Сильные и слабые

      Сакуре было страшно. Она с затаённым дыханием наблюдала за тем, как когда-то нежная и мягкая рука отца становилась неверяще жестокой. Упала настольная ваза и с грохотом перевернулся стол. Запах недавно приготовленного пирога смешался в комнате с сигаретным дымом. Она дрожала и сидела в самом углу, не находя в себе сил ни кричать, ни плакать. Только смотреть.       Она слышала, как зазвенел чайный сервис и с грохотом покатился по дощатому полу. Как мама зацепилась за кухонную столешницу и с тихим рыданием пыталась перевести дыхание. Сакура следила, как уродливые синяки наливались краснотой на чужом бледном лице, покрывая ещё незажившие старые. В стенах было душно, в стенах пахло болью.       Заревел мамин передник, оторвался с малодушием и громким звуком. Высокая и леденящая душу тень нависла над женщиной, твёрдой рукой схватилась за румяные волосы и с размахом оторвала от кухонной утвари.       Сакура подпрыгнула и зажмурила глаза от громкого вскрика, мама упала прямо на разбившийся сервис, заскрипел деревянный пол. Холодок прошёлся по детскому телу, мерзко облизал путь от шеи до поясницы и она замерла. Пульс бил в висках и всем своим существом девочка хотела быть не здесь, а где-нибудь очень далеко.       Она с усилием открыла веки и очень много раз взмахнула дрожащими ресницами, чтобы бусинки слёз не мешали ей видеть. Если она не будет смотреть, папа её накажет и эти руки тоже станут жестокими по отношению к Сакуре. Девочка хотела броситься вперёд, скинуть страшного монстра со своей мамы и бежать, бежать… бежать. Но Сакура не будет этого делать, она не сможет прогнать монстра и её накажут. А на маме появится ещё больше синяков и ран.       Девочка знает что будет дальше, видела это уже очень много раз. Она жмурится, когда отец пытается раздвинуть женские ноги. Сакура хочет не слышать маминого воя, не видеть как бьётся хрупкая женщина в чужих руках. И она отвлекается, кожей чувствует размеренное тиканье настенных часов, такое грохочущее и мощное. Это помогает, она успокаивается. От спёртого запаха алкоголя и пота переворачивает желудок, но девочка терпит.       — Сакура, — хрипло прерывается отец, возившийся с пряжкой ремня.              Девочка не хочет верить, что ждала этого. Бросает последний взгляд на смирившуюся мать, привычно и стремительно разворачивается к выходу, ненамеренно задевает пустую бутылку. Хлопает ткань красного ципао, лязгает дверной замок. Дверь закрывается бесшумно.       Стоит несколько минут в нерешительности, трёт потные ладошки о края своего ненавистного платья, чувствует ужасную вину и отвращение. Прислушивается к звукам позади себя и слышит отчётливо:       — Ты сама виновата, шлюха!       Морщится.       Делает несколько успокаивающих вдохов и выдохов, как учила мама. Досадливо переводит взгляд на аквамариновое небо и только сейчас чувствует, что лёгкие наполняются ещё более отвратным запахом из ближайшей рыбной лавки. В глаза бьют солнечные лучи, а знойная летняя жара заставляет снова покрыться липким потом.       Сакура переводит взгляд на детей, что прекратили играть и теперь пялились на неё. Она почувствовала себя весьма неловко и отряхнув ткань платья, размашисто зашагала по знакомому маршруту. Сердце до сих пор билось не свободной птицей, но всё пройдёт. Девочка знала, что вечером всё будет хорошо, она вернётся, переступит порог своего дома под громкий мужской храп.       Мама будет ждать её с вымученной улыбкой, уставшая, с распухшим лицом. Сакура ничего ей не скажет, они вместе поужинают, а потом девочка уткнётся в её порванный передник и будет долго её держать, чтобы старшая Харуно могла тихо ронять слёзы, поглаживая длинные волосы своей дочери.       Глаза снова предостерегающе заслезились, но нужно ещё немного потерпеть. Папе не нравится, когда Сакура плачет.       Сакура верит, что сегодня она льёт слёзы в последний раз.       Девочка смотрит вперёд, расстегивает ворот платья и изнывает от жары. Собирает влажные и ломкие волосы на затылке в тугой хвостик. Собирает влагу на шее и встряхивает ручкой. Шуршит зелёная листва на деревьях, шаркает подошва по просёлочной дороге. В сандали снова забился песок.       Рядом проходит парочка, они держатся за руки и весело смеются, Сакура останавливается и завидует. Маленькая девочка только недавно осознала, что всё должно быть так. И то, что происходит за дверьми её дома — ненормально. Она видела, как милый Саске гулял вместе со своей мамой, как пожилая бабушка чмокала своего покрасневшего супруга и все они были счастливыми. Но Кизаши никогда не разрешал своей жене выходить на улицу.       Сакура стояла и постукивала ногой по земле. Вытряхивала горячий песок, пока осматривала окрестности. Недалеко послышался лай собаки — рядом её хозяин. Поодаль на скамейках сидели пожилые бабушки, они мудро хмыкали и шушукались.       — Эй, поганка! Пошли поиграем! — прокричал звонкий голос Ино за её спиной. Сакура долго всматривается на впереди идущую пару, давая понять той, что не хочет оборачиваться.       Она игнорирует детские зазывающие вскрики и не смешные прозвища. Просто быстро отдаляется, сдвигаясь ближе к высоким зданиям, чтобы не получить солнечный удар. Тень от крыш не сильно ей помогает.       Над девочкой были открытые окна, откуда струилась приятная мелодия. Впереди маячит рынок с разноцветными шатрами. Тёплый ветер неприятно обдувает лицо.       Сакура не оборачивается и скрывается в толпе. Врезается в рослого мужчину плечом, поспешно извиняется и уходит под неприязненный взгляд. Она знает почему её называют поганкой. Кожа девочки была очень бледной, а Ино была глупой дурочкой, которая считает, что это смешно. У Сакуры ломкие, сухие волосы. У неё часто ломаются и слоятся ногти, сама по себе она была очень худой и белой, прямо как мамин передник.       Кизаши, на удивление, всегда приносил много продуктов. Девочке давали свежие явства, а маме просроченные, гниющие овощи. Как Сакура могла наслаждаться пищей, когда её желудок переворачивало от отвращения, а Мебуки каждый раз давилась отходами? Девочка часто менялась тарелками с мамой, чтобы та могла нормально поесть.       Даже когда Сакуре готовили красивую и питательную пищу — на тарелке она видела лишь что-то страшное. Она не могла взять в руки вилку, предварительно не остановив желчь в горле. Заставляла себя есть, чтобы потом провести некоторое время в туалете, извергая из себя непереварившееся.       Она не уверенна, но в книге было написано, что так бывает от стресса.       Сакура не обижается на глупую Ино, потому что у той в голове один цветник, любящая семья и беззаботное детство.       Девочки познакомились случайно и розоволосая не говорила той своего имени, видимо поэтому за ней прикрепилось прозвище. Сакура никогда не соглашалась играть в их глупые детские игры. Как она могла, когда дома её мама страдала и залечивала свои новые раны?       Розоволосая оборачивается, хмурится когда видит задорные лица, медленно выдыхает, расправляет складку между бровей и идёт дальше, намного дальше от раздражительного смеха юношеской своры.       Сакура верит, что сегодня она в последний раз слышит их смех.       Когда-то Ино сказала, что ципао Сакуре к лицу. Но само платье девочка не любила, потому что это был дорогой подарок папы. Мама же ходила в серой неприглядной ткани.       Зато милому Саске может понравиться — подсказала романтическая, портящая настроение часть её мозга.       Отовсюду был слышен общий гомон, в воздухе витал запах свежей выпечки и других сладостей. Торговцы зазывали к себе под шатры, предлагали лучшие ткани и качественные безделушки. Сакуре пришлось пригнуться, когда огромный лоб разворачивался с досками наперевес. Мимо ног проскочила чёрная кошка, махнула хвостом и скрылась в переулке с мусорными отходами.       Когда перед её лицом выскочил загоревший ровесник и сморщил свой нос — она стыдливо обошла его и старалась держаться от людей на растоянии, вспоминая, что за её платьем вился целый шлейф из перегара.       В ушах заиграло привычное тиканье и Сакура впервые сдержала свой бойкий шаг. Она заинтересовано придвинулась к одинокой и непримечательной стойке с часами, за которой сидела старая женщина.       Она была изящной и красивой для своего возраста. Атласное, белое кимоно придавало торговке величественные черты. Газета шуршала в её морщинистых руках. Алые глаза, прикрытые белёсыми ресницами, гуляли по строчкам. В губах женщина держала Кисэру, дым обволакивал тонкий силуэт и медленно вился вокруг её фигуры. Сакура удивилась, когда не почувствовала запах табака, каким обычно любил травить себя Кизаши.       — Хочешь приобрести часы? — прошелестел слегка грубоватый голос.       Молчание.       Женщина едва заметно выдыхает и неохотно поднимает светлую голову. Лениво гуляет глазами по детскому лицу несколько мгновений, чтобы следом сделать затяжку.       Сакура тушуется под острым взглядом и ведёт плечом. Речевой центр резко опускает и девочка набирает побольше воздуха чтобы ответить.       — У меня… нет денег.       Вопреки всем ожиданиям, взгляд женщины не становится строже. Она задумчиво хмыкает и ещё раз затягивается.       — На следующей неделе будет скидка, — откладывает газету в сторону, — придёшь?       На следующей неделе меня уже не будет.       — Да, — ложь слетает с уст так же простодушно, как откровенное признание.       Женщина ещё долго всматривается в Сакуру. Звенит фурин, ветер поднимает пыль под ногами. Снова затяжка и девочка наконец слышит вишнёвый аромат, исходящий от дыма, ловит в нём что-то приятное и родное.       Сакура уходит под задумчивый взгляд рубиновых глаз и мелодичный звон колокольчиков. Ей сегодня много чего ещё нужно сделать.       Девочка заводит руки за спину, её волосы на свету отливают персиком. Она шаркает по дороге мимо тележек, напевая гармоничную колыбельную. Сакура часто засыпала под пение Мебуки. Недалеко виднеется академия и она ненамеренно морщится, замедляя шаг. На ближайших крышах скрипит черепица, бегут шиноби. Размазанные тени не знают гравитации, один прыгнул прямо на стену, умудрившись соскребать щебень и снова исчезнуть.       Сакура не понимает, почему люди стремятся войти в ряды ниндзя Конохи. Её отец был шиноби и теперь имел силу, чтобы кидать маму о все поверхности в их общем доме. Колыбельная прерывается.       Она часто видела блондинистого мальчика, одиноко сидящего на качелях вблизи академии. Кажется гость устал и решил прилечь под кронами мощного дуба.       Её тянуло любопытство и она кошачьей поступью передвигалась к яркой макушке.       «Рамен…» — бормочет сквозь сон мальчик, прочёсывая мордочкой жухлые остатки цветов и острые стрелы травы. Безвучно чмокает губами не то «паф-паф», не то «ба-ба», а затем прокручивается, как дичь на шампуре. Сакура посмеивается.       Рядом прыгают воробьи и чирикают. Мерно покачивается качель, с некоторой заминкой она замечает как на старой дощечке греется бабочка.       Идёт дальше.       По пути срывает цветы фудзи и азалии. В нос ударяет запах сырости и сосновой смолы, девочка пробирается сквозь большие кусты, царапает щёчку и не обращает на это внимание, пока не видит впереди широкий пруд. В ушах звенит надоедливый комариный звон, где-то квакают лягушки. Сакура застывает когда замечает ализариновый веер на тёмной ткани, стопается как машина, зависшая над сложным алгоритмом. Радуется что и сегодня он здесь.       Девочка часто приходила и наблюдала за Саске из высокой растительности. Смотрела как он тренируется и тихо поддерживала, улыбалась когда у него ничего не выходило и расстраивалась если техника не получалась.       Тем не менее они были незнакомцами. Сакура нашла своё спокойствие в аристократичном лице юноши. Это было эгоистично, потому что девочка уделяла куда больше внимания ему, следила за слухами о его вкусах и предпочтениях, словно они были целой религиозной догмой. Он был её собственным отвлечением от мрачных мыслях о семье. Куда лучше было думать о Саске, чем о том, как правильно перебинтовать мамины руки.       Она не хотела отвлекать его от тренировок, но сегодня… ей хотелось просто поздороваться с ним.       В последний раз.       Не было никакой осознанной мысли, ничего из того, что можно было бы назвать планом по знакомству. Она упрямо посмотрела на букетик собранных цветов, аккуратно поправила их в руках и направилась вперёд. Ей хотелось подарить что-то существенное, более дорогое, но это всё, что у неё есть.       Учащённый пульс бился в такт шагам. Сандалии застучали по растрескавшимся доскам понтона, от железных прутьев разошлась мелкая рябь на воде. Ветер пронесся над вершиной сосен, зашуршала листва. Прозрачная вода баюкала одиночную лодку, рядом плавали водомерки, шелестел камыш.       Мальчик тяжело дышал, упёршись руками в колени. Его взгляд был прикован к чему-то впереди. Он ничего не сказал когда Сакура подошла ближе и не обратил на неё внимание.       Девочка почувствовала запах пота и прочистила горло. Она собирала всю внутреннюю силу, чтобы сегодня быть смелой.       — Привет?       Тишина.       — Прости, что отвлекаю тебя, — протянула руки с букетом, — можно с тобой познакомиться?       Минуты неловкого молчания повисли в воздухе и с каждой секундой становилось всё тяжелее и тяжелее. Сакура чувствовала, как липкий страх леденил нутро, но она не отступит. Только не сегодня.       — Да сколько же вас! — внезапно прорычал мальчик и вскинул голову. Девочка вздрогнула от смеси раздражения и неприязни в ониксовых глазах.       Она уже хотела поклониться и уйти, но Саске резко вскинул руку и с громким хлопком ударил по букету. Сердце сжал кулак и её глаза следили за тем, как голубые лепестки вскинулись в воздухе, а азалию и фудзи подхватила волна. На водной глади прокопошилась рябь и в испуге уплыли водомерки. Она смотрела как лепесток скрылся под понтоном, но представляла совсем другое.       Как нежная Мебуки несла яблочный пирог и как жестокий отец опрокинул его.       Её стеклянный взгляд продолжал наблюдать за покачивающимися цветами. Тыльная сторона ладони горела, руки опустились плетьми. Саске подумал, что она сейчас заплачет, он неприятно поморщился и убрал мешающиеся пряди. Удивился, когда увидел, что на её лице не было обиды, злости и слёз, там не было буквально ничего. Совесть твердила ему, что он поступил неправильно, но у него до сих пор не получалась техника огненного шара и за ним целый день ходили толпы надоедливый девочек. Он просто был слишком раздражён. Хотел уже извиниться, но не успел.       Сакура развернулась. Она не бежала, мерным шагом покинула мостик и вскоре скрылась от ониксовых глаз.       Девочка шла, не обращала внимания на блики в окнах и весёлые возгласы, в ногах снова забился песок. И лишь одна мысль билась в её голове: милого Саске она придумала себе сама и не имеет права обижаться.       День медленно клонился к вечеру, хотя трудно было сказать, где в данный момент находится солнце и как быстро наступит кромешная тьма. Кажется, Сакура с самого своего рождения «здесь» не видела солнца. Она сделала ещё несколько кругов почёта по деревне, пока просёлочная дорога не сменилась бетоном. Перед ней был пышный мост, внизу журчала вода. Сакура со скрипом упёрлась животом в железную балку и посмотрела вниз. Было шумно, рядом была дамба.       Она обхватила себя руками, в попытке скрыться от всего мира. Не зная о чём думать, она медленно и максимально подробно вспоминала последние несколько дней, пытаясь их проанализировать. Но мысли неспокойно прыгали с одной темы на другую, словно обиженные друг на друга супруги. Она посмеялась. Взгляд зацепился за белёсую прядь, что была белой вороной в её розовой гриве, на самом деле их было намного больше. В больнице сказали, что это связано с дефицитом микронутриентов. Я не разбираюсь в этом, но мама объяснила, что она много болела когда была беременной.       Из-за стресса белых прядей стало больше.       Пальцы нащупали небольшой шрам, что перпендикулярно перечёркивал правый глаз. Однажды Сакура пыталась отбить отца от матери и он царапнул её лицо своими грязными и нестрижеными ногтями. Мебуки переживала, что рана загноится, но всё обошлось. На рубце очень долго росли новые ресницы, они тоже были алебастровыми. Когда девочке не спокойно, то этот шрам часто зудит. Мама шутила, что на лице Сакуры играют краски. Девочке смешно не было. Ладонь прошлась по небольшой шишке на левой части лба. Ему было уже около года и он тоже стал напоминанием о том, в какой семье растёт Сакура.       Мизинец левой руки выглядит неестественно. Кизаши по неосторожности дёрнул в пьяном угаре, а плачущая Мебуки неправильно вправила.       Сакуре четыре года и она устала.       Волны угрожающе бились о железные крепления. Свистел ветер.       Сколько девочка себя помнит, она всегда думала только о смерти.       Она не колеблется, когда снимает с себя сандали, кладёт их рядом, ступни обжигает бетон. Распускает тугой хвостик, волосы подхватывает ветер, вдыхает полной грудью, жмурит глаза. Осторожно перелезает через перила, смотрит вниз, крепко держится двумя руками. Железный сплав тоже горячий. Терпит.       Сердце заходится в страхе, отдаётся где-то в горле. Но она вспоминает часы. Каким-то образом метрическая единица её всегда успокаивала. Размеренное движение, равномерный удар, громкое тиканье.       Сакура была надломлена и не считала нужным с кем-то прощаться. Её мир был грязно серым, ужасно чёрным и беспросветно белёсым, но никак не разноцветным.              «Вчера, сегодня, да и завтра тоже — я буду чувствовать себя паршиво. Говорят — время лечит и жизнь непременно становится лучше... а я, как последняя идиотка, верила в это до последнего»       Её ничего не держит, она летит камнем вниз. Опускает мысли, шум в ушах.       — Стой…!