Чернее ночи

Много-много лет назад, когда на месте городов-близнецов располагались две маленькие деревни, по дорогам бродили одинокие самураи-ронины, а простые люди были более легковерны и менее подвержены тревожным расстройствам, недалеко отсюда жила знатная семья. История не сохранила их фамилии, но до наших дней дошёл тот факт, что у них была дочь небесной красоты. Её звали Сенцуко, и она играла на струнных инструментах, пела и могла, согласно цветистым выражениям летописей, «заставить дракона замедлить свой полёт и спуститься с небес». Слава о неземной красоте Сенцуко гремела далеко за пределами области, где она жила, и многие гости её семьи порой приезжали только лишь для того, чтобы полюбоваться чистым лицом девушки. У Сенцуко имелся лишь один изъян: она была слепа. Всюду её сопровождала служанка, потому что девушка ввиду своей особенности не могла быть оставлена без присмотра, особенно в малознакомых местах. В деревне, в самой бедной её части, довольно далеко от дома богачей, проживал юноша по имени Масато. Он происходил из семьи, где детей имелось много, а достатка — мало, поэтому ему приходилось с ранних лет зарабатывать на жизнь. Он трудился на рисовых полях, а в свободное время перебивался случайными заработками, берясь за самые тяжёлые задачи. Несмотря на печальную финансовую ситуацию, Масато обладал огромной жизнерадостностью и позитивным настроем. Он всегда улыбался и часто напевал за работой, да так хорошо, что многие жители деревни специально отвлекались от своих дел и приходили послушать его голос. Каждую пятницу у большой сакуры, стоявшей посреди деревни, устраивались праздники. Люди приносили на них свою нехитрую снедь, иногда негромко пели или играли на музыкальных инструментах. Так было много лет, но как-то раз староста деревни решил пригласить на такой праздник представителей местной знати. Семья Сенцуко с удовольствием приняла приглашение, и сама девушка явилась туда в сопровождении двух служанок, одна из которых вела хозяйку за руку, а вторая — несла сямисэн . На это празднество явилась вся деревня: всем было интересно посмотреть на сказочную красавицу из местных. И Сенцуко их не разочаровала: она была подобна богине в облаке осыпавшихся лепестков сакуры. Служанка подвела её к сакуре, и Сенцуко провела ладонью по стволу дерева. Она словно бы общалась с духом сакуры, жившим в каждом лепесточке, каждом миллиметре ветвей. Служанки отошли и начали организовывать место для выступления Сенцуко: положили на траву подушечку и разместили рядом сямисэн. В это самое время к сакуре подошёл Масато. Едва увидев Сенцуко, он почувствовал, как любовь огненной стрелой пронзила его сердце. Он шёл вперёд, не замечая никого вокруг, и вскорости его рука коснулась её пальцев. — Я люблю вас, Сенцуко-сан, — шепотом промолвил юноша, склоняя голову. Сенцуко широко раскрыла незрячие глаза. Она не знала этого юношу, и всё, что ей было известно, — это его полный искренности голос и теплые пальцы. За всю свою жизнь никто ни разу так не говорил с ней, и её сердце забилось в радостном галопе: она была готова ответить на чувство, пожаром зародившееся в груди Масато. — Кажется, и я вас тоже… — едва слышно прошелестела она. Однако тут служанки вдруг спохватились и отвели Сенцуко прочь от какого-то подозрительного простолюдина. Они усадили её на подушечку, дали в руки сямисэн, и девушка начала играть. Нежная и незатейливая мелодия рождалась под её ловкими пальцами, а белые неживые глаза смотрели вдаль, словно видели то, что не было доступно зрению обычных людей. Масато, послушав музыку любимой некоторое время, начал петь. Его голос, от природы сильный и красивый, теперь приобрёл новые модуляции: он был обогащён чувством, доселе ему неведомым, но прекрасным и всеобъемлющим. Он смотрел на Сенцуко, и его песня становилась всё проникновеннее. Жители деревни были настолько очарованы игрой Сенцуко и пением Масато, что решили устраивать подобные празднества каждую пятницу. И с этого момента еженедельно Сенцуко приводили на холм, на котором росла сакура, чтобы он поиграла на сямисэне. Масато тоже приходил туда; его не подпускали близко к Сенцуко, но он пел достаточно громко для того, чтобы слова его песни проникли в сердце возлюбленной и зажгли в нём ответный пожар. Сенцуко во время праздников не произносила ни слова, но лёгкий румянец на свежих щеках выдавал её волнение. Юношу и девушку не подпускали друг к другу, ведь разница в их социальных статусах была огромна. Как только праздник заканчивался, Сенцуко уводили домой, и Масато провожал её глазами с тоской в сердце. Он часто приходил к её дому и заглядывал в сад в надежде увидеть любимую, но такая возможность была крайне редка: Сенцуко если и выходила, то не одна, а в сопровождении слуг, которые играли роль поводырей. Поэтому праздники по пятницам стали единственной возможностью для Масато и Сенцуко объясниться в любви. И вскоре проникновенное пение юноши и нежная игра девушки на сямисэне начали вдохновлять других жителей деревни особенным образом: люди влюблялись или осознавали, что влюблены, после этих празднеств. Они играли свадьбы и жили потом счастливо, каждую пятницу приходя к сакуре и снова наслаждаясь концертом. Так шли дни, недели, месяцы… И однажды Масато улыбнулась удача: заглядывая в сад у дома семьи Сенцуко, он увидел свою любимую, в одиночестве стоявшую у пруда. Именно в этот день девушка решила выйти из дома без провожатых, так как все домашние были заняты. — Сенцуко-сан? — едва слышно позвал её юноша. — Это Масато. Сенцуко вздрогнула и прижала ладони к груди, инстинктивно обратив незрячие глаза в сторону голоса, ставшего таким родным. — Масато-сан… — она нежно вздохнула. — Ах, почему вы здесь? Вас ведь могут увидеть! — Я ничего не боюсь, — уверенно произнёс юноша, перелезая через каменный забор и подходя к той, которая владела его сердцем. — Моя жизнь принадлежит лишь вам! И, преодолев расстояние между ними, он взял её руки в свои. Влюблённые ни о чём не говорили; да и надо ли было? Слова не могли выразить огромную силу их чувства. И именно тогда они приняли роковое решение. Сенцуко и Масато оба понимали, что общество никогда не примет их любви и не позволит им быть вместе: слишком огромной была пропасть между ними. Они могли убежать вместе, но на Масато лежала ответственность за свою семью: родители. Братья и сёстры рассчитывали на него. А Сенцуко несла на плечах бремя чести своих родных. И пара не увидела иного выхода. Масато помог любимой перебраться через забор, и они поспешили к холму с сакурой. Сенцуко покорно шла за юношей, полностью доверившись ему как поводырю. Они дошли до той самой сакуры, которая стала символом их любви, и дотронулись до её ствола. Сила и невозможность их чувства были настолько сильны, что они слились с духом дерева, и Сенцуко с Масато исчезли, став единым целым с сакурой. Больше девушку и юношу никто не видел, но порой, во время пятничных празднеств, деревенские жители, которые походили близко к дереву, могли различить едва слышную игру на сямисэне и пение. Сенцуко и Масато с тех пор стали покровителями всех влюбленных: каждая пара, которая, повинуясь воле своих чувств, признавалась друг другу в любви под этой самой сакурой, со стопроцентной вероятностью справляла свадьбу, оставаясь вместе навсегда. Годы шли. Императорскую власть сменил сёгунат, потом к престолу вновь пришли владельцы Хризантемового Трона. Периодически бушевали войны, восстания, вспыхивали эпидемии, взрывались бомбы, но легенда о сакуре всё жила. В семидесятых годах двадцатого века в города-близнецы вернулся один из самых славных их уроженцев — Сайко Сайшо. Он — тогда уже зажиточный человек — скупил много земли и выстроил себе огромный замок за пределами города. Затем он огородил угодья, в которые попал и легендарный холм с сакурой, и развернул там строительство школы. Местные жители начали было роптать, но Сайко действовал в границах своих законных прав, и они не могли ничего поделать. И потому, когда ворота Академи открылись в марте восемьдесят шестого, признания в любви на холме с сакурой стали практически эксклюзивными для учеников этой старшей школы. Лишь тогда, когда школа устраивала дни открытых дверей, и они выпадали на пятницу, прочие люди могли попробовать воспользоваться силой сакуры, восславляемой бессмертной легендой о Сенцуко и Масато. Сама по себе легенда была довольно старой, и я верил, что она основана на реальных событиях. Наверняка когда-то очень давно тут жили простой юноша-крестьянин и слепая девушка из богатой семьи. Возможно и то, что они встретили друг друга и полюбили. Но, конечно, ерунда про то, что их души слились с сакурой, не имела ничего общего с реальностью. Тут могло быть два варианта: либо Масато и Сенцуко убежали вместе, либо они совершили совместное самоубийство. Да и в самой сакуре ничего волшебного не было: просто слова любовных песен, довольно талантливо исполняемых дуэтом Сенцуко, которая наверняка была хорошо обучена игре на сямисэне, и Масато, чей голос чуть ли не вошёл в историю, вдохновили людей, толкнув их на признание в любви. Браки, совершённые под влиянием сакуры, являлись крепкими; а как же иначе? В те благословенные времена получить развод являлось совершенно невозможным делом, так что людям волей-неволей приходилось мириться с решениями, принятыми в пылу чувств после прослушивания песен от слепой музыкантши и голосистого певца. Как ни странно, это миф до сих пор был на редкость живучим: в его реальность верили абсолютно все. Многие из учеников Академи даже использовали фразу «Да помогут мне Сенцуко и Масато» в качестве заклинания на счастливую любовь. Только это всё чушь. Если влюблённые сбежали, то Сенцуко вряд ли прожила долго: вследствие слепоты она была ограничена в возможностях, к тому же, в те времена процветали различные болезни, от которых она была частично освобождена в богатом родительском доме. Но, оказавшись в большом мире с мужем-крестьянином, она наверняка столкнулась с реальной жизнью и просто не выдержала её. Если же верен был второй вариант — о совместном прощании с жизнью, — то тогда жизненный путь трагично завершился у обоих влюблённых. Однако на чисто психологическом уровне эта сакура обладала огромным влиянием. Те, кому признались на пресловутом холме в пятницу, считали себя чуть ли связанными священными узами и потому с охотой пускались в отношения. Мой дедушка как-то нарисовал картину, которую озаглавил «Сенцуко и Масато». Насколько я помню, её даже выставляли в картинной галерее ближайшего крупного города Сенагава. Тогда картину я не понял: я ожидал увидеть двух красивых молодых людей у дерева. На самом же деле на холсте была изображена довольно некрасивая женщина с маленькими глазами и вытянутым лицом. Масато же получился похожим на обезьяну: приземистый, жилистый, с клочковатой бородой. Замысел деда стал мне ясен несколько лет спустя, когда на уроке истории искусств наш класс стал изучать картины пятнадцатого века. Как оказалось, вытянутые бледные лица в ту пору считались идеалом красоты, и нарисованная дедушкой Сенцуко вполне вписывалась в такие каноны. Что же касалось Масато… Что ж, он являлся простым крестьянином из обычной семьи, которому приходилось кормить множество ртов. Разумеется, забота о собственной внешности стояла в его системе ценностей на последнем месте. Без сомнения, дедушка был гениальным художником: он продумал столько деталей. Помню, когда мы с родителями были на выставке, папа замер у этой картины и прижал руки к груди. — Это просто потрясающе… — выдохнул он. — Вы тоже чувствуете это? — Конечно, дорогой, — мама улыбнулась. — Мне это знакомо: помню, под влиянием именно такого чувства я и призналась кое-кому в любви через школьный громкоговоритель. Папа улыбнулся и нежно взял маму за руку. Я же шарил по картине глазами, пытаясь понять, о чём он. Слепая Сенцуко играет на сямисэне. Масато стоит поодаль и что-то поёт, судя по открытому рту; его взор устремлён не прямо на девушку, а чуть в сторону. Сакура над ними раскинула пышные ветви и щедро осыпала их лепестками нежно-розового цвета. Вдали виднелись прочие жители деревни — самые разные, судя по одежде: тут были и крестьяне, и люди зажиточные, даже один самурай с катаной. Каждое лицо — надо отдать должное дедушке — было прорисовано тщательно и аккуратно; он не забыл даже про выражения. Большинство, конечно, выражало восторг, но были и такие, которые взирали на всё это довольно скептически. Да, картина хорошая: недаром Таканори Хидео (а после брака — Айши Хидео) считался одним из лучших художников страны. И пусть он уже давно вёл жизнь затворника, на его таланте это никак не отразилось. Он даже смог передать атмосферу того времени, сделав Сенцуко идеалом красоты по канонам далёких веков. Но о чём говорил папа? Тогда я не понял, хотя постарался разыграть душевное смятение и даже прижал руку к груди, как будто чувства захлестнули меня. Но на самом деле я не понимал, к чему вся эта суета? Дедушка весьма талантливо изобразил историческую сценку; и что с того? Какие выводы я должен сделать, кроме очевидных? Но теперь после того, как мою жизнь обогатила Таэко, я, кажется, примерно представлял себе, что хотел сказать дедушка. Масато любил Сенцуко так же, как я любил свою прекрасную музу… Ну, может быть, не совсем так же, но суть, как мне казалось, я уловил. Масато в те далёкие дни предпринял смелую попытку быть вместе с любимой, несмотря на социальные и материальные преграды между ними. И пусть их история в любом случае была обречена на плохой конец, она давала мне надежду. Сейчас на дворе двадцать первый век. Уже нет ни питавшихся одним рисом крестьян, ни аристократов, которые ввиду своего рафинированного происхождения не могли даже посмотреть в сторону представителей более низкого сословия. Мы с Таэко находимся в одной плоскости, и кроме Осана ничто и никто не мешает мне завоевать её. Теперь, когда препона устранена, остальное могло стать делом техники. Сначала нужно было дать Таэко время смириться с тем, что Осана ушёл, исчез из её жизни. Возможно, ей даже понадобится утешение; правда, об этом в книге Гилберта Арчера упоминалось вскользь, так как данный вопрос он считал весьма щекотливым и больше внимания уделял тому, искреннее ли горе испытывает человек или нет, а также как это определить. В любом случае, это неважно. Я собрал достаточно информации о своей любимой, чтобы в теории найти к ней подход. И пусть на практике у меня ничего не получалось, потому что рядом с прекрасной Таэко я ощущал дрожь и паралич, замирая, как столб, и будучи не в силах произнести ни слова: со временем я смогу преодолеть и это. Ведь теперь, когда Осана мёртв, путь к сердцу Таэко абсолютно свободен.