждаясь. И как печально то, что кое-какие добротные организации оказались стёрты с лица земли, и с ними поработать уже не выйдет. Оставшиеся же сотрудничать желанием с ним не горели. Благо намерение уничтожить «Дворянское Гнездо» стояло выше, чем личная неприязнь, потому с натяжкой, но соглашались. Но не всё так просто: Гоголь перешёл дорогу и нескольким «гениям», которые совершенно не хотели его слышать — пришлось уходить ни с чем. Это если ещё не говорить про особо исключительных! Те явно вознамеривались развязать какой-то бессмысленный бой на смерть - это же настоящий гвоздь любой комедийной программы! Но стоит признать — это не очень хорошо сказывалось на сомнительном состоянии Гоголя после долгих перемещений. Двух эсперов Николай и вовсе умудрился убить, во-первых, потому что это забавно, а во-вторых — они сами хотели его убить. Впрочем, плевать, ублюдки заслужили. Очень некрасиво так относиться к своим гостям, даже незваным! Главное Достоевскому не рассказывать, а то он прицепится, как клещ и начнёт задавать и другие вопросы. За эти четыре дня они ни разу не разговаривали, и Николай был этому только рад, поскольку не хотел нарваться на очередной неприятный диалог. Некоторые навязчивые мысли вытравить невозможно. Это так странно... в этом определенно кроется какое-то необузданное для его рассудка сумасшествие. Вот, например, если бы Николаю уж очень сильно приспичило кого-нибудь убить, то все его мысли были бы посвящены только этому! Это как песня, играющая в голове снова и снова – только, в данном случае, никак не можешь отделаться от неё. Это как сломанный прибор: мысли проникают в голову, застревают и бесконечно прокручиваются туда-сюда.  Фёдор уже нащупал почву, потому он в своей непомерной наглости может быть абсолютно свободен. Из-за их премерзкого диалога Николай тогда до утра не мог уснуть. Это такое отвратительное чувство... сложно описать - словно нечто мрачное пожирает изнутри, даже сродни с глубоким и очень вязким болотом. Стоит только ступить — становится тяжело вытащить себя. Жизнь, идеи, цели начинают казаться бессмысленными, поскольку не стыкуются с друг другом. Когда не понимаешь то, чего действительно хочешь на самом деле, существование вдруг преобразуется в абсолютно невыносимое! Невольная птица не может свободно летать в небе, ведь у нее нет власти над птичьей клеткой. Хочется равноценно и того и другого, но это ведь невозможно. Какой тут может быть выбор? В такие моменты невольно хочется освободить себя. Но можно подождать ещё. Гоголь всю жизнь так живёт: предпочитает концентрироваться только на веселье, подавлять эмоции и игнорировать негатив, словно его не существует. Но то не без последствий: главное, чтобы ничего не сработало спусковым крючком или триггером. Конечно, подобное бы никогда не произошло, если бы Гоголю это сказал какой-нибудь враг или незнакомец. Большую роль сыграло именно то, что на него это вывалил близкий человек, с которым он поделился многим... Похоже, он его совсем не уважает. Достоевский просто знает за какие ниточки нужно дёрнуть, чтобы любой почувствовал себя дерьмово. Николай просто уверен, что тот даже не старался, когда произносил это в слух. Результат впечатляет. Впрочем, однажды Фёдору уже успешно удалось его подбить на «выход из ситуации», но это было настолько нарочито аккуратно, что одна мысль об этом уже напрягает. А в какой-то момент Гоголь его просто взял и простил, но сейчас это повторяется, потому лучше им просто оставаться коллегами и держать дистанцию. Но если продолжит наглеть — придётся от него избавиться... Николай определенно умеет успешно наигрывать и притворяться. Он делал это ещё на последнем собрании «Мёртвых Душ». «Я хотел вырваться из клетки, и вылетел из неё в полном одиночестве. Можно даже сказать, возжелал свободы, толком её сути не понимая. Выглянув из темницы наружу, можно увидеть стаи грациозных птиц, однако то всего лишь короткий отрезок их повседневности». «Лишь утратив всё до конца, мы обретаем свободу. Был момент, когда я утратил абсолютно всё то, что мне было дорого, даже надежду. Это стало спусковым крючком становления моей личности, но прошло время, я ошибся, свернул абсолютно не туда, куда хотел. Половинка меня определенно хочет отмотать всё назад. Свобода человека это не свобода от вещей, а свобода от мыслей, привязанностей, переживаний, страхов. Она стала в тот самый момент столь концентрирована, что я как будто мог потрогать её руками. А сейчас я постоянно мучаю себя глупыми мыслями. Я хотел идти по пути человека, которому плевать абсолютно на всё. В итоге стал тем, кого волнует множество бессмысленных вещей, кроме своей жизни. Жизнь — определенно бесполезна, нерациональна, бессмысленна и состоит из череды случайностей. Как говорил Миша: «Абсурдизм всё же является довольно-таки утопичным мировоззрением. Проникнувшись его идеями, не остаётся ничего, кроме того, как повесить голову или примерить на себя образ этакого борца непонятно за что. Но люди способны и самостоятельно создавать для себя смысл бытия, который, вполне вероятно, не будет объективным, однако будет что-то в жизнь привносить и давать то, ради чего стоит продолжать свой путь». Как мы с ним в этом похожи. Я не вижу четкой цели, но верю, что когда-нибудь куда-нибудь приду». Когда он добрался до перекрестка, то увидел в ближайшем дворе дворничиху, которая, несмотря на снегопад, мела перед домом. Пока она выметала снег в одной стороне, другую быстро засыпало, и она снова переходила к началу и спокойно продолжала свое дело. Это было так бессмысленно, что он не выдержал, подошел и спросил: «Зачем вы это делаете? Снова же все заметёт!». А она улыбнулась и ответила: «И пускай заметёт, я снова уберу! С тех пор как я мужа схоронила, живу одна. Чем-то занять себя куда лучше, чем просто дома сидеть». Пустынная улица. Пурга. И кто-то борется со снегопадом и одиночеством в своей душе. Это было так похоже на его жизнь. Абсурдно, пусто и бессмысленно, но когда двигаешься, что-то делаешь, то это вдруг приобретает свой абстрактный смысл. Плевать за что бороться, ведь можно уничтожить этот мир просто без повода. Или войти в легенду, стать тем, кто свершил нечто невозможное. И как же весело будет сокрушить своих врагов. Вкусят дерьма и от этого помучатся. И жизнь всё еще имеет некий смысл, если проживать её не уповая. Где жить – не означает умереть, принять идеальный путь смерти, а не ограничивать понимание реальности рамками неких абсолютных истин, догм, правил. Веровать не веруя, означает, что люди сами определяют границы своей веры, своих идеалов, своего восприятия, как бы невероятно это не звучало. Тут важно принять абсурдную логику, что приведёт к тому, что разум готов к восприятию всего, чего угодно. Не существует ничего возможного и невозможного. И само восприятие мира, как имеющего границы, отходит на второй план. Так как представление об ограниченности мира предполагает также и представление об отсутствии границ. Потому он ещё живет. Двинулся он дальше, пока не наткнулся на крупное пятиэтажное кирпичное здание песочного цвета. Окна четвертого этажа оформлены замковыми камнями, а окна второго и третьего этажей — причудливой формы наличниками. По той информации, которую ему выделил Виссарион, можно сказать, что здесь определенно разместила свою базу и место жительства небольшая подпольная группа «Свобода и бессмертие». Название многозначительное. Остается только надеяться, что их организация не переехала. Гоголю не составило особого труда отыскать их квартиру на четвертом этаже. На стук ответа не последовало, потому он просто трансгрессировал в помещение. Расстегнул пальто и скинул перчатки; растер замерзшие ладони и огляделся; к своему удивлению, обнаружил там деревянную винтовую лестницу на второй этаж. Осмотревшись и не приметив ничего интересного, прошел выше. Мокрый, холодный ветер устремился в лицо, пощипывая щеки. Увидел он следующую картину — пять мужчин стоят возле раскрытого окна; когда Николай подошел ближе, один из представителей организации сорвался камнем вниз прямо в сугроб. Остальные тут же развернулись и недоуменно вытаращились на незваного гостя. Их глаза вдруг выразили сдавленную ярость. Словно загнанные в угол звери, они уже были готовы сражаться. Это было настолько нелепо, что Гоголь не сдержал себя и подал громкий смешок. Наверное, он в своем маскараде напомнил им какого-нибудь резидента дворян! — Ты кто такой? — довольно грубо спросил его высокий человек, определенно напоминающий Евгения Трубецкого, если опираться на описание Виссариона. Первое что бросается в глаза - чудаковатый внешний вид. Одежда сплитом: одна сторона белая, другая черная. Иногда цвета менялись местами. Бабочка, жилетка поверх водолазки, узкие брюки заправлены в ботинки, на плечах длинная и свободная накидка, которая укутывала его подобно одеялу и уходила в пол. Длинные красные волосы частично забранные в полураспущенный хвост позади. Из общей картины выбивалась одинокая белая прядь. Небесно-голубые глаза горели каким-то открытым интересом, несмотря на всеобщее возмущение. Он лидер этой группы. Рядом с ним стоял зеленоглазый и невысокий блондин в полностью черном костюме тройке. Его худое лицо с острым носом, весьма эмоциональное, отражало собою всю гримасу недоумения. Очевидно, его дорогой товарищ — Владимир Сергеевич Соловьев. Несколько лет тому назад эта парочка из Москвы чудом избежала облавы в лице «Дворянского Гнезда» в Улан-Удэ. И их ещё не нашли. Какое чудо природы! Если говорить об остальных, то они все местные, потому их черты лица сродни с азиатскими, — Намжил Нимбуев, Хоца Намсараев. Доржи Ринчино не имеет способности, наверное, потому и вылетел с окна. Николай его даже разглядеть не успел! У первого была обычная внешность: довольно щупленький молодой человек лет двадцати, каштановая шевелюра, непомерно глубокие черные глаза. Хаца его противоположность — белоснежные волосы чуть ниже подбородка, уложенные в аккуратный хвостик, фиалковый взгляд, светлые брови и ресницы. И оба в черном. Походу общий дресс-код. Держались они весьма достойно и сдержанно; можно предположить, что это только на первый взгляд. Вот бы четко понять их способности. Вот за время своего четырехдневного путешествия Николай у некоторых смог вытянуть эту информацию, что оказывалось действительно занятно. Ещё не говоря о том, что некоторые мятежники добродушно поделились с ним рассказами о своей деятельности за чашечкой ароматного чая. Как же приятно, когда российские преступники имеют достаточно манер, чтобы выслушать приходящего, а не накидываться на него с оскорблениями или учинять бои без правил. Гоголь ловким и довольно демонстративным движением скинул с себя короткий темный парик, затем отлепил усы. Рассмеялся и артистично развел руками, подобно актеру после удачного выступления. — Приветствую всех вас, товарищи, можете называть меня Николаем Гоголем! Я руковожу организацией «Мёртвые Души». Слышали про такую? Даже если нет, то я с радостью готов поделиться информацией, — прокручивая длинную черную трость между пальцами, восторженно воскликнул тот, — я прибыл к вам из самой столицы, чтобы познакомиться и, если получится, посотрудничать ради нашей общей цели! Подавляя глубокое возмущение, Владимир Соловьев медленно перевёл взгляд на своего приятеля Евгения, словно в поиске ответов на свои многочисленные вопросы. Быть может, хоть он знает, кто это за хрен?! — Какой ещё такой цели... В этот момент Гоголь подскочил, наклонился и покрутил указательным пальцем возле его недоброго лица. — Уничтожить «Дворянское Гнездо» конечно же! Вот вам не надоело, что эти обмудки шастают практически в каждом городе нашей страны и мешают нам заниматься тем, чем мы занимаемся? Где тут свобода? Как некрасиво! — он произнес так, словно эти слова были каким-то анекдотом, — вот мне надоело, потому я набираю эсперов. Мы с моими многочисленными союзниками их всех разгромим, вы можете присоединиться к мятежу, если желаете! — Мятежу? Уничтожить «Дворянское Гнездо»? Что за бред? Даже если все преступники соберутся вместе, это всё равно кончится провалом, — поспешил попустить с небес на землю его тот. — Стой, стой... не так быстро, — откровенно недоуменно вскинул бровь Евгений Трубецкой, махнув кистью руки. Такого самоуверенного и авантюрного посетителя он под ночь явно не ждал. Не то что бы он был с ним не согласен, но доверия он у него абсолютно никакого не вызывал. Глубоко вздохнув и закатив свои фиалковые глаза, Хоца Намсараев решился рационально спросить, — как ты нас нашел? — Ой-ой, точно, совсем забыл! — оперевшись о трость, хитро улыбнулся Гоголь и громко щёлкнул пальцами, — один мой дорогой друг владеет информацией об различных организациях. У вас есть общие знакомые, которые, вероятнее всего, сдали вас ему. Но вы не беспокойтесь, господа, мои намерения весьма благопорядочные! Сам я человек, конечно же, не очень порядочный, но думаю мы найдем общий язык, если вы меня только выслушаете! — С чего нам тебе верить? — с отчетливым акцентом, спросил его Намжил Нимбуев, — почему мне, например, кажется, что ты резидент «Дворянского Гнезда» под прикрытием, а всё это хитросплетенная ловушка? В этот момент Николай расхохотался так громко, что все остальные удивленно на него вытаращились. Явно не привыкли к таким столь эмоциональным людям; энергичная жестикуляция дополняла каждый его ответ. — Ха-Ха-Ха! А в чем соль, дружище? Даже если это было бы так, то я и мои коллеги дворяне тебя и твоих приятелей уже давно бы на тушенку пустили. А я бываю о-о-очень беспорядочен в своих убийствах, когда дело касается моих врагов! «Дворянскому Гнезду» не требуется никаких лишних подтверждений, чтобы от вас избавиться! И так понятно, что вы преступники, у вас на лицах словно ярко-красная табличка: «смотрите, я очень плохой и злой, хочу убивать людей». Я вот тоже злой и хочу убивать людей, потому давайте, товарищи, соберемся и будем делать это вместе! — У нас нет намерений беспорядочно убивать людей, мы следуем определенной цели, не более, — деликатно поправил его Хоца, нервно накручивая прядь своих белоснежных волос на палец. В этот момент Трубецкой потянулся к Нимбуеву и пояснил. — Я о нём слышал. Скорее всего, он тот, кем и представился... но «Мёртвые Души» давно распустились... — Да? — удивленно задрал бровь тот, заметно успокоившись, а затем тихо спросил, — тогда... что он здесь забыл? И что за организация? Я про неё ни разу не слышал. — Ты можешь у себя спросить! — кивнул Гоголь, лучезарно ухмыльнувшись. Он очень любил сильные эффекты, любил вдруг как-нибудь озадачить совершенно и потом поглядеть искоса, какую озадаченный сделает рожу после таких слов, — люблю вопросы и викторины! Спорим, ты не угадаешь? — Ещё посмотрим, — Намджил едва заметно улыбнулся, прожигая его своими немигающим взглядом темных глаз, а затем добавил, — раз уж мой босс тебя знает, но лично не сотрудничал... скорее всего с вашей организацией связано какое-то очень громкое дело. Рискну даже предположить, что оно оказало на всю страну большое влияние и привело к массовому геноциду. — Ой-ой! Какой умник, сразу догадался! — притворно обиженно ответил Николай, — так неинтересно-о-о! А теперь закончи мысль и скажи, что мы сделали! Нимбуев лишь поднял взгляд к потолку, глубоко задумавшись и черед некоторую паузу добавил. — Хм-м-м... а датировка какая? Смею предположить, что это было достаточно давно... Чуть больше шести лет назад. Я со своей дорогой семьёй в тот день смотрел новости, затем обычная программа вдруг сменилась мрачным объявлением, причем по всем каналам. После нам пришлось сидеть дома и не вылезать два месяца. По стране со столицы расползался некий «Психотропный вирус». То есть, он заставлял людей делать проступки не граничащие с нормами морали и действующим законодательством... это не про вас? Николай демонстративно наклонился, подобно актеру после выступления. — Бинго-бинго! — Ничего сложного, — надменно выпрямился тот, складывая руки. — Не спеши зазнаваться, — хохотнул Николай и ткнул его тростью в плечо. Атмосфера в этой организации ему уже пришлась по душе. Быть может, он даже сможет переманить их на свою сторону. Хоца с каким-то интересом наблюдал за этим представлением, — может нам стоит выслушать его предложение? — Думаешь, у всех, кто улыбается тебе, добрые намерения? Какая наивность, —подметил Соловьев и покачал головой. — Не драматизируй, мы отлично сработаемся! — добавил Гоголь, резким движением прихватив за плечи недовольного незнакомца. Собеседник сделал шаг назад и кое-как вырвался из хватки клоуна-террориста. — Нет уж спасибо, у нас своя работа, у тебя своя! Лучше тебе убраться отсюда по-хорошему, — предложил Соловьев, подозрительно сощурив свои изумрудные глаза. — Спокойнее, — сказал ему Трубецкой, а затем добавил, — думаю, гость имеет право быть услышанным. Его предложение довольно необычное, потому я хочу узнать подробности. — Я это поддерживаю, — отозвался Намжил, откровенность и прямолинейность гостя ему определенно импонировала, но было в ней нечто странное... этот Гоголь - актер. Он говорит так уверенно, харизматично и убедительно, что это уже навивает на подозрение о его двояких намерениях. — Во-о-от именно! Сначала послушайте, а затем выгоняйте! — самодовольно поддержал его мысль Гоголь, а затем шатаясь из стороны в сторону, двинулся в разъяснения — я тоже рискую, заявляясь к незнакомцам со своими сомнительными намерениями. Меня, конечно, этот риск не особенно волнует, но мне бы не понравилось, если бы про эту затею узнали раньше. Да ещё и пересекаться с дворянами - дело не очень то и приятное, хоть в филиалах дурачки попадаются и меня в маскировке не узнают! У меня так же есть поводы вам не доверять, но это не имеет значение в данной ситуации! В любом случае, я не предложу вам что-то сложное, лишь выполнить некое небольшое поручение, как и всем остальным. Это-о-о будет очень весело, уж это я точно смогу пообещать! Затем ему вдруг предложили предложить разговор за чашечкой «ногоон сай». Пока Хоца щедро заставлял стол десертами, Евгений решился рационально спросить. — Не то что бы веселье меня привлекает, но я бы хотел понять: как ты собираешься избавляться от «Дворянского Гнезда»? Впрочем, по моим ранним наблюдениям, твоя организация действительно достаточно продвинута, чтобы добиваться тех целей, которые ты ставишь... но мне твои цели никогда не импонировали, поскольку ты, определенно, добиваешься бессмысленного геноцида, мы же ставим свои цели несколько выше... — И как успех? — отпивая глоток горячего чая, вздернул бровь Гоголь с многозначительной улыбкой. Вкус у напитка был столь странный и ему нетипичный, что он не мог понять, что сейчас чувствует. Но это и не плохо, особенно после того, как он весь день провёл на морозе, окучивая преступников, половина из которых были враждебно настроены. — Бог знает, — иронично отмахнулся Трубецкой, складывая руки перед лицом и уводя небесный взгляд куда-то в сторону. — И почему же? — А чего ему не знать-то? — Да-да! Ты знаешь, что дворяне тут всем мешают. Почему бы просто от них не избавиться? — пожал плечами Николай, а затем восторженно вытаращился на кусок шоколадного пирога, который поставили перед ним. Ой, какие в Бурятии преступники гостеприимные! — Какая прелесть! — растроганно воскликнул тот, тут же принявшись за угощение. — А тебе то это зачем? Они на вас охотятся, не так ли? — решил спросить его Намжил, уже поставив перед собой чашку с чаем, — разве для такого человека, как ты, это помеха? Ты ведь говоришь, что риск тебя не заботит... Оперевшись о стол, Николай почесал подбородок, уводя немного задумчивый взгляд к потолку. — Ну-у-у, не то что бы меня это заботит... ты абсолютно прав! Я мог уже быть за границей, но определенные обстоятельства заставили меня сработаться с одним человеком, который не терпит необдуманного риска, потому придётся действовать, как ему удобно. Впрочем, я не спорю с ним, поскольку его опасения весьма рациональны. Да и такого веселья я не упущу! Наша цель стала очевидна, потому придётся уничтожить дворян перед тем, как приступать, Ха-Х! Скажу откровенно, я здесь ради собственной же выгоды, мне и моей организации будет очень удобно, если мы перебьем дворян. На вас мне глубоко плевать, как и на всех окружающих, но ваша выгода в том, чтобы возыметь шанс воплотить свои цели в жизнь! На моей организации висит довольно занятная задачка - собрать вокруг себя как можно больше эсперов! — Чёрт, а если это кончится провалом? Что тогда делать будешь? — переспросил его Соловьев. Что показалось ему довольно интересным: Гоголь имеет совесть говорить с ними прямо, а не строить из себя «благотворителя». — Тут я согласен, это очень опасная затея... даже не знаю, что хуже, сидеть на дне или в открытом бою сражаться с их резидентами, — высказался Хоца, уже отодвигая поскрипывающий стул, чтобы присоединиться к беседующим. — Ну-у-у, полным провалом это не кончится! Мы нанесём им непоправимый ущерб, даже если не полностью изничтожим! — Допустим, — вздохнул Трубецкой, прервался, чтобы сделать глоток чая, а затем добавил, — пока выглядит очень абстрактно. Объясни подробнее. — Ладненько! Моя организация займется Тургеневым и его шавками, которые у него на коротком поводке, а наши союзники останутся в своих городах и будут обязаны учинить гадкий беспорядок, чтобы филиалы «Дворянского Гнезда» занялись другим делом и не начали помогать своему гендиректору! Очень просто, но это так работает! Почему? — с некой интригой спросил у них Гоголь. — Ты полагаешь, что их филиалы несамостоятельны? — недоуменно вскинул бровь Намжил, — в этом я очень сомневаюсь, дорогой гость. — Разумеется, они самостоятельны, но вы можете оказать сопротивление, убить их, потому им будем очень-очень плохо! И помощи от иных резидентов никакой, ибо те уже будут заняты. Можете позвать на сие мероприятие и других своих знакомых, которым доверяете. Вы можете заложить взрывчатку по городу, если не выйдет, то нападите на их офис, координаты я вам сообщу! Наш план будет напоминать немецкий «блицкриг», проще говоря, это будет настоящее молниеносное нападение! Мы отдадим команду каждой организации действовать в определенный день, который пока секрет, но вам придёт оповещение, потому следите за курсом дела, если согласитесь! — Хорошо, в твоих словах есть доля здравого смысла, — нехотя согласился с ним тот, — неужто преступности так много? Николай ухмыльнулся, уткнулся виском в ладонь и увел свой сияющий взгляд куда-то к потолку, словно уже намереваясь двинуться в рассуждения на представленную тему. — Дельный вопросик! Но что же бывает с людьми, которым посчастливилось завладеть сверхчеловеческой силой? Грабить всё, что не так лежит, убивать, насиловать... или же нести благие цели, по доброте душевной помогать и, проще говоря, заниматься благотворительностью? У нас своеобразный менталитет. Второе никогда не бывает выгодно, «герои» никогда не получают должного внимания... среднестатистический человек первым делом прочитает статью про расчлененку, нежели про что-нибудь положительное. О времена, о нравы! За это я жестокий мир и люблю! — И кем ты тогда нас считаешь? Обычными убийцами? Гоголь лишь помахал указательным пальцем возле его лица. — Увы, это так! Вы не сильно от меня отличаетесь. Но и я не стремлюсь перевернуть мир в глазах тех людей, которые считают, что делают нечто во благо, Ха-Х! Зачем нам эта нудная определенность, верно? — Сколько вы уже собрали? — спросил его Хоца, в его фиалковых глазах загорелся явный интерес. — В каждом городе, где размещен филиал «Дворянского Гнезда», мы набираем союзников или просим иных, более близких к нам людей, выехать на определенное место. Как-то так! — театрально развел руками Николай, а затем тут же вернулся к поеданию пирога, отбросив ложку и хватая тот руками, — это всё, что я знаю, поскольку я ещё не успел расспросить своих приятелей о количестве набранных добровольцев! Я уже четыре дня без перерывов по стране таскаюсь. Дельце утомительное, но кто если не я? Но своей цели мы добьемся, определенно, я ведь мастер создавать дебош, можете мне поверить! — В последнем я точно не сомневаюсь, — вздохнул Евгений, внимательно рассматривая лицо собеседника, словно пытаясь запечатлеть в его глазах хоть нотку неуверенности. К своему удивлению - ничего не обнаружил. Походу, сейчас они действительно имеют дело с понимающим своё дело человеком, хоть и с довольно ребяческими манерами. Был он настолько невозмутимым, что это даже вызывало удивление: главная причина любых человеческих неудач кроется в осторожности. Нужно стать действительно убежденным, рискованным человеком, а только потом пытаться добиваться немыслимых высот в своей сфере деятельности, — позволь поинтересоваться... почему же ты возродил свою организацию? Почему ты утверждаешь, что «Дворянское Гнездо» обязательно выедет за вами в другую страну? Неужели твои планы настолько масштабны? — Ну-у, не то что бы хорошая идея об этом говорить, но я по секрету отвечу! — хитро подмигнул ему Гоголь, облизывая обмазанные шоколадом пальцы, — мои идеи большинство людей считает бесчеловечными и очень опасными для очень многих, потому они и выедут за мной. Но изначально причина была не во мне - я повязался с Достоевским, которого этот Тургенев просто терпеть не может... я этого не знал, потому теперь приходится выкручиваться! Думаю, даже если я продолжу свою деятельность без Достоевского, «Дворянское Гнездо» всё равно за мной увяжется. Они уже знают, что у нас теперь довольно схожие по-результату цели! Вот гады противные! — Достоевский? Фамилия знакомая... кажется, я про такого что-то слышал, — сложив руки на столе, переспросил Трубецкой, а затем повернул голову в сторону своего товарища Соловьева, в изумрудных глазах которого уже промелькнуло нечто странное, — но я помню, что на него Тургенев имеет личные счёты... — Ты уже забыл, как мы в свои девятнадцать лет пытались его разыскать в Петербурге, но никак не нашли? — немного изломанно улыбнулся Владимир, почесывая веко. — Ой, точно! Он так хорошо скрывался, а мы дурачки наивно думали, что если будем шататься по помойкам Петербурга на окраине, то его обязательно разыщем, — прикрыв лицо руками, вдруг расхохотался Евгений, — ну мы и придурками были! — Причем это регулярно случалось. Иногда даже местные расспрашивали: вы чего тут всё сидите? Про нас чуть ли не вся Невская знала. Думали, что мы бездомные. А мы всё сидели, курили, выжидали, до тех пор к нам какие-то гопники не пристали и не начали деньги выклянчивать. У нас ещё тогда прически такие странные были: волосы во все стороны торчали и глаза закрывали. Мы даже не сразу заметили, когда к нам подошли! — А потом мы ввязались с ними в драку! — вздохнул Трубецкой, скрывая свою широкую улыбку чашкой чая, — ради Бога, я бы нищим денег подал, но они оказались слишком грубыми. Надеюсь, что они уяснили суть праведного смирения и так больше не делали! Только после на нас начали коситься прохожие и пришлось добровольно убраться восвояси. — Воу! Этого я сейчас точно не рассчитывал услышать! — удивленно выдавил Николай, вытаращившись на этих двоих, как на чудо природы. Подобное он слышит впервые. Обычно имя Достоевского наоборот вызывало негатив, а не наоборот, — вы откуда о нем узнали то? — Тургенев недобрые слухи про него распространял. Узнали от знакомых, но мы наоборот вдохновились и захотели примкнуть, вразрез мнению остальных... не получилось, — пожал плечами Евгений, иронично улыбнувшись, — у нас были весьма схожие приоритеты, я слышал, что он хочет очистить этот мир от гнета греха. Но прошло время... ныне я не стремлюсь действовать столь радикально, скорее мой путь напоминает откровенный протест против действующих в стране псевдорелигиозных устоев. Мой святой долг объяснить людям, что значит жить по Божьим законам! — Опа! Нашлись приверженцы в его церковь! — пошутил Гоголь, а затем добавил, — тогда он искал последователей, но никто не горел желанием примыкать... но кто бы мог подумать! Сейчас я могу замолвить за вас словечко, но не обещаю, что он пойдет на личный контакт! Он не очень хочет высовываться, учитывая обстоятельства. — Мы уже давно за его деятельностью не следим, но твое предложение имеет место быть, — сухо хмыкнул Соловьев, привставая, чтобы положить себе кусочек пирога. Остальные скорее были в неком недоумении и просто молчали, иногда перешептываясь между друг другом, поскольку совсем не понимали, о ком идёт речь. — Как интересно! — воодушевленно вздохнул Николай, энергично потирая ладони влажной салфеткой, — как вы себе буддистов затащили? Разве им импонирует некая Высшая цель о наказании живущих? — Не все буряты придерживаются этой религии, что за стереотипы? — недоуменно переспросил его Хоца, а затем добавил, — разве что Намжил, но он агностик... у нас совершенно другие цели. Ты знаешь название организации? — Занятненько! Вы далеко не первые в этой стране, которые хотят избавиться от действующих в ней ограничений. И этом я с вами абсолютно солидарен, для меня мнение каких-то политиков, издающих свои бессмысленные и репрессивные законы - не приоритет! С чего эти дурачки взяли, что за ними есть правда? Они лишь навязывают свою точку зрения. Разве это правильно, что население затолкало свою истинную свободу в задницу? Впрочем, в других странах ситуация абсолютно аналогичная... какие-то моральные нормы, как же это бессмысленно и скучно! Смею предположить, что ваши нездешние товарищи фаталисты и считают, что всё предопределено, что их религиозная борьба предопределена. А вы, как я, типичные вольные анархисты! Столь сочетаемый тандем абсолютных противоположностей. Дайте угадаю, товарищи-верующие ещё и в концепцию «Страшного суда» верят? Трубецкой лишь сдержанно улыбнулся и кивнул, заправляя красную прядь волос за ухо. — Ничего особенного, это широко известная в религии концепция. Например, когда случаются страшные войны, эпидемии, бедствия неверующие люди утверждают, что это «конец света», но те, кто действительно осознает правду, говорят, что это Господь так распорядился в наказание человечеству за его грехи. Человек во времени творит перед лицом вечности: каждое его дело, всякое его движение и намерение некоторым образом вечно, отсюда и страшная его ответственность перед судом вечности, ибо для этого суда каждый миг отдаленного прошедшего вечно есть. Человек волен выбирать либо вечную жизнь с Богом, либо вечную смерть, небытие без Него. Где – глубочайшая скорбь, там и высшая духовная радость. Чем мучительнее ощущение царствующей кругом бессмыслицы, тем ярче и прекраснее видение того безусловного смысла, который составляет разрешение мировой трагедии. — Если бы бы я закрыл глаза, то подумал бы, что с Достоевским разговариваю, Ха-Ха! — улыбнулся Гоголь, а затем вдруг замер и недоуменно спросил, — и что значит не редкость? Я таких радикальных верующих очень редко встречаю! Почему-то проигнорировав поставленный вопрос, Трубецкой добавил, — в любом случае, я ношу никакой цели вредить человечеству, наказывать его, поскольку Бог имеет власть вершить это наказание собственнолично, что он периодически и делает. Нет смысла привлекать к этому людей. Достоевский явно будет не против заручиться приверженцами. Николай всё ещё злился на него, но он ему пока союзник, а не враг. — Но войны-то учиняет? Люди! Конечно, я в вашу бурду не верю, но, например, мой товарищ ответил бы тебе следующее, — воскликнул тот, прокашлялся, а затем поменял свой тембр голоса. Просто повторил он то, что ему заливал в уши Фёдор целый месяц, не забывая при этом артистично кривляться и размахивать руками. — Теперь ты дал мне пищу для размышлений, — вздохнул Трубецкой, опуская глаза. У него не нашлось аргументов, чтобы спорить с такой точкой зрения. Иисус, являясь избранным, но всё же человеком, некогда ранее снисходил на землю, чтобы донести Истину остальным людям, снискать приверженцев к правде. Следовательно, люди являются непосредственным средством вершить истинные деяния. Под средством испытаний, сформируется характер и взгляды на жизнь ровным счётом так, как угодно Всевышнему, — ты так глубоко всё понимаешь. Неужто ни разу не пытался встать на путь истинный? — Ха! Вот ещё, я родился грешником, им же и помру! Убивать людей без повода всяко веселей, чем каждый раз находить себе оправдание, — отшутился Гоголь, затем увлеченно спросил, — а вот... ты? Как ты до такой жизни докатился? Почему тебя преследует «Дворянское Гнездо»? И откуда вы, веруны-радикалы, повылезали-то? — Был я священником, но как-то слишком увлекся... Спросил как-то у одного своего коллеги, откуда у него вдруг взялись золотые часы и новенький мерседес, а меня выгнали на следующий же день! Как гнусно. Безделье грех, потому решил собственную организацию основать, а потом притащились эти грешники и назвали мою деятельность опасной! Почему сразу опасной? Мы ничего такого плохого не делали, всего лишь гнусных тварей нечестивых учили правде. Поставив пустую чашку на блюдечко, свою лепту в разговор внес Соловьев. — Секты радикалов размножались почкованием по России ещё где-то в девяностых. И было их много, поскольку туда активно подавались нищие и бездомные. Там их кормили и давали крышу над головой, но свои условия диктовали. По местным телеканалам ещё четырнадцать лет назад транслировали документальные фильмы; какие-то записи с сектантами в психдиспансере; заявления, что те люди совсем умом тронутые и опасные для общества. В тот момент настоящее гонение властями на них развернулось... многие сектанты разъехались по тюрьмам. Я не разделяю их позицию, но могу их и понять. Только вот... зачем они поступали так грязно, создавая себе подобную репутацию клуба безнравственного мусора? В этот момент Гоголь вытаращился на него с удивлением. Его лицо дрогнуло в широкой улыбке, а глаза просияли, как две луны. — Ха-Х! Я про них вообще ни разу не слышал, ибо тогда проживал в Украине. Но ты-то к ним какое отношение имеешь? — переспросил тот, и, не дожидаясь ответа, задал ещё парочку вопросов, — а почему их так быстро раздербанили? Неужто у них в составе никаких эсперов не нашлось? — Их не брали по той причине, что они могут быть опасны для обычных сектантов, — пожал плечами Владимир, уводя изумрудный взгляд куда-то в сторону, — но я к ним не имею никакого прямого отношения. Тогда, будучи малолетним школьником, я просто очень любил всякие «жуткие» истории. Моя вера вышла из моего воспитания, но мои родители никак связаны с сектой, если ты об этом. Я бы даже сказал, что у меня была довольно адекватная семья. На моем фоне просто ангелы. — Занятненько! А ты с ними поддерживаешь контакт? — Не думаю, что они захотят меня видеть. После того, как меня объявили в розыск, те от меня отвернулись, как от прокаженного. Даже мой собственный брат. Но их можно понять. Никто не захочет находиться в одной лодке с «преступником». Семья не поймет меня и мои цели. Для них спокойная и размеренная жизнь куда важнее осознанной борьбы за нечто большее. Их выбор, но почему же мой они уважать не способны? — этот личный монолог вдруг резко окончился наводящим вопросом, — а ты со своими? В этот момент на лице Николая вырисовалась насмешливая улыбка. — Их уже давно нет в живых. И если бы они были живы, то не было бы и меня. Такого меня, каким ты меня видишь сейчас! Вероятность того, что я бы ступил на столь скользкую дорожку убыла бы к нулю, поскольку моя семья работала на организацию, которая отчасти боролась с подобными мне: диктовала свои мятежные порядки, подобно политической партии, но и не поддерживала убийц, маньяков, террористов. Ха-Ха, как же это чертовски забавно! Уже можно гордо заявить, что я стал позором собственного рода! И мне даже кажется, что родственнички всё предсказали заранее! — в этот момент Гоголь почему-то рассмеялся, а когда словил на себе недоуменный взгляд, осознал, что собеседник не всё из этого до конца понял. Наверное, эти слова были адресованы им же самому себе, потому далее объяснять ничего не возжелал, — Ладненько! С вами, верунами, всё понятно, а ваши анархисты-то, чем обычных убийц отличаются? — Мы менее радикальны... ты видишь свою свободу, в том, чтобы откровенно вредить окружающим, мы же просто хотим свергнуть действующий режим, — вставил Хоца, тонкими пальцами смахивая со своего лица пряди белоснежных волос, — самореализация, возможность договориться, обеспечивая ход развития общества - это и есть основа для позитивной анархистской свободы, исходящей из из того, что развитие общества может определяться согласованными решениями самих людей, а не внешними по отношению к ним «законами». Люди могут соединяться друг с другом и составлять общества не по принципу господства друг над другом, а на основе взаимодействия. — Да пробовал я свергать этот ваш режим, в итоге в государственной палате опять всё заросло плесенью и мусором! — ухмыльнулся Николай, складывая руки на груди, — потому я обязан действовать иначе, но вы точно со мной не согласитесь, потому этот диалог бессмысленный! Я пришел ради кратковременного сотрудничества, полагаю, оно вас заинтересовало! — Наверное, — пожал плечами Евгений, отпивая глоток чая. Нимбуев лишь глубоко вздохнул, поднимая темные глаза к потолку. — Но это эгоистично, ведь волюнтаристы, подобные тебе, пренебрегают интересами людей, игнорируют окружающих, ради собственной же свободы действий. Такие оторванные от действительности личности предпочитают не замечать реальную картину. Ты не хочешь делиться с остальными свободой, для тебя важна только собственная свобода. Например, если цель твоего коллеги - изничтожить грешников, то я могу сделать очевидный вывод - ты убиваешь этих людей бесцельно, просто «потому что». Вы терпите друг-друга из выгоды. — Угадал, ты абсолютно прав! — Гоголь подал тихий смешок и развел руками, — но у вас в организации похожая ситуация. Вы воспроизвели это слияние и пользуетесь способностями друг-друга ради собственных противоположных целей. — Как же это иронично, — немного улыбнулся Хоца, задумчиво разглядывая собственное отражение на лакированной поверхности стола. — Ха-Х! Но вы и не обязаны быть единомышленниками, разве что людьми, которые сумели договориться! В таком разнообразии есть своя уникальная интрига. Я за эти четыре дня стольких повстречал... кому-то анархизм, кому-то откровенный беспредел, кто-то хочет захватить власть... у кого-то своя уникальная философия, религия! Вот эсперов-сатанистов, например, я до вчерашнего дня ни разу не видел, благо, они не сдали меня, как подношение их божеству! — Не подкинешь их адресок? — пошутил Трубецкой, многозначительно приподнимая бровь. — Ну-у нет, они нам ещё нужны! — уже рассмеявшись, помотал головой Николай. — Ладно, я так понял, что все здесь больше склоняются к мятежу? — переспросил Соловьев, поднявшись со стола и взлохматив свои блондинистые волосы. Остальные кивнули ему, но по глазам было видно, что они настроены неоднозначно, — хорошо, какие гарантии, что это всё действительно произойдёт? Или пойдет по намеченному плану? Мы этого человека даже не знаем! Остальные ответили на его вопрос весьма неоднозначно, словно сами глубоко сомневались. — Ха-Х! Неужели вы считаете, что я просто так вас хочу натравить на «Дворянское Гнездо»? — ухмыльнулся Гоголь, отпивая глоток чая, а затем обратился к Владимиру, — дружище, у меня своих дел полно! Ещё скажи, что я проделал такой путь из столицы только ради того, чтобы одурачить неизвестных мне людей. Если не хотите, то я умолять не буду! Мне то плевать, это вам стоит подумать о своем будущем. Вы ничерта не добьетесь, пока у власти стоят они! — Ты так считаешь? — подал язвительный смешок Евгений, — кто бы там ни был у власти - мы добьемся своих целей, что бы нам это не стоило. Но мы не хотим подвергать себя опасности попусту. — Флаг тебе в руки! Но если даже Достоевский тогда не смог от них избавиться самостоятельно, то о чём вообще речь? Или, быть может, ты умнее его? — посмеялся над ним Гоголь, а затем вдруг поставил чашку и поднялся, расправляя задравшееся пальто под шинелью, — желаю тебе удачи в твоем начинании, а мне ещё нужно в Иркутск нагрянуть! И спасибо за тортик, он был чудесный! Он явно знает на что нужно надавить, чтобы собеседники прекратили сопротивляться и просто начали делать то, что ему нужно, используя принцип «от обратного». Во многих ситуациях целесообразнее и проще стимулировать желательное поведение, чем пытаться искоренить нежелательное. Чувствуя реактивное сопротивление, люди обычно стараются восстановить, как им кажется, утраченную свободу и сделать что-то вопреки ограничителю. — Я не буду продолжать этот спор, — вздохнул Трубецкой, а через некоторую паузу добавил, — хорошо, что нам конкретно нужно сделать? — О, отличный вопрос! Некоторое время они ещё разговаривали о плане действий. Справляясь с навязчивым желанием зевнуть, Николай отвечал на каждый поставленный ему вопрос и старался держаться максимально энергичным и убедительным. Подобные диалоги, в большинстве своем, были настолько типированы, что Гоголь уже чувствовал себя актером, который тридцатый раз репетирует одну и ту же пьесу, а его реплики уже начинали походить на разученный заранее текст, как бы он ни старался разбавить его импровизацией. Да-а уж... подобная монотонная работа определенно не для него. Николай просто начинает скучать и уставать. Объяснять что-то кому-то — настоящая тоска смертная! Если бы Гоголь был бы на их месте, и к нему пришёл понимающий свое дело человек с подобным предложением, он бы с ходу согласился и начал действовать в правильном направлении. Курс и так очевиден. Из приятного — Николаю удалось склонить их на свою сторону и те, скорее всего, не передумают, когда придёт день Х. Вдруг послышался какой-то треск за окном. Сначала присутствующие не придали этому никакого значения, зачем звук повторился. В один момент, все повставали из-за стола и вышли в зал, где с недоумением вытаращились на стекло. — Ваш дружок решил в снежки поиграть? — пошутил Гоголь, в ответ тишина, потому его взгляд недоуменно проскользил вслед за Трубецким, который подлетел к окну и распахнул его, — какие-то вы все очень нервные! — Что-то здесь не так... Доржи определенно хочет нас предупредить, — энергично отозвался Евгений, рассматривая местный пейзаж. За окном безлюдный мрак, метель, разгоняемая одним светом от каменных столбов с фонарями, — видите свежие следы на снегу? Тут под окном было несколько человек. Ой! Это ещё не всё... — он поддался вперед и указал на всполошенную толпу людей: те бегом покидали здание; за некоторыми тянулись чемоданы, а кто-то был с домашними животными на руках, — похоже на экстренную эвакуацию. — Куда он сам-то подевался? — удивленно спросил у того Хоца, уже поравнявшись с Трубецким и свесившись с подоконника. — Он не просто так остался там. Явно хотел переманить внимание резидентов на себя, сбежать и дать нам немного времени, — предположил Намжил, задумчиво опуская глаза и рассматривая узор на полу, а затем пояснил, — он еще вчера нам сказал, что подозревает об облаве... — Ой-ой! Теперь мне всё понятно, почему вы так испугались, как меня увидели! И нет, они все за ним не побегут, товарищи, — щелкнул пальцами Гоголь, уже расслышав подобие на шум где-то с нижнего этажа квартиры, — ух-х, похоже, нам всем прямо сейчас не поздоровится! — Прямо сейчас? — с досадой переспросил Соловьев, а через мгновение из кобуры вытянул два револьвера и бегом пустился к винтовой лестнице; прыгнул на пирило и скатился в самый низ. — Ну что он у вас за дурачок? — подал тихий смешок Николай, недоуменно разводя руками, — я бы мог нас всех просто перенести на крышу! — Поздно... об этом думать теперь, — выдавил Хоца, уже обернувшись и с презрением вытаращившись на Исая Калашникова, он возглавлял филиал «Дворянского Гнезда» в Улан-Удэ. Молодой человек лет двадцати трёх с растрепанными чёрными волосами и ярко-красными глазами, стоял длинной кожаной куртке с нашивками, чем-то даже напоминающей байкерскую. Позади него ещё двое эсперов - Владимир Митыпов и Дон Цыден. Судя по звукам с нижнего этажа, на облаву прибыло ещё двое. — О, злая мысль! Откуда вторглась ты, чтобы покрыть землю коварством? — риторически спросил Трубецкой, при этом оставаясь предельно спокойным. — Было не очень сложно вас найти, — миловидно улыбнулся Исай, разглядывая присутствующих, — неужто сам Николай Гоголь? Чем же этаким ваш жалкий сбродец привлёк столь закоренелого террориста, который уже три недели в активном розыске? — «Мёртвые Души» определенно набирают союзников, — рационально поддержал его мысль Митыпов, поправляя очки, — думаю, стоит сообщить гендиректору об этом. — Он уже знает, разумеется, — отозвался Калашников, — не зря же указывал наблюдать. — Стоит словить их и избавить мир от дальнейших проблем, — предложил Дон, вытаскивая руки из карманов длинного пальто, уже готовый пуститься в бой. — Сдаётесь или вас нужно потрепать? — подал смешок Калашников, наклоняя набок голову и складывая руки за спиной. Разумеется, «Мёртвые Души» были готовы и к подобному исходу, потому Гоголь ни чуть не был удивлен. Он мог бы прямо сейчас уйти, вынудив данную организацию разбираться с возникшей проблемой самостоятельно; те достаточно сильны. Но какое же тут веселье, если Николай так просто уйдёт и никого при этом не убьет? Гоголь недоуменно посмотрел в пол, расслышав громкие взрывы с нижнего этажа. Не прошло и мгновения, прежде, чем пол ушел из под ног. Они все, под громкий скрежет обвалившегося бетона, дерева и металла, оказались в гостинной. И как раз из-под пыльных облаков вынырнула тёмная молния и послышались раскаты грома. — Зря вы сюда заявились, — прошипел Намжил, сжимая кулаки из которых искрились самые настоящие молнии. Его способность так и называлась - «Стреноженные молнии», разумеется, он не имел власти над погодой, но из своего тела мог генерировать электрические искровые разряды. В сию же секунду, они, со всей своей удивительной мощью, устремились в сторону Исая Калашникова. Тот с явным проворством перекатился по полу, уворачиваясь от атаки оппонента. В этот момент гостинный зал наполнился болезненными возгласами, взрывами и звуками ударов сражающихся эсперов. Николай лишь подал удивленный смешок, разглядывая это побоище, в котором участвовало около девяти эсперов. Давно он подобного не видел. А что же будет в тот самый день Х? Это ведь только малая часть из того, что может произойти в тот самый день. — Товарищ Нимбуев, не подсобишь? — многозначительно улыбнулся ему Хоца, прищурив свои фиалковые глаза, — в его руке вдруг визуализировался позолоченный кнут, а Намжил тут же устремил в ударное орудие мощнейшую вспышку молнии, тот наполнился, подзарядился, ярко разгорелся, напитавшись электричеством и с громким хлестким ударом, намертво вцепился в горло Кима Балкова. Очередной дворянин, о котором Николай не знает ничего больше имени. Первые капли крови упали на пол. Ким стиснул зубы и прошипел, принимая на себя немыслимую дозу электрического разряда, в этот момент он махнул дрожащими руками и растения в горшках захрустели и, вытянувшись длинными лозами, бросились прямо в сторону Хоцы, заслонив ему поле зрения и сковав движения. В этот момент во второй руке появился второй кнут, которым он разорвал на куски лозы. Ответная атака оппонента не заставила себя долго ждать, потому растения отбросили Намсараева в другой угол комнаты, а тот, в свою очередь, тут же вскочил на ноги и завертел кнутом, намереваясь оставить на теле своего врага парочку окровавленных отметин. — Места тут маловато, — постановил Соловьев и приложил ладонь к стене. Та с глухим треском посыпалась острыми осколками, словно обыкновенное стекло. Кусочки кирпича разлетелись по всей комнате. Его способность называлась «Повесть об Антихристе», но Гоголь не знал четкого назначения, но сейчас можно сделать вывод, что Владимир одним касанием взрывает предметы. Способность позволяет ускорить движение молекул объекта, что и приводит к взрыву. Интересно, на людей это тоже действует? Наверное, поскольку вражеские эсперы почему-то настоятельно избегают его касаний и атакуют издалека. Но интуиция подсказывает, что такое не со всеми эсперами провернешь. Определенно зависит силы способности. Например, если бы он попытался подобное провернуть с Лермонтовым, то это бы не сработало, поскольку нахождение духа в нем препятствует распаду, ускорению молекул его тела, потому он и способен выдерживать любые взрывы даже находясь, непосредственно, в самом эпицентре. Впрочем, подобная защита есть далеко не у многих. Николаю даже в этот момент показалось, что Владимир может пригодиться ему и в дальнейшем, после мятежа. Из продолговатой дыры в квартиру тут же устремились в ветры метели, заполняя его крупицами снега. Михаил Жигжитов, наряду с Доном Цыденом окружили Трубецкого. В этот момент Гоголь увидел нечто забавное — Евгений оказался необычайно ловким противником. Скакал по всему залу, уклоняясь от вражеских пуль. Он не использовал никакую способность, но умудрялся каким-то чудом противостоять двум довольно опасным эсперам. Похоже, что Виссарион просчитался и способности, к удивлению, нет у их лидера, а не у Доржи, который пропал без вести накануне. Трубецкой, вооружившись одними только двумя револьверами, налетел на оппонентов. Михаил, причуда которого заключается в выделении кислоты из собственного тела, в долгу не остался и возжелал расплавить своего врага заживо. Евгений, подгадав нужный момент, перекатился, умудрившись оставаться невредимым; кислота расплавила под собой каменные плиты, стекая к нижним этажам. Хитро ухмыльнувшись, Николай подобрался сзади и с размаху зарядил Жигжитову по макушке тростью. Деревянный стержень с громким треском разлетелся на части, а сам Гоголь, воспользовавшись удобным случаем, начал выпускать всю обойму в резидентов «Дворянского Гнезда». Дон воссоздал энергетическое поле: то загорелось ярко-синим светом и отразило патроны, сменив их траекторию на противоположную. Николай словил пули шинелью и предпринял попытку трансгрессировать их внутрь энергетического поля, но это оказалось бессмысленной затеей: пули моментально выскользнули и лишь прибавили в собственной скорости. В этот момент на Соловьева налетел Калашников, вытолкнув его на улицу мощнейшей звуковой волной. Волна разлилась по комнате, встряхнув мебель, лампы, торшеры. Те, с треском бьющегося стекла, рухнули на пол. В комнате воцарился мрак. Низкочастотная вспышка звука заставила окружающих закрыть уши и приостановить поединок. Николай преспокойно стоял с шумоизоляционными наушниками в ушах и с интересом рассматривал происходящее. Подбирал подходящую жертву для хладнокровного убийства. Сегодня у Гоголя есть все шансы уйти со свежей кровью на руках. Недолго думая, преступник уже вылетел с четвертого этажа, вслед за Исаем. Ходил слушок, что Калашников ранее состоял в отряде Горького; потом перевелся ради того, чтобы навести порядок в родном регионе. Разве можно упустить такую прекрасную возможность подгадить врагу? — Товарищ Соловьев, советую тебе такие же приобрести! Говорят, полезно, — с долей иронии посоветовал ему Николай, покручивая палец у виска. Попытался Владимир ему что-то ответить, но это выглядело так, словно тот просто открывает рот, — Ой, совсем не слышу! Впрочем, неважно, давай-ка вместе убьем этого гада, ты ведь не против? — получив в ответ одобрительный кивок, восторженно постановил, — Вот и отличненько! Взмах рукой и Калашников выпустил звуковую волну. Соловьев, не удержавшись на ногах, перекатился кубарем по снегу и первоочередно влетел затылком в каменную стену дома. Мир перед глазами почернел и расплылся. Из головы потекла кровь. Ещё один подобный удар и Исай точно проломит ему череп. Прищурившись и болезненно прошипев, Соловьев, весь припорошенный кусочками кирпича и снегом, закрыл уши и презрительно вытаращился на противника кислотно-зелеными глазами. С ним он абсолютно ничего не сможет сделать, поскольку просто не может подобраться достаточно близко... Так, подождите... Гладко проскользнув по воздуху, Николай вдруг испарился и появился уже за спиной противника, а тот, в свою очередь, вдруг развернулся и четким звуковым ударом откинул террориста от себя. Совершив пару кувырков меж порталами и широко улыбаясь, Гоголь вновь подобрался ближе, намереваясь проткнуть его насквозь либо пулей, либо клинком. Калашников знал это, потому тратил все силы на то, чтобы держать его поодаль от себя, а Николай лишь смотрел на него, мрачно и самодовольно, как навязчивую муху, которую остается только прихлопнуть. Звуковая волна влияет на траекторию патронов, потому Гоголь решил не тратить время; засунув револьвер в полосатые штаны, безумно взглянул он на Владимира. И тут ему пришла гениальная идея. — Я буду держать тебя, а ты взорвешь его, хорошо? — уже шепнул в ухо ему Гоголь. По недоброму лицу Калашникова уже можно было осознать, что он прекрасно понял то, что те собираются делать. Вокруг него вдруг визуализировался настоящий смерч, а сам он оттолкнулся от земли и тут же вылетел наверх к остальным. Сохраняя гробовое молчание, Гоголь и Соловьев лишь вскинули головы и недоуменно на него вытаращились. Затем резко встретились взглядами с друг другом. Улыбки медленно поползли вверх и те громко расхохотались. Вот оно! Это рабочий способ от него избавиться! Вытянув из уха наушник, Николай вдруг вскочил. — Какой он унылый трус, а я ведь даже не начал! Я уверен, что он и дальше будет пытаться избегать нас. Нам нужно загнать его куда-то, а затем уничтожить! — Нам нужно держать его поодаль от остальных, поскольку они начнут ему помогать. — Правильно мыслишь дружище! — кивнул ему Гоголь, а затем вдруг развел руками и восторженно воскликнул, — ита-а-ак, ты постоишь над нами, а я подгадаю момент и скину тебя с потолка прямо на него. Если не выйдет, то постараемся вытеснить его из здания. Этот дурачок сегодня взорвется, хочет он этого или нет! Ха-Ха! План готов, поехали! Никакой конкретики, но Соловьев сейчас не горел желанием с ним спорить, потому просто решил сделать то, что сказано. Парочка скачков в пространстве и Николай уже оказался на наверху, где происходило основное действо. Как же тут весело! Ему пару раз чуть не прилетело, но он с явным проворством уклонялся, пробираясь дальше меж электрическими разрядами, выстрелами, связками лозы. На его голову сверху сыпались небольшие камушки и побелка. И вправду немного тесновато. Комната была замылена дымом, порохом тратила, стало немного тяжело дышать, но он твердо намеревался отыскать в этом побоище Калашникова. Тот уж точно не стал бы привлекать внимание в данный момент, скорее всего просто кому-то из коллег подсобляет. Ха-Х! Гоголя уже боялись столь самодовольные выродки. Это очень забавно! Что же является основой истинного хаоса? Это страх. Но перевес сил на данный момент не на стороне «Свободы и Бессмертия», потому нужно что-то срочно сделать. Его глаза забегали - увидел Трубецкого, который по-прежнему сражался один против Жигжитова с Цыденом. Его противники уже перешли в прямое нападение и гоняли его с клонами по всему помещению. А Евгений, в свою очередь, предпринимал безуспешные попытки им навредить; послышались выстрелы; защитное поле Дона не давало тому этого сделать. С другой стороны комнаты, спина к спине, стояли запыхавшиеся Хаца с Намжилом. Раскаты молний подсвечивали мрачную дымку комнаты и били прямо по троим вражеским эсперам, которые с явной сноровкой умудрялись избегать его атак. Черные глаза Нимбуева горели ярко, как два солнца, а волосы намагнитились и стояли дыбом. Тот сделал выпад и предпринял очередную попытку отшвырнуть от них Кима, наряду с Митыповым. Немного приглядевшись, Николай вдруг обнаружил Калашникова, который точно решил прикончить своих противников. В момент тот подлетел и достал два пневматических пистолета, уже намереваясь раздробить им черепа. Краем глаза Гоголь заметил и то, что Михаил уже скопил вокруг себя достаточно разъедающей, как лава, кислоты, дабы расплавить своего противника Трубецкого заживо. Это будет довольно болезненная смерть. Упс! Какая неудобная ситуация! Что же делать? Теперь Николай чувствовал себя человеком, который решает чью-то судьбу прямо в этот момент. Но сможет ли он сымпровизировать, удержать равновесие и не растерять свои карты? Первым делом нужно разобраться с налетом Калашникова, потому Гоголь, с помощью своей способности, выудил у него оба пистолета. Гетерохромный взгляд сам упал на батарею, находящуюся по правую сторону от сражающихся. Как же он обожает российские квартиры! Не теряя ни секунды, Николай метко выстрелил в трубу. Кипящая вода зашипела, разбрызгалась и растеклась по полу возле скопления эсперов. Нимбуев, уловив ход его мыслей, тут же оттолкнул от себя Хацу и зарядил остатки своих сил в лужу воды на полу. Вражеские эсперы громко вскрикнули, принимая на себя высоковольтный разряд электричества. Пока Намжил держал ситуацию под собственным контролем, Николай тут же создал портал под Евгением: тот провалился и каким-то чудом фортуны увернулся от смертельной атаки оппонента. Ни подпалин, ни царапин. — Вовремя ты, — с необычным спокойствием отозвался Трубецкой, поглядывая на своего спасителя снизу верх. На его светлом лице вырисовалась ироничная улыбка, — ещё немного и меня бы растворили! — Ха! Как я люблю людей с чувством юмора, — рассмеялся Гоголь, просовывая в свое ухо наушник и подавая ему руку. Прежде, чем Евгений успел схватиться, их уже снесло звуковой волной. Делая акробатические кувырки, Николаю удалось немного замедлить собственную скорость и чудом зацепиться за выступ и не выпасть с четвертого этажа, через дыру в стене, где уже валялись все остальные. Повиснув на одной руке и покачиваясь от ветров метели, Гоголь опустил голову и с разочарованием обнаружил, что никто из врагов ещё не умер. Как скучно! Ну нет, так быть не должно. Только не в его смену! Жутко расхохотавшись, Гоголь подтянулся, взобрался наверх и с сумасшедшей, кровожадной ухмылкой вытаращился на Калашникова. Даже в полутьме он умудрялся выглядеть, как одичавшее животное, готовое вцепиться всеми зубами в кусок свежего мяса. В висок били навязчивые мысли об убийстве. Нет, перелёт в эту страну не сделал его мягче. Скорее наоборот, сейчас Гоголь почему-то почувствовал, как нечто внутри него выгрызает себе путь на ружу, готовое рвать и метать ради собственных безумных целей. Как же он скучал по этому ощущению! Такие мгновения нельзя отпускать. Именно таким он хочет стать. Быть всегда, независимо от ситуации. Зачем же всё время быть в здравом уме и трезвой памяти? — Ты просто безумец. Зачем ты всё это делаешь? Твои планы никогда не воплотятся в жизнь, сколько бы ты союзников себе не понабрал! — воскликнул Калашников, сжимая подрагивающие руки в кулаки. Его красные глаза вспыхнули огнем, — отнюдь, не все, сталкиваясь с реальностью, начинают искать способы решения этой проблемы путем уничтожения всего человечества. Невинные люди не имеют к этим разборкам никакого отношения. Почему ты обрекаешь их на горе? Ты не понимаешь, каково это терять близких людей? Хотя, с кем я разговариваю... такое не про тебя. Нести окружающим разруху и смерть - весь удел твоей жалкой душонки! — Я глухой и тебя совсем не слышу, не распинайся, — отмахнулся Гоголь. Прежде, чем оппонент успел открыть рот, он уже сорвался с места и вылетел в его сторону. Неясный прилив энергии наполнил его тело, и он, словно заряженный, принялся скакать вокруг Исая, который, в свою очередь, стремился смести его с пути низкочастотными звуковыми волнами. В один момент Николаю удалось подобраться достаточно близко и визуализировать свой острый клинок прямо между ребер противника. Кровь брызнула, как искры петарды. Очень жаль, что Калашников дернулся и ему не удалось попасть прямо в сердце! Потому этот метод не всегда работает. Забавно меняется некогда хмурое лицо, ныне выражая подобие на инстинктивный страх. Пользуясь верхним этажом, чтобы избежать сносящих ударов, Николай резко пропадал из поля зрения и проявлялся вновь, уже гораздо ближе к противнику; не теряя момента, вонзил во врага своего клинок; а затем ещё один; и ещё; продолжал пропихивать в его потрепанное тельце ножи и вынуждая медленно, но верно захлебываться в собственной крови. Всё вокруг происходящее было настолько мгновенным, что их бой мог бы продлиться буквально полминуты. За очередным порывом ветра, Калашников вдруг слетел вниз к остальным, которые в полном удивлении на него вытаращились. В этот момент Соловьев спрыгнул с дыры в потолке и возмущенно взглянул на Гоголя. Ах, точно! Николай рассмеялся и хлопнул себя по лбу, осознав, что про него совсем позабыл. Так, похоже собственным силами убить врага теперь не получится! — В чем твоя проблема? — грубо спросил его тот, быстрой походкой приближаясь к собеседнику. — Приветствую, дружище! Меняем ход аттракциона, придётся продалбливаться сквозь этот сброд, — самодовольно утвердил Гоголь, а затем увлеченно добавил, — они изрядно потрепанные, потому это плёвое дело! Возможно, не один Калашников сегодня помрет, пусть «Дворянское Гнездо» поймёт с кем связалось! Ха-Ха! — И как конкретно мы собираемся это делать? — недоверчиво вскинул бровь Владимир, стряхнув пряди блондинистых волос со своего окровавленного лица, — если ты опять оставишь меня без дела - я тебя собственноручно уничтожу. Мои коллеги едва не погибли. — Но не погибли же! — Я прекрасно знаю, что тебе плевать на всех. Ты сам это сказал. И почему я должен тебе верить? — А какая мне выгода, если вы все сдохните? — спросил Гоголь, разведя руками и громко рассмеявшись, — я бы мог вас просто бросить! И ты бы ничем им не помог - ведёшь себя, как наживка. У тебя такая прелестная способность, а ты даже не можешь ей воспользоваться! Сегодня ты будешь моим оружием, не спорь со мной, а лучше займись более весёлым дельцем, — подбодрил его тот, а затем схватил за плечо, и они оба, за пару скачков в пространстве, уже оказались на усеянном сугробами побоище. Прищурившись от холодного, обжигающего лицо ветра, Николай отыскал глазами Калашникова. Тот с трудом двигался, подрагивал от жгучей боли, потому предпочитал стоять на месте. Твердыми руками удерживал длинноствольный пистолет. По всем сторонам его облепили коллеги, защищая своего лидера от прямого урона, а он, в свою очередь, делал периодические вдумчивые выстрелы в оппонентов. В тот же момент Гоголь заметил, как пуля со свистом влетела в Хоцу. Тот болезненно прошипел и схватился за грудь. Пуля оказалась необычна. Воспламенилась, а спустя мгновение вдруг прогремела и взорвалась. Куски плоти и кровь разлетелась по снегу. Хоца безжизненно упал на землю в неестественной позе, фиалковые глаза замерли, а лицо навсегда замерзло в эмоции абсолютного страха. Лица остальных загорелись мрачным шоком, горечью, но не могли остановиться, ничего сказать или сделать, иначе рискуют быть убитыми. — Ну, вот! Теперь я тоже хочу такой пистолет! — развел руками Гоголь, уже вознамерившись потом попросить Виссариона. — Не стой на месте, идиот, — поспешил осадить его Соловьев, сорвавшись с места. — И где тут ваш прелюбимейший закон, черт побери?! — дрожащим голосом вскрикнул Нимбуев, метаясь по сторонам, дабы извернуться от смертельных атак вражеских эсперов. Он был просто поражен. Федералы должны всегда стоять выше преступников, но прямо сейчас они ничем от них не отличились. Поэтому он ещё борется. Как же глубоко укоренилось истинное беззаконие в его родной стране. Те, кто наделен государственной властью, почему-то считают, что имеют высшее право наказывать других за те самые вещи, которые делают они сами, — он был не такой, ни одного человека не убил, а вы... просто животные! Дикие твари! Лицемеры! — Гендиректор ввел военное положение в нашей организации, все те, кто пособничает «Мёртвым Душам» и отказывается добровольно сдаться под стражу, будут вынуждены закончить вот так, — хладнокровно-спокойно объяснил ему Калашников, прерываясь ненадолго, чтобы перезарядить пистолет, — вы можете сдаться прямо сейчас, и вас не постигнет незавидная судьба вашего товарища. Просто произнесите это вслух. Как же Намжил сейчас их презирал, казалось бы, в этот момент следовало принять поражение и не усугублять ситуацию, но теперь у него появилась личная причина перебить их всех до одного. — Отсоси у меня, кусок дерьма. Скоро вы все передохните, — оскалился тот, его тело вдруг захватила неясная энергия, выработавшаяся одним только полыхающим гневом. Остатки сил он пустил в ход прямо сейчас. Послышался оглушительный грохот, наряду с ослепляющей вспышкой. Мощнейший раскат электричества печатался в землю прямо под ними, раскидав присутствующих по сторонам. Воспользовавшись моментом, Гоголь ухмыльнулся и схватил под локоть Соловьева. Перенёс их прямо к ошеломленному Калашникову. Одной рукой Николай умудрился зацепиться за его куртку, потому их с Владимиром не снесло первой же волной. Сквозь невыносимую боль в ушных перепонках, Соловьев впечатал свою руку в плечо Исая. Всё резко затихло. Можно было заметить, как светлое лицо оппонента покрывается светящимися трещинами. Секунду он выглядел, как разбитая ваза, которую склеили и засунули туда свечу. Выглядело это воистину жутко. Его тело вдруг вздрогнуло, как-будто рассыпалось на осколки, разгорелось. Послышался склизкий звук кусков мяса, поочередно ломающихся треск костей. Взрыв. Полностью рассыпало его на куски плоти и ошметки крови, которые, подобно дождю, попадали на головы и плечи замеревших от удивления эсперов. — Наш босс... — смог лишь выдавить Дон, стягивая со своей головы шляпу и приложив ее к груди, он удрученно опустил ярко-голубые глаза в окровавленный снег. Замолчал. Пускай проработали вместе они не так долго, но тот Цыден точно знал каким он был. Просто хотел очистить свой родной регион от убийц, насильников и террористов. Это вся его мотивация. И он прекрасно справлялся. До этого дня. Но разве они все могут потягаться с тем преступником, который существенная проблема даже для самых опытных детективов? Приезд Гоголя оказался для них неожиданностью. Попались на мушку. Пришли обезвредить среднестатистическую преступную группировку, но наткнулись на нечто более ещё гнусное и аморальное. Ким же держался с большим самообладанием и достоинством. — Товарищ, сейчас не время для печали, — вернул шатен своего коллегу к реальности, — смерть не только конец жизни, но и её начало! — Взаимодействие этих двоих слишком опасно, — с явной досадой прошипел Митыпов, скидывая с лица разбитые очки, — нужно их разделить. — Какой прелестный дождик! Ита-а-ак, один есть, — расхохотался Гоголь, невозмутимо стряхивая со своих плеч куски каких-то кишков, — надо бы вам ещё немного работу упростить! — заявил тот, а затем вдруг подхватил удивленного Соловьева и выдвинулся в сторону Кима, телепортами ловко уворачиваясь от кислотных атак Михаила. Вытягивая из заснеженной земли зеленые лозы, противник оградил себя растительным щитом, который мгновенно рассыпался от касания Владимира. Не растерявшись, Ким, с помощью своей способности, вытащил Соловьева за ногу из цепкой хватки Гоголя, а затем начал поднимать всё выше и выше, явно намереваясь впечатать того об землю с головокружительной высоты. Вторая лаза поползла в сторону Николая, а затем с резким скачком сдавила. Следом за Владимиром, без какого либо труда, Николай высвободил себя из заточения и незамедлительно выстрелил в плечо оппонента. Ким поморщился и сжал зубы, подрагивающей рукой схватившись за плечо. Соловьев твердо встал на землю и ткнул пальцем в сторону вражеского эспера. — Ты знаешь, что это за хрень? Николай подал недоуменный смешок, когда сбоку от себя заметил невероятное: Владимир Митыпов, способность которого имела аллегоричное название «Долина бессмертников», поднял кусок окровавленной плоти с земли. Тот разгорелся в его ладонях, подлетел. Эспер что-то прошептал, а затем вдруг подлетели кровавые сгустки, преобразуя причудливые формы и визуализировался дух, внешне сродный с Калашниковым, который умер буквально пару минут назад. Его облик был тусклым, синеватым, полупрозрачным, немного подсвечивался, как-будто отражая собой ночное небо. Не прошло и мгновения, как за ним следом проявился и белоснежный дух Хоцы, вызвав у окружающих ещё большее недоумение. Гоголь подумал и пришёл к выводу, что, скорее всего, способность того условно «возрождать мертвых», а затем повелевать их душами в своих целях. Быть может, базируется на ДНК и воспоминаниях обладателя способности, либо это действительно нечто сверхъественное. Одна эта мысль уже заставила Николая прочувствовать нотки раздражения. Цирк испорчен! Теперь врагов стало ещё больше! — Занятная способность, признаю! — звонко подытожил Гоголь. Гетерохромные глаза стали походить на совиные, зрачки сужены, но губы продолжали выражать лучезарную улыбку, словно он пытался скрыть собственную досаду. Прежде, чем он успел среагировать, его вдруг окружили оба духа. Кнут с отчетливым, хлестким звуком, сжался на горле Николая, оставляя на нем окровавленную отметину. Нельзя было сделать даже вздоха. Получается, способности умерших тоже сохраняются. Перенёс Гоголь себя в иную сторону. В это же мгновение оказался снесён звуковой волной и разломал под собою какой-то хлипкий забор. Морщась от боли в груди и отряхивая окровавленные руки, Николай вдруг вскочил и понесся в сторону Владимира, с периодичностью уклоняясь от атак. В этот же момент Хоца оказался перед его лицом, намереваясь воспользоваться хлыстом. Каким-то чудом Гоголю удалось проскользнуть по снегу и прихватить того за ногу. Призрак повалился следом за ним. — Оставь грешную душу Хоцы в покое, — возмущенно фыркнул Трубецкой и прошмыгнул по снегу прямо под кислотной облавой Михаила, параллельно простреливая травянистые лозы, которые безуспешно пытались словить его. Влетел в прыжке тот за спину к оппоненту. В руках его вдруг воссиял топор, которым он, без промедления, проломил голову Митыпову. Дворяне моментально схватились за оружие. Вылетела в сторону Евгения вся обойма. Но почему-то ни один выстрел так и не попал в эту подвижную цель; тот находился буквально в тридцати метрах от вражеских эсперов. Одна из пуль отрикошетила от ближайшего металлического строения и, чуть было, не влетела в лоб Кима, которого успел защитить энергетическим полем подоспевший Цыден. Что-то пошло не так. Послышался громкий треск. Водитель какого-то автомобиля растерял управление, слетел с трассы и врезался в ближайшее дерево, которое, в свою очередь рухнуло на высоковольтные провода; произошло замыкание - топливный бак взорвался вместе с автомобилем, унося за собою жизнь незнакомца, не успел тот издать и звука. Ближайший столб линии электропередачи вдруг пошатнулся и рухнул на Жигжитова, который почему-то не смог вовремя уйти в сторону, потому ему осталось только прошипеть от боли. Провода пообрывались. Ствол дерева со свистом полетел на Нимбуева, а тот почему-то замер в глубоком недоумении от происходящего. Трубецкой сорвался с места и выхватил коллегу за предплечье. Те проскользнули по снегу и каким-то чудом остались нетронутыми. Воспользовавшись моментом, Цыден тут же выстрелил в Евгения, но глухой щелчок оповестил об отсутствии в магазине патронов. Все замерзли на месте. Воцарилась полная тишина, наполняя лишь дуновением метели и шумом автомобилей где-то вдали. Что это ещё за цирк? Это какая-то сверхъестественная удача или он всё просчитал? Как это произошло? Не решаясь издать даже вздоха, Гоголь широко улыбнулся и в полном шоке посмотрел на Трубецкого, который постановил, — уходите, иначе вам будет хуже. — Серьезно? Вы чем смотрели? — не выдержал своей глубокой досады Дон. Он уж точно не хотел дозволять преступникам одержать верх. Но разве это не храбрость граничащая с очевидной глупостью? А что если не получится им помешать? Быть может, стоит уже отступить? Что происходит? С кем они сейчас связались? Трубецкой не применял подобные махинации ранее. Похоже, они только что разозлили кого-то ещё более опасного... — А ты сам попробуй сражаться в таких условиях, — разочарованно отозвался Михаил, расплавив столб собственной же кислотой. Прокашлявшись, он сжал зубы и заставил себя подняться, стараясь при этом не издать болезненных звуков. У него повредилась парочка ребер, — чёрт побери, нам нужно вызвать подкрепление. Где вообще Абидуев? — Ха-Ха! Какая хорошая битва! Осталось замочить лишь троих! — восторженно воскликнул Гоголь, театрально поклонившись. Он уже собрался телепортироваться к Соловьеву, чтобы продолжить его эксплуатировать, но вдруг прочувствовал, как земля содрогнулась. Прямо под ним, из снега, вырвалось острое лезвие. Он едва успел отшатнуться в сторону. Болезненно прошипев, Николай метнул быстрый взгляд на свою ногу, которую теперь украшал продолговатый порез, из которого ручьем заструилась кровь. Окутавшись шинелью он перенёс себя на более безопасное расстояние и осмотрелся, в снежной дымке пытаясь разглядеть нового противника. В двухсот ярдах можно было заметить высокую, аристократичную фигуру человека в светло-сером длиннополом пальто, под которым можно было заметить черный твидовый костюм-тройку. На плечах лежал шарф аналогичного цвета. Правая рука крепко сжимала зонт. Темные волосы покрывала низкая шляпа, а на строгом лице виднелась борода, тщательно выстриженная и аккуратная. На вид ему было под сорок пять. Один глаз ярко-голубой, другой отдавал оттенками потемневшего серебра. Было в нем что-то знакомое, но Николай никак не мог вспомнить что. — Неужто вы, Антон Павлович? Не ждал вас здесь увидеть, — удивленно и с какой-то невообразимой радостью спросил Ким, собирая свои длинные русые волосы в хвост, — вы как раз вовремя! — Райс немного задержался, — вздохнул Чехов, воткнул зонтик в землю и внимательно оглядел поле боя, — похоже, вы потеряли двоих, — с некой досадой конспектировал тот, а затем кивнул в сторону Гоголя, — почему в наш штаб никаких предупреждений не поступало? — Мы не могли знать, что он к нам заявится. Он как-то умудрился пробраться в город и остаться незамеченным. Мы старались держать наблюдение, но... как видите, — вздохнул Михаил, немного пристыженно опуская голубые глаза, — быть может, он знал, что мы сюда придём и просто решил нас всех перебить! Тот лишь покачал головой, когда коллеги подошли к нему ближе. — Разумеется, нет. «Мёртвые души» пока набирают силы, у них нет никакой мотивации лишний раз попадаться нам на глаза, — спокойно ответил ему Антон, а затем равнодушно добавил, — похоже, что вам просто повезло. Других союзников он успел осведомить, потому они успешно залегли на дно. Как залягут и эти, если мы не решим эту проблему прямо сейчас. Больше чем уверен, что они намереваются избавиться от вас позже. — И что нам сейчас делать? Убить их? — недоуменно переспросил его Ким. — Я предпочитаю казни закон. Это и отличает нас от этих зверей. Кто-то же должен бороться за идеалы добра и справедливости? Однако основная масса слишком инертна. Ей наплевать на всё, кроме собственного благополучия и личного покоя. В сытой спячке народ может допустить даже приход фашизма. — Но приказ... — Разумеется, я знаю. Как и понимаю то, почему вы убили того человека. Иного выбора у вас не было, — кивнул ему Чехов, а затем скинул с себя шляпу и добавил, — но давайте оставаться людьми, в первую очередь. Пока я здесь, им всем место в тюрьме. — Не думаю, что они с вами согласятся, — иронично улыбнулся Ким, уводя зеленоватые глаза куда-то в ночное небо. — А кто их спрашивает? — ответил тот, а затем перевёл строгий и прагматичный взгляд на присутствующих неподалеку преступников, которые от его прибытия просто в глубоком недоумении замерзли, так и не сдвинувшись с места. Явно осознали, что сбежать так просто не выйдет. Гоголь какое-то время разглядывал его оценивающим взглядом. Данный тип может оказаться серьезным противником. Он же работает лично на Тургенева. Потому это и интригует. Способность Антона называется «Хирургия». Из известной информации: он способен манипулировать хирургическими инструментами. Природа и цельная характеристика данной способности оставалась не до конца изведанной. А им нужно знать. И если Гоголь уйдет, то просто останется ни с чем, а его союзников посадят. С одной стороны ему было глубоко плевать, а с другой хотелось бы продолжить их использовать. У Трубецкого с Соловьевым есть потенциал продвинуться и дальше, а не торчать в этом унылом Улан-Удэ до скончания времен. Если Достоевский захочет впарить им свою идею, то, скорее всего, у него это успешно получится. В какой-то момент Николай заметил, как Антон резко развернулся и дернул кистью руки. Не прошло и доли секунды, прежде, чем с неба посыпались заостренные лезвия, а другие выдернулись из земли, возле каждого из его противников одновременно. Эсперы сорвались с места, разбежались, уклоняясь от смертоносных атак. Гоголь лишь подал удивленный смешок, уже оказавшись на крыше здания. От Чехова можно избавиться только подобравшись к нему достаточно близко. Но как это сделать? Краем глаза приметив огромный скальпель, с бешеной скоростью летевший прямо на него, Николай тут же дернулся и перекатился. Лезвие с громким грохотом вонзилось в крышу здания, проломав черепицу. Пыль, кусочки бетона смешались со снегом, создавая непроглядный туман. Качнувшись от ветра, Николай интуитивно отпрянул в сторону, прежде, чем под ним вырос нож. Выпрямился и бегом пустился по крыше, в то время, как за его спиной, и сверху, и снизу, вздергивались лезвия. Падают ножницы. Николай упал на землю и проскользнул прямо меж лезвиями. Периодически резко метался по сторонам, чтобы ни на что не напороться. В один момент, Гоголь резко затормозил, когда перед его лицом выросли ножи, а затем, закутавшись одной рукой в шинель, спрыгнул с крыши, вытягивая перед собой револьвер, намереваясь выстрелить прямо Антону прямо в лоб. Слышится тремор выстрела. Чехов ставит перед собою два скальпеля: от одного пуля рикошетит в сторону, а другой летит прямо на Гоголя, который тут же испарился. — Займитесь остальными, — приказал Чехов, поворачивая голову в сторону коллег, — вас равное количество. Но если будут проблемы, я подсоблю. И постарайтесь держаться в рамках закона. Николай резко развернулся и взмахнул шинелью. Спустя мгновение из портала на бешеной скорости выскользнул целый автомобиль. Антон распилил средство передвижения на две равные доли прямо перед своим лицом, а сам и с места не сдвинулся. Ожидаемый результат. Тут надо предпринять что-нибудь пооригинальнее. Довольно длительное время Николай метался кругом по всей поляне, избегая резких атак Антона и предпринимая всевозможные способы для уничтожения. Противник полностью контролировал ситуацию, даже не прикладывая для этого особые усилия. Какая незадача! Даже патроны закончились. Уже запыхавшись, Гоголь пришёл к выводу, что в одиночку он точно от него избавиться не способен. Но тут есть небольшая лазейка — Чехов придерживается закона и убивать преступников будет только в последнюю очередь, если не останется иного выбора. Антон хочет его достаточно измотать, чтобы у Николая не оставалось сил противиться собственному задержанию. Надо потрудиться провернуть то же самое. Завернувшись в шинель, Гоголь скачками в пространстве пустился в сторону, чтобы разогнаться, а затем вдруг развернулся и, как вспышка молнии, понесся в сторону Чехова. Тот оставался равнодушным и прагматичным, пытаясь подловить противника хирургическими инструментами. Один прыжок и Николай оказался возле Антона: не теряя ни секунды, он вонзил в того клинок. Вот и ущерб внутренним органам! Но тут последовали последствия. Прежде, чем Гоголь успел отпрянуть достаточно далеко, огромное лезвие оппонента прошло возле его торса, оставляя на нем длинный, продолговатый порез, словно оставленный катаной. Болезненно прошипев, Николай тут же визуализировал себя на безопасное расстояние и вытаращился на рану на животе. Ещё немного и Чехов бы вспорол ему кишки. Кровь полилась, как из ведра. Чёрт побери! Уже захотелось бросить дело и смыться, но прежде, чем Гоголь успел приступить к этому действию, атаки оппонента посыпались на него, как дождь. Окровавленными руками зажимая рану, без возможности сконцентрироваться и зациклить кровотечение, тот уворачивался от одних ударов с помощью шинели, но другие успевали достигать цели, раня его плечи, грудь, ноги, спину. Такое чувство, что он уже задыхался, от разжижающей его тело боли. Весь дрожал, умытый собственной кровью, но старался заставить себя двигаться и стоять ногах. Мир в этот момент оказался, как в замыленной и очень грязной кинопленке. Если бы он только знал, насколько Чехов опасен, когда сражается в полную силу, то он бы с ним даже не стал связываться. Впрочем, ему присуща самонадеянность, ибо он вовсе исключил вариант того, что его поймают или убьют. Да ещё и так просто. Кто бы мог подумать, что его собственная способность окажется настолько бесполезна в бою! «Это уже не весело... нужно убираться отсюда». В этот момент Николай досадой заметил и то, что Намжила уже арестовали. Тот лежал в снегу без сознания, туго связанный веревками и скованный в наручники. Остальные двое отчаянно сражались спина к спине. Напротив них стояли настигающие их противники, в действиях и ударах которых уже читалась отчетливая уверенность. Как же ему сегодня не везёт!

***

10 января | 06:45 | Бункер «Мёртвых Душ» В помещении был обычный порядок — обыкновенный железобетонный бункер, оборудованный средствами связи и пультами телеметрических систем. В станционном журнале, куда заносились все существенные факты, по прежнему не было ничего интересного. Виссарион пролистал колесиком мыши страницу за страницей. Записи были лаконичны: в таком-то часу произведены записаны новые союзники, всякие счета по закупке оружия, материалов для взрывчатки, пометки различных наблюдений. Можно сказать, что все исправно выполняли данные им задачи. И как обычно, на Белинского свалили весь контроль над работоспособностью коллектива (лучше бы на Лермонтова). Это не считая того, Виссариону ему ещё необходимо подробнее изучить «Звезду Соломона» и прилегающие к ней системы. Признаться честно, очень сложно разгадывать государственную тайну, когда другие чуть что лезут в твою комнату с кучей глупых вопросов. Благо у него всё еще оставались связи с того периода, когда он работал на «Дворянское Гнездо», потому, полученный от третьих лиц материал был следующий: первое - 1040 сотрудников силовых ведомств и 100 гражданских лиц обслуживающего персонала. С первого взгляда покажется, что там работают обычные люди, но это лишь иллюзия, поскольку те эсперы, которых приняли в качестве сотрудников, не используют свои способности. Довольно странно. Это уже говорит о том, что они не пускают в ход никакие вживляющие в мозг устройства, как и любой тип физической блокировки. Охват работает абсолютно на всех. Белинский, по своему опыту, мог бы заявить, что это какой-то очередной артефакт, который запустили и используют, поскольку какой прок государству держать в тайне такие прелестные технологии? Патенты можно было бы продать за огромные деньги. Ни одна страна не пользуется следующими методами подавления способностей одаренных. Можно сказать, что когда эспер попадает в эту тюрьму, то блокировка происходит сиюминутно. Должно быть, этот артефакт как-то связан с Книгой, от которой, по словам Достоевского, произошли все эсперы. Если эту связь как-то прервать, то прервется связь со способностью. Как интересно. И второе - заключенных, собственно, со всего СНГ, где-то около четырех сот. Казалось бы, зачем две шестых сотрудника на одного эспера? Слишком большая предосторожность при работе с беспомощными людьми... Белинский натолкнул себя на мысль, что ему кажется, что побег всё еще вероятен. Но остается одно - что будет если разрушить стены данного заведения и просто выйти на ружу, где теоретически можно использовать способность? Если это возможно, то теория об артефакте не работает. Третье - тюрьма с высоты птичьего полета действительно напоминает своей формой звезду и вокруг нее круглый забор в пятнадцать метров в высоту, огражденный вдоль колючей проволокой под напряжением. Заключенных, скорее всего, на выгул не выпускают. Внутри много пустующих помещений. «Звезда Соломона» может вместить себя в семь раз больше заключенных, чем имеет на данный момент. Но зачем такие затраты? На днях к Виссариону подошел Михаил Булгаков и сообщил, что внутри помещение чем-то походит на укрепленный лабиринт, усыпанный смертельными ловушками в ночное время, когда какая-то часть персонала неактивна. Лазерные детекторы горят по всем коридорам и анализируют людей проходящих. Это делает побег совершенно невозможным. Также Виссарион узнал от коллеги следующую интересную деталь: как оказалось, чужеродных заключенных свозят по той причине, что эти же страны просто платят за нахождение их там. Наверное, просто списывают деньги со страховки. Проще просто заплатить, дабы укрепить свою «нравственную и справедливую» репутацию и отправить подлых нарушителей куда подальше. А Россия, как и всегда, принимает на границу кого попало. Следовательно, если бы данная тюрьма была бы только на государственном обеспечении, то долго бы не продержалась с подобным режимом. Но при этом заключенных заставляют работать в обязательном порядке, так что это ещё и своеобразный завод. Из полученной информации можно сделать вывод, что лучше туда не соваться и обойтись более безопасными методами. Но Гоголь его, скорее всего, не послушает. Он всегда такой был. Если по легкомысленности что-то сморозил, значит считает своим долгом исполнить обещанное. Единственное, что Белинский может сделать, так это позаботиться о том, чтобы тот хоть немного, но смог обеспечить себе некоторую безопасность. Подавив тяжелый вздох, Виссарион оттолкнулся ногой от рабочего места и проехал на кресле в другую часть комнаты, где огромный металлический стол и прилежащие к нему этажерки уже были доверху завален устройствами различного назначения, а так же полезные материалы, механизмы и составные части электронных приборов. Как оказалось, жить без птичек оказалось весьма скучным занятием, потому все свободное время он посвятил исследованию, сбору взрывных устройств и разработке оружия. Конечно, прошло слишком мало времени, чтобы он успел сделать много, но можно смело заявить, что процесс продвигается. Белинский больше предпочитал собирать что-то самому, нежели выдавать своим коллегам непойми что, непойми откуда и где собранное. Помнится, как восемь лет назад, когда он только начал увлекаться военной и аппаратной инженерией, это кончалось не всегда хорошо. Благо, его коллеги после его «косяков» всегда умудрялись выжить. Но это было опасно, потому вызывало возмущение. Ох, как на него тогда Набоков орал! Даже сейчас он относится к разработкам Виссариона с подозрением, хоть ныне он неплохо преуспел. Даже захотелось бросить дело, поскольку все оружие необходимо тестировать и не всегда оно работало так, как планировалось. Но почему-то Гоголь всегда его нахваливал за прогресс, даже если очередная граната чуть ли не взорвалась в его руке раньше времени. Это его своеобразная личностная черта: находить плюсы там, где их быть просто не может. Но это же и вдохновляет. Включил настольную лампочку и накинул на глаза сварочную маску; Белинский достал паяльник и придвинул неоконченный небольшой проект. Вдумчивыми и внимательными движениями, он припаял несколько частей металлической конструкции к друг другу, предварительно закрепив внутри детонатор с составными ему частями. По сути, это должна быть довольно мощная бомба с таймером. Этой штучкой целую улицу можно уничтожить. Любит он это занятие, но сам никогда не нажмет на «пуск», поскольку межличностные разборки его никогда не привлекали. В один момент разорвался какой-то резкий шум на нижнем этаже, потому его рука с паяльником сама дернулась туда, куда не следовало бы и повредила печатную плату. Прорычав от возмущения, Белинский скинул с себя маску и вышел на свет. Прошел немного вперед и облокотился о парапет; вытаращился вниз, где стоял Лермонтов и обстреливал из автомата какую-то мишень, скорее всего, изготовленную из мешков из под картошки. — Утро доброе, дорогой друг! — помахал рукой ему Михаил, заприметив коллегу который с недовольным видом какое-то время просто наблюдал за ним. Звонкий голос эхом отразился от металлических стен этого огромного помещения, — а я тут это, уже договорился с Владимиром Короленко и его организацией! Приятные оказались ребята. А у тебя как дела с той тюрьмой продвигаются? Есть ещё какие-то новости? — Я заметил, я читаю отчет, — немного сухо отозвался Виссарион, а затем добавил, — с тюрьмой? Так себе, поскольку полученная мной информация противоречит меж собой и не дает четкий ответ. — Ну а что ты хотел? Ты исследуешь государственную собственность, — мягко ответил Михаил, а через мгновение предложил, — найди способ исследовать это место изнутри... человека завербуй какого-нибудь. — Хорошая мысль, быть может, найдётся мазохист, который согласится посидеть там за деньги, — то ли сарказмом, то с истинным согласием ответил Белинский, а затем вытянул из кармана черного пиджака сигару и пожёг, — и ещё, «Дворянское Гнездо» уже в Йокогаме. — Прости, что? Так рано? И что нам с этим делать?! — уже заволновался собеседник, вытаращившись на того совиными глазами. — Достоевский сказал, что ситуация под контролем... что бы это не значило, — пожал плечами Виссарион, — но со своей стороны могу сказать, что это ещё удобное время. Дело начинает набирать обороты. Даже дворянам понадобится некоторое время, чтобы расставить дальнейшие задачи и приоритеты. Теперь они вынуждены включить в свой план некую «Книгу», которую даже не изничтожить ни коим образом. Вы можете предпринимать попытки сколько угодно. Эта война двух сторон повлечет за собой смерти эсперов. И именно они активизируют данный артефакт. Как удобно, слушай. — Получается, нам эта пустая вражда только на руку, — подал громкий смешок Лермонтов, гордо выпрямившись, — не думал я, что от дворян будет такая польза! — Есть такое. Смотря кого убивать и где, — затем Белинский резко сменил тему, — и ты куда глушитель дел? У меня едва уши не заложило! — Прости, я забыл. Никак не привыкну к тому, что живу с кем-то, — немного виновато улыбнулся ему тот, — не высунуться, не сразиться, да еще и в лес на охоту не съездить... какая скука! После того, как федералы накрыли мою сеть ресторанов, у меня совсем не осталось хобби. Ты ведь не привык к шумным соседям, да? — У меня был сосед, не самый приятный. Пообщаться с ним было о чем, но балаган чуть что устраивал. То ему не нравился мой «мусор» в прихожей, то не нравится, что я смешиваю химикаты прямо на нашей общей жилплощади... нашел на что жаловаться. Осталось рассудить, кто из нас был более проблемный. Но я рад, что ему удалось уцелеть после произошедшего. — Это у него мышь в холодильнике повесилась? — уже рассмеялся Лермонтов, расправил задравшийся красный камзол и закинул автомат за спину, — хорошо питаетесь. — Забавно. Тебе уже и про это рассказали? — фыркнул Белинский, выпуская ртом облачко дыма, — так это был корм для змеи. Постояв в тишине минутку, Михаил вскинул бровь и насмешливо улыбнулся. — Тебя не волнует то, что к нам нет доверия? Мы столько деталей не знаем. — А что ты хотел? Ставки невероятно повысились, если сравнивать тем, как было раньше, — отозвался Виссарион уже двинувшись к лестничной площадке, дабы спуститься вниз. — Это имеет смысл, но такое ощущение, что я не занимаюсь любимым делом. Остается только делать то, что сказано и не задаваться вопросами. В любой сфере деятельности должно быть место для выбора, иначе работа превращается в рутину. Жизнь - не математическое уравнение. Её нельзя рассчитать. Чувства людей нельзя рассчитать, как и их поступки. Хотя, если так будет, то мы все помрем! — Прошло всего пять дней... иль тебя Владимир надоумил? — подал тихий смешок собеседник, — а я уж было подумал, что мы этот вопрос закрыли! — Тут я согласен, потому я честно работаю на благо развития Советског... «Мёртвых Душ»! Иногда сомневаться полезно, это значит, что человек ещё в здравом рассудке. — Сомневаться нужно во всем, кроме пути, которого ты уже осознанно избрал, иначе будешь жить без смысла жизни, как некоторые, — самоуверенно закинул назад белоснежные волосы Белинский, уже оказавшись подле товарища. — Так в том и дело, что жизнь изначально абсурдна и бессмысленна. Но та мысль, чтобы покончить с этим, уже несет определенный смысл, — пожал плечами Лермонтов, гордо выпрямившись. — Давай тут без этого, я все равно не найду в твоей цели ни грамма логики, сколько бы не старался. Это же касается мировоззрения нашего общего товарища Николая, — отмахнулся от него Виссарион и туго затянулся сигарой. В этот момент Михаил подошел к нему в плотную и устаивался на его снизу верх своими горящими карими глазами. Белинский удивленно вытаращился и выгнулся назад, чуть не завалившись на пол. — Ой-й, я всё хотел спросить! Вы ты его видел?! Выходил на связь?! Не отвечает уже целых пять дней, у меня чувство, что его прибили ещё на первый. С большей вероятностью мы все помрем от падения какого-нибудь метеорита, чем он прекратит мне сообщать о всякой всячине, — в этот момент он демонстративно достал смартфон и открыл диалог, где помимо недоуменных сообщений от Лермонтова, сверху были не менее бессмысленные сообщения от Николая: множество голосовых, видео-кружочков, а еще фотографий каких-то птиц в парке и забавных прохожих со злобными рожами... и чьи-то трупы. — Нет, он мне тоже ничего не писал. Но не думаю, что это проблема. Коле положено скрываться, он не будет показываться на камерах и привлекать к себе внимание. И он бы ни за что не подписался на то, чтобы на него жучки развешивали. — Но ты ведь всё равно это сделал? — приподнял бровь Лермонтов. — Ещё чего. Я же не настолько странный, чтобы вешать на друзей всякие непонятные устройства, — буркнул Белинский, скрестив руки и резко отвернувшись. Михаил тут же двинулся за ним следом, но его собеседник опустил голову, скрываясь за челкой, настойчиво не давая посмотреть на собственное лицо. Тогда он ущипнул Виссариона в живот, вынуждая издать смешок и «спалить кантору». — Фу-у, как нестыдно врать! — с притворной обидой протянул тот, — давай, выкладывай! — Ладно-ладно, он точно перемещался первые два дня. Затем, скорее всего, жучок отвалился, поскольку местоположение ныне стоит на одном месте. — А если он... Приложив сигару к губам, он с досадой пробубнил, — ещё чего, нет. И вообще, сигнал телефона могут отследить, потому он и «испарился». Не в его манере, конечно, но он и сам немного изменился, на мой взгляд. — Тогда уж он его опять разбил и оставил где-то в сугробе, — неуверенно поддержал его мысль Лермонтов, а затем вдруг сменился в лице. Теперь он выглядел излишне обеспокоенно, — быть может, мне съездить и проверить... сам знаешь нашу ситуацию. И такое уже однажды бывало... неизвестно, что дворяне с ним бы сделали, если бы я не додумался его найти, — в этот момент он сорвался с места к металлической панели управления основного компьютера бункера. Тот располагался в самом центре зала и выводил картинку на множество мониторов поверху, — лучше так, чем потом себя упрекать за то, что ничего не делал. — О нет, только не это! — закатил глаза Виссарион, выдвинувшись за ним следом, — да с чего ты взял? У тебя и так работа есть. И тебе нельзя выходить за пределы Московской области. Хватит геройствовать. Игнорируя его слова, Михаил уже всунул ключ в соответствующее углубление. Изнутри наружу выдвинулась клавиатура. Набрал он код в консоли, чтобы открыть программу геолокации. — Ну вот и поработаю, из знакомых эсперов к кому-нибудь в гости нагряну... я многозадачный. Скажи-ка айди и пароль от жучка! — Ещё чего, обойдешься! — Не обойдусь, давай сюда. Либо я украду все бомбы из твоей комнаты и утоплю в озере! Это фраза заставила Белинского вспыхнуть от возмущения. — Чего? Даже не смей к ним подходить, ты меня понял? Ты буквально выдумал из воздуха себе причину ослушаться. И там может быть опасно! — Опасно... опасно. Когда человек сталкивается с собственной бессмысленностью во Вселенной, принимает ее и находит персональное, субъективное предназначение, сама личность превращается во Вселенную с собственным смыслом и законами бытия. — ...Не удивляйся потом, если взлетишь на воздух, — это единственное, что Белинский смог ответить на этот приступ бреда. Типичный Лермонтов, когда не может объяснить свою точку зрения. — Наконец-то произойдет хоть что-то интересное. — Что вытворяет с человеком безделье... у меня в комнате полы уже неделю немытые, займешься? — Сам как-нибудь оторвешь свою задницу от кресла! Пока они продолжали разгоряченный спор, в зал вошёл Владимир Набоков. На его остром лице уже читалось отчетливое недовольство. Судя по домашней одежде и собранным в пучок волосам, он спал ровно до того момента, поднявшийся балаган его разбудил. И почему ему совершенно было плевать на выстрелы? — Вы чего разорались? Семь утра, напоминаю! — Ой, Владик, доброе утро! А мы ничего, просто разговариваем, — с дружелюбной улыбкой ответил ему Лермонтов, моментально сменившись в лице. Похоже, он совершенно не хотел приплетать в этот спор Набокова. — Ради всего святого, объясни Мише, что он придурок и нет смысла отправляться невесть куда просто из-за того, что ему Коля фотографии мертвых голубей не высылает! — Там были мёртвые мудаки, а не голуби! — Чего-чего? — недоуменно вскинул бровь тот, спросонья почесывая веко и пытаясь осмыслить суть происходящего, — Куда отправляться? Какие к чёрту голуби? — Он почему-то выдумал, что наш дорогой товарищ мертв или смертельно ранен, из-за того, что местоположение на отслеживающем устройстве застопорилось, — тяжело вздохнул Виссарион. — А еще, он не отвечает на мои сообщения пять дней! — настойчиво вставил свою лепту Лермонтов, резко подскочив к новому собеседнику. Его карие глаза горели огнем от переполняющей его уверенности и желания действовать. — Ну это же логично, не находишь? — Набоков с еще большим недоумением ответил Виссариону, а сам задумчиво сощурил янтарный взгляд, — ладно, не буду спрашивать, почему ты его отслеживаешь... но происходящее разве не подозрительно? — И ты туда же... — Сдавайся и тащи сюда пароль! — звучно провозгласил Михаил, развернувшись лицом к Виссариону и протягивая руку. — Он у меня в голове, — с явным недовольством буркнул Белинский, вставляя себе в зубы сигару. Затем заставил себя подойти к панели управления, — если с тобой что-то случится или ты застрянешь в каком-нибудь дерьме, то сам будешь оправдываться. Я тебя покрывать не буду. — Неужто тебе совсем на него плевать? Почему ты так уверен? — с каким-то грустным недоумением вдруг спросил его Лермонтов. — Потому что я его не первый год знаю, наверное. И ты словно ищешь причины ввязаться в какую-то драку или погеройствовать. Даже тот случай со склада с Максимом Горьким и остальными дворянами... ты ведь сам к Коле навязался, а он не смог тебе отказать, не так ли? — Пока будешь думать о сути вещей, всё на свете уже произойдет без тебя, — парировал тот, — ну навязался и что с того? Тебе-то почем об этом знать? — А вот теперь уже знаю наверняка. А ты думал, что я за всем происходящим не наблюдаю? — подал громкий смешок Виссарион, — в некоторых ситуациях я просто предпочитаю выждать и узнать, чем кончится. — То есть ты закрысил от нас всё произошедшее в казино «Grand Diamond» и после? — уже вспыхнул от возмущения Набоков, нахмурив брови, — теперь предельно понятно, почему вы так скорешились с Достоевским. Прелестно! Виссарион преспокойно стряхнул пепел с сигары. — Нам это не нужно. Но да, он знает, что я тогда знал про казино. Владимир подошел ближе и прожег ему затылок своими янтарными глазами. — И какого черта мы тратим время на то, чтобы вестись на ваши глупые игры? Пока вы с товарищем сидите как кроты в норах, чтобы, не дай Бог, не вступать в сопротивление со внешним миром - разгребаем всё, по итогу, мы. — Это уже какое-то обесценивание не находишь? — не отвлекаясь от дела, отметил Белинский и парой кликов внёс свой жучок в базу данных программы. — Каждый член нашей команды необходим. Мы были бы абсолютно бесполезны друг без друга! И ещё, в тот момент говорить было опасно, потому это глупая претензия, — отметил Михаил с легкой улыбкой. — Как скажете, недоумки, но меня это уже начинает напрягать, — махнул рукой Владимир, а затем добавил, — раньше мы хотя бы знали, что происходит. — Сейчас не время сомневаться, — затушил об стол сигару Виссарион, развернулся к нему лицом и ткнул в плечо, — конечно, это не мое дело, потому что к вашему делу я не имею прямого отношения. Мне за эту работу неплохо платят, а ещё это мое хобби. Буду ли я влезать и говорить то, что говорить не следует? Записав на краю листочка точные координаты и адрес, Михаил самодовольно выпрямился и с громким хлопком захлопнул свою книгу. — Ну вот и всё, а споров то было! Как раз «кстати» на втором этаже появился Михаил Булгаков, с каким-то удивлением рассматривая собравшийся возле панели управления сброд. — Вы не слишком рано начали работать? — спросил он их. — А я ещё не ложился! — воскликнул в ответ Лермонтов, — ты то мне и нужен. Ты идёшь со мной, тебе будет полезно! Серо-голубые глаза в каком-то аффекте вытаращились на экзистенциалиста сверху вниз. — Ч-чего? Куда? — после того, как ему в ответ в красках расписали произошедшее, сам он выдавил следующее, — а можно я просто спать пойду? — меньше всего сейчас Булгакову хотелось вмешиваться в какие-то межличностные разборки между двумя сторонами, а ещё меньше влезать в очевидные неприятности без четкого повода. Если не отдавали приказ, то это действие не имеет никакого смысла, значит всё под контролем. — Никак нет! Это важное дело, а тебе не мешало бы развеяться! Бродишь тут, скучаешь. Моя компания же тебя не смущает? — Михаил старался не думать о том, что его выбор лишь попытка поближе познакомиться. Этот персонаж его заинтриговал с первой встречи. Было в нем что-то мистическое и печальное одновременно. Очевидно Булгаков не тот, за кого себя выдает, потому его и недооценивают все кому не попадя. Фёдор точно не стал бы исхищряться и ехать за ним лично, если бы тот этого не стоил. — Быть может, мне нужно больше времени, чтобы адаптироваться... — уклончиво ответил ему Булгаков, облокотившись о парапет, — жизнь обычного человека для меня после выхода успела стать всяко привычнее... — Ну-у, не беда! Я тебе покажу, как можно жить, а то всё сидишь в этой яме. Поди скоро мхом зарастешь, как некоторые. — Если человек спокойно сидит - не значит, что его нужно «вытаскивать». Горе спасатель, — иронично улыбнулся ему Белинский, а затем преспокойно удалился в другой зал. — А он то тебе зачем? Тебя Достоевский не прибьет за то, что ты его раба украл? — саркастично посмеялся Набоков. Судя по всему, его вообще не смущало присутствие здесь Булгакова, которому уж точно не понравилось им услышанное. — Пусть только попробует. И никакой он не раб, он личность! — Так ему и скажи. — Слушайте, я не знаю, за кого вы меня все принимаете, — сверкнул глазами Булгаков, сжал руки на металлической рукоятке парапета и криво улыбнулся, — почему я слышу подобные комментарии в свой адрес? Уже который день. Меня не нужно жалеть, приравнивать к чьей-то собственности, поскольку это не так. Я спокойный и неконфликтный человек. Я мог отказать, но не сделал этого, потому что сам того захотел. И да, я спрашиваю у него советы, делал это раньше. Не из-за того, что не мог выбрать что-то сам, а потому, что в душе мне кажется путь праведный правильным. Это тоже самое, что тебе, Владимир, сказать, что ты теперь игрушка Достоевского, потому что он тебе сказал, что ты не помрешь. И я, кстати, понимаю почему - вы оба мудаки. Но я здесь не из-за вас, не из-за него, а из-за цели, всё уяснили? Этот монолог заставил Набокова лишь ухмыльнуться. — А что ж ты от пути отлучился, когда твой босс «помер»? Да ещё ты так старался заслужить его доверие. Слова твои сейчас похожи на лицемерие. — По-правде говоря, я могу лишь признать то, что один я не способен ничего организовать. Когда-то я ушел с пути, перестал бороться, стал, как и все обычные люди, грешником. И да, мне понравилось грешить, такой уж я человек. Но и от пути праведного я полностью не отказывался. Просто подвернулась возможность... — Продолжал тот, чувствуя как в нем закипает раздражение. Собеседник определенно умеет выводить других на эмоции, — куда мне до вашей святейшей натуры. В итоге, я лишь замечаю, что от всего хорошего у вас от этого помешательства остается лишь приверженность к Господу нашему. На деле вы ведёте себя как самовлюбленные твари. Мне даже интересно, за это путь к спасению прилагается или так можно было? Ах да, я с уважением отношусь к людям, но вы видите здесь какое-то подхалимство или что похуже... Лермонтов лишь удивленно посматривал то на одного, то на другого, так и не решившись вмешиваться. Как занятно услышать подобную точку зрения. Обычно не был тот столь разговорчив, а наоборот, предельно деликатен и тактичен. Сначала Михаилу казалось, что его новый коллега довольно робкий и боязливый. Но что-то это совсем не стыкуется с тем, что он видит сейчас. Либо периодические издевки Набокова того довели, либо Булгаков просто притворялся. И зачем это нужно? Его же просто продавливают и не уважают. Так или иначе, но он оказывал влияние на ранние дела Достоевского. Странный и противоречивый персонаж. Определенно. — Здесь нет никакого самолюбования, в моем случае, это просто способ узнать от людей на то, что они на самом деле думают. Люди склонны отшучиваться или съезжать с темы, пока не попадут в стрессовую ситуацию. То что я хотел, я от тебя сейчас узнал, — пожал плечами Набоков, заправляя длинную черную прядь за ухо, — и я никак тебя не упрекал за то, что ты «сошел с пути истинного», поскольку это не мое дело, а лично твое и твоего выбора. Но почему-то мне кажется, что ты здесь сможешь найти лично для себя нечто более интересное, чем пытаться вернуться на тот путь, который тебе не до конца подходит. — Тогда почему ты за меня решил, что мне это не подходит? — уже недоуменно посмотрел на него Булгаков. — Я просто вижу. Но ты можешь пытаться и дальше. Боженька конечно любит старания, но еще четко чувствует то, что человек хочет на самом деле, — многозначительно улыбнулся ему Владимир, — сходи с Лермонтовым. В любом случае, вы сможете на обратном пути подыскать союзников, так что у вас будет прелестное оправдание. Я этому ничего не скажу и договорюсь с Виссарионом. Но он всё ровно узнает, надеюсь, что ты это понимаешь, — обратился он к Лермонтову. — Вот эту мысль я полностью поддерживаю, — похлопал его по плечу Лермонтов, воссияв от радости. Он не ждал подобной поддержки от Набокова, чему был приятно удивлен. По-обыкновению тот предпочитал держаться более обособленно и критиковать всё то, что не так лежит. Наверное, это проблема самого Михаила, что он тревожится по каким-то пустякам и готов влезть в любое дерьмо лишь ради того, чтобы на душе было спокойнее. Так или иначе, он стремиться уберечь своих друзей от неприятностей. И Гоголь для него близкий человек, даже не смотря на то, что они так давно друг друга не видели. Словно какая-то его часть стремится восполнить то, что он так давно умудрился утерять. Легко к людям привязывается, а затем тяжело отпускает. Но мало кто его в этой слабости поймет. Потому он так старался удержать «Мёртвые Души» наплаву в период распада. У Лермонтова уже давно нет семьи, этим прообразом, неосознанно, но стали для него его собственные сослуживцы. Или иные люди, даже не обязательно преступники. Недавно пришлось пережить много потерь, окончательно отделиться от обычный жизни. Мало кто согласится продолжать общение с «террористом». Но тех людей нельзя за это винить. — Странно это, делать что-то втихушку... какое-то самоуправство, не находите? — Ну и что? Ты просто привык, что всё вокруг работает по каким-то правилам, — отозвался Михаил, — мы не такие, мы автономны! Пошли, прогуляемся. Даже если эта вылазка окажется бессмысленной, я буду этому только рад, поскольку буду уверен, что всё в порядке. — Я так понимаю, что подумать у меня времени нет? — любая интрига для него всяко привлекательнее здравого смысла, потому он и вернулся к преступной деятельности. А сейчас хочется понять, о чем говорит ему Набоков.

***

Выдавив из себя ошметки сил, Николай визуализировал себя и Трубецкого с Соловьевым в ближайшую поржавевшую ладу. Посадил тех на переднее сидение. Пока до Антона не дошло, что происходит, у них есть шанс успеть завести средство передвижения. Благо снегопад значительно уменьшает поле видимости. — Вы умеете замыкать провода? — с какой-то надеждой спросил их тот, сжимая зубы от невыносимой боли. Сейчас он не в состоянии что-либо делать, даже с помощью своей собственной способности зациклить кровотечение. Нужно собраться с силами и сфокусироваться, — нам нужно завести эту тачку прямо сейчас! — Разберемся, — прошипел Соловьев, тут же завалившись на колени к своему товарищу за рулем. Тот потянулся к рулевой колонке, вскрыл её и ножом-бабочкой разрезал пару проводов. Затем принялся соединять их с друг другом. Пара попыток и разгорелась искра. У него получилось! Гоголь и Трубецкой, всё в это время находившиеся под глубоким напряжением, расслабленно выдохнули и рассмеялись. — Фух-х, слава Господу! Погнали отсюда, — воскликнул Евгений, зажимая педаль до упора, и поворачивая руль к дороге, которую ещё не успело замести после всеобщей эвакуации, — надеюсь, что у владельца автомобиля найдется страховка... — Хоть в сугробе не застряли, — судорожно выдохнул Владимир, отклоняясь на спику кресла и скрещивая подрагивающие от стресса руки на груди, — не хотелось бы загреметь в тюрьму. Нас от туда уже никогда не выпустят. — Здесь не поспорить, — сквозь боль подал смешок Николай, разглядывая мрачный пейзаж за окном, — вы убили их резидентов, отчасти из-за меня. И оба теперь преступники в таком же активном розыске! — В любом случае, благодаря тебе нам удалось улизнуть, — пожал плечами Соловьев, — неизвестно как бы всё кончилось, если бы ты оставил нас. Чехов с нами бы точно покончил. И они и так нас искали, разве что, не так активно... В Москве мы с Женей много всяких дел наворотили... — Ха-Ха! Получается, у вас много забавных историй! — Отчасти так и есть... например, спасение душ безбожных чинушей на их же собрании, — пожал плечами Трубецкой, не сводя глаз с дороги. Они выдвинулись в сторону автомагистрали, — и вот что нам теперь делать? Нашей организации конец! — В Улан-Удэ есть ещё эсперы, которые предположительно хотели бы избавиться от «Дворянского Гнезда»? — заинтересованно спросил их Гоголь. — Быть может... есть пять знакомых. Когда мы сюда только переехали, пришлось вести дела с некоторыми, но объединиться с нами возжелала лишь одна организация, ибо им не хватало союзников после разгрома, — вздохнул собеседник, а затем в его небесно-голубых глазах загорелось какое-то глубокое разочарование, — думаю, они уже глубоко пожалели об этом. Надеюсь, что они найдут в себе силы простить меня. Как и многие другие. Так всегда кончается, когда люди связываются со мной... они расплачиваются за это собственной жизнью... В этот момент Евгений резко вдарил по тормозам и Николай чуть не улетел на переднее сидение. Шокировано вытаращившись, он сначала посмотрел на своего коллегу, а затем на лобое стекло. Движение преграждал огромный скальпель, который едва не разделил ладу на две равные доли. Внезапно они услышали, как на крышу автомобиля кто-то вскочил. — Не тратьте время, правосудие настигнет каждого из вас, — послышалось где-то сверху. — Побойся воли Бога, нечестивый, — не растерявшись, Трубецкой нахмурил брови и агрессивно вдал задний ход, а затем, переключив скорость на коробке передач, зажал педаль и помчался вперед. Чехов скинул на крышу специальное устройство, которое вдруг развернулось и образовало настоящий магнит с веревкой. Зацепившись за него, Антон потянулся к лобовому стеклу и воткнул в него нож. То моментально треснуло и полопалось. Осколки градом посыпались на эсперов, которые поспешили пригнуться и заградить лицо руками. Спустя пару метров, они уже оказались на оживленной городской трассе. Евгений, не сводя глаз с дороги, ловко лавировал между ближайшими автомобилями, набирая скорость. — И что нам делать? — напряженно спросил Соловьев. — Разберемся, — произнес Трубецкой, беспечно отпуская руль. Владимир вжался в кресло и в ужасе вытаращился на ближайшие автомобили, которые умудрялись их объезжать, но при этом на полной скорости сталкиваться между друг другом. Не теряя ни минуты Соловьев схватился за руль. Евгений поднялся и просунул корпус из разбитого окна; в левой руке твердо зажал пистолет, дуло которого уже направил на Чехова; без промедлений сделал пару выстрелов. Антон отпрянул и оградил себя щитом из хирургических инструментов, но одной пуле всё же удалось выскользнуть. Та пролетела и немного оцарапала его плечо. — Дрифтуй, друг мой! — расхохотался Гоголь, почему-то чувствуя от происходящего только веселье. — Но тут же куча машин! — недоуменно воскликнул Владимир. — Ха! А что хуже? Быть нашинкованным или попасть в аварию? — риторически его Николай, а сам вдруг поддался вперед и резко развернул руль. Автомобиль с громким скрипом сделал круговой оборот, оставляя на дороге следы от шин. Послышалось, как местные автолюбители вдали по тормозам, чудом не впечатавшись в их бампер. В этот момент троица заметила, как Чехов слетел с крыши и остался стоять позади. — Мне это уже начинает надоедать, — равнодушно констатировал Антон, а затем взмахнул рукой и насадил их автомобиль на пару остроконечных лезвий, которые едва не вошли в тела пассажиров. Один удар прошелся возле ноги Соловьева, распилив пару сантиметров мышечной ткани; кровь ручьем полилась, а тот прикусил губу и прорычал от боли, зажмурившись и пытаясь выровнять дыхание. Трубецкой стиснул зубы и вдавил педаль газа в пол, но лада не сдвинулась с места. — Нам конец? Что ж, если Господу так угодно... — риторически произнес Евгений, убирая руки с руля. — Пригнись, идиотина, — зашипел Соловьев, хватая своего приятеля за длинную гриву и спустив с кресла вниз. В этот момент нож проскользнул прямо по крыше автомобиля; та оказалась спилина под корень и рухнула прямо на них. Кое-как поднявшись с места, Владимир скинул металлическую конструкцию на дорогу и с напряжением вытаращился на Чехова, который уже преспокойно приближался к ним. — Спасибо, теперь у нас личный кабриолет! — крикнул ему Трубецкой. Сквозь пульсирующую боль, отдающуюся неприятным покалыванием в груди, Гоголь заставил себя вскочить и приказал, — Подойдите-ка ближе! — присутствующие послушно перебрались на заднее сидение и встали возле него. Схватил он их под локти, и все трое тут же оказались на дороге. Черт побери. Из-за уязвимого состояния, дальность перемещений значительно сократилась. Хватая ртом воздух, тот собрался и каким-то чудом успел трансгрессировать их в подвал ближайшего здания, прежде, чем атака Чехова успела достигнуть их, — Ита-а-ак, подождите пару секунд! — веселым голосом произнес тот, махнул рукой и попытался отдышаться, уже опустившись на пол. Но задерживаться здесь дольше трех минут они не могут. Это только начало. — Вы оба в порядке? — немного обеспокоенно спросил Евгений. Низкий голос его разошелся эхом в этом сыром, пустом и мрачном помещении. — Я как-нибудь переживу, — сипло прошипел Соловьев, а затем достал из кармана нож. Без доли сомнений схватил своего товарища за плащ и срезал с него крупный кусок ткани, которым поспешил перевязать себе ранение на бедре. — Надо было прихватить бинты... — вздохнул Трубецкой, позволяя тому поганить свою любимую накидку. — Всё просто превосходненько! — широко улыбаясь, кивнул ему Николай, всем своим видом стараясь выражать уверенность, — перескочим ещё через парочку улиц и всё будет в шоколаде! — А ты в состоянии? Не думаю, что у тебя это получится, — недоуменно вскинул бровь Владимир, оценивающим взглядом обводя собеседника. Этот вопрос вызвал у Гоголя лишь раздражение, которое он скрыл под лживой улыбкой. Конечно, он в состоянии! — Нашел о чем спросить, — сплюнул кровь тот, а затем стиснул зубы и заставил себя подняться с пола,— не получится, у меня-то? Насмешил, Ха-Х! Да это же мои обычные выходные, я просто обожаю этот чертов азарт! От такого заявления Соловьев неприятно поежился, потому начинать конфликт не решился. Этот человек просто законченный псих. Всего раскромсали. Как он ещё только передвигается? Большинство людей бы уже давно лежало не в силах даже пошевелиться. Сила самовнушения или безумство? — Хорошо, ты сделаешь это. Всё будет замечательно. — Именно так! — уже загоревшись оптимизмом, согласился Николай и встал между ними. Глубоко вздохнул, а затем из последних сил заставил себя трансгрессировать на улицу. Морозный ветер обжигал лицо. Калпи крови градом сыпались на снег, пока Гоголь безуспешно пытался продолжать циклить кровотечение. — Он тут, — шикнул ему на ухо Трубецкой и моментально одернул на себя. Скрылись за здание. В переулке стоял Чехов и, судя по скрипу снега, медленно надвигался в их сторону. — Тебе нужно немного времени? — тихо спросил Соловьев, оглядев замеревшего на месте Гоголя. Сердце заколотилось, как сумасшедшее. — Наверное, — нехотя отозвался тот, помотав головой и пытаясь отдышаться. — Быть может, в помойку? — предложил Евгений, метнув взгляд в сторону ближайшего мусорного бака. — Слишком очевидно, — пожал плечами Гоголь, с какой-то иронией заулыбавшись, — это только в фильмах работает, дружище! — Следующее здание через дорогу, а умирать я не очень хочу, — с какой-то досадой процедил Владимир. Поднял изумрудные глаза к ночному небу, словно мог там найти ответы. — Женя, ты можешь как-то отвлечь Чехова? — с какой-то надеждой спросил у него Николай. Он не знал, на что можно надеяться в данной ситуации, но интуиция подсказывала, что этот неоднозначный человек сможет решить их проблему. — Хорошая идея! — Стоп, нет! Даже не смей, — прорычал Соловьев, хватая своего товарища за рукав, — это слишком опасно. — Мне тебе напомнить о собственном проклятье, товарищ? — фыркнул тот, с рывком выдергивая собственную руку. Не чувствуя за собой ног, тот вылетел за угол прямиком к Антону. Из переулка можно было расслышать ускорившееся шаги, бег и скрежет лезвий, вздергивающихся из под земли, — а вы убирайтесь отсюда!

***

— Чёрт побери! И на сий раз всё пойдёт наперекосяк... — с каким-то отчаянием прошептал Соловьев схватившись за голову и опустившись на одну из приподъездных ступенек, когда он с Николай уже перебежали через дорогу и скрылись в одном из темных, заснеженных дворов. — Про какое такое проклятье он говорил? — поравнявшись с Владимиром, выдавил Гоголь, тяжело дыша и дрожащими руками зажимая окровавленную рану на животе. Определенно нужен перерыв. Сам при этом подсознательно ощущал, что с Трубецким действительно что-то нечисто. — Я не могу сказать точно. Это способность... «Смысл жизни». Но он называет её проклятьем Господним, поскольку ему действительно везёт. Он способен несознательно влиять на поле вероятности вокруг себя, заставляя происходить маловероятные вещи, принося себе немыслимую удачу в своих начинаниях, и при этом приносить всем окружающим неудачу. Например, если ему угрожает смертельная опасность, сам он выживет, а другие умрут просто потому что жив он. Ты, наверное, заметил, что пока мы ехали на дороге произошла массовая авария. Сколько людей, по твоему, погибло? А эти люди точно мертвы, можешь быть в этом уверен. Как и умер Хоца... та пуля была адресована, отнюдь, не ему... — Всё гораздо интереснее, чем я мог предвидеть! — воскликнул Николай, пытаясь осмыслить сказанное, — так вот про что он говорил, когда упоминал про почивших союзников. Неужто с ним никто связываться не хочет? Как эта способность работает? — Так и есть... он старается не заикаться о наличии у себя какой-либо способности... обычно он просто говорит, что ему повезло или так произошло случайно. Но такие случайности не случайны, — мрачно вздохнул Соловьев, приобнимая руками колени, — чувствует себя виноватым за всё с ним происходящее, но ничего с этим не может поделать. Пытается в вере найти ответы. Когда-то давно он пытался держаться от меня подальше просто потому что боялся, что нечаянно убьет меня. Но я просто не могу оставить его одного. Он не контролирует свою способность, но будет жить, пока хочет жить... и фортуна будет ему в этом благоволить. Где-то вдали слышался оглушительный тремор взрывов, треск погнутого металла столкнувшихся автомобилей, и рухнувшего, как карточный домик, здания. — Это даже немного печально, — пожал плечами Гоголь, сам не понимая, что чувствует от подобного чистосердечного признания, — но с этой способностью он буквально всемогущ. Почему же он ещё не достиг цели? — Тут вопрос стоит о том, сколько придётся за это заплатить... он бы хотел обойтись ограниченным числом жертв, насколько это будет возможно, в его-то случае... тут придется меньше полагаться на удачу, дабы не дестабилизировать способность. — Похоже на нравственную дилемму... почему он тогда не завязал? — Да он пытался, но жажда справедливости всегда кончалась для него неприятностями. — Думаю, мне есть, что ему предложить... — немного загадочно выдал Николай, прислонив окровавленный палец к губам. — Этот выродок здесь! — вскрикнул Соловьев с тихим ужасом, когда встретился взглядом с Антоном. Тот вышел из перехода и завернул к ним за угол. — Кое-кто из вас оставил следы крови, — выдал Чехов, обводя их внимательным серо-голубым взглядом, — похвально, вам почти удалось от меня отделаться, — хладнокровно произнес тот, лезвиями перекрыв им все пути к отступлению. — Оставь их в покое! — с явным вызовом воскликнул Трубецкой, смело выдвинувшись следом за Чеховым. Неудивительно - на нем ни царапинки. Антон устало взглянул на того, как навязчивую муху. Похоже он уже осознал то, насколько бесполезно задерживать Трубецкого путем насилия. Но он может условно использовать его неуправляемую способность, чтобы разобраться с Николаем Гоголем наряду с Владимиром Соловьевым. Иного выхода не остается. Но тут важно понять то, как эта способность работает. Не то что бы Чехов горел желанием продолжать этот поединок, но он просто не может позволить себе их упустить. Пока что. С явной досадой Антон вздернул скальпель прямо под Трубецким, а когда тот отскочил, скинул на него с небес ещё несколько. Проезжающий мимо грузовик растерял управление и на полной скорости пустился в сторону крупной опоры электропередачи. Водитель вдавил в пол педаль тормоза, но безрезультатно, та словно вышла из строя. Благо Чехов успел задержать многотонную махину и гражданский остался ошарашенным, но невредимым. С громким звуком опора воткнулась в крышу очередной низкорослой каменной постройки, собою преградив Трубецкого, потому ему даже не пришлось уклоняться от атаки. За собой Гоголь отметил, что каждый раз под впечатлением, когда ему доводится смотреть на неописуемую удачу. Но смотреть - одно, а прочувствовать на своей шкуре последствия - совсем другое. Николай замер, молчаливо вытаращившись на то, как огромная металлическая башня собственным весом оборвала провода, перекатилась и со скрипящим звуком рухнула прямо на него с Соловьевым. Вовремя вскочив и расправив шинель, Гоголь агрессивно сжал зубы и выдавил из себя несколько скачков в пространстве. Полутьма очередного подвального помещения укрыла их. Пронесло. Те тут же сорвались с места и понеслись к противоположной стене, от которой трансгрессировали обратно на улицу. Не останавливаясь на достигнутом, Николай, сквозь боль, заставил себя продолжать, перенося их всё дальше и дальше от места стычки. Безумный уровень адреналина в крови способствовал ему. Можно было отследить и то, что Чехов бегом двигался следом за ними, ориентируясь на капли крови на снегу. В один момент Николаю повезло и они оказались возле скопления зданий, которые стоялись плотно друг к другу, потому можно было какое-то время не выбираться на улицу. Присев на холодный, каменный пол подземелья и подобрав ноги под себя Гоголь пытался придти в себя и успокоить сумасшедшее сердцебиение. Перед глазами темнело, мутнело, он едва разглядел силуэты стоящих напротив него Трубецкого и Соловьева. Голова кружилась. Ну и передряга! Как давно с ним подобного не было и вот опять! С одной стороны, ему теперь не скучно, а с другой очень больно. — У тебя действительно получается, это удивительно, — вздохнул Владимир, почему-то вдруг зарядившись глубоким уважением к этому человеку, — не знаю даже, что тебе сказать, кроме благодарности. — Ух-х, не стоит! — в попытках отдышаться, отмахнулся от него Николай. Его губы растянулись в широкой улыбке, а сам он устало упал затылком на пол. — Почему ты вытащил нас? У тебя было столько шансов нас бросить, но ты этого не сделал, — заинтересованно спросил Трубецкой. — А мне будет выгодно, если вы сдохните? — повторил тот, прикрывая глаза. Что иронично, сам он выглядел столь бледно, что даже чем-то походил на свеженький труп. — Я уж точно не погибну. Думаю, ты уже это понял, — многозначительно улыбнулся Евгений, — но ты мог бы найти и других союзников... — Быть может, но ваши способности особенно полезны для меня. И еще, я не думал вас спасать, я хотел повеселиться! И мне было весело, пока не пришёл этот Чехов! Мы бы перебили их всех и я бы ушел невредимым, но увы... что ж, не важно! Ха-Ха! — Я тебе обязан, получается, — пожал плечами Евгений, а затем пояснил, — Чехов уже догадался в чем дело, и он бы использовал мою удачу, чтобы избавиться от моего товарища. Я бы не смог этому помешать и мне бы пришлось сдаться. Ты не плохой человек. Быть может, мы тебе и полезны, но не настолько, чтобы рисковать из-за этого жизнью. Ваши с Достоевским планы могли сорваться из-за этого эпизода. — Пф-ф, считай меня кем угодно, — вздохнул Николай, он слишком устал, чтобы спорить с его доводами. Так или иначе, в одиночку от Чехова ему в таком состоянии не скрыться, — а с последним согласен, надеюсь, что он мне нервы не вытрепет, когда я вернусь в Москву! — За что? Ты не сделал ничего плохого и поступил правильно. Доброхотно дающего любит Бог, — многозначительно улыбнулся Трубецкой, встретившись взглядом с Соловьевым, который кивнул ему, выражая согласие, — ты можешь попросить нас о чем-то, мы это сделаем. Но в пределах разумного! — Я уже думал об этом, когда только увидел вас, — сквозь боль, Гоголь подал смешок, — это то самое поручение... просто уничтожьте оставшихся. Делайте, что хотите, можете даже новых эсперов набрать, но избавьтесь от них! — Хорошо, мы разберемся, — кивнул Трубецкой, затем в его глазах вдруг загорелось недоумение, — но Чехов... — Он надолго здесь не задержится, Ха-Х! Он приехал за мной, а не за вами! Однако, дворяне могут в ближайшее время вызывать подкрепление... ваши способности опасны... — Придется постараться. Мы не будем вылезать до указанного дня. — Что ж, задачу мы уяснили. А с тобой что делать? — спросил у него Соловьев, наклонившись. Изумрудные глаза выразили сомнение, — ты ненадолго останешься здесь или сразу в Москву? Чуть приподнявшись, Гоголь сел на пол и встряхнул головой, словно это может избавить его от головокружения. — В Москву, разумеется! — Хоть перевяжи, — запоздало ответил ему Владимир, а затем скинул с себя шарф, вытянул руку и демонстративно кивнув на крупную рану на животе попутчика, которая выглядела просто омерзительно, — не бинты, конечно, но хоть что-то. Но я могу добраться и до аптеки... Туго перевязав пояс шарфом, Николай произнес, — не стоит, я в порядке, — через некоторое время взмахнул плащом и телепортировал их в ближайший от здания автомобиль. Водитель ударил по тормозам и с каким-то ошеломлением вытаращился на незваных гостей. — Вы кто такие?! Как вы здесь оказались? — вскрикнул тот, подрагивая от возмущения. Гоголь молча достал из кармана маленькую бутылочку с жидкостью. Обманчив ткань веществом, он вдруг поддался вперед и тут же прислонил ее к лицу сопротивляющегося мужчины. — Оно раздражает дыхательные пути, через воздействие на нервную систему изменяет процесс кровообращения. Происходит понижение возбудимости сосудодвигательного центра в головном мозге! Спокойной ночи! — с каким-то весельем объяснял Николай, пока тело мужчины медленно обмякало в его руках. А Трубецкой, разместившись на переднем сидении, схватил незнакомца за пальто и скинул на коврик; сам занял место у руля и преспокойно выехал на городскую трассу. — Довезём тебя до аэропорта в Иркутске, затем заляжем где-нибудь, — усталым голосом выдавил Евгений, откинувшись на спинку кресла, — хватило с меня разрухи на этой неделе... — Это только начало, мы уже ступили на эту дорожку, — нервно покусывая палец, произнес Соловьев, — нас начнут приравнивать к «Мертвым Душам». Мы покончили с двумя... чёрт с ними, но это уже непоправимое преступление. — Значит, убьём ещё, — в светло-голубых глазах Трубецкого не нашлось место эмоциям. В полутьме уже замелькали припорошенные свежим снегом сосны. Ничерта не видно, но пришлось выключить фары. Ехали они некоторое время в мрачном, томном молчании, словно в душе они уже не верили в то, что так просто смогут уйти безнаказанными. Чехов опытный детектив. И это даже ещё слишком просто сказано. И он не отступит ровно до того момента, пока его жертвы не признают поражение. Евгений с ним ранее не пересекался, но слухов о том человеке ходило великое множество. В простонародии он герой, а для своих врагов - настоящее бедствие. Кто они такие на фоне лучшего из лучших? Остается надеяться только на удачу, но она никогда не бывает предсказуема. Трубецкой знал, что сам выберется, но эта перспектива его, отнюдь, не радовала. — Вы что такие мрачные, товарищи?! Мы ведь выбрались! Хотите анекдот расскажу? — подал смешок Гоголь, неуютно поежившись. Когда теряешь огромное количество крови, депрессивный настрой точно не помощник. — Да так, немного задумался, — покачал головой Трубецкой, словно вытряхивая из нее мрачные мысли. — Это немного странный вопросик, но ты когда-нибудь думал о том, каково это жить без способности? — спросил у него Гоголь, решаясь заговорить хоть о чем-то. Тот лишь мягко улыбнулся. — Многие спрашивают на самом-то деле... скорее да, чем нет. Моя способность не приносит никакой удачи. Всякий раз приходится сдерживаться, лишь бы не сделать что-то чисто из глупого любопытства. А я очень любопытный. — Ты мне не поверишь, но я знаю прелестный способ избавления от твоего ужасающего проклятья! — Неужели? — уже недоуменно переспросил его Трубецкой. — Именно так! Но я скажу, если вы примкнете к нам... — многозначительно приподнял брови Николай, уже чувствуя на себе удивленные взгляды, — вы не останетесь разочарованы, обещаю! И цель моего товарища вам понравится. Неужели вы не хотите поспособствовать во имя благой цели создания безгрешного мирка? — Зависит от того, что ты хочешь сказать под этими словами. Я к этому стремлюсь, ты прав, но от твоего предложения вынужден отказаться. Когда мы закончим это небольшое дело - наши пути разойдутся. — Нас так просто не подкупить, — догадался Соловьев. — Согласен, — усмехнулся Евгений, а затем вдруг сменил тему, — вот тебя, Николай, не преследуют чудеса фортуны. При этом ты умудряешься столько сомнительных дел проворачивать. Ещё и ввязался в одиночный поединок с Чеховым. Неужто тебя совсем ничего не пугает? — Сделал я это из интереса. Он не бессмертен. Избавиться от него нелегко, но можно, как показала ситуация, — подал тихий смешок Гоголь, опуская глаза, — я думаю о смерти, но факт её присутствия меня совсем не отталкивает, как и какие-то увечья, Ха-Х! Но есть исключение... я бы хотел успеть завершить свои дела! — И это работает, что удивительно, — с таким-то восхищением выдавил Евгений, разворачивая руль в сторону очередного подлеска, — это довольно смело - заявлять о таких сомнительных планах на весь мир. — А вот ты о-очень боишься смерти, но по тебе и не скажешь, поскольку у тебя просто талант наживать неприятности! — Ха-Х, есть такое! — Получается, тебе никто не может противостоять... — Это не совсем так, — иронично улыбнулся Трубецкой, а затем спросил, когда словил недоуменный взгляд Гоголя, — по-твоему мнению, способности какой спецификации могут противостоять истинной удаче? — Только аналогичные или противоположные твоей, получается! — моментально догадался Николай, перебрав в голове несколько вариантов, — неужели такие есть? — Нет, но они существуют. Когда-то давно в Москву приезжал иностранец подчинивший себе отрицательную вероятность. Чем-то похоже на мою способность, только человек может ей управлять, избирать цель. Я не посмел с ним связываться, поспешно покинул город и просто залёг на дно на пару лет... — хотел было Трубецкой рассказать подробнее, но отвратительный скрип шин по асфальту вынудил резко вдарить по тормозам и прерваться. По просьбе Соловьева он включил фары и с удивлением вытаращился на автомобиль перед ними. Тот передвигался практически бесшумно. На свету повалили клубья пара. Не прошло слишком много времени, прежде, чем из салона неспешно выбрался сам Чехов. — Да провались они пропадом! Черти треклятые, — выругался Соловьев, в отчаянии ударившись лбом об панель над бардачком. — Выходите, — послышался сдержанный голос где-то снаружи. — Выходим? — безрадостно спрашивал у пассажиров Трубецкой, пока сам машинально тянулся к рукояти двери. В душе чувствовал страх, но не за себя самого. Ну когда это уже кончится? Ну конечно, так просто они бы не уехали! Ещё чего! Надеяться тут уже не на что. — Забавненько! Похоже, что этот цирк никогда не закончится, — разочарованно закатил глаза Гоголь. Нехотя заставил себя проигнорировать боль и подняться. Уже прокручивал в голове идеи для побега. И все из них казались довольно жалкими. Остается только до последнего сражаться, как загнанным в угол зверям. Но Николай лучше сдохнет, чем вновь позволит себе проиграть и угодить в тюрьму. Вернее будет сказать, эту. Остальные как-нибудь и без него справятся. Нет у него иных страхов, но что может быть ужаснее, чем утерять свободу? Пока жил - ни раз оказывался в исправительных учреждениях по инициативе родственничков, где был один и не мог себя защищать. И каждый чертов раз одно и то же чувство... Из «Звезды Соломона», как оказалось, ещё никто и никогда не выбирался. Если ты туда попал, то это конец. Ни одного человека, который успешно проворачивал там побег самостоятельно. А выслушал Гоголь много людей и мнений. Сначала «Звезда Соломона» казалась забавной шуткой, но когда он оказался перед фактом, он вдруг почувствовал... одиночество? Какой резон кому-то за ним возвращаться, когда и так дел невпроворот, «Дворянское Гнездо» на хвосте? Это для плана будет очевидная угроза и обуза. Достоевский по-любому убедит остальных отказаться от этой идеи и продолжить действовать в его интересах, приправив россказнями «потом за ним вернемся», но когда это «потом» наступит, возвращаться уже будет некому. Очевидный исход. Но ранее его это совершенно не волновало... странная ситуация. Гоголь вылез из ржавых жигулей следом за попутчиками и жутковато вытаращился на Чехова, всем видом демонстрируя то, что он никогда не признает собственное поражение. — Ха-Х, какой ты навязчивый тип! Любимчик Тургенева? — Да, сразу после Виктора Гюго, — подыграл ему Чехов, а затем более серьезно продолжил, — вы можете сдаться без боя... я не утверждаю, но настоятельно советую. — Ну да, я согласен! — хохотнул Николай, ядовито оскалившись, — ...сразу после того, как переступлю через твой труп. — Ответ неверный, — отозвался Чехов и машинально повернул голову в сторону Соловьева, который уже сорвался с места и кинулся к нему. Расстояние между ними вдруг оказалось слишком опасным. Достаточно лишь протянуть руку. Только ради того, чтобы не свершать непреднамеренное убийство, Антон решил действовать по старинке. Тот резко схватил Владимира за ворот пальто, вздернул на себя и плотно приставил к его горлу нож. Прежде, чем ошарашенный таким поворотом преступник успел хоть как-то среагировать и пустить в ход свою способность, Чехов нашептал ему на ухо, — я рассчитал, что взрыв происходит через пять с половиной секунд после твоего касания. Ты можешь попытаться убить меня, но ты рискуешь оказаться со вспоротым горлом, это я ещё не упоминаю про те лезвия которые сейчас находится под тобой. У меня будет предостаточно времени избавиться от тебя, потому не советую оказывать сопротивление. Находясь с клинком у горла Соловьев утратил всякую возможность мыслить трезво, потому сглотнул ком и в тихом ужасе замерз на месте. Он оказался совершенно не готов к собственной смерти. Этот человек определенно знает, что делает. Единственное, на что Владимир сейчас способен, так это сдерживать собственную дрожь и не усугублять ситуацию. Не следовало налетать на детектива так просто, без плана... но разве у них осталось бы на то время? Антон и так держит их на мушке. Это был чуть ли не единственный их шанс, но – увы... — Отпусти его живо! — воскликнул Трубецкой, всем своим видом стараясь не демонстрировать собственную горесть и досаду. Ну зачем он полез? Сделал шаг вперед, а Чехов лишь сильнее прижал нож к горлу Соловьева. Покатилась тонкая струйка крови. Пришлось остановиться. Вмешиваться будет очень глупо. — Ни шагу более, — приказал Антон. Его отстраненный и строгий голос заставил преступника невольно поежиться, — ты не сможешь оказать инородное влияние на эту ситуацию. Как и ты, — кивнул он в сторону Гоголя, который явно уже намеревался предпринять очередную пакость или улизнуть. — Ну-у мы и встряли! — с невольной досадой вздохнул Николай и развел руками, словно с ним согласился. Что же делать? Бежать в лютый мороз, по сугробам до самого Иркутска? И какова вероятность, что его не найдут? — Хорошо, что ты хочешь? — опуская голову, тихо спросил его Трубецкой, а затем предложил, — можешь взять меня, но при одном условии: ты отпустишь его. — Ты совсем сбрендил?! Даже не смей! — фраза приятеля заставила Соловьева невольно дернуться, отчего клинок ещё сильнее впился в его горло, — это неравноценный обмен! — Он дело говорит, — отозвался Чехов, а затем слегка улыбнулся и кивнул в сторону, — но я согласен обменять твоего товарища на Николая Гоголя. Николай лишь ухмыльнулся и взглянул на Антона глазами с нотками безумия. Замер на месте как вкопанный. Это провал. Ха-Х, какая неудобная ситуация! Теперь он осознал, что ему следовало уходить одному. И что он только хотел этим добиться? Стоит только катастрофе произойти и даже спасенные эсперы способны превратиться из союзников в потенциальных врагов. Так ведь всё работает? — Я согласен, — без доли сомнений отозвался Евгений, — но разве я могу тебе доверять? — Я не стану рисковать понапрасну. Я пришел сюда только за ним, не за вами. И ты это знаешь. Заставь его сесть в автомобиль и мы в расчёте, обещаю. Гоголь лишь сдавленно улыбнулся и невольно попятился, когда Трубецкой вдруг развернулся к нему лицом. — Забавненько! Как же я жалею, что вытащил вас, лучше бы вы там и оставались! — с какой-то безнадежностью расхохотался тот, прекрасно осознавая, что со способностью своего противника он потягаться не способен. — Мне правда жаль, но я не могу бросить своего единственного друга. Просто не могу, — с небесно-голубых глазах загорелось сожаление. Трубецкой потянулся в карман и с рывком вытащил револьвер, — ты говорил, что у тебя много надежных союзников. Они тебе помогут. Ты там не задержишься, я в этом уверен. Эта фраза заставила Николая лишь иронично хмыкнуть и артистично развести руками. — Ох, если бы! Чего же стоит жизнь одного единственного человека для Высшей цели? Я лишь стараюсь подать людям образ... такой донельзя прекрасный и идеальный! Но у моих товарищей есть Идея, она же заставляет их фигуры двигаться по доске, не я. Не думаю, что за мной хоть кто-нибудь вернется. Даже если будет так, то сил его окажется слишком мало! Тут нужен весь коллектив. А в моей организации теперь есть человек, который хотя бы знает то, что он делает, в отличие от меня! Такая вот драмокомедия! — Прости... но я всё ещё не могу поступить иначе, — с едкой горечью вздохнул Евгений. Меньше всего он сейчас хотел расплачиваться за помощь ножом в спину. Этот человек вытащил их... но выбор по прежнему оставался очевидным, потому револьвер всё еще крепко держался в его руке. Собеседник же не сдвинулся с места, — ради всего святого, сядь в автомобиль. — Ну-у, нет! Тогда тебе придётся выстрелить, — широко улыбнулся Николай, а затем сделал несколько шагов вперед, пока револьвер не уперся ему в лоб и добавил, — живым я этим ублюдкам не сдамся. Освободи меня или я начну предпринимать попытки убить тебя! Эти слова вынудили Трубецкого невольно замереть в нерешительности. Он повернул голову в сторону Чехова, словно ждал от него ответа. — Похоже, что у тебя действительно нет выбора. Он решил всё сам, — с отчетливой досадой выдал Антон, после долгой паузы. Даже он сам не представляет, что делать. Точно не ему решать - жить кому-то или умереть. — Дело говорит! — воскликнул Гоголь, а затем грубо схватил Евгения за ворот накидки. — Давай же, убей меня, а то своего дружочка потеряешь! — Это тот самый момент, когда он может умереть. Но ему было так глубоко плевать. Самое время поиграть с судьбой в салки. Я не могу себя слышать, всё вокруг нарушено Век перемен, а ты стал жертвой наручников Мой поиск смысла жизни отобрал мой смысл жизни Евгений вытаращился не него они простояли ещё некоторое время в гробовом молчании. Засадить того за решетку это одно, но чего стоит это убийство? В то же время Соловьев глубоко вздохнул, явно осознавая в какой ситуации находится товарищ и решился ему подсобить. Назло Чехову. — Не могу поверить, что это скажу, но... не соглашайся! Ты ещё сможешь меня вытащить! Дворянам будет очень выгодно, если ты так поступишь, — воскликнул тот, а затем взглянул своими изумрудными глазами на Гоголя и добавил, — просто скажи ему, что вы это так просто не оставите. Не стоит умирать из-за такой мелочи, как я. Николай лишь пожал плечами. Хоть у них и был план относительно тюрьмы, но он всё еще остается весьма размытым. Они легко могут отказаться от этой затеи, если это окажется слишком рискованно. Потому Гоголь и набивался в организаторы общего рейда на «Звезду Соломона», на эту роль более удобного человека у них просто нет. А если Николая туда посадят, то и вытаскивать его от туда будет просто некому. Внутренние условия заключения не предвещают должных условий для побега. — Ну, я не могу этого пообещать! Делайте с этой информацией, что хотите! Пускай Гоголь самый треклятый грешник, и грешники заслуживают смерти, но если Трубецкой сейчас нажмет на курок - грешником станет он сам, поскольку предал ему доверившегося. «Я не могу позволить себе сделать этот выстрел» Подавив вздох, Евгений раздраженно поморщился и вдруг убрал револьвер со лба Гоголя. — Пошли вы к черту! Обмен отменяется. — Так ему! — когда Соловьев краем глаза заметил, как сменилось лицо Чехова, то злорадно расхохотался. При этом он почему-то за собою ощущал нечто странное. Словно тело совершенно престает его слушаться, — пускай я буду вынужден сесть на бутылку, но пусть хоть эти твари не получат то, что хотят! — Он останется там навсегда. Ты больше никогда его не увидишь, — сообщил ему Антон, — и ты не сможешь его вытащить от туда даже при всём желании. — Ради Бога, я знаю. Я уже решил, — сдержанно ответил Трубецкой, а затем перевёл грустный взгляд на Владимира и тихо произнес, — я вернусь за тобой, клянусь. — Только пообещай мне, что у тебя будет нормальный план, — выдавил улыбку Соловьев. Когда Антон ослабил хватку на его горле, блондин пошатнулся и чуть было не повалился на снег, словно не мог скоординировать движения. Но Чехов успел удержать его за ворот пальто, — похоже нож был с транквилизатором... как же неудобно, — сумел лишь выдавить тот, прежде, чем его глаза медленно закрылись, а он потерял сознание. — Он будет, — Евгений, словно во сне, развернулся и потянулся к дверной ручке жигулей, воспользовавшись тем, что Антон отвлекся на Соловьева. Если уж Трубецкой допустил эту ситуацию, то теперь он намеревается искать выход. И единственным вариантом остается праведное возмездие и сотрудничество Николаем Гоголем. Остается надеяться, что от этого союза будет хоть какая-то польза. Едва умудрился он сдвинуть эту рухлядь с места, как лезвие Чехова, со скрипящим звуком, вздернулось и воткнулось в двигатель. — На этом дряхлом дерьме мы бы и так не уехали! Ты уже забыл, что у него нет мотивации нас отпускать? — вернул его к реальности Гоголь, а спустя мгновение они визуализировались в салоне того автомобиля, на котором прибыл Антон. — Давай-давай, у нас пара секунд! — громко шикнул тот и Трубецкой машинально вдавил педаль гала в пол. Совершив резкий полуразворот, те на всей скорости помчались вдоль трассы, поднимая колёсами тучи снега. Скрылись они так мимолетно, что все атаки противника встряли где-то позади. Очень скоро их укрыла темная ночь и густой снегопад, — неужели мы от него отделались? — Похоже на то. Дальше будет немного проще. Он тут не живет и окрестности не знает, — очень запоздало ответил собеседник и тяжело вздохнул. — Это, что, слезы? — недоуменно заметил Гоголь, ненароком взглянув на попутчика. Как же давно он человеческих эмоций у преступников не видел. — Нет, это мокрый снег, — отмахнулся от него тот, стирая воду рукавом с лица. Похоже в таких ситуациях из него лжец не очень. И он очень разочарован, что скрывать? Это было сложное решение и оно его, отнюдь, не радует. Гордиться здесь нечем. Всё развалилось буквально за один день. Но стоит ли его попутчика в этом винить? Искать виноватых дело абсолютно пустое, ничем хорошим не кончается и делу мешает. В душе Трубецкой отчасти понимал, что он поступил излишне самонадеянно обещая практически невозможное своему другу. Стоит ли верить, во что-то надеяться? Но что можно сказать с уверенностью, так это то, что даже в той тюрьме безопасней, чем в его компании. Сплошные неудачи. — Да ты не беспокойся, вытащим мы твоего товарища! Я как раз собирался организовывать рейд на ту помойку, просто не мог при Чехове это сказать, — подал неловкий смешок Николай, откинувшись на спинку кресла. Он просто не знал как поднять настроение незнакомому человеку. Но почему-то ему хотелось хоть что-то сделать. Да, не обязан. Но и Гоголь его может понять. От привязанности все мучения... но было в этом и что-то особенное. Но что особенно Николая поразило и воодушевило, так это то, что визави сохранил ему жизнь. Неужели на свете ещё существуют столь принципиальные люди? — скоро он будет свободен, как и некоторые другие! Я выбрался, так что есть кому этим заняться. Главное самим туда не угодить, но если мы их разбомбим, то ничерта они не сделают! — Если так, то я согласен примкнуть, — сдержанно отозвался тот, немного расслабившись. По-крайней мере, он не будет работать один, — так или иначе, это в наших общих интересах. Ехали они ещё некоторое время в тишине, пока Николай не решился произнести это вслух. — Ваша дружба даже заставила меня задуматься... я вот привык, что мне приходится быть инициатором... но я никогда ничего не ждал от других. Мне было достаточно того минимума, что мой друг не хочет меня убить, — подал Гоголь ироничный смешок и отвел взгляд на мрачный пейзаж за окном, — я что и делаю, как прощаю чужие ошибки, не в праве совершать собственные. — А считаешь ли ты себя достойным хорошего отношения? Гоголь невольно завис над словами собеседника. — Похоже, что не совсем. И зачем? Я же сам не делаю ничего хорошего и не хочу этого делать, Ха-Х! — Ты серьезно? — недоуменно посмотрел на него Трубецкой, — да, в общем плане ты ужасен. Но сказать то, что ты не умеешь поступать правильно - это слукавить. Ты ведь думаешь о некоторых людях, и даже больше, чем тебе того нужно, как мне... кажется. — Наверное, таким образом иная часть меня пытается балансировать. Но я не хочу думать, потому приношу близким неприятности. Когда обо мне отзываются с восхищением, мне невольно кажется, что это про кого угодно, только не про меня. Собеседник лишь глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями. Так или иначе, отвлечься на чужие проблемы для него куда удобнее, чем думать о собственных. — Ты так хорошо отыграл роль безумно счастливого человека, что я тебе сразу поверил. — Никто не любит унылых людей, и я порой могу быть как Пьеро! Но большую часть жизни Арлекин: драчун, грубиян, гениальный приспособленец, развеселый бунтарь и террористический коллаборационист, проще говоря, головная боль любого человека! От того и товарищей пожалеть хочется. Я хочу видеть их счастливыми. — В тебе куда больше света, чем ты думаешь.

***

9 января | 06:45 Возвратившись по утру, Николай тихо прикрыл за собой дверь бункера и первым делом изнеможденно упал в кресло, заперевшись в одном из залов. Сил оставалось лишь зашить себе раны и сразу улечься спать. Достав из металлического ящика хирургические нити, иглу, ножницы и несколько шприцов с обезболивающим. Стягивая с колпачки со шприцов, тот вколол в вену достаточную дозу морфина. Обращаться или просить помощи у кого-то он уж точно не собирался. И он сам виноват, что ввязался в эту передрягу, потому и разбираться с последствиями будет самостоятельно. Терпеть он не может проявлять слабость. Ничего с собой не поделать! Впрочем, битва оказалась довольно веселой, хоть его и раскромсали, как кусок мяса! Ха-Ха! И что ему сказать Достоевскому? Прости, меня сбил поезд? Ой, как было бы забавно, если бы это сработало... но нет. Расстегивая жилетку, а затем пропитанную насквозь кровью рубашку, Николай сморщился от боли. Та прилипла к его ранам и отдирать её оказалось уж очень неприятно. Все его тело покрывали шрамы, словно лоскутное одеяло, как новые так и очень старые. Он находил себе на душу беды сколько себя помнил, а потом, по возвращению домой, в очередной раз зализывал свои раны. Конечно, со временем он становился опытнее, получал меньше урона, но сегодня ему выдалось сражаться с эспером, который в десятки раз его сильнее! Тут нужно больше хитрости. Скорее всего, над этим поработать в одиночку точно не получится. Что не убивает - делает сильнее, потому Николай никогда из-за таких неудач не расстраивался. Он бы проиграл, если бы не выкрутил дело в свою пользу и не смог бы избежать тюрьмы. Но эта вылазка оказалась куда опаснее, чем он мог даже предположить. И как только Чехов отследил его местоположение? Скорее всего, прошаривал те города, где размещены ДГ-филиалы. Либо нашел какие-то улики и по ним отстроил будущий маршрут. Или нет. Впрочем, не важно! Когда обезболивающее, или наркотик, подействовало, Николай помотал головой, пытаясь сфокусировать свой взор на кровоточащих порезах. Недолго думая, тот воткнул в свою кожу иглу и натянул нить. Делая стежок за стежком, тот, закусив губу, принялся зашивать собственные раны и делал это весьма уверенно. Но руки дрожали. Если представить, что это куски тряпок, а не его собственная кожа, то занятие расслабляло. Или это из-за морфина? Он немного отдохнул при перелёте, потому мог кое-как использовать свою способность и в этом деле. Скинув свою ободранную шинель к себе на колени, тот просунул руки внутрь нее и принялся зашивать раны на спине и других труднодоступных местах. Через час он уже полностью расправился с этим делом. Предварительно обработав раны, он обмотался бинтами и переоделся в чистую одежду. Дабы стабилизировать состояние, пришлось притаранить систему для переливания крови. Все дела сделаны, и позволил он себе, наконец, уснуть. Вернее сказать, вырубиться. Просто упал на ближайший диван, укутавшись собственным плащом.

***

Проснулся он через часов двадцать, когда его настойчиво ткнули в плечо. Поморщившись от боли, Николай нехотя приоткрыл глаза. Вытаращился на Достоевского, в лиловом взгляде которого горело четкое недоумение. Какое неприятное утро... или ночь! Надо было ему только додуматься спать в общем зале! Бурча что-то себе под нос, он повернулся к нему спиной и накрыл себе голову шинелью. — Что произошло? — довольно прагматичным тоном послышалось где-то позади. — Ничего, я сплю! Не видишь? — как ни в чем не бывало отшутился Николай, зажмурившись. Глаза уже защипало от недосыпа. — Перед тем, как начинать врать, потрудился бы хоть не оставлять улики, — это было чем-то похоже на ироничное замечание. Достоевский протянул руку и безжалостно сдернул с того плащ. — Ладненько, меня поезд сбил! — Очень смешно. — Ой, да ладно тебе! Всего лишь подрался с эсперами, ничего интересного, — выдавил Гоголь, хватая свою шинель за уголок и притягивая ее обратно, — дай отосплюсь нормально, потом к дельцу вернусь! — Делу? Судя по количеству разлитой на крови полу, ты ещё не скоро к нему вернешься, — здраво рассудил тот, выпрямившись. Игнорируя головокружение, Гоголь резко вскочил и уже пересел лицом к собеседнику. — Пф-ф! Это мои обычные выходные, — демонстрируя непринужденность, тот повыдерал из своих рук иглы от СПК. В этот момент он заметил в глазах Достоевского нечто похожее на насмешку. Ну конечно, ему смешно! — Так вот, как ты это называешь, — он улыбнулся, а затем заинтересованно спросил, — кто это тебя так потрепал? Неужели Чехов? Подчерк знакомый. — Всё то он уже знает! — Где ты на него напоролся? Осознавая, что Достоевский от него теперь не отцепится и поспать не даст, Николай решил просто ответить на все его вопросы. Благо, в глазах того не было никакого упрека, только искренний интерес. Взял он бутылку воды со стола и начал свой рассказ. — Ладненько, В Улан-Удэ! Чехов как-то рассчитал мой маршрут заранее и вылетел в нужное место! Подоспел как раз к тому моменту, когда два дворянина отчалили в мир иной! — вздохнул тот, а затем когда увидел, как собеседник вопросительно приподнял бровь, отпил глоток и добавил, — твои предположения подтвердились, они знают, что мы союзников набираем. Те эсперы из филиала хотели сделать вылазку на группировку под названием «Свобода и Бессмертие», но они не совсем ждали увидеть там меня! Следовательно, они сейчас подчищают потенциальных союзников и ведут активное расследование. Какая скукотища! Мы с ребятами могли бы их всех перебить, но не судьба! А еще-е, один из них умер, а другой уехал в «Звезду Соломона». Третий либо сбежал, либо его поймали. Неизвестно. Но двоих я сумел вытащить от туда, дабы Чехов не пустил их на тушенку. И казалось бы, вот, мы сейчас отчалим в Иркутск... но этот хрен вновь нарисовался и преградил нам все пути к отступлению. Одного даже умудрился схватить. В любом случае, оставшийся будет участвовать в дне Х, а ещё вознамерился с нами терроризировать «Звезду Соломона», чтобы освободить своего друга! — его рассказ с каждым словом звучал всё увлеченнее, словно ему нравилась эта история, — ой, совсем забыл, эти двое, прикинь, что я узнал... Соловьев и Трубецкой хотели быть твоими союзниками еще девять лет назад, но не смогли найти тебя, а потом пустились в бега. Ха-Х, какое забавное совпадение! Они такие же повернутые верующие, как ты. А еще-е-е, прибили тех двух эсперов... у них полезные способности. Первый может взрывать предметы определенной плотности одним касанием, а у второй, не поверишь... неосознанно управляет вероятностью. Да-да, именно так! У него такая немыслимая удача, что от него даже Чехов не может избавиться! Я уже предложил ему к нам примкнуть! Фёдор почесал переносицу и замер на месте, дабы осмыслить сказанное. Он никогда не слышал об этих двух, но полученная информация его заинтриговала. Особенно способность единственного уцелевшего. Получается, он способен буквально делать всё, что ему только заблагорассудится и оставаться при этом безнаказанным. Почему тогда он о нем совершенно ничего не слышал? Сила удачи - смертельное оружие... особенно в руках такого человека, как Достоевский. Но у «Дворянского гнезда» есть козырь: Сергей Есенин может просто отзеркалить способность Трубецкого, всех пересажать и дело кончится великим провалом. Но Фёдор недавно пришел к выводу, что скорее всего, у Сергея способность имеет ограничение по времени. Так или иначе, рационально ли привлекать к делу людей со столь неоднозначными способностями? Но какая-то его часть искренне стремилась завладеть такой силой, а другая остерегалась возможных последствий. — Что ж, ваша стычка закончилась намного интереснее, чем я мог предположить, — хмыкнул тот, а затем добавил, наградив его своим внимательным взглядом, — ты действительно считаешь, что ему можно доверять? За удачей Трубецкого стоит неудача иных людей, не так ли? Полагаю, он использует чужую удачу в собственных целях, приумножая вероятность маловероятного события до сотни процентов. Почему это происходит неосознанно? Удача связана только с его способностью к выживанию? — Ну-у-с, можешь с ним пообщаться, но я ему доверяю. Он вытащил не своего лучшего друга, а меня, когда Чехов предложил обмен! В остальном ты прав... фортуна - неразборчивая штука, с ней даже обладатель самой удачливой способности не сможет совладать! Последний вопрос интересный... Соловьев мне сказал, что на удачу косвенно влияют подсознательные желания Трубецкого. Например, он не хочет умереть. Но он и сам не знает, как это работает, потому и надеяться не на что! — Как было бы занятно, если бы он научился манипулировать собственной удачей... — А ты манипулировать им, не так ли? — с иронией уловил его ход мыслей Николай. — Если подвернется случай, — в своей серьезной манере отозвался Достоевский, складывая руки за спиной, — я слишком мало знаю, чтобы утверждать. Пусть покажет себя на деле, после буду думать над этим или свяжусь с ним. Так или иначе, Всевышний щедр, не но настолько, чтобы даровать людям что-либо без последствий. Но твоя позиция правильная, нам нужны способные союзники, которые будут преданы определенной идее, а не только личной выгоде. — Ну и ну! Странно такое слышать от тебя, — удивленно выдавил Николай, отклонившись на спинку дивана, — помнится мне, как месяц назад ты считал иначе. Достоевский приложил палец к губам и посмотрел на него с долей иронии. — Я успел пересмотреть некоторые вещи. Что ранее казалось бессмысленным, работает даже лучше, чем я мог представить. — Ха-Х! Саморазвитие... ура? — Что ты узнал о Чехове? — сменил тему собеседник. — Ну-у, во-первых то, что он идеальная машина для убийств. Я ему очень завидую, — усмехнулся Гоголь, а затем продолжил, — но вся ирония в том, что он не способен совершить убийство. Кто-то действительно думает, что его лезвия берутся из ниоткуда? Ха! Сначала Чехов пускает свое оружие в ход, а только потом то растворяется в воздухе! Казалось бы, какой смысл прибираться за собой? Готов поспорить, что у Чехова под плащом целый комплект медицинских инструментов, которые он и преобразует в атаки! Даже жаль, что пришло мне это в голову уже после того, как меня пустили на фарш! — Он ранее работал врачом, потому и не может позволить себе отнять жизнь. Про способность информация будет полезна. Это можно проверить, — задумчиво согласился Фёдор, расправляя пушистый плащ и присаживаясь подле собеседника, а затем спросил, — сколько эсперов ты завербовал за эти четыре дня? — остается понадеяться, что Гоголь нашел им хоть кого-то ещё. Вскинув гетерохромный взгляд к потолку, Николай задумчиво почесал подбородок, словно пересчитывал в своей голове каждого. — Где-то... двадцать? Но я намеревался ещё набрать. Заставлять незнакомых людей делать то, что мне нужно - то ещё веселье! — звучно объявил тот и выкинул опустевшую полуторалитровую бутылку. — Двадцать эсперов. Хорошо, с этим можно работать. — Нет-нет, не эсперов, а организаций, я не то считал! Торжественно передаю тебе индивидов, — артистично воскликнул Гоголь, просовывая в руки собеседника обляпанный в крови сверток бумаги. В этот момент Достоевский посмотрел на него с неким удивлением, а уголки губ сами поползли вверх. Похоже, тот действительно постарался ради их целей. Приятно. — Ты перевыполнил свою задачу в два раза... — Ну-у, справедливости ради, по основному списку я не всех обошёл. Лишь пятерых. Не успел, ибо этот Чехов заявился! Иных я просто случайно нашел, когда расспрашивал новых знакомых! — развел руками тот. — Признаю, твоя способность садиться людям на уши поражает, — он улыбнулся, а затем заглянул ему в глаза и добавил, — в столь короткий срок ты сделал действительно много. Превосходно. За все три года я даже близко не видел от тебя подобной продуктивности. Ты меня удивляешь. Надо же, кто-то его недооценивал ещё с самого начала! Разница была лишь в том, что Гоголь теперь сам решает, чем ему заниматься и как это лучше делать. — Действительно, — невозмутимо пожал плечами Николай, вытягивая из кармана конфеты. Одну подбросил в воздух и поймал ртом, а затем потянул руку и пробубнил, — буш? Послышалось шуршание обертки. Вздохнул Фёдор и нехотя взял одну. Кажется, Гоголю совершенно плевать, что он сейчас ему сказал. Что-то с этим человеком определенно не так в последнее время. Бесследно исчез. На него что-то не похоже. А вдруг образумился и начал действовать по протоколу? Исключено. Не может такого быть. — Что ж, результат меня устраивает, — кладя конфету в рот, констатировал Достоевский, а затем строго посмотрел на собеседника и добавил, — твои вылазки завершены на неопределенное время. — Что-что? — с удивленной улыбкой выдавил Гоголь, вдруг вскочив с дивана; с трудом сдержал болезненное шипение от резкого действия, а затем добавил, — ну нет, даже не смей меня отстранять, я от скуки помру! Со мной всё замечательно, я же сказал! — Я заметил, — устало вздохнул тот, складывая сложил руки на груди, — твоя гордость здесь ни к чему. Ты сделал больше, чем от тебя требовалось. Успокойся и посиди на месте. — Ну, нет! Напоминаю, ты не можешь мне приказывать, у меня столько же прав, сколько и у тебя! — В чем твоя проблема? — холодным тоном отозвался Достоевский, — ты не хочешь здесь находиться? Причина во мне, не так ли? Тогда ты мог просто съехать. Ой-ой! Как быстро он начал что-то подозревать! Николай лишь широко улыбнулся и предпринял попытку сложить в голове хоть что-то дельное. Он уже не может ничего поделать с собственным пренебрежением. Каждое слово Достоевского уже воспринималось им как омерзительное посягательство на свободу личности. Вся сущность жаждала делать что-то назло ограничителю. Николай прощать его так просто не собирался. Подлых людей много развелось, и прислушиваться к ним – просто непозволительная роскошь. Но что Гоголь вынес из пережитой ситуации, так это то, ему давно пора начать прислушиваться к самому себе. Думать надо только о тех людях, которые этого заслуживают. Остальные не стоят усилий. Что может быть хуже, чем пытаться безуспешно выйти на контакт с человеком, который презирает любые приятельские взаимоотношения, считая их проявлением слабости? Впрочем, эмоции действительно оказались слабостью. Николаю, в данный момент, противопоставлен логичный человек, который излишне полагается на факты, в надежде выработать подобие на эмоциональный интеллект, которого, у него, отнюдь, нет. С высоты не видны детали. Что до остального: смерть без должного антуража – действительно слишком просто и скучно, для начала этот мир должен сгореть к чертям собачьим. А активная и результативная деятельность скорее была средством справляться с собственными противоречиями, напомнить себе то, ради чего он здесь. Но для чего? Он так и не смог определиться. Либо освобождение мира, либо его уничтожение. Но та часть, стремящаяся к свободе личности определенно жаждала разрушать идолы «человечности», убивать любого, кто встанет на пути без угрызений совести. Кем бы тот человек ни был. В один день Николай полон горящей уверенности в самом себе и своих действиях, а в другой уже всё кажется полной бессмыслицей. Достоевский перемешал все карты, заставил усомниться, потому и Николай уже не может сдержать своей агрессии. Но почему же он и сейчас об этом молчит? — Чего? Конечно же нет! Мне просто нравится путешествовать по нашей необъятной... и я столько интересных людей встретил! Это весело, а сидеть здесь скучно! — Значит, со мной тебе скучно? — уголки губ выдавили сдержанную улыбку. В этот момент его посетило дежавю. Стоит признать, визави теперь притворяется гораздо успешнее. И причина другая. За Достоевский собой отметил, что им нужно решить эту проблему прямо сейчас, иначе это может помешать плану. Николай уже начал вести себя излишне неадекватно даже для себя самого. И, разумеется, ему плевать на последствия. Для Достоевского он слишком полезен, чтобы дозволять пускать на самотек подобную легкомысленность. И не хотелось бы дестабилизировать «Мёртвые Души». — Никак нет, даже наоборот! Почему ты воспринимаешь всё на свой счёт? — рассмеялся Гоголь, а затем театрально развел руками и добавил, — мне нравится что-то делать, а не на одном месте сидеть. Ранее ты упрекал меня за трату времени на глупости, а теперь упрекаешь за то, что я чем-то занят! Какая ирония! — Ты хочешь, чтобы тебя просто добили? — уже раздраженно вздернул бровь Фёдор. Почему-то его начало вдруг напрягать то, что Николай его не слушает, даже вразрез очевидному здравому смыслу, — и на что похожа будет твоя цель? Помереть в какой-то подворотне? Я, конечно, могу принять твое стремление убить себя, но чтоб настолько... От последней фразы Гоголя внутри аж неприятно передёрнуло, но он виду не подал. — Ха-Ха! Я не умру, можешь мне поверить! — Если причина не во мне, то ты прекратишь этот спектакль, — ответил Достоевский, надменно выпрямившись. — Надо же, какая дешевая манипуляция! Ты ведь понимаешь, что это со мной наоборот работает? — Так вот в чем дело... как драматично. Наш предыдущий разговор оскорбил тебя? — легко догадался Фёдор. — Тут не в самом разговоре дело, и обсуждать мы это не будем! Ты и так засоряешь мой мозг больше, чем всё человечество планету, — отмахнулся от него Гоголь. Сейчас он крайне нестабильный и злить его точно не стоит. Но пока он ещё держится, чтобы не наговорить лишнего. Развернулся и уже собирался уходить, пока ему дорогу не преградил Достоевский. Хорошо, сам напросился. — Что из сказанного мной оказалось ошибочным, Николай? — прямолинейно спросил тот, смерив собеседника холодным взглядом, — знаешь, что меня в тебе раздражает? Хоть я и не вижу лжи на твоем лице, правды я там тоже не вижу. Но ты имеешь свойство путаться в своих показаниях. — Потому я и жалею, что столько тебе растрепал, — с мрачной улыбкой вздохнул Николай, а затем предпринял очередную попытку обойти собеседника. Фёдор грубо ухватил его за предплечье и просто не дал этого сделать. Продолжает его безжалостно триггерить, даже осознавая причину. Глаза сверкнули. Терпение исчерпано, — это моя величайшая ошибка, как и те бессмысленные попытки находить общий язык с тобой. Я старался быть тебе другом, шел на встречу, думал о твоих чувствах, даже когда был зол. Это удел слабаков, признаю, заниматься тем, что никогда оправдает ожиданий! Мне казалось, что ты просто боишься разочароваться в людях, потому и ведёшь себя так, но вышло так, что полнейшим разочарованием оказался здесь стал ты сам! — Неужели? — скептично ответил Достоевский, а за собой отметил то, что ему, почему-то, неприятно это слышать. Какая наглость. — Назови хоть одну причину, зачем ты мне такой нужен? Ты смотришь на меня как на какое-то забавное животное, обезьянку, над которой можно весело проводить эксперименты! Ты всегда таким был и никогда не изменишься, — вспылил тот, ядовито оскалившись. С него хватит этого цирка. Фёдор навязался, ровным счётом, тогда, когда Николаю и без этого разговора дерьмово. В бесконтрольном стрессе Гоголь преисполнен критикой не только к самому себе, но и окружающим. И это никогда не кончается хорошо. Слишком долго подавлял в себе негатив. Наклонился к собеседнику и презрительно выдавил ему прямо в лицо, — я даже для тебя не человек, а просто вещь, которую можно использовать, а потом выбросить. Если я сдохну, то не смогу находить тебе новые игрушки и способствовать тебе в достижении цели, потому ты и лезешь сейчас ко мне! Я много лет это глотаю и понимаю, что тебе это всё не нужно... мне следовало без всякой жалости показать, сколько вреда ты причинил мне. If you want more That man, I be I'll snatch your eyes out your head Before you get a chance to see Who me? Достоевский застыл и посмотрел на него в молчаливом недоумении. В тихом омуте черти водятся? Вот настолько озлобленным этого человека он ещё никогда не видел. Что-то новое, определенно... просто себя от него защищает. В чем тут смысл? Почему это вдруг зашло так далеко? Фёдор и так ему позволяет слишком много. — Послушай, я тогда сказал всё это не от злого умысла, — рационально ответил Достоевский, стараясь не поддаться при этом на очевидную провокацию, — я указал тебе на твою проблему. В моих словах нет никакого иного смысла. Сейчас не время для конфликтов. Твой ответ вызывает недоумение. Ты не удивишься, узнав, что я нахожу его лишенным справедливости. — Уверен? А мне кажется, что ты просто любишь играть на чувствах людей, поскольку у тебя самого этих своих чувств нет. Твой выбор пал на меня потому, что ты увидел во мне нечто живое, отзывчивое, что было в диковинку для такого, как ты, — огрызнулся Николай, ткнув его пальцем в грудь, — и я знаю свою проблему! Именно в этом моя проблема! — Уверен? — спросил Достоевский, а затем продолжил целенаправленно продавливать собственную позицию. Собеседник наговорил уже достаточно. И теперь Фёдор не может просто взять и остановиться, — ты видишь лишь то, что хочешь видеть. Ты так часто врешь себе, что сам в свою ложь почти поверил. Ты отрицаешь, потому что не можешь распознать правду, даже когда она у тебя перед носом. Живешь в иллюзиях, а потом удивляешься, откуда все эти противоречивые эмоции. Сознательная ложь. Ты хотел разыграть великодушие с глупой надеждой. И был не прав. Посмотри на себя. Что ты сейчас делаешь? Чего ты хочешь этим добиться, скажи мне? — Опять началось! — вырвался тот из хватки собеседника, уже не скрывая собственного пренебрежения, — Я жалею, что дал тебе шанс, ведь люди - воистину неисправные существа! — игнорируя режущую боль по всему телу, Николай сорвался с места и пошёл на выход из зала. — Смотри реальности в глаза, когда ненависть делает тебя слепым. — Реальность? Какая гадость! Лично я к ней и не притрагиваюсь.  — Неудивительно, ты раб собственных эмоций, — иронично произнес ему вслед Достоевский, а затем без всякой жалости добавил, — и как тебе та доза реальности, которую я тебе дал? Признай, ты не знаешь свободы, ты давно стал её заложником. Вдруг замерев на месте в полумрачном коридоре, Гоголь тихо хихикнул. После его смешки постепенно становились всё громче и начали отдавать сумасшествием. — Хочешь лишить меня того последнего, что у меня осталось? — резко развернулся тот к собеседнику лицом. Вытянутая рука крепко сжала револьвер. Николай себе не солгал. Неужели этот момент настал? Глубокие до бесконечности и поддёрнутые каким-то нечеловеческим безумием глаза прожгли его, но Достоевский лишь скептично вскинул бровь, — Ты не веришь, что я выстрелю? Ох, зря! — Николай злорадно ухмыльнулся, оскалившись и растянув губы в кривой, совершенно безумной улыбке. В то же мгновение натянул курок и, не мешкаясь, выстрелил. Столь резкий звук откликнулся тревожным эхом от металлических стен бункера. Фёдор каким-то чудом успел просчитать момент и отпрянуть в сторону, прежде, чем тот нажал на спусковой крючок. Пуля пролетела в паре сантиметров. Остался невредимым, но уже смотрел на собеседника в откровенном замешательстве и удивлении. Следом послышались щелчки, оповещающие о том, что в барабане закончились патроны. Пули небрежно посыпались на пол. Прежде, чем Гоголь успел перезарядить револьвер и выстрелить вновь, Достоевский, стараясь держаться максимально спокойно и рассудительно, произнес, — не стоит этого делать, мы можем спокойно поговорить. — Уже поговорили! — подрагивающими руками поднимая дуло стрелкового оружия, рассмеялся тот. Неукротимо смотрел на того горящими, налившимися кровью глазами, как на худшего врага. — Я могу помочь тебе, — хладнокровно выдал Фёдор, выдерживая тяжелый взгляд собеседника. — Прости, что ты сказал? — он подал нервный смешок, словно не верил ни единому ему слову, но нажимать на спусковой крючок пока не спешил, — Ты? Мне? С какой это стати? Совершенно не умеет адекватно справляться со своим нравом, потому просто хочет устранить следствие собственного дискомфорта, а не причину. Склонен к идеализации и, в последствии, обесцениванию. — Вот скажи мне, кем ты меня считаешь? — с долей иронии спросил его Фёдор. Похоже, Николай всё это время успешно делал вид, что ему доверяет. Как интересно иногда узнать правду, — сначала говоришь мне, что я неплохой человек, а затем возводишь в ничто, когда я решаюсь собрать тот пазл, который ты сам мне и вручил в руки. Разве я тебя заставлял это делать? — Я тебя не знаю... и не узнал, — криво улыбнулся Николай, слегка покачав головой. Костяшки на его пальцах побелели от того, с какой силой он сжал револьвер, — потому и хочу убить тебя. Я не позволю тебе вредить мне. А моим иллюзиям ты обязан за верную и долгую службу. Тебе несвойственна чувственность, ты презираешь наслаждение. Жизнь превратила тебя в проницательного и одержимого наблюдателя. Подобно рентгенографическим лучам, которые сразу обличают в любом предмете угрозу его прочности, ты мгновенно нащупываешь в человеке слабое место. Ты умеешь находить изъян в любом достоинстве. Ты заставил меня во всём усомниться и теперь за это ответишь! Достоевскому никогда не наскучивало наблюдать это вечно меняющееся, необычайно интересное существо... Сама его двойственность превращала его в загадку. Недавно Фёдор решился слушать его. Но и здесь не без последствий. — Я не хочу вредить тебе, мне это не нужно. Я знаю, что мне свойственно все то, что ты перечисляешь. Ты всегда видел правду, мирился с ней. Но я не рассчитываю, что ты когда-нибудь меня поймешь. Это опасное оружие, но оно не всегда несёт вред. Мы в одной лодке. Разве есть хоть какой-то здравый смысл проделывать в обшивке пробоины? Признаю, мне очень нравится рыться в головах людей... а твоя - это находка. Но у меня для этого иной мотив, — пояснил тот, — и Высшая цель существует не для того, чтобы разрушать. Я хочу изменить этот мир. В один момент я даже подумал, что ты заметил. Мрачной тенью повисло молчание, но ситуация раскалилась настолько, что казалось, что воздух в бункере начал нагреваться. Гоголь за собой отметил, что ему совсем не верит. Он уже когда-то повелся на его россказни про особый нравственный смысл... и чем же это кончилось? Почему он продолжал на это вестись? — Ты прав, я живу в иллюзиях. В иллюзиях, что однажды добьюсь свободы от того дерьма, что навязало мне это жалкое и высоконравственное общество! Даже если сейчас я выстрелю, это не даст мне свободу. Я понимаю. Но, быть может, я смогу сделать хоть что-то, чтобы не чувствовать всё это! Всё это время я пытался находить тебе оправдания, но мое терпение подошло к концу. Я не хочу играть тебе на руку, причиняя себе бесполезные страдания. — Тогда чего ты по-настоящему хочешь? Ты не понимаешь. Разве убийство того человека, который способствует и цели тоже, несёт хоть какой-то здравый смысл? Неужели любой, который сорвет с тебя маску и покажет тебе твое подлинное лицо, просто навлечет на себя ненависть, ни в чем и не убедив? — со сдержанным недоумением спросил его Достоевский, а сам чувствовал, как остатки контроля над ситуацией рассыпались меж пальцев, подобно песку. Эта игра стала слишком опасной. Но и Фёдор не может дозволять развешивать себе лапшу на уши столь длительное время. Это хуже любого оскорбления. В будущем стоит разобраться с этой проблемой. Он стремится делать людей удобными. И эта ситуация не исключение. — Я и без тебя прекрасно справлюсь, — холодно одернул его Гоголь, — я способен буквально на всё при должном желании, на мою сторону переходят люди! Ха-Ха, я даже и не подозревал, что могу быть насто-о-лько убедительным! Но даже незнакомцы знают свое место, относятся ко мне уважительнее, чем ты. Ты мне просто не нужен. Ты ещё жив только потому, что я так захотел! Тебе всё сходит с рук потому, что я так захотел! Это я тебе нужен, дружище, — хищно ухмыльнулся тот, не сводя с собеседника немигающий взгляд и дуло револьвера. — Я это не отрицал. Ты по-доброте душевной меня позвал, хоть мог бы этого и не делать. Ты мог покинуть Йокогаму самостоятельно, не утруждаться распускать «Смерть Небожителей». Так или иначе, если бы ты вернулся в Россию без меня, то «Дворянское Гнездо» не начало бы на тебя и твою организацию охоту. Смерть Очи Фукучи и распад привлекли их внимание. Но этого бы не произошло, если бы ты просто уехал и никому ничего не рассказал. Ты изначально действовал вразрез своей цели, чтобы помочь мне достигнуть своей. И продолжаешь это делать. Я по-своему ценю это. Должен признать, что сожалею, что ранее не выразил благодарность лучше. Подобные разговоры просто не для меня, — спокойно констатировал тот, но в душе сам не поверил в то, что заставил себя произнести это вслух. Вызывает недоумение только то, что Николай всё ещё от него не избавился. Действительно, в его ситуации - это рациональное решение. Очень странно: почему-то в этот момент Достоевский за собой отметил, что зачем-то поставил себя на его место, — и с чего начался этот конфликт, напомни? С того, что я просто воспрепятствовал твоей свободе к безумству, бессмысленному саморазрушению? Где же здесь издевательство? Или мне надо было сказать, чтобы ты пошёл и убил себя? В этой гробовой тишине ярость Гоголя постепенно таяла с каждым его словом. Дрожащими руками, он медленно опустил револьвер вниз, за собой отмечая смешанные чувства. И вот опять попался. — Мне обязательно пытаться убить тебя, чтобы ты захотел быть честным со мной? — нервно пошутил тот, а затем добавил, — в тот момент... ты высказал мне всё это, а я спросил тебя: зачем? Ты сказал, что хочешь отомстить мне, потому что я, мол, манипулятор! «И началось всё с этого? Серьёзно?» — Ты манипулятор. Но и я соглал, — расслабившись, он слегка улыбнулся и поднял свои лиловые глаза, — ты сначала заявил, что всё сказанное мной - бред. А затем, когда я тебе сказал о собственных подозрениях, ты по привычке начал их опровергать. Ты противоречил сам себе и этого даже не осознал. — Ты не сможешь мне помочь, уже слишком поздно, — Гоголь подал ироничный смешок, опуская голову. — Это не сложно. Как я, по-твоему, спокойно вынашиваю свои столь бесчеловечные, по-мнению большинства, цели и при этом не чувствую никаких сомнений или сожалений? — риторически спросил Достоевский, — должно быть, моя мотивация не несет намеренно негативной окраски. Моя совесть чиста, поскольку я знаю то, что я делаю и осознаю, кем являюсь. Помири себя и худшего себя. Прими свою положительную сторону, как бы ты её не ненавидел. И будет тебе свобода. Страшен не тот человек, который делает зло, а тот, кто делает его с мыслью о том, что это доброе дело. — Наверное, имеет смысл, но я не смогу. Я живу так слишком долго, не думаю, что когда-нибудь смогу посмотреть на этот... либо прекрасный, либо грязный мир иначе. Если я откажусь от чего-то одного в угоду другого, этот хрупкий баланс собьется. Я перестану быть собой. И мне нравится это безумство! Я не знаю, кто я такой. Окружающие люди могут сказать обо мне больше, чем я о самом себе. Но они никогда не скажут это с уверенностью. Разве это не иронично? — ответил тот с широкой улыбкой, а затем резко швырнул револьвер на пол, обошел собеседника и направился по коридору обратно в зал. — Признаю, тяжелый случай, — вздохнул Достоевский, зачем-то следуя за ним, — ты так легко подстраиваешься под людей, надеваешь разные маски. Этот мир для тебя словно сцена театра плохих концовок. Даже не пытаешься искать положительного финала, смирился с тем, что однажды придётся выступить в дуэте со смертью. Но это и есть для тебя положительный финал, не так ли? — Ты прав... хорошая метафора, — улыбнулся Николай, уже небрежно падая на диван и скрещивая ноги под собой. Режущая боль по всему телу вернула его к реальности. Он поморщился и помотал головой. Из-за всех этих страстей он уже обо всем позабыл. Забавно. Окутавшись в шинель, как в одеяло, тот молчаливо посмотрел на Фёдора, который уже сел рядом с ним. И почему ему вдруг «помогать» приспичило? Николаю, вообще-то, помощь не нужна! Может, стоит спросить? Впрочем, вопросов у Гоголя достаточно много, а этот момент очень даже благоприятный, чтобы их задать. Наверное, если бы Достоевский считал его ужасным человеком, то не стал бы заявлять о подобных намерениях. А если он соглал, чтобы Николай его не убил? Где здесь правда? Как во всём этом разобраться? — Вот твоя эта помощь... это выглядело настолько сомнительно, что даже стало похоже на издевательство, особенно твои насмешки, понимаешь? Ты подходишь ко мне настолько близко, как не подходил никто, но при этом не чувствуешь абсолютно ничего, кроме интереса. Я тебе доверять не хочу. У тебя какое-то неадекватное понимание происходящего. Наверное, проявление дружбы - это то самое стремление «помочь», но ты ведь не чувствуешь никакой близости, в чем смысл? Ха-Х, ты то подзываешь меня к себе, сам инициируешь разговоры, то отталкиваешь, уходишь и ведёшь себя так, словно меня не существует. Тебя, знаешь ли, сложно понять! — Не угадал. Например, если я подкину мелочи какому-нибудь бездомному под мостом, это будет считаться проявлением «дружбы»? Эта бестактная фраза заставила Николая лишь хищно ухмыльнуться и съязвить, не забывая при этом активно жестикулировать. — Всё понятно... ну спасибо, «господин», за благосклонное подношение, только его мне и не хватало! Всю жизнь мечтал, и вот, наконец, свершилось - сам Фёдор Достоевский выделил целых двадцать минут своего времени, чтобы устроить мне мозговой штурм с утра пораньше, не успел я и глаз открыть! Влажная мечта любого психически неблагополучного человека, признаю! — Ты сам это сказал, — досадно вздохнул тот и увел взгляд куда-то в сторону. Остается выбирать: дистанцироваться или смягчиться, дабы не испортить всё окончательно. Но если слова и реальность не совпадут - ситуация повторится, потому и лгать бессмысленно. — Но я всё еще тот бездомный, который нуждается в «мелочи», иначе не проживёт не так ли? — рассмеялся Гоголь, осознавая, что Фёдор опять ведёт себя, как надменный кусок дерьма. Не прошло и двух минут, — дружище, тебя это даже касаться не должно! — Любом случае, твои слова имеют долю смысла. На равнодушие всё это уже как-то слабо походит, — сдался Достоевский, скрестив руки на груди. Любопытство кошку сгубило. Смысла нет скрывать, но он уже увяз в том болоте, в которое даже заходить не стоило. Так или иначе, этому же человеку удается мастерски выводить его из себя. Что уже предельно достаточно. — Potevi dirmelo prima, — с долей иронии произнес Николай. Собеседник промолчал. Удивительное открытие на повестке дня: Фёдор Достоевский признал в себе некие человеческие эмоции! Но есть тут и нечто странное... с каких пор Гоголь вынужден проявлять агрессию, дабы выдавливать из Достоевского очевиднейшие слова? Чем больше они общаются, тем сложнее становится. Тот продолжает ограждать себя всевозможными способами. Только теперь иногда выбирается. Лишь ради того, чтобы швырнуть камень и благополучно скрыться, так ничего и не объяснив. И кто из них двоих ещё ребенок? Нельзя было сразу всё честно сказать? — Ладненько, теперь я тебе почти поверил! — щелкнул пальцами тот, частично довольный своим успехом, а затем вдруг вознамерился задать самые нескромные вопросы, — как ты до такой жизни-то докатился? Почему именно эта цель? И что у тебя за странный подход? Откуда ты всего этого понабрался? — Именно так звучат вопросы с долгим и утомительным ответом, — без доли интереса отозвался Фёдор, даже на того не взглянув. — А ты можешь ответить? — это прозвучало довольно двойственно. Словно ответ «нет» его не устроит. Николай сверлил того взглядом, пока, через долгую паузу, Достоевский не решил поднять глаза и настороженно произнести это вслух. — Могу... но зачем это тебе? Эта фраза заставила Гоголя расслабиться и оставить недобрые подозрения. Похоже, тот не лжет ему, если сам готов раскрыть нечто личное. — Perfetto! Быть может, пойму, почему ты такой противный и не хочешь распространиться о своих намерениях до того, как начать доводить меня! — тот широко улыбнулся, выдерживая его внимательный взгляд. — Что, если я откажусь, то ты опять будешь считать меня извергом? — Именно так! Иначе буду думать, что ты мне лапшу на уши навешал, чтобы не помереть, — энергично развел руками Николай. — И что ты хочешь на это услышать? — Например, вот тебе я всё рассказал от начала и до конца! И теперь это меня не устраивает! Будет честно, если ты сделаешь то же самое, — пожал плечами Гоголь, в его глазах заискрились нотки веселья. — Утомительно, — раздосадованно вздохнул Достоевский. Кто-то уже обнаглел насколько, что начал открыто пользоваться ситуацией. Вы только посмотрите на него. — А за чашку чая? — Я подумаю... В этот момент Гоголь повытаскивал из шинели электрический чайник, который уже воткнул в розетку, заварку, чашки и сахарницу. Благо кухня размещалась неподалеку. — До холодильника не дотянулся, потому будем есть это! — с своей веселой манере воскликнул тот, вытряхнув на журнальный столик из штанов десяток конфет. Когда чай уже был готов, Достоевский молча уставился в чашку, так и не решаясь начать разговор. С другой стороны, даже если Николай начнет это использовать, то на работе это никак не скажется - Достоевскому давно дела нет до чужого мнения. И выбора, как такового, нет, иначе всё сказанное окажется глубоко бессмысленным, и они просто вернутся к тому, с чего начали. Придётся немного довериться, чтобы вернуть доверие и продолжить работать. Ирония. Не стоило даже начинать эту игру... но было занятно. Либо они продолжают разногласие и ставят под угрозу общее дело, либо Фёдор вынужден решать этот конфликт. И как с Николаем работать? Тот уже прекращает быть удобным. Ранее Гоголь не изъявлял четкое желание получать что-то взамен... до того момента, пока Достоевский узнал о нем то, что знать было нежелательно. И теперь это, оказывается, стало одним из аргументов: «Я вижу, что ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе, и делаешь то, что мне не нравится, потому тебе придётся за это заплатить». Не исключено, что тот специально развел этот драматический театр из-за какой-то мелочи, дабы получить ответы на свои странные вопросы. Раньше же он себя так не вел. Просто пользуется своей властью и положением глубоко оскорбленного. И ведь даже не прикопаешься. Если так, то превосходный ход. Но Достоевский даст ему то, что он хочет. Осталось лишь узнать то, чем это кончится. — Тебе чай не нравится? Уже три минуты смотришь на него и не пьешь! — заметил Гоголь, а затем шутливо добавил, — я его не отравил, честно! — Это хорошо, — едва заметно улыбнулся тот, — даже не знаю с чего начать, там забавная история. — Как я люблю забавные истории! — закутавшись в шинель, Николай подсел ближе, — начни с юности, так проще. Как ты жил, например? — Как посредственно. — Ха, хорошая попытка! — покрутил пальцем у виска Гоголь, — а как же те слова о том, что тебе всё равно? Эта фраза заставила Достоевского лишь взглянуть на собеседника с долей иронии. — У тебя какой-то нездоровый интерес. Но так уж и быть... — даже не верится, что это с ним действительно происходит. Цель важнее. Глубоко вздохнул он, сделал глоток чая, а затем спокойным и отстраненным голосом начал, словно это был пересказ какой-то скучной книги, — родился в Санкт-Петербурге, уже знаешь, как и про то, что моя семья была религиозной направленности. Некогда ранее мой отец был священником, но его уволили. О причинах не распространялся. Мать домохозяйка, ей же и осталась. До четырех лет я жил с родителями в отдельном доме на окраине города. Когда отец лишился работы, мы перебрались в «Орден Луны»... то место где я, впоследствии, жил целых десять лет. Я еще тогда ничего не понимал... люди в коллективе постоянно менялись. От кого-то избавлялись за неисправное поведение, кого-то принимали. Количество колебалось от двадцати человек до нескольких сотен. Внутренние порядки директивны. Сейчас я с уверенностью скажу, что это была религиозная секта. Опишу происходящее подробнее. Там имелось ядро из постоянных и почетных членов. Жили со строгой иерархией: «пророк», помощник пророка - «пресвитер», несколько «пасторов» и «воспитателей», затем идут обычные адепты и их дети – «отребья». Да, это титул. Спали на грязном полу под общими одеялами и на общих подушках. Иногда по тридцать человек в одной комнате. Летом там даже дышать было проблемой. Еду готовили по очереди, питались очень скудно, в основном хлебом, кашами из пакетиков. Считалось, что чем хуже условия, тем крепче дух, потому мои одногодки попрошайничали на улице и побирались возле мусорных баков. К отребью часто применялась психотерапия, а попросту – избиение. Это у них такое определение. Детей били. Но не всех. Били тех, чьи родители не стали бы протестовать, то есть были максимально зашоренными идеологией коллектива... конечно, я был в числе именно таких детей. Тогда мать ещё старалась сохранить в себе заботу, общаться со мной, пока ей доходчиво не объяснили, что и то мне во вред. Большую часть времени я проводил в окружении враждебных ко мне элементов, но проще сказать, что один. Прошло четыре года и мой отец, благодаря своим успехам в «исправлении» грешников, вырос в титуле до пастора. Теперь мы - не семья. Обращаться к нему было можно только по имени-отчеству. Нельзя было гордиться тем, что я его сын, или как-то это демонстрировать. Воспитатели объясняли это тем, что я этого еще недостоин, что я ничтожество. За все десять лет жизни в секте, я практически забыл свое имя. Ко мне обращался мало кто и в очень редких случаях, когда я, по непонятным мне причинам, вдруг становился «хорошим» – словом, «попадал в милость». Обычно же взрослые обращались ко мне, либо по фамилии, либо оскорблением. И мы, дети, повторяя за взрослыми, тоже часто обращались друг к другу не по именам. Если мне все-таки случалось услышать свое имя, я каждый раз вздрагивал, так это было непривычно. Каждый раз я думал: а что случилось? Даже не безбожник, не богохульник, не мерзавец, не ублюдок, не подонок, не больной, не злобная сволочь, не грязная тварь, как меня обычно называли... Вот так, через такие, казалось бы, мелочи, местные дети полностью утрачивали свою идентичность. — Достоевский приложил палец к губам, и в его лиловых глазах загорелся странный интерес, словно не раз задумывался над результативностью подобного угнетения. — в этом своеобразном детдоме над нами ставили «опыты». Сначала хлорэтил, кветиапин, потом разряды тока - это называлось психокоррекцией. Нас использовали в качестве рабов - и это называлось трудотерапией. Нас регулярно избивали - и это называлось психотерапией. Смотрите, как легко и просто промывать людям мозги и покрывать этим собственные преступления. Помню момент, когда пророк был очень недоволен мной потому что я из-за болезни, а у меня проблемы со здоровьем, проспал утреннюю молитву. Пророк сказал моим родителям, чтобы они со мной поговорили. И они поговорили. Мать с отцом отвели меня в какой-то пустой кабинет, долго мне что-то объясняли, потом посадили на стул. Мать скрутила мне руки за спинкой стула и держала, чтобы я не вырвался, а отец бил по лицу. У меня началось обильное кровотечение из носа, а отец всё продолжал даже и не думал останавливаться. Больше таких ошибок я не совершал. Научился притворяться. На что только не пойдут дети, чтобы доказать своим родителям, что они здоровые и хорошие. В секте такую терапию считали хорошим способом снижения агрессии и воздействия на психику в целом. Это невероятно: как просто заставить людей черное называть белым, а белое - черным. Но не всё так плохо. Я, как и некоторые дети, ходил в школу. Мне повезло. Те, которые рождены в стенах секты, за душой не имели даже документов, никуда не выходили и долгие годы оставались призраками без имени и фамилии... Ранее наша семья состояла на учете, потому родители старались не привлекать внимание. От того больше придирок и требований. Но стоит признать, отец умел подавать себя на публике великомучеником и прекрасным родителем. Возглавил родительский комитет. Таким образом он наблюдал не только за мной, но и за окружающими меня людьми. В присутствии других отец делал вид, что я его самый любимый сын. А я лгал преподавателям о том, что получал все эти побои, когда влезал в драки на улице. Правда им была особо не нужна. Было интересно наблюдать за чужой жизнью со стороны, ведь секта не одобряла книги, фильмы, музыку, так как считалось, что все это фантазии грешников и шизофреников. Как это странно: у одних так, а у меня по другому. «Наверное, потому, что они грешники» - отвечал мне внутренний голос. Мои родители считают, что дали мне уникальное детство, а я считаю, что это позор и преступление. Но иначе быть не могло, иначе я бы не стал тем, кем являюсь. Николай просто молча это выслушивал и смотрел на него совиными глазами, в полном смятении. А ведь это могла быть просто среднестатистическая, помешанная на контроле, семья... но реальность оказалась куда хуже. Он не берёт в расчёт чужие эмоции, не умеет проживать собственные. Отрешенность, трезвый расчёт и равнодушие - этому он научился, для него это универсальное средство решения всех проблем. Даже под дулом револьвера держался столь сдержанно, словно ситуация его не беспокоит. Заметно по манере повествования. Достоевский рассказал это таким образом, словно это какая-то статья, конспект из сводки новостей, а не его жизненный опыт. Невольно начинает казаться, что он даже в те моменты ничего не чувствовал. Но это определенно не так. Многое объясняет, на самом-то деле. Фёдор словно собрал из того места всё самое худшее и использовал в своих целях. Даже манипулирует людьми так, как когда-то это делали с ним. Подобно флешбеку, в голове визуализировалась та самая фраза: — «Лиши его мотивации, целей, собственной самоидентификации. Заставь его прочувствовать вину и всепоглощающее отчаяние, мучай его за те грехи, которые он совершил. Заставь его лишиться рассудка. Поверить в то, что мои цели имеют смысл. Пусть он откажется от своих принципов. Раскаявшиеся люди и не на такие вещи способны. Если сделать всё правильно, то он будет видеть нас наставниками его судьбы. Его грязная сущность будет стерта, на её месте появится другая - сдержанная и покорная». В контексте рассказанного Достоевским это показалось просто ужасным. А ведь тогда Николай особенного значения этой фразе даже и не предал. Сам он не доверяет людям и привык надеяться только на себя. Но всё же решился сейчас честно рассказать всё это. Так поступить нечто за гранью добра и зла, ведь ему кажется, что абсолютно каждый намеревается им воспользоваться, а затем ткнуть лицом в грязь. Потому он предпочитает сделать это первым. Гоголь намеренно завязал этот разговор. Хотел отомстить. Сейчас это желание куда-то улетучилось, уступая место здравому смыслу. Такое решение станет ошибкой. — Признаю, я совершенно не это ожидал услышать... — растерянно выдавил тот, пытаясь переварить происходящее. Такой грязи из жизни друзей он уже давно не слышал. Почему он только в это полез на эмоциях? — и это в школе так долго никто не замечал? Почему эти выдумки срабатывали? — Верить в это было удобнее. Им едва платят, а тут ещё утруждаться, вникать в проблемы каких-то детей, — равнодушно и невозмутимо пожал плечами тот, отпивая глоток чая, — даже не спрашивали, почему я каждый день задерживался. — А почему ты там оставался? Не хотел возвращаться? — Отчасти. Подделывал подчерки, делал чужие задания за деньги... в секте часто проходили посты по любому поводу. Побираться было ниже моего достоинства. — Тебе запрещали общаться с людьми из «вне»? — Есть такое. — А Тургенев тогда откуда взялся? Тот вдаваться в подробные пояснения не стал, хоть и расписать эту глупую историю можно было бы на целую книгу. Впрочем, как и всю его жизнь. — Он просто платил больше всех... как предлог. Но я не планировал с ним заводить общение, он сам навязался. Его тогда перевели из частной в младший класс общеобразовательной, причем расположенной на самой окраине. Иван объяснял это, цитирую: «мои родители хотят, чтобы я научился уважать нищебродов». Не могу четко сказать, почему на этом нелучшем месте оказался именно я. Впрочем, он действительно нашел то, что искал. К концу года он изменился и уже не захотел переводиться обратно. Но это было достаточно удобно, поскольку он доставал мне определенную литературу, которую мне запрещали читать. Такие книги в библиотеке не найдешь. Как-то раз принес шахматную доску и весь перерыв объяснял правила игры. Тем или иным способом, но он подначивал меня действовать вразрез интересам секты, — в любом случае, пока этот грешник не умрет покоя ему не будет. Но стоит отдать должное, тогда это общение было глотком свежего воздуха. Иван ещё наивно полагал, что сможет вытащить Достоевского, предлагал жить у своих родителей. Но тут проще сказать, чем сделать. Слишком опасно. Затем тот заявил, что когда вырастет, то всех сектантских тварей пересажает по тюрьмам. Результат ожидаемый, не так ли? — Надо же, как мало тебе тогда было нужно, — сказал Гоголь, разглядывая едва уловимые эмоции на лице собеседника. Эти рассказы оказались настолько интересными, что Николай за собой отметил, что хочет их слушать бесконечно. В этот же момент невольно вспомнил он и огонь в глазах Достоевского, стоило Гоголю только рассказать свою историю. Эта реакция была такая... странная. Словно восхищение. Не означает ли это то, что Фёдор в тот момент пришел к выводу, что только Николай сможет его понять? Но это так... нереалистично. « — Это поразительно. Истинная катастрофа, признаю. Вместо того, чтобы избегать страданий, ты продолжаешь их искать, просто потому что в тебе нет страха. Тебе давно незнакомо это чувство. Всегда торопишься быть счастливым. Ты напоминаешь мне вдребезги разбитое стекло, которое бесполезно склеивать. У тебя глубокое понимание естественности хода вещей. В твоих мучениях есть нечто интересное. Быть может, близкое к Богу. » — Как вы поссорились? — Захотели. В голове роилось столько вопросов, что Николай даже не знал, какой из них задать, — почему твои родители выбрали именно секту? Неужели других вариантов не нашлось? — Они всегда были религиозны. А ещё, совершенно не было денег. Никто не хотел работать и платить за дом, потому и съехали туда. А там и хлеб бесплатный и поспать можно вместе со всеми на грязных матрасах. Настоящий санаторий, — Фёдор улыбался так, словно ему было действительно забавно. И Гоголь с трудом сдерживал себя, чтобы не поддаться на эту шутливую провокацию. С попытками унять непрекращающийся тремор рук, Гоголь потянулся к заварочному чайнику. Пока тот пытался попасть струей по чашке - разлил половину содержимого на пол. — Выходит не слишком веселая история, — кое-как наполнив чашку горяченьким, Николай заинтересованно спросил, — у тебя были какие-то другие родственники? Ты пытался жить с ними? — Дядюшка и куча его детей. Но мы очень редко виделись. А ещё... чудаковатая бабушка. Иногда я со своими безработными родителями проживал у нее, когда та позволяла сидеть у неё на шее. Но она непростая женщина. Её настроение менялось довольно часто. В один момент она добрая, а в другой уже хочет кого-нибудь прибить молотком. Но мне нравилось жить у неё, там хоть отдельная кровать была. И почти тихо. Этого было достаточно. Но собрания секты мы по-прежнему посещали в обязательном порядке. Мы могли жить у бабушки месяца два, а затем та нас выселяет с громкими криками, и мы обратно возвращаемся в секту на долгие месяцы. И так по кругу, — ответил Достоевский, а в душе почему-то почувствовал себя спокойно, словно рассказывает эту историю самому себе. По крайней мере, собеседник не навязывает раздражающие вопросы, а все его эмоции были видны насквозь, — ещё старший брат был, но его забрали органы опеки ещё до того, как мы переехали. — Да-а, нелегкий у твоей бабушки характер. Но соглашусь, лучше уж у неё, чем в том мерзком притоне, — поднося чашку к губам, отметил Николай, за собой отмечая целый букет противоречивых мыслей, — а ты не пытался с братцем связаться? — Нет, зачем мне это? Поди живёт, как обычный человек, быть может, жену и детей завёл. С чем его и поздравляю. — Много же вас... Достоевских. — Вас не меньше. — Ты прав, — иронично согласился тот, а затем добавил, — твоя способность же у тебя с рождения? — получив кивок, Николай озадаченно добавил, — почему ты не пытался себя защитить? — Потому что думал, что это мое наказание за грехи, разумеется. Там и не могло быть иначе. Будучи ребенком, я считал этих людей некой «возвышенной кастой», до которой мне, «богохульнику», ещё далеко, потому просто выполнял их приказы. Секта намеренно создает атмосферу враждебного противостояния. Те, кто вне секты – обязательно больные и неправильные, и задача в том, чтобы их вылечить, научить, как правильно. «Орден Луны» был специально изолирован от внешнего мира, чтобы создать у его членов впечатление, что внешний мир опасен, есть Ад, а пребывание в секте – это спасение и Рай. — Эти сектанты точно умеют в головах копаться... удивительно, они промыли стольким людям головы так, что те начали избивать собственных детей для их же собственного блага! Неужели у тебя не было и мысли о побеге? — Неудивительно, что ты спросил, — хмыкнул Фёдор, потянувшись к журнальному столику, чтобы подлить себе ещё чая, — нет, мне бы тогда не хватило дерзости рискнуть. И происходящее казалось почти нормальным, несмотря даже на то, что я нарушал правила... — Теперь мне даже интересно, как они довели тебя до точки «кипения», — вздохнул Николай, прожигая его заинтересованным взглядом. — Когда мне уже было четырнадцать, секта распалась из-за облавы федералов. Кого-то посадили, кто-то уехал в детский дом. Я сделал вывод, что Бог уже давно покинул то место. Мои мать с отцом вдруг нашли деньги и сняли квартиру на окраине города, — продолжил свой рассказ Достоевский, поднося чашку к губам, — возвращение к нормальной жизни было долгим и неприятным: родители так ни в чём и не раскаялись, у них по-прежнему была полная власть над моей жизнью. Большую часть времени я предпочитал выжидать. Мою мать было ещё можно понять: она была легко внушаема, полностью подчинялась моему отцу. Помнится даже, как я пытался воззвать к её разуму или встать на её сторону, но это оказалось бестолковой затеей. Они хотели взрастить из меня покорного последователя их идеологии. К тому времени я уже начал обретать веру в то, что моя роль должна быть более существенной, иначе весь этот путь был пройден впустую. Но и делиться подобными мыслями я не стремился, поскольку знаю, чем бы это кончилось. Пока я всё еще безбожник и ничтожество. Усилия ничего не меняли, потому прислуживаться мне уже не хотелось. Оставалось делать вид. В какой-то момент отец пришел с работы и избил меня, я даже не помню за что. Наверное, потому что у него было плохое настроение или строчку из Евангелие я слишком монотонно произнес. Подобное случалось регулярно. Мать сказала, что заслуженно. Пока я отстирывал со своей рубашки собственную кровь, уже начали появляться мысли: «А может это вы ничтожества? Вы даже не соответствуете тем порядкам, к которым сами же и пристегнули». Затем я сделал вывод, что сам я не грешник, поскольку Бог бы для меня всем: и смыслом жизни, и утешением, и надеждой. Я беспрекословно следовал всем правилам, был покорен и принимал истину Его. Но вот они... почему они называют меня грешником? Почему избивают меня за те вещи, в коих я неповинен? Разве я должен быть ответственен за тьму в их душе? За их настроение? Никак нет. Через пару недель я решился и провел с ними диалог на эту тему... Лучше бы ничего не говорил, но даже в больнице оказалось куда приятнее. Приехал домой с парочкой переломов. К обучению не сразу вернулся. Был вынужден находиться с матерью, которая продолжала придираться ко мне и утверждать то, что я сам во всём этом виновен. Ещё через полгода мои мысли обрели директивный оборот... я начал задумываться о том, что спасти падшие души можно только посредством смерти. Немного колебался использовать способность, но решился. Сделал это, когда был вынужден выслушивать очередную нотацию. Нас было только двое в тот день. Отец мне больше не наставник, а мучитель, который пытался извратить мое представление о Боге и справедливости. Тот замертво упал у моих ног, а я смотрел на него и чувствовал себя таким счастливым. В тот день у меня появилась Высшая цель. Этим я решил большую часть проблем. Чтобы не попасть в колонию пришлось исказить суть ситуации и сделать это идеально: нашел пару отцовских револьверов, подкинул улики, подставил ситуацию, как смерть в результате вооруженного столкновения. Оставил труп отца дома и ушел в учебное заведение, словно о нем ничего не знаю. Когда вернулся - пришлось давать показания, выдавливать слезы и играть роль глупого, растерянного ребенка. Поверили. Все подозрения пали на находящихся в розыске адептов, чьи отпечатки я и использовал. Разумеется, моя мать грешила, ему пособничала... но я тогда не мог сказать об этом четко, поскольку тот просто промыл ей голову насилием. Питал я скудную надежду, что она одумается. Но мать этим прецедентом оказалась полностью морально уничтожена. Я пытался с ней поговорить о том, что мы сможем начать новую жизнь. Но эти слова - пустой звук. Через неделю я нашел её в нашем сарае... повешенной. Не самое приятное зрелище, но и мне уже было всё ровно. Она оказалась слишком зависима, а я окончательно осознал, что грешники не меняются. Словно сам Господь подал мне знак, что путь мой иной. Выслушивая всё это, Николай ощущал абсолютно разные эмоции... но концовка... — Твой отец заслужил смерть. Но почему ты считаешь, что убил свою мать? Это ведь её эгоистичное решение. — Забавно, что говоришь мне это именно ты, — улыбнулся Достоевский, опуская глаза, — существует два способа уничтожить человека: убить его или лишить смысла жить. — Но ведь она не была одна, у неё ещё был ты. От этого наивного комментария захотелось лишь усмехнуться, но он сдержался. — Ты считаешь, что я могу послужить для кого-то мотивацией? Для нее даже заветы Всевышнего не были догматом. — Не считаю... но тебе оно не нужно. Ты просто можешь вызывать в людях доверие. Для этого много не надо, достаточно лишь не копировать своего отца и не превращать диалог в уравнение с аргументами. Это же так просто! Я буквально не отличаю твой контроль от выражения беспокойства! — Какое здесь может быть сходство? Ты ничего так и не понял, — это сравнение как повод закончить разговор. И он уже пробовал вызывать «доверие». — У вас просто разные методы насилия, дорогой товарищ, — улыбнулся Гоголь, осознавая то, что Достоевский не признает очевидного, — тогда бы нашего конфликта не произошло, например! Не знаю, как ты, но я хочу работать с друзьями! Знаешь, о чем я думал, когда Чехов предложил обменять меня Соловьева? Только лишь о том, что ты подговоришь остальных за мной не возвращаться. Ты бы оставил меня там, не так ли? Как же он обожает задавать неудобные вопросы. И что на это ответить? — Мне бы не удалось их подговорить. — Неужели... — уже со смешанными чувствами произнес Гоголь. Сладкая ложь была бы вкуснее. С одной стороны, один только этот разговор огромный прогресс, с другой слышать подобное неприятно. — Так или иначе, я бы не противился, если бы остальные изъявили желание. А они бы изъявили. В моих интересах, чтобы все проходило гладко, даже если изначальный план будет немного скорректирован, — закончил фразу Достоевский, отпивая глоток чая. Другие заключенные тоже могут быть для них потенциально полезны. — Знал бы я про это тогда... — протянул Николай, расслабленно выдохнув. Хорошо, всё не так и плохо! Пока обошлось без заговора, но от тех глупых мыслей он мог буквально умереть. С другой стороны, в тот день на него навалилось слишком много. — Что ты имеешь в виду? — Да по мелочи, не важно! В любом случае, я рад, что мы смогли поговорить! — сменил тему Гоголь и мягко улыбнулся, а затем добавил, — и я не смогу воспользоваться этим против тебя, даже если захочу. Мы просто разные. Удивительно, что происходящее сделало тебя только приверженнее собственной идеологии, а не наоборот. Николай натолкнул себя на мысль, что Тургенев был прав, когда говорил, что вера для Достоевского - это способ справляться с жестокостью и несправедливостью этого мира в отношении себя же самого. От того и потянулось всё остальное... желание создать идеальный мир. Похоже, его просто глубоко тошнит от ныне существующей реальности. Но он же и часть этой реальности. — Для тебя, быть может, но меня это устраивает. Бог даёт выбор людям: грешить им или праведными оставаться. Они хотели сбить меня с пути, выбрали лицемерие, потому были наказаны за свое преступление. Большинство из них либо уже мертво, либо гниёт в тюрьме, а я нахожусь здесь и пью чай. Думаю, Всевышний уже всё рассудил. Моя вера - это лучшее, что я вынес от туда, — преспокойно ответил тот, поднося чашку к губам, — но в моем прошлом не было ничего неправильного. Только так я смог бы стать тем, кто я есть. Через некоторую паузу Гоголь решился задать вопрос. — И каково это, выбраться из ада? Достоевский наградил его долгим, задумчивым взглядом. Явно понял, к чем тот его это спросил. — Отсутствие страданий, удовлетворение базовых потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, обретение Цели и жизнь в Боге, представлялись мне несомненным и высшим счастьем человека. И этого мне достаточно. А ты не замечаешь иную картину. — В твоих словах есть своя философская истина, вот только, для каждого свобода своя... но теперь я тебя наконец-то понимаю. Спустя столько лет. А разве в этой вашей библии не превозносят дружбу, например? И опять они к этому вернулись. Собеседник поглядел на него с испытующим недоумением. Но совесть Достоевского и сейчас была чиста, и он, не сморгнув, выдержал этот пристальный взгляд. — Быть может... и это благие понятия в своем определении, но лично для меня любая иллюзия может стать фатальной. На слабость нет времени. «Дружба» с потенциальными вредителями и богохульниками - пустое развлечение, бесполезный балласт. Скользи мимо всего, касаясь, но ни к чему не привязываясь. — Но почему-то ты здесь... — Я не нарушил собственные правила, — отмахнулся от него Фёдор. Однажды он уже доверился грешнику и ничем хорошим это не кончилось. С другой стороны, развитие конкретно этого «взаимодействия» может быть выгодно. У врага многочисленная армия... единственное, что остается Достоевскому - манипулировать. Не обязательно чувствовать. Достаточно произнести вслух некоторые вещи и любого уже можно будет использовать. А Гоголь, со своим необъяснимым стремлением понять его, превращает себя в удобную мишень. Если вы поймали птицу, то не держите её в клетке, не делайте так, чтобы она захотела улететь от вас, но не могла. А сделайте так, чтобы она могла улететь, но не захотела. Но разве это не жалкое оправдание его собственного эгоизма? Достоевский поймал себя на мысли, что приравнивание визави к остальным вредителям ему уже не помогает. По крайней мере, определенные поступки говорят об обратном. Фёдор может игнорировать этот факт сколько угодно, но, так или иначе, сути происходящего это не меняет. Но разве он хочет ослепнуть? Гоголь всё ещё остается потенциально опасным. Как показала ситуация: тому может хватить смелости нажать на курок. Может не стоит жить с тем на общей жилплощади? — что бы ты сделал, если бы я отказался от этого разговора? — Ничего, — дружелюбно улыбнулся Гоголь, уперевшись головой в ладонь, а затем добавил, — я бы тебя не убил, если бы ты не согласился рассказать. Это как-то слишком грубо! — Я знаю. Но ты всегда можешь убить меня позже, не так ли? Гоголь посмотрел на собеседника с четким недоумением. Похоже, только что возникла новая проблема. Но тут уже ничего не сработает. Так или иначе, у него почти получилось. И он этим уже не гордится. Как же он устал что-то доказывать Достоевскому... — Не знаю даже, что тебе на это ответить. Но о чем ты сам думал? Слово «нет» ты не понимаешь, а мне и так как-то не очень, — Николай демонстративно скинул с плеч шинель, указал на испорченную рубашку и залитый кровью диван под собой, — конечно, не оправдание. Но думаю на одну из причин повышенной агрессии потянет! — Хорошо, аргумент, — подал тихий смешок Достоевский, задумчиво прислонив палец к губам, — так или иначе, мы оба можем друг друга убить. Гоголь от его слов широко улыбнулся и решил подыграть. Неужели пронесло? — Что-то мне твой настрой не нравится! Может пора начинать спать с запертой дверью? — Ты ведь понимаешь, что я умею взламывать замки? — Товарищ мессия, не утруждайтесь даже, себя я и так убью! — над этим они уже оба посмеялись. Николай никак не ожидал, что когда-нибудь снова услышит этот тихий смех, и это его подбодрило. Быть может, этот день не так уж и плох? — Ладненько, у меня швы разошлись! Надо бы отлучиться, — через некоторое время постановил Гоголь. Остатки обезболивающего дают о себе знать. Тот потянулся дрожащей рукой к ящичку с медицинскими инструментами, который внезапно перехватил у него Достоевский. — Всё потому, что у тебя руки не из того места растут. В этот момент Николай вытаращился на него в некотором аффекте, словно потерял связь с реальностью. — Ха, очень смешно! Нет, спасибо, я сам справлюсь, — спокойно отмахнулся от него тот, поддаваясь вперед, в попытке дотянуться до ящика, но Фёдор одернул руку в сторону. — Ты какой-то... странный, — выдавил Гоголь и сощурил глаза, внимательно разглядывая прагматичное лицо собеседника вблизи. В чем тут подвох? Теперь он почувствовал себя неуютно, — сам на себя не похож. — Ты просто привык, что я тебя игнорирую, — невозмутимо пожал плечами тот. Повернул голову и оценивающе рассмотрел одну из игл на свету. Сам он не видел в этом предложении ничего необычного. — Давай, пока у меня ещё есть свободное время. — Тот протянул ему иглу. — Эта сойдет, подержи. — Пока тот натягивал резиновые перчатки на свои тонкие руки, невольно обратил внимание на диковатый взгляд собеседника. Надо же, какая странная реакция. Интересно. Под этим строгим и невозмутимым взглядом лиловых глаз Николай невольно замер. Язык уже зачесался как-нибудь отмазаться, но будет жестоко пресекать на корню эту положительную инициативу, поскольку Фёдор ведёт себя так крайне редко. Это уже превращает ситуацию в совершенно Гоголю непонятную. Похоже, что этот разговор что-то в Достоевском разворошил. Неужели остатки совести проснулись или это просто примирительная акция? Он, что, вдруг добился «снисхождения»? Ха-Ха, какой же забавный цирк! — Кто-то испугался? — вскинул бровь тот, — не стоит беспокоиться, я тебе рот не зашью. Эта шутка заставила Гоголя невольно расслабиться и подать смешок. — Ещё чего! Ладно-ладно, делай, что хочешь, — со скрытой досадой согласился тот, отстранился и принялся расстегивать пуговицы на рубашке. Чем бы дитя ни тешилось... — Заняться тебе совсем нечем, Федя? — спросил его Николай, а затем поморщился, когда резко отодрал окровавленные бинты с торса, предварительно зациклив кровотечение. От боли сердце забилось как сумасшедшее. Скатился немного вниз по спинке дивана со шприцом обезболивающего в руках, который выудил почти наощупь. — Быть может. Пару важных дел закончил... да ещё и Данте, как я и предвидел, выехал в США за частью «Скрижали судеб», и с нашим пленником почти разобрался, пока тебя не было. Но тот меня утомляет, — ответил ему Фёдор, придвинувшись ближе. — Что-что? — с неким удивлением переспросил его Николай, разглядывая лицо собеседника снизу верх, — ты пытал Антошу Погорельского и он купился? — И то и другое, — Достоевский едва заметно улыбнулся, заправляя черную прядь за ухо, затем полностью залез на диван и взял в руки хирургические ножницы, — потом мы поговорили, он был просто в истерике... не лучшее зрелище. — Вот оно как, — хмыкнул тот, почему-то ни капли не удивленный подобному заявлению, — и что за этакая пытка, товарищ? Я что только не перебровал! — Капля воды. — Чего? Ты сейчас серьезно? — удивленно расхохотался Гоголь и развел руками. — Что за бред? Это даже не больно! — Стыдно не знать классику, — строго погрозил ему собеседник ножницами, а затем пояснил, — эта пытка была основана на действии монотонного раздражителя. Ледяные капли воды, равномерно падающие на голову полностью обездвиженного человека, несмотря на свою кажущуюся безобидность, настоящее истязание с накопительным эффектом. Вначале человек приходит в состояние беспокойства, пытаясь отчаянно вырваться с оков, затем медленно цепенеет, проваливаясь в беспамятство. Каждый удар капли вскоре превращается в удар молота, падающего на голову, бьющим прямо по мозгу. Если при пытке каплями воды узник просто сходит с ума, при симуляции утопления чувствует катастрофический недостаток кислорода. Достаточно так продержать человека в одиночестве несколько суток. Но обычно хватает и шести часов. — Ладно, это просто genialmente, признаю! — сдался Гоголь, осознавая, что всё могло быть гораздо проще. Неудивительно, его товарищ никогда станет пачкать руки, а лучше придумает какое-нибудь замысловатое ухищрение, — и что он тебе рассказал? Протирая ножницы куском ткани, Достоевский наклонился и опустил оценивающий взгляд на продолговатый, окровавленный порез и швы, некоторых местах разорвавшие плоть. Кое-кто допрыгался с револьвером. Мгновенная карма. — Способности определенных эсперов, как и их примерное количество в подотрядах. Около четырех на каждый. Но с местоположением основного штаба могут возникнуть проблемы, поскольку мне начинает казаться, что он не знает. Похоже, что у них нет четкого местоположения для всех сразу, только для основных, как я и предполагал. Но теперь я знаю расположение некоторых из них, — равнодушно констатировал Фёдор, уже принявшись сосредоточенно подрезать выбивающиеся швы, какое-то время объяснял детали подробнее, а после добавил, — Погорельский уже прекращает быть для меня информативно-полезным, потому обдумываю следующий вариант: я провожу ему лоботомию, окончательно лишаю его рассудка, а он, в свою очередь, пойдёт к своим коллегам прямо в штаб и будет моим информатором. Конечно, я буду учитывать то, что это может быть довольно спорным вариантом, но рискнуть стоит, я от этого ничего не потеряю. — Прелестная идейка, только меня позвать не забудь! — с хитрой улыбкой напомнил ему Гоголь, вскинув бровь. — Если не будешь вылезать, то я подумаю, — парировал Достоевский, не отвлекаясь от дела. — Ладно, убедил, посижу тут с тобой, так уж и быть! — театрально вздохнул тот, делая вид, что этому не рад. Какое-то время они оба просто молчали. — Если бы та ситуация с пытками повторилась, что бы ты предпринял? — решился нарушить столь блаженную тишину Фёдор, невольно обратив внимание на кучу древних рубцов от пуль, клинков, в некоторых местах даже следы от какой-то кислоты. Это ещё упоминая то, что сотворил с ним Чехов. Выглядело просто безумно, мягко говоря. Впрочем, как-никак походит к его образу самодеструктивного сумасшедшего, которому уже давно плевать жив он или умер. Немного поднял глаза и заметил, как собеседник едва заметно поморщился, словно от неприятного воспоминания. — Необычный вопросик, но весьма кстати, учитывая нашу ситуацию! — игнорируя навязчивое головокружение, двинулся в свои рассуждения Гоголь, — конечно, в произошедшем было мало приятного, но мне кажется, что любому захватчику я бы сейчас в лицо посмеялся! И ничерта бы не сказал, даже если бы что-то знал. Как можно лишить рассудка того человека, у которого его и так нет? Ты - не в счёт, — с этими словами Николай поднял глаза на собеседника, чем вызвал у Достоевского сдержанный смешок, — Как жаль, что те ублюдки уже давно гниют в земле, и я их больше не встречу! Я им стольким обязан и был бы рад отплатить тем же! Что там только не происходило занятного: живот так вспороли, что кишки аж повыпадали, агрессивных собак травили, кислотой обливали, поджигали, топили; винты, веревки, распиливание и прочие прелестные методы! Такое кровище было... настоящее море! Один из их эсперов имел способность к регенерации и периодически возвращал меня к изначальному состоянию лишь ради того, чтобы придумать что-нибудь еще! Впрочем, благодаря им мне теперь практически плевать на физическую боль, это же мое очевидное преимущество! Никто таким не похвастается, а я возьму и похвастаюсь, Ха-Ха-Ха! Если бы у меня был адекватный болевой порог, то я бы от Чехова так просто не сбежал, не говоря уже о том, чтобы таскать за собой двоих людей! Он меня недооценил! — Ты побывал в Аду, поздравляю, — иронично отметил Достоевский, — теперь мне предельно понятно, почему ты так легко согласился, когда мы планировали тебя распилить. Оба зачастую молчат и скрывают правду под разными масками. Так или иначе, подобное тянется к подобному. Николай так хорошо вжился в образ, что Фёдор рассматривал в нем шута долгое время. Но чем больше времени проходит, тем проще воспринимается эта манера общения. Кто-то просто не может жить иначе. Они оба не могут. — Не напоминай мне об этом, а то опять захочу тебя убить, — улыбнулся Гоголь, прислонив окровавленный палец к губам, а затем добавил, — и мы оба побывали в Аду, справедливости ради. Но лучше уж пытки, чем быть какой-то послушной марионеткой! — Всё с тобой понятно, — тихо ответил Достоевский. Подрезав и вытянув остатки нитей, тот достал баночку с раствором. — Мне даже интересно, что сказали бы твои родители, если бы увидели тебя сейчас... — увлеченно протянул Гоголь. Тут между «до» и «после» - просто колоссальная разница, настоящая пропасть. — Они бы испугались, — мягко улыбнулся собеседник, но в лиловых глазах промелькнуло нечто пугающе-мрачное. — Мои бы назвали меня позорищем и сдали в дурку! Хорошо, что они так и не увидели, в кого я превратился, Ха-Ха-Ха! — И почему я не удивлен? Пока Достоевский пытался сосредоточенно делать ровные стежки своем на подвижном коллеге, Гоголь непринужденно валял дурака, забалтывал собеседника вопросами, абстрактными рассуждениями или какими-то глупыми штуками. Выслушивая очередную тираду об идеи «освобождения» от непонятно чего, Фёдор устало вздохнул и сказал. — С одной стороны, в нашем деле нельзя проявлять мягкость. А с другой, какой прок от полного безумия? Ты будешь жить, как пес, бегущий за машиной - не знал бы, что делать, если бы догнал, но всё продолжал бы. Гоголь лишь ухмыльнулся. — Я и сейчас так живу. — Нет, ты просто так себя чувствуешь, — констатировал Достоевский, — у тебя есть твоя двусмысленная цель. Расставь приоритеты. — А смысл что-то решать? — А остатки жизни ты как хочешь прожить? — задумчиво протянул Фёдор, ловко продолжая накручивать швы. — Non conosco la risposta, — сказал Николай и медленно отвел гетерохромный взгляд куда-то в сторону. От того он даже показался растерянным. В этом вопросе словно укрывался весь конфликт его противоречий. Но высказался очевиднейшим образом, — если бы во мне не было всей этой бесполезной хрени, то никто и никогда бы не смог так просто взять и подергать за ниточки, Ха-Х! Хотелось бы полностью утратить всякие нравственные ориентиры, просто де-е-е-лать, что заблагорассудится, — мечтательно вздохнул тот. — Таким путем у тебя ничего не получится, — ответил ему Достоевский и намеренно резко потянул за нить, сильнее заузив стежок. Когда расслышал, как Гоголь зашипел от боли, самодовольно улыбнулся.

***

Living in a dive to barely survive You try to get ahead Just to get a little peace Before you get dead Since your very birth Since your first breath on earth It seems that life has been preordained The order that it goes in? I'll explain Welcome to the world! 9 января | 16:56 | Калининград Средний городок, раскинувшийся на берегу Балтийского моря в устье реки Преголи, стал типичным портом и административным центром. Много столетий назад был известен, как прусская столица Кенигсберг, потому местный колорит немного отдает старой немецкой застройкой, что придает городу особый шарм. Но увы, треть зданий всё еще скучные серые коробки. Несмотря на близость к морскому побережью, туристов здесь не особенно много, тем более в зимнее время. Мегаполисом даже близко не отдает, больше похоже на тихий, но довольно чистенький город, идеальный для того, чтобы оставаться в засаде. Снег даже не выпал, дождь немного моросит, а на улице чуть теплее нуля градусов. В воздухе чуется близость большой реки. Ветер свежеет. Местами, сквозь купы облысевших кустов, показывается сверкающий изгиб Преголи. Вдоль набережной в ржавым светом постепенно загорелись каменные дома; кромка воды засияла, отражая собою солнце. Несколько паромов, судов и грузовых кораблей вдоль близлежащей стороны. Одни бросили якорь, другие медленно двигаются вверх по реке. На пристани идет суета; нагружаются и разгружаются воза с кладью; взбираются по лестнице в гору крючники с пятипудовыми тяжестями на плечах. Воздух, в буквальном смысле этого слова, насыщен русским сквернословием. Комната была во третьем этаже, и из окна открывался широкий вид на реку и, собственно, на пристань. Облокотившись о лоджию и придерживая голову рукой молодой человек просто от скуки наблюдал за происходящим понизу, изредка стряхивая съехавшие пряди светлых волос со своего лица, которое уже успело значительно посвежеть и отдавало неким спокойствием. Все, чем Сигма занимался последнее время это - смотрел в окно, зубрил японско-русский словарь и, быть может, раз в два дня выбирался в центр города, предварительно накидывая на лицо темные очки и неприметный шарф; брал из местной библиотеки книги, сидел в кафе, пытался как-то пообщаться с местными, узнать чуть больше про город и завести приятные знакомства. Особенно полюбился ему один местный бар, куда он заглянул чисто случайно. Так он и назывался «Порт». Там же новый год и отпраздновал вместе с остальными одиночками, которые ему и налили, и своими странными салатами угостили; сидели вместе за барной стойкой и смотрели до утра какие-то концерты по первому каналу; Сигма стал тогда настолько пьян, что ничерта не запомнил... и твердо знал лишь то, что ему всё понравилось. Общаться с обычными людьми, даже если они одинокие алкоголики, оказалось всяко приятнее, чем с преступниками. Впрочем, он не далеко от них ушел. Ни друзей, ни семьи... ни работы. И от человека, который его сюда и заслал, долгое время не было ни слуху ни духу. Сигме уже даже начало казаться, что кольцо не работает, но неделю тому назад Николай с ним поздоровался и вновь пропал. Наверное, просто оповестил, что ещё живой. Надо же ещё вспомнить про своего соседа. Михаил Погодин - он же давнишний знакомый Гоголя, он же супер-серьезный человек, и он же наемник и немного телохранитель, потому взял под свою ответственность шкуру Сигмы: часто устраивает расспросы, тщательно следит за происходящим вокруг, выходит на какие-то «вылазки» по городу, когда почует неладное. И всё в пустую, потому что им действительно ничего не угрожает. Скорее всего Погодину хорошо заплатят, отчего он так старается не потерять лишнюю копеечку. Первые дни дались тяжело: контроль стал настолько невыносим, что подумал Сигма отдать наемнику все свои деньги со счёта, лишь бы тот оставил его в покое, не стоял над душой (спасибо хоть за то, что за ним в туалет не ходил). Но не пришлось. Через некоторое время Михаил сменился, прекратил себя вести как деспотичный мудак. Ныне терпимый сосед, знаток истории и научной литературы, готовый объяснить парочку занимательных фактов доступным языком. Весь вчерашний вечер тот рассказывал об отличительных чертах развития разноименных государств, потом перешел к теме революционных восстаний. Этим же человеком было написано большое количество исторических диссертаций и найдено множество древних вещей. Хранил он их у себя дома, пока не решил сбагрить в музей. Как оказалось, некогда являлся несостоявшимся профессором, которого уволили за слишком радикальные взгляды. Теперь он зарабатывает на жизнь, как может. Эспер он или нет - неизвестно. Впрочем, тут главное вовремя оповестить, а остальные проблемы, скорее всего, будут решаться по мере поступления, если брать в расчет манеру Николая Гоголя выдумывать на ходу. Сигма так и не решил, как к бывшему коллеге относиться. Оба раза Николай его вытаскивал из лап самой смерти, и оба раза он просил что-то взамен. Но это, отнюдь, не та самая выгода, чтобы идти на такой риск. Особенно последний случай. Если бы они продолжили числиться в «Смерти Небожителей», то Фёдор, скорее всего, не стал бы сдерживаться. Кое-кто перевернул поле игры, как того и хотел. Не понять лишь то, зачем нужен Достоевский, если Гоголь сам человек далеко не глупый? Наверное Сигма что-то упускает, поскольку терпеть не может Достоевского по понятным на то причинам. Николай - та ещё заноза, но не относится к людям, как к вещам и собственности, потому так легко отпускает. Тот мог бы, например, через пытки заставить Сигму служить себе, дабы стряхивать информацию с вражеских эсперов. Так было бы проще, но почему-то Гоголь рассудил иначе. На протяжении двух недель Сигма часто вспоминал и о разрухе в «Grand Diamond». Как бы всё кончилось, если бы Сигма просто сдался, не нажимал на тот злосчастный детонатор? Ничем хорошим, поскольку этот человек, который так радушно принял его, погиб бы просто из-за того, что повязался с «бомбой замедленного действия». Именно так Сигма и начал самого себя идентифицировать, ведь ничего, казалось бы, не предвещало беды, но он же и позволил тогда напичкать казино взрывчаткой. И всё «во благо», не так ли? Второй причиной стало душераздирающее отчаяние, отсутствие выбора. Это чувство преследует его всю жизнь, но в тот самый момент оно стало особенно концентрированным. Всё прекратило иметь какой-либо смысл, а сам он словно растерял остатки разума из-за одного только страха перед будущим. Глубоко душе Сигма отчасти смирился со своей кончиной, потому скорее допустит собственную смерть, чем в очередной раз отнимет жизнь невинного человека... даже если кровь будет не на его руках. ≫≫≫≫ Ранее. 22 декабря | Казино «Grand Diamond» — Но нет, этого пока недостаточно… — покусывая колпачок ручки, Сигма продолжал рассуждать, сидя в кабинете после произведенной ежедневной поверки бюджета казино, — тут надо определенно увеличить охват. Похоже единственный вариант для повышения дохода - позволить кому-то выиграть и распространить об этом информацию в СМИ. Без должных вложений ничего не будет... — С этим я соглашусь, — рассудительно поддержал мысль Константин. Поставил пустую чашку от кофе на стол, а затем иронично добавил, — управлять игровым бизнесом забавное дело: самому порой приходится делать ставки ради повышения дохода. Окупится авантюра или нет - настоящая фортуна, порой не поддающаяся трактату логики. — Тут просто важно знать то, на что делать ставку и ожидания с большей вероятностью себя оправдают. Вдруг услышали они, как дверь тихонько скрипнула. Сигма обернулся: на пороге стоял один из сотрудников - Лео. Миловидный молодой человек с круглым личиком и мягким характером. С первого взгляда можно понять, что он хочет о чем-то спросить. Лицо его выражало смущение и тревогу. — В чем же дело? — поднял на него прагматичный взгляд владелец казино. — Ох, совершенно ничего особенного. Позвольте спросить... вы же не слишком заняты? — уклончиво спросил его тот на японском языке. — Заняты, но если дело важное, то ничего страшного. Как раз раздумывали над тем, как повысить общий охват. Вижу дела у вас идут не очень, тут нужно больше вложений. Ты же давно здесь работаешь, не так ли? — получая в ответ кивок, Сигма задумчиво добавил, — как вы оба отнесетесь к тому, чтобы устроить здесь шоу с игровыми автоматами или, быть может, соревнование среди профессионалов по игре в покер? Это можно будет транслировать по местным телеканалам, на известных стриминговых площадках. Разумеется, далеко не многим подобное интересно, но тут зависит от общей подачи. А люди любят смотреть, как другие ставят на кон огромные деньги и при этом делают это не скучно. Константин лишь задумчиво поднял взгляд к потолку. — Мне кажется, что положительно. Твои идеи всегда звучат свежо и интересно. Думаю это возможно, поскольку у нас в стране еще пару лет назад убрали запрет на размещение и транслирование казино. Тут главное не превратить шоу в рекламу, поскольку реклама запрещена. — Это имеет место быть, многие онлайн-казино так делают. Просто мы можем перенять их способ саморекламы, — пожал плечами Лео. Сигма лишь многозначительно улыбнулся, сложил руки перед собой и уткнулся в них подбородком. — Даже если мы не скажем название заведения, обязательно найдутся люди, которые начнут искать о нем информацию. Ещё нам бы не помешал игровой веб-сайт, тогда уровень дохода повысится в шесть раз... минимум, — со всей уверенностью постановил молодой человек, а затем его светлые глаза вдруг засветились недоумением, — ты так и не ответил... в чем же дело? — Ну-у, какой-то спор с клиентом. Тут один тип недовольный заходил, сказал, что очень оскорблен и будет ждать управляющего у черного хода. Я уж не решился его послать куда подальше, а стоило бы, — вздохнул Лео и поднял свой встревоженный взгляд на собеседника, — но я бы не ходил, поскольку это может быть очень опасно. Сам понимаешь: сначала проиграют, а затем начинают винить в этом администрацию и персонал! — Поддерживаю, не ходи туда, — сказал Паустовский, складывая руки на груди, — к нам частенько наведываются всякие сомнительные личности, которые хотят легкой наживы. Как-то раз ко мне ломился один мужик, который проиграл кому-то собственную квартиру. Он требовал с меня отменить результат игры или возместить ему ущерб, представляешь? Разве это возможно? Нет. После того случая мое терпение подошло к концу... и я набрал рабочих. Они же правила моего заведения и накарябали вдоль стены. В том самом зале #3. А потом я узнаю, что этот человек был даже не моим клиентом, просто устроил спектакль. — Но надпись то красивая и очень даже эстетическая, признай. Потому я повесил над ней штору, которую ныне торжественно открываю, когда со мной начинают спорить, — подал тихий смешок Лео. — Ничего страшного, я готов выслушать каждого клиента, независимо от того, насколько поводы для жалоб иррациональны. Я всегда прихожу к урегулированию конфликта с дипломатичной точки зрения, поскольку они наши гости и заслуживают уважительного отношения. Это же наша репутация, — ответил Сигма, вскочил с кресла и решительно направился к дверям. Он издавно так вел бизнес и не собирался изменять своим привычкам, — он что-то ещё сказал? — спросил его владелец казино, уже опуская позолоченную ручку вниз. В этот момент Константин лишь глубоко вздохнул, опуская голову. Сигму никогда не переубедить, когда дело касалось недовольных клиентов. Но у него действительно есть талант находить общий язык с людьми, даже если их этот общий язык не связывает. — Только будь аккуратен, хорошо? Время-то позднее. Возьми с собой несколько охранников или пригласи гостя в помещение, у нас здесь везде камеры. — Твой подход вызывает у меня только восхищение. Нет, клиент ничего больше не сказал, — отозвался Лео, с удивлением наблюдая за управляющим, который уже успел скрыться за углом коридора. Накидывая тяжелое пальто на плечи, Сигма быстрыми шагами обогнул пару игровых залов, набитых подвыпившими клиентами. Слишком шумно. Вышел он черным ходом на улицу, в темноту. Сотрудников охраны оставил ждать за дверью, как обычно и делал в подобных ситуациях. Морозный ветер покусал его щеки и взлохматил волосы. Так и пустился он вдоль темного переулка; двигался вперед, пока не ощутил, что наткнулся на что-то. Раздалось фырчание какого-то мужика, которого он чуть не опрокинул. — Придурок, ты куда прёшь? — довольно грубо выдал тот. Сигме не нужно было ничего видеть, чтобы представить его лицо. — Прошу прощения. Это вы хотели со мной поговорить? — спокойным голосом заговорил с ним Сигма. — О, ты владелец казино. Отличненько! — неожиданно возрадовался незнакомец, а затем воскликнул, — пакуйте его, ребята! В этот момент Сигма замерз в мрачном настроении. И почему он не удивлен? И в эту страну он согласился поехать? Чем это место лучше Японии? Прежде, чем он потянулся в карман пальто за пистолетом, преступники успели натянуть мешок на голову и схватить за плечи. Прошипев от досады, владелец казино вытащил оружие и принялся шмалять со все стороны, пока четко не расслышал чей-то болезненный вскрик. В этот момент его ударили в спину и пнули под ребра, скрутили руки и уложили лицом в снег. Похоже, они знают свое дело. Где охрана? Зажмурившись, Сигма попытался сконцентрироваться и понять по звукам: что у них там происходит? Затем управляющий вдруг перестал сопротивляться, но пистолет из рук не выпустил. Поджидал момент. — Чёрт побери, он мне плечо прострелил! Наш гонорар точно покроет это? — Да отберите у него уже пистолет, идиоты! — Я пытаюсь, не ори под руку. В тот момент когда кто-то предпринял попытку дотянуться до его пистолета, Сигма, не мешкаясь, нажал на спусковой крючок. Попал точно в цель. Человек упад замертво подле него. В этот момент владелец казино уже почувствовал уверенность в том, что сможет справиться со всеми в одиночку, но затем к его затылку приложили револьвер. Сигма замерз и нервно сглотнул, похоже, его точно ждут большие неприятности. Но успокаивало пока только одно - он нужен живым. — Если начнешь ерзать или шуметь, то подохнешь на месте, — не долго думая, преступник вонзил в плечо владельца казино шприц с седативным транквилизатором. Не прошло и двух минут, прежде, чем Сигма начал чувствовать, как все мышцы в его теле расслабились, а сам он уже не может толком воспротивиться. — Сигма, я уже вызвал полицию! — послышался перепуганный крик одного из сотрудников где-то с третьего этажа. — Быстрее, берём его и уходим. Очнулся Сигма уже в каком-то небольшом кабинете полузаброшенного помещения. Темнота. Даже не связан. На столе, заваленном книгами, горела лишь одинокая желтая лампочка. — Эй! — возмущенно воскликнул тот, — мог бы сам придти, если так поговорить хочешь, а не звать этих безмозглых амбалов! — почему-то он уже знал, с кем будет иметь «радость» разговаривать. — Я попросил их быть терпеливей, но некоторые люди теряют голову, когда перед их лицом появляются сумма куда выше их средней зарплаты, — послышался ровный и спокойный голос где-то позади, — впрочем, один уже расплатился за свою алчность жизнью. — Зачем это всё устраивать? И что ты сделал с моей охраной? — Меры предосторожности. Я не появляюсь в одном месте дважды, это слишком сомнительно. Даже сомнительней, чем похищение тебя неизвестными преступниками. С охраной ничего сложного: я дистанционно взломал двери и их же заблокировал. Когда вернешься, скажешь, что отдал похитителям свои деньги и они оставили тебя в покое, поскольку они уже имели срок за воровство, — уверенно рассудил собеседник, а затем расправил свой пушистый плащ и облокотился спиной о стол напротив Сигмы. Пустые и холодные лиловые глаза вытаращилась на управляющего. От этого взгляда мороз прошелся по коже. — Хорошо придумал. А мне то какой смысл теперь тебя покрывать? Я уже на тебя не работаю. — Я и не предлагаю тебе работу, у тебя просто не будет выбора, — в этот момент Достоевский ему мрачно улыбнулся. Владельцу казино оставалось лишь догадываться, что тот на сей раз прячет за своей лживой улыбкой. — Что, никак не можешь оставить меня в покое? Можешь меня сразу убить, поскольку я... Ничего. Делать. Для тебя. Не буду, — без какой-либо надежды и одновременно с отвращением выдавил по слогам Сигма, осознавая, что вновь под угрозой впутаться в грязное дело. Ничего на лице Фёдора даже не дрогнуло, словно он уже знает, как получить всё то, что он хочет. — Это я прекрасно осознаю. Но ты сделаешь это, если не для меня, так для своего коллеги. Ты же хочешь, чтобы он прожил долгую и счастливую жизнь? В этот момент Сигма взглянул на собеседника совсем растерянно. Куда уж ниже можно падать? Какой же он беспринципный, омерзительный и безнравственный человек. А когда-то давно он ему поверил. Поверил в то, что тот даст ему дом и возможность заниматься любимым делом просто за какую-то небольшую услугу. А теперь он просто пользуется тем, что владелец казино успел приобрести и вновь угрожает это отнять. Но как поступить правильно? Его новый коллега уж точно ни в чем не виновен. Почему Константин должен расплачиваться за ошибки Сигмы просто из-за того, что рискнул связаться с ним, несмотря на его сомнительное прошлое? А ведь он отнесся к нему с глубоким пониманием. Сигма не хотел походить на преступника, а хотел оставаться, в первую очередь, человеком, насколько он может себе это позволить, потому он не может просто взять и подставить другого ради сохранения своей жалкой, лишенной смысла, жизни. Одно его появление на свет уже ошибка. Пусть живут те, кому было суждено родиться, а не произойти из ниоткуда от какой-то записи на странице Книги. С другой стороны, его уже охватило глубокое отчаяние от осознания, в чьих руках сейчас его собственная судьба. Фёдор уж точно не знает жалости. Нависла долгая гробовая тишина. — Если ты откажешься, чёрная бездна отчаяния затянет тебя вниз, и тебе станет лишь хуже. Дальше Сигма не мог здраво рассуждать, спазм сдавил горло, а он сам едва сдерживался, чтобы не позволить себе разрыдаться. Какой же позор. Его собеседник обладает небывалой проницательностью: он чувствует чужой страх, тревогу, тоску, смятение. И всегда находит этому наилучшее применение. Как же Сигма устал от всего, устал от жизни и от бесконечных сражений за собственную независимость. И вот это обещанная новая жизнь? Такая ли она беззаботная и радостная, какой он себе её успел представить? — Теперь не время думать о том, чего у тебя нет. Подумай о том, как бы обойтись с тем, что есть или иначе ты потеряешь всё. — Что тебе нужно? — Сигма заставил себя произнести это вслух. Но прозвучало совсем безнадежно. — Дельный вопрос, — сказал Достоевский, задумчиво почесывая подбородок, — «Дворянское Гнездо» следит за тобой. Их сотрудники могут заявиться «Grand Diamond», с целью заполучить информацию определенного рода. Не исключено, что потом они убьют тебя, поскольку ты также от них можешь перенять важные сведения. Ты слишком опасен, как для них, так и для нас, потому ты никак не можешь остаться в стороне и на сей раз. Не то что бы происходящее лишь моя прихоть, но всё вылилось из того, что кое-кто захотел дать тебе излишнюю свободу. В этот момент Сигма осекся, осознавая, насколько всё произошедшее очень двояко в своем восприятии. Но теперь он отдаленно понимает мотивацию Федора организовать данную встречу. — Что ж ты тогда не убьешь меня? Или моему «освободителю» это не понравится? Достоевский лишь едва заметно улыбнулся и покачал головой. — Не то что бы его мнение имеет значение в данной ситуации. Нет, есть вариант интереснее. Ты останешься в казино, стены которого будут заминированы дистанционными взрывными устройствами. Если явится сотрудник «Дворянского Гнезда», тебе предоставится возможность пустить на воздух всё заведение... — Ты настолько хочешь поиздеваться? Я не буду взрывать себя и свое казино! — руки Сигмы подрагивали от поступающего негодования. Настолько этот человек далек от реальности? Он действительно думает, что управляющий добровольно пустит на воздух собственное заведение? — Разумеется, я не призываю тебя взрывать, а позволить нам оставить там взрывные устройства. Решение, нажимать на детонатор или нет - я оставляю в твое распоряжение, — преспокойно пояснил тот. Подобные разговоры для него обычный будничный день. — Если я этого не сделаю, ты сделаешь всё за меня, не так ли? — то ли от неприятных чувств, то ли от холода поежился Сигма. — Никак нет, всё будет честно. В это я не стану вмешиваться. Но знай, что твое сотрудничество с оперативниками не кончится ни для тебя, ни для твоего коллеги счастливым финалом. Я ведь не допущу, чтобы они в ближайшее время получили ту информацию, которую им не надлежит знать, — многозначительно поднял бровь Фёдор, а затем потянулся к подстывшей кружке с чаем, — никто из гражданских не пострадает, если ты вдруг решишь прибегнуть к крайним мерам. — Тогда зачем ты угрожаешь жизнью моего коллеги? Ты действительно считаешь, что хоть кто-то из детективов на меня клюнет? Это очевидная ловушка. И зачем нужна эта взрывчатка, если я ей не воспользуюсь? — Так у тебя будет куда больше мотивации, на мой взгляд... — сказал Достоевский, а затем призадумался и ответил на второй вопрос, с целью ещё больше запутать собеседника, — твои слова имеют смысл, признаю. Всё это слишком очевидно: какой человек в здравом уме будет лезть в клетку ко льву? Не думаю, что среди них есть такие. Велика вероятность, что твоей жизни ничего не изменится. Ты не единственный источник информации, Сигма. Но в моих интересах им же помешать, потому я не могу оставить очевидное без внимания, даже если это окончится потраченным временем. Больше всего в этой ситуации Сигма не понимал лишь то, почему он ещё живой. ≫≫≫≫ Всё обернулось ровным счётом так, как и рассчитал Достоевский. Сигме просто повезло, что всё обошлось малой кровью и удалось избежать случайных смертей. Но этот день действительно сложно забыть, поскольку он далеко не тот человек, который будет лишать других дохода, крыши над головой и этому радоваться. Хотелось хоть как-то исправить свою ошибку, но ему категорически запретили это делать, поскольку любая связь с москвичами - риск. Но разве Сигма станет слушать? У его совести другое мнение, потому он продолжал поддерживать связь со своим бывшим коллегой. Созванивались с чужих номеров, что уже достаточно для того, чтобы не нарваться на неприятности. Как же хотелось зажить нормально, да по человечески, не в бегах. Сигме даже нечего рассказать «Дворянскому Гнезду», поскольку единственная имеющаяся у него актуальная информация связана с Книгой, про которую они могут узнать и сами. И почему-то он теперь твердо уверен, что выживет. Например, тот же Максим Горький не показался ему каким-то чудовищем. Сначала кидался пустыми угрозами об убийстве, по итогу начал говорить про судебное заседание. Это больше походит на справедливость, чем на самоуправство. Не исключено, что другие действуют по такому же предписанию. Но теперь есть риск сесть в тюрьму. Не хотелось бы. Сигма старался думать логически, но мысли в его голове ходили по кругу. Он чувствовал, что его мозг вот-вот взорвётся, но тут у него в кармане завибрировал телефон, — «Фух», — подумал тот, — «похоже, Виктор звонит, теперь можно будет и отвлечься», — так звали его нового знакомого алкоголика из бара неподалеку, с которым они новый год и отпраздновали. Он выудил телефон из кармана и ответил, даже не взглянув на экран: — Приятель... — протянул тот, пока его не перебили. — Привет, Сигма, — кажется, с ним уже заговорил совсем не алкоголик из бара. Бывший владелец казино уже было напрягся, но затем до него дошло, с кем он разговаривает. — Ой, Константин, рад тебя слышать. Но почему ты звонишь на этот номер? — недоуменно спросил тот у него, переходя на японский. — Так ты тот телефон выключил, а у меня есть для тебя очень хорошая новость! — довольно веселым и воодушевленным голосом ответил ему собеседник. Прежде, чем Сигма успел задать вопрос, продолжил. — Я тут к тебе приехал. Встретимся? Сам знаешь, в Москве дело не срослось. И я намерен вытащить тебя из дерьма. Сигма невольно поежился и долго не находил ответ. С одной стороны он рад, а с другой очень обеспокоен. — Но почему? — тихо спросил его тот, — ты ведь знаешь, что находиться со мной в одном городе и, тем более, работать опасно? Неужели тебе плевать на ту ситуацию? Мы оба могли погибнуть! — Ты мой друг по несчастью, — эта фраза заставила бывшего владельца казино невольно усмехнуться, — и я тебя не виню, эти ублюдки на тебя надавили. Я был рад, когда узнал, что ты остался в живых. И разве они за тобой ещё гоняются? Глубоко вздохнул Сигма и перевёл какой-то грустный взгляд на ржавеющий вдалеке горизонт. — Разве что «Дворянское Гнездо», сам знаешь их методы. Я бы не хотел угодить на допрос или в тюрьму. Но это неизбежно, наверное. — Понимаю, но при этом ты говорил, что виноваты во всём террористы. «Мёртвые Души», верно? — рационально напомнил ему Константин, а затем предложил, — ты же можешь просто их всех сдать подчистую! Думаю, что мои адвокаты, а у меня прелестные адвокаты, тебя вытащат. Ты ведь просто находился под принуждением, это было не твоим решением. Закон такое учитывает. Если не учитывает, то я заплачу кому надо. — Ты слишком добр ко мне, — подал неловкий смешок Сигма, опуская в пол светлые глаза. — Это не я слишком добр, а другие слишком мудаки. И я человек, знаешь ли, принципиальный! — с иронией сообщил ему Паустовский и продолжил свою тираду, — если кто-то находится под негативным влиянием террористов, то ему стоит помочь, наверное? Это гражданский долг любого человека. Ты всё сидел и рассказывал мне о том, как устал жить. А теперь и вовсе пропадаешь в каких-то барах и заводишь знакомства с алкашами. Но почему ты обязательно должен умирать, скажи мне? Да, твоя ситуация очень спорная и сложная. Любой будет в ужасе, если честно. Но ты сильный человек, Сигма. И ты вернешься к обычной жизни, поверь. Сигма невольно ощутил, как этот монолог его подбодрил. Быть может, хоть сейчас у него что-то получится? Так или иначе, он живой. А если он живой, то это ещё не конец игры. И нашелся человек, который ему по одной только доброте душевной помогает. Но Сигме всё еще сложно поверить в то, что он сможет с кем-то дружить. Это кажется таким... невозможным, нереалистичным? Вся его жизнь - попытка найти что-то чистое, настоящее и постоянное, среди дерьма и грязи. Бывали и иные моменты: Сигме невольно казалось, что кто-то сделал для него доброе дело просто так. Но проходило время и он, впоследствии, сталкивался с каким-то требованиями, условиями; становился беспомощным, обязанным, лишался права выбора. Вот сейчас Сигме протягивают руку помощи, а в голове уже куча навязчивых мыслей, о том, что он уже что-то должен. С другой стороны, от него действительно может быть польза. Например, Сигма же сам намеревался помочь этому человеку вернуть свое казино, жизнь и заработок. И разве Паустовскому того не хочется? Он просто не говорит это вслух, наверное. — Хорошо, когда и где встретимся? Когда они уже закончили разговор, Сигма подавил усталый вздох, отстранился парапета лоджии и прошел по коридору, намереваясь сделать себе кофе. Оранжевые солнечные лучи проходили через едва зашторенное окно, освещая собой небольшое кухонное помещение. Подоконник заставлен цветами в горшках. Сама атмосфера и интерьер этой квартиры чем-то всецело отражали стиль негода распавшегося советского союза. При отсутствии строительных материалов люди придумывали самые необычные решения, например, использовать вместо дверей шкафов текстиль, многие делали шкафы и полки из доступных материалов. По-крайней мере, ему это так сосед Погодин объяснил. Если бы Сигма на минутку забылся, то подумал бы, что находится в каком-то стилизованном музее. Прошел дальше, поставил чайник и зажег плиту с помощью спичек. Помнится, ещё пару дней назад у него это так легко делать не получалось. Услышал какое-то шуршание бумаги, повернулся и укладкой взглянул на своего кучерявого, рыжеволосого соседа в темно-зеленом костюме - Михаила. Он восседал за столом, привычно вслушиваясь в припортовую сутолоку, и встретил пришедшего умным, внимательным взглядом зелёных глаз. Сам держал в руках газету. Тонкие губы плотно сжимали ручку. Человеку уже под тридцать семь, но сразу, конечно, не догадаешься. — Опять свои кроссворды решаешь? — Загадка: выполняю любые прихоти в обмен на спокойную жизнь. 5 букв, первая «с», — поправляя спадающие очки, многозначительно улыбнулся собеседник. — Очень смешно, — отмахнулся от него Сигма, — ты ведь сам знаешь, что у меня нет выбора. — Независимость от внешних источников энергии, способность самостоятельно действовать в течение определенного времени. 12 букв, третья «т». — Тебе за это не заплатят, — догадался бывший управляющий и сделал шаг вперед, — и хватит говорить со мной загадками! Я половину твоих слов не понимаю! — После нее требуется ремонт. 13 букв, первая «н», — прагматично продолжал диктовать Погодин, переведя диалог на английский. — Неисправность, — развел руками Сигма, а затем сложил их на поясе, — это ты так меня называешь? И что я могу сделать, по твоему? — Зачем ты инициируешь общение с тем москвичом? В этот момент бывший управляющий невольно замер, а затем до него дошло, о чем был этот разговор. Встревожился. Как он только узнал? Подслушивал? И что теперь делать? — Я не могу простить себя за тот вред, который причинил. Нравится тебе или нет, но я не хочу жить в бегах и не вылезать всю оставшуюся жизнь! Если будет так, то у Гоголя однажды закончатся деньги тебе платить! — Ясно, — кратко ответил сосед и деловито перелистнул законченную страничку кроссворда. Погодин порой выводил своим стилем общения Сигму из себя. Да он кого угодно выведет! Сначала скажет, а затем уже и не знаешь чего ожидать. При этом тот способен и на нормальные разговоры, но это скорее исключение, чем частый случай. — Что, хочешь мне помешать, не так ли? — А как я тебе помешаю? — эти строгие зеленые глаза сверкнули иронией. — Даже не знаю... будешь ходить с автоматом наперевес возле моего затылка, например? — напомнил ему Сигма, скрещивая руки и обиженно выпрямившись. — Сам виноват, слов не понимаешь, — бесстрастно отозвался Погодин, а затем добавил, — мне ещё надо потрудиться встать, чтобы дойти до чулана и достать от туда автомат. Потому просто завари мне кофе и мы поговорим. — Как скажешь, — фыркнул Сигма с явной досадой. Затем сел за стол и просто молча пялился в одну точку, иногда переводил взгляд на чайник, который всё никак не закипал. Не выдержал молодой человек и выдавил, — может прямо сейчас поговорим? — Кофе. — Я понял, но ведь это ты хочешь задать мне вопросы, а не я тебе! — Кофе, — повторил Михаил, даже не поднимая своих глаз с кроссворда, который так увлеченно заполнял. Закатил глаза Сигма, откинулся на спинку стула с тяжелым вздохом и поднял голову к потолку, по которому ползала толстая муха. Не выдержал, сделал глубокий вздох и произнес, — ведь неглупый человек, почему просто себе нормальную работу не найдешь? В этот момент Погодин нахмурился, а затем громко цокнул языком, словно навязчивость собеседника его уже утомляла. — Был бы в этом смысл. Я хорошо зарабатываю, когда приглядываю за такими, как ты. Думаешь, что убийца сможет просто так взять и вернуться к обычной жизни? — Это понятно. Но ты работаешь на террориста, не боишься последствий? — Я работал на разных людей. И Николай Гоголь не худший из них. По крайней мере, он не заказывал твое убийство. В этот момент Сигма невольно повернул голову и сощурился в четком удивлении. — Ты не можешь меня убить, так значит? — выдавил тот, словно пришел к нежданному озарению. Ранее этот человек ему угрожал и бывшему владельцу казино невольно показалось, что он заложник. Хоть Михаил и выпускал его на улицу, предварительно спрашивая зачем тот уходит и куда направляется, но сути дела это не меняло. И Сигма даже не пытался сбежать. Его в этом небольшом городе найдут, скорее всего. Так или иначе, даже в кампании какого-то наемника было безопаснее, чем в одиночку. Но сейчас его ждет другой человек. Собеседник лишь хитро улыбнулся и прислонил палец к губам. — А я уж подумал, что ты умнее. — Ну, мало ли... мне-то откуда знать, что тому в голову взбредет, не говоря уже о его союзниках! — возмутился Сигма подобному оскорблению. — Ты Коле не нужен. Ни живым, ни мертвым, потому он даже не утруждается тратить свое время. Ему абсолютно всё равно сбежишь ты или нет. Ты слишком чувствительный и хочешь жить как обычные люди. С такими дела он не заводит по умолчанию, даже если это очень выгодно. Лучше уж с какими-нибудь деспотами и убийцами. И, конечно, ещё тот шулер, но за что я его уважаю, так это за нетипичный подход. Знаю, поскольку уже доводилось состоять в «Мёртвых Душах», но у меня немного другой путь, нет четкой цели, я - наемник. Только одно не совсем понимаю: почему ему вдруг приспичило тебя вытаскивать? Мог просто убить, а не проворачивать изощренные схемы. Получается, что этот наемник всё это время был лишь подобием охраны, а не ограничителем, как некогда показалось Сигме. Вот сейчас он готов уйти, а этот человек берет и прямолинейно отвечает, что бывший владелец казино, оказывается, не в заложниках. Что ж, это многое объясняет... — Что, я всё это время просто так с тобой сидел, получается? Я мог просто уйти?! — в каком-то диком недоумении вскочил со стула Сигма, схватившись за голову. Погодин перевёл взгляд на гримасу на лице собеседника и вдруг громко расхохотался, ударив себя по лицу газетой. — Ты даже не представляешь, как я удивлялся, когда ты возвращался, — со звонким смехом выдавил собеседник, — я уж подумал, что с тобой тут на веки вечные останусь! — Ты... ты, — потерял он, наверное, все слова, — ты мог мне просто сказать! Ты заставил меня думать, что я в заложниках! — И что? Мне за это и платят, — отозвался собеседник, широко улыбаясь. — Ты гребаный манипулятор... и придурок, вот, что я тебе скажу! — Закончил? — прагматично произнес Погодин, — так ты собираешься идти к своему приятелю или со мной тебе больше понравилось? — Вот и пойду! — воскликнул Сигма, резко развернувшись, а затем вдруг более спокойно добавил, — но сначала я выпью кофе.

***

Спустя пару часов. Сигма шел столь скорым шагом, что и в тонком пальто ему вдруг стало жарко. Легкий ветерок забирался ему под шарф и струился в волосах. От дыхания шел пар. Пошел по мостовой, изредка заворачивая в темные переулки. Кое-где на набережной лежали солнечные полосы, и ему казалось, что он то попадает в чернила, то опять выползает из них на свет. С небольшим отставанием Погодин шел за ним, в своей манере, неспешно и спокойно, одной рукой придерживая автомат на плечах. Раз уж этот человек для бывшего владельца казино никакая не помеха, то грех будет не воспользоваться его услугами. Так или иначе, Сигма всё еще опасался попадаться на крючок оперативников. Хотелось бы, для начала, поговорить с Паустовским и придумать план на этот случай. — Вот надо было обязательно сегодня тащиться? У меня столько дел... — раздосадованно протянул рыжеволосый сосед. — Да, обязательно. А как ты будешь сообщать своим, что я собираюсь уйти? — спросил Сигма, продолжая быстрым шагом нестись вдоль набережной. — Позвоню, например... или напишу. — Так у тебя нет ни телефона, ни компьютера. — А на кой они мне? — посмотрел на него Погодин с таким недоумением, словно не понял вопроса. — Действительно, — тяжело вздохнул Сигма, почесывая веко. Его сосед целенаправленно не использовал никакую современную технику. Вот же чудо природы. Придётся самому сообщать. Остается только надеяться, что Михаил был прав насчёт Гоголя. Бывший владелец казино невольно словил себя на мысли, что он уже успел стать настоящим параноиком. Шли они оба долгое время в полном молчании. Пока не остановились возле какого-то общипанного трактира, адрес которого и назвал ему Паустовский. Пухлый бармен в рубахе за стойкой и официанты, за отсутствием посетителей, сидевшие у столов, с любопытством оглядели непривычных гостей и предложили свои услуги. Каких-то два человека за чайным прибором и белого стекла бутылкой что-то миролюбиво высчитывали. Погодин спросил виски и сел подальше от окна к маленькому угловому столику. Сигма глубоко вздохнул и направился в его сторону. — Простите, у Вас есть разрешение на ношение оружия? — обратился один из официантов с немного взволнованным взглядом. Погодин, в своей привычной манере, поднял на него свои строгие зеленые глаза и смерил оценивающим взором. Наемник молчал, потому Сигма невольно напрягся, поспешил влезть в разговор и разрядить атмосферу. — Да, он охотник. Мы как раз в лес собирались, — мягко и «расслабленно» улыбнулся бывший владелец казино. — Хорошо, только спрячьте оружие под стол. Вы можете распугать посетителей, — напомнил им тот, демонстративно перевёл взгляд на пустой зал, а затем подал неловкий смешок и произнес, — впрочем, неважно, Вы меня услышали, — после официант убрался, когда убедился, что присутствующие ничего больше заказывать не собирались. — Тебе стоит поучиться манерам. Как ты мог что-то преподавать в московском университете, если ответить на очевидный вопрос не можешь? — О, наивный, — протянул Михаил, поднося к губам бокал с алкоголем, а затем перевёл заинтересованный взгляд на молодого брюнета в длинном пальто и узорчатом черно-золотом костюме, на который были налеплены разноформенные броши с драгоценностями. Тот стоял в центре зала, словно искал кого-то глазами. И, в целом, сильно выделялся на фоне обычных людей, — дружок твой? — Эй, Константин! — поспешил уже обратиться Сигма, поднимаясь и подзывая знакомого рукой. Недолго думая, новоприбывший развернулся к тем лицом. Сначала он приветливо улыбнулся, затем янтарные глаза сощурились и выразили некое недоумение, когда остановились на лице Погодина. Паустовский сделал несколько шагов, пока не оказался возле стола. — Прошу прощения, а это кто с тобой? — как-то безрадостно спросил у того Константин уже на японском языке. — На тот случай, если встречу представителей «Дворянского гнезда»... — невозмутимо пожал плечами Сигма, а затем пояснил, — ты ведь приехал, они могли за тобой проследить из самой Москвы. А так мы хоть возымеем небольшой шанс выбраться из возможных неприятностей, если те возникнут. Я не хочу им сдаваться без плана. — Я понимаю, сейчас не лучшее время... но неужели твой компаньон из «этих»? — с какой-то осторожностью догадался Паустовский, уводя собеседника в сторону. Интуиция подсказывала, что здесь что-то нечисто. Только не говорите ему, что Сигма опять спутался с террористами! Да ещё и ничего не рассказывал про этого типа. Это может кончиться плохо, этому незнакомцу вдруг взбредет в голову провернуть нечто недобросовестное. И что тогда делать? Драться насмерть? Паустовский терпеть не мог решать вопросы насилием. Одно из главных правил дипломатии – не совать пальцы, куда не следует. А этот человек, которого он сейчас пытается спасти, просто мастер наживать проблемы, спутываться с сомнительными личностями и влезать невесть куда! Наверное, Сигма просто не умеет отличать доброту от всякого злодеяния, потому и продолжает считать, что с ним террористы поступили «добросердечно», добровольно отпустив. — Не совсем, просто наемник, — без особых сомнений ответил Сигма. Вся ситуация демонстрировала именно это, поскольку Погодин порой вёл себя просто наплевательски. — Не совсем? — сдержанно переспросил Константин и глубоко вздохнул. Уже ничему не удивляется, — ты в заложниках? — Сначала мне так казалось, но нет, — без какой-либо радости сдался Сигма, осознавая, что обманывать собеседника уже не получается, — я «Мёртвым Душам» больше не нужен, сейчас у нас другая проблема. В этот момент вся картина происходящего в голове Паустовского сложилась. — Настолько не нужен, что они к тебе подослали «своего»? Это звучит получше любого анекдота, дружище. — По-крайней мере, ему платят, чтобы я не умер. — А зачем? Что они хотят получить взамен? — с четким подозрением спросил Константин, смерив того внимательным взглядом янтарных глаз. Неужели тот продолжает на них работать? И сколько это будет продолжаться? Сначала Сигма заявляет, что никаких дел с террористами уже не имеет, а затем вдруг вскрывается подобное. Он же точно должен знать, что делает. Это должно иметь хоть какой-то здравый смысл. А может и не здравый? — Я понимаю, что ты беспокоишься, и я тебе правда благодарен. Но не надо устраивать мне допросы, — сбрасывая челку со своего лица, пристыжено вздохнул Сигма. Как он глупо теперь выглядит со стороны. Но рассказать всю правду не может, иначе всё станет ещё хуже. — Друг мой, чтобы тебя вытащить, мне надо знать больше, понимаешь? А может ты и не хочешь, чтобы тебя вытаскивали? — устало спросил его Паустовский, скрещивая руки на груди, а затем вдруг резко развернулся и обратился к человеку в темно-зеленом костюме, который сидел и преспокойно пил виски, пока они спорили, — что вам всем от него надо, объясни? Погодин лишь демонстративно поднял бокал и принялся тот на свету рассматривать, словно ему было глубоко плевать. — Особый товар, который можно обменять на любые другие товары и услуги. 6 букв, третья «н». — Так ты здесь из-за денег? — легко догадался Паустовский и слегка улыбнулся, — и сколько тебе нужно заплатить, чтобы ты убрался? — У тебя столько нет, — без интереса констатировал Михаил, опуская бокал. Как же он обожает дразнить людей. — А ты в банке работаешь, что ли? — парировал собеседник, а затем переформулировал вопрос, — что им нужно от него? — И сам не понимаю. Заказчик, похоже, совсем с ума сошел, раз охранять меня этого истероида приставил, — вскинул брови Погодин и продолжил, — я просто честно выполняю свою работу, а «что» и «зачем» меня не особенно волнует. Делай с этой информацией, что хочешь. Но если ты хочешь оставить его беззащитным, то ты, похоже, совсем дурак. Ты хоть с собой-то охрану привёл? Что-то я никого не вижу. Сигма слегка улыбнулся, осознавая, что этот неоднозначный человек добровольно решил помочь ему уладить возникший конфликт. Так или иначе, сейчас от этого разговора зависела его дальнейшая судьба. Проблема лишь в том, что он не может себе позволить сказать правду. Словно между двух зол: нарушить договор или потерять доверие. Сигма не знал, почему он просто не может отпустить этот уговор и делать всё, что заблагорассудится. Какая-то часть просто жаждала справедливо рассчитаться с прошлой жизнью и больше никогда в неё не возвращаться, не иметь никаких дел с преступниками. И единственный вариант в данном случае - не преступать черту. Константин подошел к столу, взял со стола наемника бутылку виски. Наполнил один из пустующих бокалов, отпил и произнес. — Ясно всё с вами. Хорошо, пускай, но наши разговоры ты слушать не будешь. — В душе не знал, какую из двух зол выбрать. Ситуация спорная, но придётся немного потерпеть. Раз уж взялся за дело, то надо его закончить, а не бросать на полпути. Они были едва знакомы, когда Сигма ввязался в это дерьмо, организованное Достоевским. И всё равно за него вступился. Просто из-за того, что сам верит, что недостоин счастливо жить. Странно. Константин, конечно, рассматривал его как успешного-бизнес партнера, но сейчас это больше похоже на то, что они теперь приятели по несчастью. Больше всего ему хотелось добиться справедливости. — Всю жизнь мечтал подслушивать за вами, каюсь, — равнодушно отмахнулся Михаил, поправляя очки, а затем многозначительно добавил, — И что ты сделаешь? Адвокатов ему найдешь? Забавно... — А в чем тут проблема? — спросил тот, а Погодин преспокойно достал из пиджака пачку сухариков. Под пытливым взглядом Паустовского, принялся те неспешно открывать. Упаковка никак не поддавалась, но и просыпать не хотелось. Это бы продлилось бесконечно, пока Константин не выдержал и воскликнул, протягивая руку, — Господи! Давай я тебе открою, но ответь на мой вопрос! Михаил с прагматичным лицом передал ему пачку. — Сигма находится в розыске в Йокогаме. — И что? — глубоко вздохнул Паустовский, одним ловким движением открыв упаковку. — Ну, а что? Им не захочется получить своего преступника назад? Хороший обмен для успешного сотрудничества, на мой взгляд. Задумчиво почесывая подбородок, Сигма, в молчаливом недоумении, посмотрел то на одного, то на другого - не знал, что делать. Ситуация может обернуться куда хуже, чем он рассчитывает. В России уже нашелся добрый человек готовый помочь, а в Йокогаме кто отмажет? Правильно, никто. Но стоит ли это дело усилий? Неужели у Паустовского настолько всё под контролем, что тот вдруг решил потратить свое время и даже деньги на Сигму, а не на бизнес? И теперь Сигма чувствует себя виноватым. — Какой-то ты слишком осведомленный для простого наемника, — недоверчиво сощурил янтарные глаза Паустовский. — Я просто знаю, как всё работает, — равнодушно ответил Михаил, поддавшись вперед и выхватив из рук Константина сухарики, — послушай умного человека и учти ситуацию. — Учту, не переживай, — едко отозвался Константин, уже осознавая, с кем связался. Через некоторое время он отвлекся на телефонный звонок; перекинувшись парой фраз с собственными адвокатами, поднялся из-за стола и позвал присутствующих за собой. На улице уже стемнело, дул холодный промозглый ветер, приносивший с набережной зловонный запах капусты и рыбы, смешанный с другими запахами магазинов и ресторанов. Трещали и гнулись деревья. Вдруг откуда-то из черной пустоты на землю попадали редкие тяжелые капли, впечатываясь в траву. Над их головами вспыхнули белые слепящие всполохи, прогремел гром, и брызги с веток посыпались прямо за шиворот. Вокруг ни души. До следующей точки одна только улица, потому никто не потрудился вызывать такси. — Какая омерзительная погода, — нахмурился Паустовский, скрестив руки на груди и шагая прямо под проливным дождем вместе с остальными. До кучи не хватало ещё только заболеть. Наемник снял с себя очки и аккуратно вложил во внутренний карман пиджака. — Зачем тогда вытащил нас на улицу? — А, что, нам в баре до полуночи торчать? У меня есть и менее подозрительное место для разговоров. Тем более, с таким, как ты! — Это каким? — пробубнил Погодин, продолжая уплетать сухарики. — Лучше не попадаться им на глаза, — поправляя шарф на голове, спокойно произнес Сигма со слегка грустными глазами и чуть нервной улыбкой. Словно почти смирился. Не прошло слишком много времени, прежде, чем его одежда уже стала настолько сырая, что облепила все его тело, — Михаил прав, они просто депортируют меня обратно в Японию, у меня даже паспорт не настоящий. Я тут незаконно, да ещё и преступник. А там уже и в тюрьму сяду. — Разберемся, только негативного настроя нам сейчас не хватало! — сказал Паустовский, сдерживая предательскую дрожь от холода. — Позитивное мышление ни к чему хорошему не приводит, — сообщил Погодин и словил на себе недобрый взгляд брюнета. — Тогда не болтай много, а то сухарь в горле застрянет. Продолжая активно спорить, троица продолжила свой путь под ливнем, загребая ногами жёлтые мокрые листья. Мелькали дома, деревья, торговые лавки и вот, наконец, они завернули заугол, где показался небольшой двухэтажный бетонный дом в форме коробки. Фасад был несколько обшарпан, грязнен и в мокрых разводах. — Так вот где богатеи живут, надо запомнить, — законспектировал рыжеволосый наемник, прищурившись. — А что? Чтобы меня не нашли, мне надо было снимать квартиру в неоновом небоскребе, с панорамными окнами и видом на весь город? — Гоголь так и делает, — отметил Михаил, выковыривая остатки сухариков из упаковки. — Кстати, да. А почему это работает? — Сигма задумчиво почесал подбородок и вскинул бровь, словно ни раз задавался этим вопросом. — Ну, вот! Теперь вы оба меня раздражаете, — тяжело вздохнул Константин, а затем потянулся к ручке на металлической двери. Это оказалось довольно просторное помещение без лишних стен, но плотно заставленное различной мебелью и цветными коврами на полу. Множество мелких рамочек, безделушек и деталей создавали в комнате уют. Вразрез дозволению пространства, лестницы на второй этаж не было, как и потолка, от туда оставались только одни окна. Воссоздалось ощущение, что в этом доме уже кто-то жил долгое время, прежде, чем сдать дом под аренду. Но заинтересовало Сигму отнюдь, не это, его серебристый взгляд был намертво прикован к двум молодым людям преспокойно сидящим на мягком тряпичном диване: те покуривали и довольно громко переговаривались, рассказывая друг другу различные забавные истории. Вот увидеть кого-то ещё здесь он, отнюдь, не ожидал. Но и поспешных выводов делать не спешил, поскольку его коллега оставался полностью спокойным. — Спешу вас познакомить, — начал Константин, делая шаг вперед и указывая рукой на незнакомцев, — это мои адвокаты, они помогут нам решить это небольшое недоразумение! В красном кожаном пальто - Алексей Орлов, а в белой рубашке - Марк Нечаев, — двое мужчин уже поднялись с дивана и приветливо улыбнулись пришедшим. Сероглазый брюнет, именуемый Алексеем, поспешил протянуть руку. — Приятно познакомиться! Я слышал, что у вас большие проблемы, но не стоит волноваться, мы постараемся что-нибудь да придумать. И не таких проблемных людей отмазывали, — произнес тот довольно энергичным и задорным голосом. Все его манеры говорили о том, что он просто наслаждался своей работой. — Уже? Оперативно у вас, — тихо усмехнулся Сигма, неловко принимая рукопожатие. Через некоторое время они уже принялись беседовать и обсуждать детали, когда Паустовский уже подал на столешницу чайный сервиз. — Надеюсь, что вы любите чай с чабрецом. Мне, вот, очень нравится! — улыбнулся тот и опустился на диван возле остальных. В стороне, разве что, оставался только Михаил Погодин, который, сложив руки на груди, стоял возле двери и сверлил беседующих своим немного недобрым взглядом. — Да мы наслышаны, — сдержанно произнес Марк, заправляя пепельную прядь за ухо, — если судить по действующему, на данный момент, законодательству, в отношении иностранных преступников, то мы госорганы обязаны вас выслать из страны, но это не касается тех случаев, если вы будете признаны гражданином нашей страны. Достаточно создать вам правдоподобную историю и документы, что вы были рождены конкретно в России. Этим мы решим половину проблемы. Стоит отметить: по-неизвестной мне причине, ваша «история» началась чуть больше трёх лет назад в Японии, и до того момента вас словно не существовало, что весьма удобно. И даже можно списать на временный переезд. Но как же так получилось? За вами числились иные преступления? — в этот момент Сигма невольно поежился под проницательным взглядом черных глаз собеседника. Но и открывать полную правду своего происхождения он не собирался, поскольку это вызовет кучу ненужных вопросов. Сигма лишь глубоко вздохнул и отпил глоток чая. — Нет, ничего такого. Можно сказать, что всё то время существовал в неволе... проще говоря, в собственности некоторых людей, которые меня использовали, как им было угодно. Но затем это повторилось, когда я связался со «Смертью Небожителей», в надежде обрести дом и свободу. У меня документально подтвержденного прошлого действительно нет. Но ваше предложение... это разве законно? — Действительно печальная история... если это действительно правда, то у вас есть шанс. — Иначе просто никак... раз уж мой товарищ так сказал, — подал смешок Алексей, откинувшись на спинку дивана, — мы немного сомнительные адвокаты в этом плане! — Даже не представляю, сколько вам за это заплатят... — неуверенно отозвался Сигма, опуская задумчивый взгляд в чашку чая. Он уже не понимал, что делать и как правильно поступить. Мозг кипел от новой информации, а совесть безжалостно истерзала его душу. И всё это за один день. Стоит ли оно того? Может стоит просто принять свое справедливое наказание и не портить никому жизнь? В любом случае, когда он выйдет, то сможет продолжить жить как обычный человек. Но одно только осознание того, что ему грозит торчать в одном месте с какими-то неблагоприятными заключенными пугало его куда больше здравого смысла. Во что превратилась его жизнь? В один день он хочет просто умереть и не портить никому существование, а в другой жаждет бороться за самого себя и свою независимость, — а дальше что делать собираетесь? — Вам достаточно быть честным в своих показаниях. Так или иначе, террористы вас вынудили преступить закон. Это может быть, как оправданием, так и смягчающим обстоятельством. Но в полицию вы не обратились, когда это было необходимо. Теперь суть в том, как подать ситуацию... — продолжил свою тираду адвокат, пока Алексей его не прервал своей резкой репликой. — Подобное не поможет! Тут ещё надо судью подкупить, а только затем подавать перед залом возникшую ситуацию. Максимум отделается пропиской о невыезде и надлежащем поведении! — Не проблема, — пожал плечами Константин, — не такая и сложная ситуация, как мне показалось изначально. — Тут есть ещё много нюансов, потому что его случай действительно проблемный, но в теории может сработать, — задумчиво произнес Марк, неспешно поднося чашку с чаем к губам, — но вы должен понимать, что после нашего разговора ты обязан сдаться властям. В твоем случае - чем быстрее, тем лучше, поскольку ты и так в розыске. Чем дольше ты укрываешься, тем больше вопросов о твоей невиновности. — Сдаться? — устало переспросил Сигма, — мне просто придти в любой полицейский участок и заявить о том, что я жертва террористов? — Именно так, — согласился с ним собеседник, а затем добавил, — итак, продолжим, есть ещё несколько вещей, которые мне надлежит знать... Прежде, чем адвокат успел задать вопрос, над Сигмой, преградив собою свет, подобно черной тени, встал Погодин; в его лучезарно-зеленых глазах вдруг загорелось нечто яркое и очень подозрительное. — Мы уходим, — четко произнес наемник, поддался впереди и резким движением ухватил того за запястье, чем вызвал у беседующих откровенное удивление. — Что? Почему? — смог лишь выдавить бывший владелец казино, обменявшись растерянным взглядом с присутствующими. — Уходим, я сказал, — так же невозмутимо повторил Михаил, грубо одернув собеседника на себя. Сигма лишь уперся в пол и прошипел, возмущенно вытаращившись на наемника, который целенаправленно вознамерился его утащить на выход. — Ты что вытворяешь? Я пытаюсь решить свои проблемы, не видишь?! — воскликнул тот, пытаясь выпутаться из сильной хватки рыжеволосого Погодина. — Убери руки от него! — воскликнул Константин, вскакивая с дивана, а затем процедил, — так и знал, что не следовало тебя сюда тащить. Но ты ведь бы не отделался от нас, не так ли? Только посмей ему навредить... — Ох, я ему точно не наврежу, — подал тихий смешок Погодин, а затем сделал шаг назад, предпринимая очередную попытку выудить из этого дома Сигму. — Что происходит? Я как чувствовал, что вы, убийцы, просто не позволите мне спокойно уйти, — прорычал тот, резким движением выдернул запястье, а затем вдруг развернулся к остальным и демонстративно воскликнул, — он работал на «Мёртвые Души», а я ещё повелся на то, что он с ними общих дел давно не имеет! Каков лжец! — Идиот, посмотри на них! Неужели ты ничего не видишь? — развел руками Погодин, широко улыбнувшись и немного отступив, осознавая то, что сейчас произойдет. — А что я должен видеть, по-твоему?! — выдавил Сигма и уже с глубоким, но недоверчивым недоумением, вновь перевёл взгляд на присутствующих. Ничего не обнаружил. Просто очень удивленные происходящим люди. — Что, чувства благодарности уже делают людей настолько слепыми? — вздохнул Погодин, а затем добавил, — я знаю вас, уважаемые адвокаты... и будьте добры назвать свои настоящие имена. Его, быть может, вы смогли одурачить, но только не меня. Как же хорошо, что меня в лицо мало кто знает. В комнате нависла тишина. Все ждали слова, которые никогда и никем не желают быть услышанными. — Прости, что ты сказал? — растерянно произнес Сигма, из всех сил пытаясь не поверить в происходящее. Гнев отступил так же быстро, как и появился. — Какие настоящие имена? Я и тот, кем представился, — недоверчиво вскинул бровь Марк, складывая руки на груди, — как уже я понял, ты один из тех самых террористов. Так хочешь помешать мистеру Сигме выложить о вас всю правду, не так ли? Но данный аргумент не заставил Михаила усомниться. Он лишь хитро улыбнулся, сверкнул глазами и продолжил. — Не совсем, я выполняю свою работу. Просто не знаю, как Сигма отнесётся к тому, что его дорогой приятель Константин всё это время работал на «Дворянское Гнездо». А вы очень хороши, продуманно. Заманили его сюда через липового дружка, вот он и вылез. Сердце бешено забилось, а руки отбивали дрожь. Бывший владелец казино лишь молча попятился, пока не уперся в стену, уже не в силах разобраться в ситуации. Всё было настолько запутанно и противоречиво, что он уже не знал, кому сейчас верить. Неужели это правда? Не бывает добрых дел без доли выгоды, не так ли? Очередной случай. И в очередной раз Сигма идиот, который почти поверил в то, что на самом деле кому-то нужен. В очередной раз он пешка в чьей-то масштабной игре. — Это ещё что за бред? Ты действительно думаешь, я буду работать на тех людей, ситуацию с которыми я и хочу помочь разрешить? — нервно улыбнулся Паустовский, покачав головой. В его золотистых глазах горело только искреннее удивление. — Это очень хорошее прикрытие, даже я тебе почти поверил, — без доли эмоций отозвался Погодин, — но твои дружки тебя выдали, признай. — Не знаю про кого ты говоришь, я с этими людьми работаю много лет. Они действительно не имеют никаких дел с «Дворянским Гнездом», — без доли сомнений отозвался Константин, складывая руки на груди. В этот же момент Сигма не выдержал, сжал кулаки и быстрой походкой направился в сторону бывшего коллеги. Какая-то непомерная злость затуманила его тело и разум, отзываясь горьким комом в горле. — Ты лгал мне всё это время, не так ли? И что за цирк вместе с Максимом Горьким ты устроил в «Grand Diamond»?! А может ты и про взрывчатку всё знал, потому даже не злился? Как же ты убедительно изображал свою ненависть к власти и желание добиться справедливости, просто смешно! Но стоит признать, тебе удалось втереться ко мне в доверие и даже больше, чем кому-либо ещё! — Я не знал про взрывчатку. И тем более про то, что Максим Горький заявится, — вздохнул Паустовский, пытаясь сохранить самообладание под этим пристальным взглядом серебристых глаз. — Ах, вот оно как! И ты даже не отрицаешь того, что я тебе сказал?! — нервно улыбнулся Сигма, покачав головой. Его тело отбивало неприятную дрожь. Всё было предельно ясно, а в голове уже сложилась полная картина происходящего, — Максим Горький и так был нашим частым клиентом, но ты его впускал, прикрываясь тем, что не знаешь его личности. В тот самый день ты ему подыграл, чтобы не мешать делать работу. Мне даже кажется, что ты был в силах ему воспротивиться! Как подозрительно быстро ты отступил, когда Максим устроил облаву. Это пацифизм или логичное нежелание навредить коллеге? Какой же ты лживый лицемер. Я думал, что хуже Достоевского уже никого не встречу, но вы вполне можете потягаться. А я тебя ещё и защищал от него, какой я идиот. Лучше бы он просто убил тебя и дело с концом! — на этих словах Сигма, в эмоциях полного разочарования, резко развернулся и направился на выход. — Сигма, подожди, ты не так всё понял. Я правда хочу тебе помочь, — смог лишь выдавить Константин, делая шаг вперед. — Ха, насмешил, я больше в этот бред верить не собираюсь! — на эмоциях отрезал бывший владелец казино, даже не подумав остановиться. Всё глубже падал он в бездну собственного шока от происходящего. Весь мир словно перевернулся. В один момент. Его просто использовали, чтобы поиграться. Вся эта помощь и поддержка была ложью, так тщательно построенной. Его приняли на эту работу просто из-за того, что он ранее числился в «Смерти Небожителей», а не потому, что он хорошо её делает. За ним следили, за каждым его словом и фразой, так качественно строили эту иллюзию искреннего отношения и желания помочь по-доброте душевной. В очередной раз судьба жестоко играет с ним. И опять он на это ведется. — Сваливаем отсюда, — одернул того за предплечье Погодин, поспешив выпроводить к выходу. Только он успел потянуться к ручке двери, как замок вдруг заклинило. Из прорези замочной скважины посыпались кусочки золота. — Я не смогу позволить вам уйти, — выдал, наконец, Паустовский. В его лице уже что-то изменилось: никого удивления, просто безмерное спокойствие, смешанное с чем-то отдаленно похожим на сожаление. — Что, уже готовы называть свои настоящие имена? — прагматично сказал Погодин, наградив врагов своим проницательным взглядом, а затем вытянул руку и указал на жизнерадостного брюнета в красном пальто, — ты Александр Герцен, не так ли? — а затем взглянул и на прагматичного человека с темно-пепельным каре, вторая половина которого была черная. Он же представился «Марком», — а твой дружок... Николай Карамзин собственной персоной. Признаю, давно вас не видел, даже не сразу понял, с кем дело имею. Но вы люди не глупые. Почему вы меня сюда впустили? — Угадал, — сдержанно пожал плечами Карамзин, — а что вы нам сделаете? Нас, как минимум, трое. И вам придётся ответить по закону, такова ваша роль, как зловредных нарушителей. Можете не сопротивляться, отпускать вас мы не собираемся. — Вы в меньшинстве, но и мы не кусаемся, если нас не кусать. Просто побудьте, пожалуйста, покорными задержанными пару часиков. Обещаю, что буду уважать ваши права! Вы ведь тоже люди, хоть и зловредные. Если что, я добрый полицейский, — с какой-то детской наивностью улыбнулся Герцен, энергично потягиваясь, — а слушай, мы такими хорошими адвокатами были! Может нам стоит устроиться на подработку? — У тебя, что, других дел нет? — фыркнул собеседник, недобро прищурив свои черные глаза, — если быстро закончим с ними, так уж и быть, перекурим в каком-нибудь баре. — Это мне подходит! — И что нам делать? — шепотом выдавил Сигма уже с какой-то тщетной надеждой поглядывая на наемника. — Попробуем сбежать, но тут как повезет, — пожал плечами Михаил и резким движением достал из-за спины автомат. Нажал на спусковой крючок. Оглушительный рокот выстрелов заполнил помещение. Тот пускал обойму по всем сторонам, но противники лишь перекатились по полу и разбежались. Пока в зале расползались клубья пыли, Погодин резко развернулся и одним резким ударом ноги выбил дверь. Не теряя времени, они с Сигмой уже выбежали на улицу. Густые сумерки окутали их. Бегом пустились по тесным закоулкам и дворам. — Ты почему раньше всё это не рассказал? — задыхаясь, спросил бывший владелец казино. Не видя перед собою ног, он продолжал нестись следом за наемником. Сердце билось как бешеное. — Про твоего дружка я не знал, но всё осознал, когда узрел остальных, — кратко ответил ему собеседник, когда они уже скрылись за очередным углом, — и они бы не дали тебе уйти, даже если бы ты согласился позже сдаться с повинной. Просто отвлекали внимание. Им судебные разбирательства не нужны, им нужны твои показания. — Я бы мог их дать, но теперь я уже не уверен, что хочу этого, — тяжело вздохнул Сигма, помотав головой. К горлу вновь подступила горечь, потому он максимально грустно и безрадостно добавил, — мне уже начинает казаться, что справедливости в этом мире не существует и никогда не существовало. И что впереди? Одна серая мгла, однообразное продолжение впредь; начать новую жизнь поздно, продолжать старую невозможно. — Ты просто не в том месте ищешь ответы. Не прошло слишком много времени, прежде, чем они услышали над собой звук лопастей вертолета. Яркий прожектор ослепил их с высоты птичьего полета. А где-то в темной дали слышались приглушенные звуки сирен полицейских автомобилей. Легкий «АНСАТ» с надписью «ОРГ-ДГ» на борту. Сигма и Михаил, как по команде, задрали головы и уставились на машину, идущую на бреющем полете. Как-то сразу стало понятно, что пилоты ищут кого-то определенного. Над тремя машинами и группой зданий около них вертолет сделал два круга, как будто присматриваясь, а потом решительно развернулся и пошел вниз. Взметая винтами пыль с обочин шоссе, «АНСАТ» стал опускаться прямо на дорогу метрах в пятидесяти. Летчик не выключил двигатель, и винты продолжали свистеть на холостом ходу. Дверь с правой стороны распахнулась, словно ожидая кого-то. — Вот черт, они хорошо подготовились. Даже если бы мы остались в моей квартире, то они бы всё равно нас нашли. Они подключили к делу местную разведку, — иронично прошептал Погодин, обдумывая в голове варианты для спасения, — какой ты у нас важный преступник, оказывается. — Я владею некоторыми важными сведениями для их дела с Достоевским, — безрадостно ответил ему Сигма, — наверное, они хотят вернуть меня в Москву... а дальше не знаю. Мне стоило скрываться лучше. — Ты просто сам не знаешь, чего хочешь. Твои действия максимально нелогичны и непоследовательны. Но это и не моё дело, в целом, — законспектировал Михаил так, словно возникшая ситуация его ни капли не волновала. Затем предложил, указав пальцем во мрак переулка, — там есть люк, можем уйти по канализации, если желаешь. Бывший владелец казино лишь глубоко вздохнул. — Какая мерзость, но может сработать, — сказал тот, вдруг развернувшись и быстро направившись вдоль дороги, прижимаясь плечом ближайшему зданию. Но не успели они пройти дальше, как им путь преградил Александр Герцен, за спиной которого, где-то во тьме, укрывались остальные эсперы. — Чего ты этим добиваешься? — странно, но при этом предельно спокойно спросил его детектив, не давая себя обойти. Сигма лишь наградил его долгим, но безжизненно-пустым взглядом. — Почему ты спрашиваешь? Герцен лишь задумчиво почесал подбородок и увел взгляд куда-то в ночное небо. — Просто непонятно, зачем людям даются такие силы и стремления, которых некуда употребить. Всякий зверь ловко приспособлен природой к известной форме жизни. А человек... не ошибка ли тут какая-нибудь? Ты сам от себя не устал? — Не делай вид, что меня знаешь, — отмахнулся от него Сигма. — Я могу узнать, — подозрительно улыбнулся ему собеседник, но ничего не предпринял, а затем резкий звук заставил его моментально развернуться. Нежданно они все оказались в каком-то мрачном и мёртвом лесу с небольшим деревянным мостиком у озера. Вдали слышалось слабое стрекотание кузнечиков и шорох листьев на ветру. Его товарищ Карамзин имеет способность создавать вокруг себя альтернативное пространство в виде болота, с жутким фантомом, отдаленно напоминающим женщину. Прозвал тот её «Бедной Лизой». Сила у существа сверхчеловеческая. Задача фантома - поймать тех жертв, на которых укажет Карамзин, а затем утопить. При этом на фантом не влияют никакие атаки, только на владельца. — О-о-опять это болото! Я же просил тебя сюда меня не тащить, — обиженно протянул Герцен, отряхивая свое кожаное пальто, — фу-у, я это место ненавижу! Тут воняет хуже, чем на помойке. — Хватит вести себя, как глупый ребенок. — Какие-то крайние меры, не находишь? — как-то смятенно заметил Константин, складывая руки на груди и пытаясь найти местечко с более-менее твердой землей, дабы не увязнуть в грязнущей трясине. — Я не собираюсь их убивать, это для того, чтобы они не сбежали, — справедливо объяснил Карамзин, а затем перевёл мягкий взгляд на своего фантома, который одним своим видом Сигму пугал до глубины души, — не стоит беспокоиться, моя Лизочка вам не навредит, если вы не будете нападать. — И на что я подписался... — безрадостно констатировал Погодин, сдерживая тяжелый вздох. Огляделся и окружал их только мрачный лес. Такой густой и темный, что в душе зароилось неприятное чувство, что тот действительно бесконечен. Укрыться от задержания не выйдет. — У тебя нет никакой способности? — тихо спросил Сигма, делая шаг в его сторону. — Есть... но сейчас будет бесполезна, можешь мне поверить, — вздохнул рыжий наемник и поднял глаза на остальных, — и что, заставите нас сесть в вертолёт? — Именно так, — без доли сомнений отозвался Карамзин. Его черные глаза слегка улыбнулись, — но сначала вы примите транквилизатор, — тот достал из кармана темных брюк два шприца, — а то я не хочу, чтобы вы начали буйствовать во время перелёта. — Омерзительно, — пробубнил тот, наградив того скептичным взглядом. — Это как комарик укусит! — поддержал их Герцен, одним ловким движением выдергивая из рук товарища шприцы, — из меня не только хороший адвокат, я еще и больным помогаю! — Как нам повезло, что он не врач и не адвокат... — иронично протянул Паустовский, почесывая переносицу, а затем заметил на себе недобрый взгляд Сигмы, — я знаю, как это выглядит со стороны. Но всё не так плохо, как тебе кажется. — Уверен? — задрал бровь тот, а его лицо выражало только очевидное презрение.

***

10 января | Москва Очнулся Сигма уже в тесной камере, толстая стальная решетка двери ясно давала понять, что надеяться на спасение поздно. Холодный воздух наполнял его легкие, перемешиваясь с неприятными запахами влаги и плесени на каменных плитах. Только гробовая тишина. Чувство тревожности, стоило ему только открыть глаза, окунуло его сознание, отзываясь тяжелым камнем на душе. Он лежал на шконке, закинув руки за голову и положив ногу на ногу, и не шевелился, только двигались губы и время от времени вспыхивали в полутьме глаза. Так он пару часов провёл в полном одиночестве, развлекая себя невеселыми мыслями о ближайшем будущем. Тяжело вздохнув, Сигма заставил себя подняться и осмотреться. Подойдя ближе к решетке, он прислонился к ней лбом, пытаясь разглядеть то, что находится в этом длинном и очень темном коридоре. Изредка вдалеке встречались тусклые лампочки, небольшие столики с расставленными рядом пыльными стульями. Такая тишина, что сердце сжалось. Неужели он здесь один? — Здесь кто-нибудь есть? — неуверенно заставил себя он обратиться. Ответом ему был гул ветра где-то с поверхности, — похоже, что нет... Неужели он здесь и будет находиться до конца своего срока? А как же суд? Он резко отшатнулся, а тело задрожало от холода и внутреннего напряжения. А если они просто оставили его в заброшенном здании, чтобы он медленно умирал от голода? Этот вывод больно кольнул его. Где-то там, на задворках сознания, уже начали вырождаться страшные и лишенные любой надежды мысли. Сигма грустно опустил глаза и покрутил кольцо на пальце: не знал, что делать. Может стоит помощи попросить? Но тот уж точно не придёт. Это так жалко... оказаться перед фактом смерти и просить подачку у какого-то террориста. Переборов остатки своей гордости, бывший владелец казино заставил себя оповестить о том, что с ним произошло.... а там уж будь, как будет. Если всё и так очень плохо... то всегда может стать хуже. Сигму уже даже не волновало это предательство, а лишь то, чем кончится его лишенная смысла жизнь. Почему они выбрали ему такую жестокую участь? Это же просто бесчеловечно. Но и справедливости в этом мире нет. Не стоит удивляться, то что было с ним когда-то уже повторилось. Наступил на те же грабли. Связался с человеком, который утверждал, что ему поможет. Но это всегда кончается тем, что у Сигмы не остается, ровным счётом, ничего. Как хорошо было жить в этой наивной и очень сладкой иллюзии, что жизнь налаживается. Она никогда не наладится. Тяжело вздохнув, он опустился на пол и уперся лбом к колени, осознавая беззащитность и неисправность своего положения. На глаза медленно наворачивались слезы. Что он один может сделать против всех этих людей? Раньше у него хотя бы было, то самое, родное место, которое он всеми силами стремился защитить. Сейчас ему остается защищать только самого себя, но это просто невозможно. Единственное спасение для него самого - логичная смерть. Его не должно было существовать, его создали, создали ради определенной цели и задачи. Свою задачу он уже выполнил, и в жизни его больше нет иного смысла, как бы он его не искал. Цепляется за одно, затем заканчивается полным провалом. И так каждый раз. Он так устал, что уже готов просто делать, что скажут, лишь бы его существование стало чуть терпимее. Но не поздно ли это? Сейчас он сидит в полном одиночестве и мучает себя страшными мыслями. Сигма так и не успел понять, ради чего стоит жить. Как это жить? Как прожить эту жизнь правильно? Как научиться не напарываться на неприятности во время жестокой борьбы за самого себя и за свою независимость? Вселенная словно кричала ему остановиться и прекратить думать о себе, как о чем-то большем, чем есть он сам. Он ведь даже не полноценный человек и никогда им не станет. Нет прошлого - нет истории. Нет истории - нет личности. Насколько было бы всё проще, если бы у него не было полезной способности? Грязные руки всяких людей так и тянутся к нему, чтобы заполучить то, что им не принадлежит, воспользоваться, изувечить и уничтожить. Поднять голову Сигму заставил какой-то шум открывающейся двери, а затем быстрые шаги. Поспешно убрав рукавом слезы, тот заставил себя встать в мрачном ожидании. И что на сей раз? Повесят где-нибудь на виселице? А может электрический стул? Но даже это показалось ему более приятным, чем остаток жизни томиться в этом отвратительном месте в одиночестве. Двое мужчин в специализированной одежде спецназа приблизились к решетке его камеры. Сигма недоверчиво сделал шаг назад, когда заметил в руках одного из них автомат. С громким скрежетом решетка отворилась, и один из пришедших твердо указал ему. — Следуй на нами. Без доли надежды на что-то хорошее, Сигма послушно вышел из камеры. В тот же мгновение мужчина ловко скрутил его руки за спиной, заковывая их в наручники. — Я бы не сопротивлялся, — сквозь боль прошипел бывший владелец казино, когда его уже отпустили. — Нас это не волнует, — грубо отозвался мужчина с автоматом и указал на выход, — никаких резких действий. Таким образом они, в полной тишине, прошли свой путь вдоль коридора, а затем добрались до какого-то лифта. Металлические дверки отворились и Сигма неприятно прищурился от яркого света внутри кабинки. Похоже, что помещение не заброшенное. Тут двадцать этажей. — Куда вы меня ведете? — нервно поинтересовался тот, когда они уже поднимались выше. — Не болтай. — Меня убьют? — Ты русского языка не понимаешь? — Да, я ведь не из вашей страны, — едко отозвался Сигма, а затем его вдруг грубо схватили за предплечье и вытолкнули из лифта. Но перед глазами оказался, на удивление, не электрический стул, а какой-то уютный и хорошо оформленный офис с зашторенными панорамными окнами. На часах уже вечер, потому там находилась только одна молодая темноволосая женщина за небольшим письменным столом. Строгая одежда, аккуратная стрижка, минимум косметики. Вместо линз — очки с тонкими золотыми колечками на дужках. На столике стояла табличка с её именем «Анна Бунина». Она внушала доверие и располагала к себе с первой секунды именно спокойным, рассудительным и холодным видом. Но тем не менее не обратила на пришедших никакого особого внимания, просто продолжила свою работу с какими-то бумагами. — Простите, что здесь происходит? — недоуменно обратился к ней Сигма, но та лишь молчаливо посмотрела него и быстро вернулась к работе. — Не отвлекай даму или я заклею тебе рот, — буркнул один из спецназовцев, протолкнув того дальше. Второй мужчина уже поставил посреди офиса стул, куда Сигму довольно безобразным способом усадили, туго привязав веревкой. На сей раз он решил не задавать вопросов, осознавая, что его попытки наладить диалог полностью безрезультатны. Так и провел он около получаса в томном молчании, выслушивая тихий шелест бумаг, скрежет ручки и навязчивое таканье часов на стене. Весь на нервах ждал, результатов этого бесконечного дня. Внезапно в офис вошли знакомые лица, Александр Герцен вместе с Николаем Карамзиным. На радость Сигмы, Паустовский не объявился. Меньше всего он сейчас хотел его видеть. Тот выведет его из себя одним только своим появлением. — Так вот, я одну преступную группировку с тремя эсперами и ещё пятью нормисами сегодня накрыл в подмосковье. Они хотели от меня уйти, но мои ребятки их быстро половили и по тюрьмам раскидали! Какой я в последнее время продуктивный, надеюсь, что босс меня похвалит! — увлеченно рассказывал Александр, на вид слегка потрепанный. Но его лицо было полностью счастливое, словно он собой очень гордился. — Дождешься ты от него похвалы, конечно, — скептично усмехнулся Карамзин. — Да, тут ты прав. Надо словить «Мёртвые Души», но те словно по углам попрятались, заразы. Кстати, ты слышал, что Антон Чехов накрыл какую-то организацию в Бурятии и отметелил Гоголя? Ну и недурной улов ему попался, я даже завидую. — Но даже такой, как он, его не поймал, потому нам следует быть аккуратнее и не лезть на рожон, понимаешь? — затем собеседник наклонился к своему приятелю и заглянул тому в глаза, — нет, ты бы не смог один на них полезть. Ты бы стоял ступором и не знал, что делать, если бы хоть одного из них встретил. Герцен лишь разочаровано вздохнул. Этот человек порой видел его насквозь, даже когда он пытается скрыть собственную неуверенность. — Отчасти я даже согласен... им и десяти минут хватит, — внезапно его взгляд стал грустным, а голос тихим, — ты знаешь, что эти уроды сотворили с Исаем Калашниковым? Они его на куски порвали, в прямом смысле. А ведь когда-то мы с ним вместе, здесь, в Москве, выпивали. Такой интересный человек... зачем только туда поехал? Сейчас был бы жив... ужасно. Надеюсь, что мы сможем их хоть как-то повлиять на ситуацию. Эти животные всех убьют, если мы ничего не сделаем! — Так, давай не об этом, — безрадостно отмахнулся от него Карамзин, а его черный взгляд демонстративно впечатался в Сигму, намертво привязанного к стулу, — ух, похоже, что с тобой хотят поговорить. — Кто хочет поговорить? — недоуменно выдавил тот, проглатывая ком в горле. Внезапно за двумя эсперами он заметил высокую фигуру мужчины в темной шляпе с серебристыми брошами. Тот раздвинул по сторонам беседующих и прошел вперед. Один только его вид заставил Сигму неприятно сжаться. Это не тот человек, которого он ожидал увидеть сейчас. И что с ним теперь будет? Ничего хорошего про него Сигма и не слышал. Только то, что он полностью безжалостен в достижении своей цели. Впрочем, так оно и было, раз он приставил к делу Паустовского. — Вы что на входе балаган устроили? Других мест нет? — фыркнул Тургенев и стянул с себя шляпу, а затем мотнул головой, убирая черные пряди с лица. — Ой, босс! Ты слышал, что я сделал? — воссиял от радости Герцен, моментально пригладив тому дорогу. — Кроме того, что ты при свидетеле распространяешь сомнительную информацию? Да, я слышал. Молодец. На этом всё, иди, — отмахнулся от него Иван, рукой указывая в сторону какой-то двери. Александр лишь широко ему улыбнулся и мигом двинулся к своему приятелю. — Слышал? А ты не верил! Скоро заработаю повышение и заживу в богатстве, — рассмеялся тот, прихлопнув приятеля по плечу. Подавляя усталый вздох, Тургенев сделал шаг с сторону Сигмы, немного наклонился и смерил его своим ледяным взглядом. — Так, вы зачем его привязали? Я вам предельно дал понять, что это не заложник, — резко развернувшись, довольно грубым тоном обратился он к спецназовцам, стоящим неподалеку. — А если он сбежит? — Он бы не сбежал, — ответил им Иван, а затем разочарованно добавил, уже почесывая переносицу, — только не говорите мне, что он ещё в одной из недостроенных камер на нижнем этаже сидел. — Ну... — немного неуверенно протянул один из мужчин, — это для общей безопасности. Это установленный законодательством порядок. Знаю, что вы не терпите внутривенного самоуправства, но... — А то я не знаю законы своей страны, идиот, — отрезал Тургенев, и демонстративно указал на выход, — шуруйте отсюда, придурки, останетесь без чаевых, — недовольно бурча, спецназовцы поспешно удалились из офиса. — Так вы меня развяжете? — неуверенно выдавил Сигма. — Я бы тебя развязал, но у тебя способность, — иронично улыбнулся ему Тургенев, а затем обратился к девушке за столом, — Анечка, подкинь-ка сюда канцелярский нож! — Надейся, что он тебе в глаз не воткнется, — та намеренно выдвинула лезвие и швырнула в Ивана, но тот с легкостью поймал нож с нужного края прямо перед своим лицом. — Со мной такие фокусы не сработают, — тот тихо усмехнулся, и втюхнул нож с ключами от наручников Сигме, — и без меня как-нибудь управишься. Подавляя усталый вздох, бывший владелец казино принялся кое-как распиливать веревку, но пойти на разговор решился, поскольку руководитель «Дворянского Гнезда» отнесся к нему по-странному нейтрально, несмотря на произошедшее. — Что ты от меня хочешь? И зачем всё это было устраивать? Наверное, моя смерть уже никого здесь не волнует, — переходя на английский, заговорил с ним Сигма. То, что его не собираются намеренно убивать, он уже осознал. — Ты про «Grand Diamond» и Паустовского? — легко догадался Тургенев, а затем задумчиво отвел взгляд, — мне просто необходимо контролировать ситуацию и знать больше, потому я привлек к делу того человека, с которым ты относительно знаком ещё с Японии. Максим Горький не должен был туда приходить, но так уж неприятно получилось. В любом случае, для себя я сделал странное и необычно приятное открытие, когда узнал, что ты решил прикрыть Константина. Ты можешь думать, что это мелочь, но теперь я понимаю, какой ты на самом деле человек, Сигма. И я не разочарован. Пожертвовать своей безопасностью ради малознакомого человека, как необычно. Быть может, государство считает, что это соучастие теракту, но ты лишь сделал то, что мог. В законодательство ещё не ввели такое понятие, как «Достоевский», — он подал смешок, закидывая руки в карманы белоснежного пальто, — зря ты пытался скрыться, мы тебе не враги. Это звучало так... нереалистично. Почему его вдруг хвалят, вместо того, чтобы критиковать? Наверное, у Тургенева всегда было свое субъективное видение закона, потому он и создал эту некогда подпольную организацию. — И что? Я не арестован? Если так, то я готов рассказать всё, что знаю сам, — задрал бровь Сигма, уже беспокоясь произносить это вслух. Из веревки и наручников он уже выпутался, потому просто продолжал сидеть, потирая запястье. — Я знаю всё, что ты знаешь про «Книгу». Но пока меня интригует лишь то, что ты ещё жив. Почему тебя выслали в Калининград, а затем приставили к тебе наемника? — подозрительно прищурился Тургенев, — не может быть, что за этим не стоит определённой цели. — Это началось ещё в Японии. Николай попросил у меня услугу, чтобы я выяснил кое-что об Очи Фукучи, взамен на мою личную свободу. Он хотел развалить «Смерть Небожителей», в чем я ему и посодействовал, — уклончиво ответил Сигма, раскрывать все карты он по-прежнему не решался, но что-то ему подсказывало, что Иван сможет узнать, если постарается. Но Тургенев точно не рискнет использовать способность бывшего владельца казино из одного только интереса, поскольку это всё ещё потенциально опасно. — Что, хочешь сказать, что убийца и террорист добровольно решил сдержать свое слово? Звучит просто смешно, — иронично произнес собеседник, прожигая Сигму своим проницательным взглядом голубых глаз, а затем принялся рассуждать вслух, — тут было что-то ещё. Но я знаю, что от тебя уж очень хочет избавиться Достоевский, а Гоголь, скорее всего, принялся действовать вразрез его намерениям. Логично, учитывая, что у них двоих абсолютно разные интересы. Но сказать точно весьма сложно. Как и то, зачем Николай приволок Достоевского, если всё равно действует, ровным счётом, так, как ему самому заблагорассудится. Ха-Х, это даже забавно, поскольку Фёдор такое терпеть не может, но у него нет выбора. Бедолага. Любой бы списал действия Гоголя на человеческий фактор, но это слишком просто, чтобы было полноценной правдой. Потому, я делаю вывод, что Николаю что-то от тебя нужно и это что-то очень важное, поскольку твое спасение для него уже просто приговор в глазах Достоевского, который уж очень не любит подобные махинации и не продолжит тесно работать с тем, кто не знает, что делает. Потому я спрашиваю ещё раз... что Гоголь у тебя попросил? Это была абсолютная правда. Как легко Тургенев прочел истину, особо не утруждаясь. И что Сигме на это ответить? Это просто невозможно опровергнуть. Терпеть он не может разговаривать с теми людьми, которые знают на что надавить. — Просто узнать про эсперов и их способности. Они же этим и занимаются ещё с того момента, когда Максим Горький явился в казино. — Отчасти это имеет место быть, но пока звучит не очень интересно, — задумчиво протянул Иван, прокручивая в руках шляпу, а затем добавил, — они уже взяли в заложники одного из моих, если сильно постараются, то что-нибудь полезное узнают. — Тогда я без понятия... — пожал плечами Сигма, мельком вспоминая заголовки новостей на следующий день про новогодний теракт в Москве, организованный Гоголем. Наживать себе такого врага он уж точно не стремился, потому продолжал молчать. Достоевского ему уже предельно хватает, — они целенаправленно его захватили? — Спорный вопрос, но они создали теракт, который привлёк внимание моих сотрудников. Всё, чем занимается этот ваш Гоголь - спорный вопрос, поскольку логики в этом я не вижу. А даже если и вижу, то это не про него. Для себя Тургенев отметил, что ему намного проще работать с махинациями Достоевского, но несколько проблематично с Гоголем. В любом случае, он не верил в то, что Сигма нужен только ради информации об эсперах. — Я тебя понимаю, — с грустной иронией улыбнулся Сигма, — но от себя могу сказать, что он многое делает ради развлечения, а затем просто пользуется удобными случаями в нужный момент. Он порой сам не знает, что вытворяет, а затем вдруг находит в этом решение любой проблемы. Он и меня на это сборище приглашал, но не срослось, поскольку пришлось меня эвакуировать в Калининград. — А мне кажется, что он хотел, чтобы ты попал именно сюда... к нам, — сделал вывод Тургенев, отступив назад, а затем добавил, — убить тебя куда проще, чем наживать проблемы. Ты ведь ему благодарен за спасение, не так ли? И я знаю, что ты их боишься, потому тебе будет куда проще лгать мне, чем рассказать всё так, как оно есть. Твоя подозрительность делает тебя нерешительным. Но тебе ничего не будет грозить, если мы за тобой приглядим. Просто скажи, что ему нужно. Нависла гробовая тишина, пока Иван сверлил его взглядом, Сигма обдумывал лучшее для себя решение. Но он так устал лгать, что решился сказать. И самое печальное было то, что он уже всё им сдал ещё в тот момент, когда Герцен вонзал в него шприц с транквилизатором. И этим он не гордится. — Он хочет, чтобы я ему выдал координаты вашего основного офиса. — И всё? Нет, это слишком скучно, — отмахнулся от него Иван, чем вызывал у Сигмы полное смятение, — они и так доберутся до этой информации рано или поздно. Способы найдутся, поскольку наши сотрудники уж точно не сидят на месте. — Тогда я без понятия, это правда всё, что я знаю, — без доли сомнений произнес Сигма, уже ничего не понимая, — ты думаешь, что он всем солгал? — Я так не думаю. Но вы ты ведь сказал, что его дело устроить себе неосознанное развлечение, а затем найти в этом смысл? А он найдет, можешь мне поверить, — иронично улыбнулся Тургенев, пытаясь подстроиться под этот ход мыслей. Иван пришел к этому выводу ещё тогда, когда задумывался о том, что с Сигмой можно потенциально сотрудничать. Из-за этого он и потрудился его изловить. Разве это не достаточно весело для Гоголя? Черт, он почти попался на этот цирк. Но теперь он знает, что Сигма не просто напуган, а целенаправленно играет на два поля, подобно жертвам с стокгольмским синдромом. Это всё решает. Но садить того в тюрьму Тургенев не горел желанием. И высылать в обратно в Йокогаму - не очень хорошая затея, поскольку некоторые сотрудники из ВДА тоже заинтересованы в нем ещё после случая с тюрьмой и Небесным казино. Будут ли их волновать подобные риски - кто знает. «Смерть Небожителей» заставили Сигму думать, что его хотят убить или посадить, потому он принялся им активно содействовать, пытаясь усидеть на двух стульях одновременно и вернуться к обычной жизни. Ведь казалось бы... эспер с такой интересной способностью и человек действительно неплохой. Хочет найти свое место в этом мире, искренне помогает окружающим. Но вытащить Сигму со дна - сможет не каждый. Кое-кто просто насрал ему в голову очень знатно. Есть риск, что если Сигму просто отпустить, то ублюдки, рано или поздно, про него вспомнят и продолжат издеваться, поскольку он руководствуется моральными принципами. И не имеет значение, где он будет находиться, в Йокогаме или в Москве. Стоит за ним приглядеть какое-то время, но при этом не подпускать достаточно близко к делам организации, — и что мне с тобой делать, скажи мне на милость?

***