***
Энакин сидел на койке по-казахски, сложив под себя ноги и пытаясь одной рукой выскрести из банки варёную сгущенку. Другая рука была металлической и в данный момент находилась на расстоянии метров двух от своего хозяина, оживленно ползая по столу и поблескивая на ярком солнышке, настойчиво пробивающемся сквозь окно медицинского центра Набу. Третья рука, родная, но самым трагичным образом разделенная со своим несчастным обладателем, была бережно и со всеми почестями похоронена в прекрасном поле, и сейчас, скорее всего, была счастлива в покое наедине с червями. Схватку с твердокаменной сгущенкой калеке было не выиграть, и в итоге ложка застряла в темно-карамельного цвета пасте, зловеще побулькивая. Раздосадованный Скайуокер со всей дури (а этой самой дури у него было предостаточно) швырнул злосчастное лакомство в дверь, которая, как назло, открылась как раз в этот момент. Банка чуть не зафутболила прямо в голову вошедшему мастеру-джедаю, его учителю, еле успевшему увернуться с гибкостью танцовщицы-тви’лечки из стрип-бара. Выглядел он так, будто за последнее время, то есть за тот солидный промежуток его жизни, в котором на его голову свалилась беда по имени Энакин, пережил шестнадцать шизофрений и ровно три депрессии, слегка злоупотреблял алкоголем и разрывался между Кодексом и желанием покончить с жизнью из-за того, что до него домогался буквально каждый встречный. Сам падаван его описывал как «сексуальный бородач за тридцать пять с Кодексом и виски вместо головы». — Энакин, твою… мышь! — выругался он, Силой возвращая шальную банку на стол. — Что ты тут устроил? — Кушал, — невинно отозвался падаван, дотягиваясь до сгущенки обыкновенной. — Ага, и совершал террористический акт по отношению к комнате, любезно предоставленной тебе в этой потрясающей восстановительной лечебнице сенатором Амидалой. — Не совершал я ничего! Просто… Эх, мастер, мастер, Вы даже не представляете, как тяжко мне, бедненькому, без руки-то… правой, причём! Она моя любимая была-а-а… — Позер. Энакин обиженно уставился на учителя, чью броню невозмутимости не пробивали ни очень интересные постоянные выходки этого гения-индивидуума, ни и его жалобное нытье. — Мастер! Я тут страдаю, вообще-то, а Вы… — Падаван! Можешь не стараться вызвать у меня отрицательные эмоции. Я только что вернулся с занятий с будущими клонами-коммандо и растратил весь запас моей энергии на неких отчаянных шкедов по имени, кажется, Коди и Рекс. — Опять Вы тему на кого-то переводите… не любите Вы меня… — насупился Скайуокер, ковыряясь ложкой в мягкой белой сгущенке. — Люблю, конечно… как брата! — заявил Кеноби максимально осторожно, так, чтобы его юный ученик не нашёл, к чему прицепиться, и не начал неумело, но грубо флиртовать. Дело в том, что в последние месяцы Энакин никогда не упускал шанса подомогаться до своего любимого мастера, причем очень интересным образом: говорил о нём, сравнивая со знаменитыми фотомоделями, отпускал комплименты в сторону его задницы, размышлял на тему, насколько его борода будет мешаться при поцелуях, и наконец каждый день с утра стабильно услужливо спрашивал, удобные ли на нём трусы. Оби-Ван восхищался упертостью и настойчивостью своего ученика почти так же, как его глупостью и недальновидностью. — Учитель, разве Вы не видите, что я ослеплен любовью к вам? Ах, верно, нет. Мои чувства так ярко сияют, что Вам, должно быть, больно даже посмотреть на них и заметить истинные намерения моего сердца! — Энакин включил режим максимально тупых подкатов. Оби-Ван понятия не имел, насколько богат опыт общения его ученика с любовными интересами, но для джедая — самое то. В честь Энакина пора бы называть презервативы. — Падаван, пойми: любовь ведет только к тёмной стороне! Она затягивает! — …прямо как вареная сгущенка? — …прямо как вареная сгущенка. — Но тогда обычная сгущенка — это светлая сторона? — Энакин, нельзя обсуждать стороны Силы на примерах лакомства. Хотя, ладно, раз уж ты по-другому не понимаешь… Не то чтобы Кеноби не нравился Скайуокер. Это всего-навсего противоречило кодексу! Он бы с удовольствием отдался горе-падавану, если бы не Кодекс, за который он держался, как за последнюю надежду в этом суровом мире. В общем и в целом он чувствовал себя несчастным, и Энакин, кажется, это заметил. — Лжец. — Я не… С чего это я лжец??? — Оби-Ван произнес это настолько вопрошающе, что знаки препинания будто вылетели из его рта и изрядно долбанули падавана по голове. — Вы же любите меня, мастер! Я чувствую это в Силе! — Что ж, кажется, ты небезнадёжен, и хоть чему-то я тебя научил, — Скайуокер просиял. Казалось, если прибавить к его улыбке еще немного яркости, лампы в комнате уже не понадобятся. — То есть, Вы признаётесь мне в ответных чувствах? — спросил он, радушно оскалив зубы на манер маньяка с кучей психических отклонений. — Можно и так сказать… Но это не значит, что я собираюсь встречаться с тобой или…! — А давайте поженимся? — ЭНАКИН!!! — Ну, мастер, пожалуйста! Мы и так Кодекс нарушаем, значит, неважно, каким образом, — невинно пожал плечами подрастающий джедай и слез с койки, подходя на опасно близкое расстояние к***
Спустя пару дней жутко неловкий Рекс, выступавший в роли свахи, на пару с двумя дроидами и Падме нетерпеливо топтался на месте, вынужденно оказавшись свидетелем на очень странной свадьбе. Больше его генералы Скайуокер и Кеноби от себя не отпускали.