положение

Очнуться в больнице и первым делом увидеть рожу Джеффри – не самое приятное, что могло бы с ним быть, но Андерсон был благодарен хотя бы тому, что он жив. Врачи быстро ввели его в курс дела, что удар по голове скалкой его вырубил и оставил такой приятный подарочек как сотрясение, но хуже всего было то, что это сделал тот самый мальчишка. Мелкий засранец, который днём пытался спиздить из супермаркета макароны. – Хэнк, блять! Куда ты попёрся? Этого пацана уже ищут! – Я сам его найду, – стянув с вешалки в палате свою куртку, Андерсон морщится. От яркого света больничной палаты начинает подташнивать, – Блять… Позвони Мэри, скажи, что я не приду к ужину. Он запомнил, перед тем, как отключиться, что шаги мальчишки, едва он выскочил на улицу, звучали громко. Он бежал по грязи, а значит, скорее всего, оставил много отпечатков. Вернувшийся к тому же дому, он, припарковав служебную тачку, обходит дом по периметру. Бежал он на юг, а значит… – Бинго. У заднего входа огромная грязевая лужа. Накапало с козырька над крыльцом. И уже на ней видны отпечатки уж больно маленькой для взрослого мужчины стопы. – Это полиция Детройта, откройте, – Андерсон стучит в дверь дома, к которому привели следы. Мальчишка молодец, пытался петлять, но… Как же, блять, глупо жить единственным белым в чёрном районе. Кого не спроси – все знают, где твой дом и кто твоя родня, – Я повторяю, это поли… – Что вам надо? Скрипнув, дверь приоткрывается и на уровне груди Хэнк видит женщину. Ей лет 40, может чуть больше. Из-за больших кругов под глазами и растрёпанных волос сказать точный возраст сложно, но похоже, что это горе мамаша, воспитавшая сынишку, который запросто может накинуться на копа. – Ваш сын подозревается в ограблении. Вы можете меня пропустить? И она открывает перед ним дверь. Потому, что самой ей проблемы не нужны, а если они заберут хотя бы одного спиногрыза – жить уже будет легче. С безразличием в глазах Анна, раскуривая сигарету, смотрит, как Гэвина корёжит на полу от электрошокера, а следом за ним за шкирку вытаскивают Элайджу. Мальчишки, видимо, где-то всерьёз провинились, раз коп с ними не церемонится и не зачитывает их права. Простая мужская жестокость. Боль такая, что хочется орать, однако сил нет даже на простые движения — его буквально парализовывает, и остаётся только наблюдать за тем, как Хэнк вытягивает Элайджу из комнаты, а мать лишь молча наблюдает за тем, как его то и дело подбрасывает на полу. Мышцы горят от тока, спина взрывается тысячей вспышек, не говоря уже о голове, которой он ударился об пол. Коп хорошо постарался, отвечая на все сегодняшние выходки. – Вы не хотите поехать с ними? – остановившись, держа Камски-младших за шкирки, Андерсон смотрит на Анну, что выдыхая дым, пожимает плечами, – Это ваши сыновья? – Ага, – стряхнув пепел куда-то в сторону, на пол, женщина ведёт плечом, – Не звоните, если их будет нужно забрать. Они сами знают дорогу домой. И после этого – дверь захлопнулась, и Хэнк слышал лишь как звякнула щеколда в её спальню. – Что мамаша, что дети… Мелкие засранцы… Сидя возле компьютера Андерсона, Элайджа держит брата за руку. Ему сильно досталось, когда он падал от электрошокера, и этим мудакам из полиции насрать. Они ходят туда сюда и всем плевать, что их вытащили в одной домашней одежде. – А теперь, – закончив рапорт, Андерсон, развернувшись к мальчишкам, заглядывает в их бесстыжие глаза, – Вы оба объясните мне, какого хуя происходит. Ты, – он указывает на Элайджу, – Объяснишь, хер ли не так с вашей мамашей. А ты, – тыкнув пальцем в грудь Гэвина, он морщится. Перебинтованная голова всё равно болит, – Выкладывай. Кто и нахуя убил этого мужика. И поверь, парень, я могу тут сидеть до тех пор, пока ты, блять, не заговоришь. В отделе сил нет ни на что — Гэвин заторможенно отвечает на базовые вопросы по личным данным, но всё равно крепко сжимает руку брата, то и дело откидываясь затылком на его плечо. Мышечные спазмы не замолкают, заставляя то и дело жмуриться от боли и сжимать зубы, тяжело выдыхая через нос, но ни одного стона или скулежа он не позволяет выдать наружу. Коп притащил их сюда прямо так, в шортах и домашних майках, и поздней осенью находиться даже в отаплиевом отделе в таком виде было слишком холодно. Хотелось прижаться к Элайдже, чтобы согреться, но младший не позволял себе такой слабости. Не здесь и не при всех лицемерных мразях, которые сделают всё, чтобы выбить правду. — Я ничего не знаю. Меня попросили последить за соседкой собакой, пока будут решаться какие-то вопросы, вот и всё. Если хочешь узнать подробности, то ты обратился не по адресу, — после удара током и остальных отягощающих состояние обстоятельств Гэвин был похож на ходячий труп. Узкие, тощие плечи, которые теперь, без толстовки, выделялись слишком ярко; синяки под глазами, выступающие синие следы от сегодняшних ударов и загнанный, но при этом совершенно похуистичный вид. Максимум, что он мог выдать в конце тяжёлого дня. — В районе есть другие ниггеры, которые могут дать тебе информацию. Получше копов, они хотя бы в детей шокерами не палят. Интересно, кто тебе вообще выдал разрешение на ношение оружия, блять... Психологическую проверку с горем пополам прошёл? Урод, блять. Камски не стесняется, используя все выражения, пока голова и тело нещадно болели, и затем снова опирается на брата, тяжело вдыхая воздух — состояние должно стабилизироваться втечение суток, однако никто об этом не знал, не говоря уже о том, что Гэвин вообще думал, что скоро сдохнет. Состояние оставляло желать лучшего, ровно, как и состояние копа. Мудачьё. По Андерсону этот день прошёлся таким же катком, как и по мелким засранцам… Хотя те явно выглядели паршивее, чем он. Только при ярком освещении он смог разглядеть, насколько у них обоих впалые щёки, как сильно выделяются скулы, и, насколько, мать его, худые руки и ноги. Сейчас уже он понимает – шокер надо было настраивать как минимум на удар в два раза менее мощный, чем он лупанул изначально. – Сидите здесь, – вставая, держась за голову, Андерсон уходит, – Попробуете сбежать вместе со стульями – я вас обоих ёбну. Оставшись один на один с братом, Элайджа даже не пытается выпутаться из наручников, которыми коп приковал их к спинкам стульев и друг к другу. В итоге, даже если они попытаются встать – то получится настолько неудобная конструкция, что переместиться куда-то дальше, чем на пару метров, у них не получится. – Холодно. — Очень. Прижимаясь к брату, Элайджа утыкается кончиком носа в горячую шею. Смотреть на близнеца сейчас больно – побитый, весь в грязи и ссадинах… Хотелось вернуться домой. Пусть и в гадкий, но всё же, дом. Где ещё есть горячая вода, мыло и какие-то медикаменты, которыми можно обработать синяки и царапины. – Гэвин, ты ведь правда не бросишь меня? Гэвин не жалуется на дерьмовое состояние, прекрасно понимая, что нытьём никак ситуацию не улучшит и не найдёт способа сбежать — обнимая брата одной рукой, он прижимается покрепче, чтобы было не так холодно, пока другой пытается рассмотреть конструкцию на запястьях. Дерек показывал ему, как можно свалить при помощи одной только скрепки, и, увидев данную в какой-то папке Хэнка, младший без зазрения совести вытаскивает её, чтобы начать ковыряться в замке. — Не брошу. Нам нужно валить отсюда, пока этот мудак не припёрся. Всю спину мне сжёг, блядь такая, — юноша недовольно рычит, когда не получается провернуть своеобразный рычажок, но, впрочем, уже через пару секунд приходится резко бросить скрепку на пол. Припёрся, блять. Ещё и по поводу матери и родителей наверняка станет доёбываться — видели они таких, которые сначала в душу залезут, вселят надежду, а потом выбросят, как слепых котят. Только вот проблема в том, что драные и рваные уличные коты так не даются. Пальцами – юноша аккуратно перебирает край футболки Гэвина, трогательно прижимаясь щекой к родному плечу. Острому, и выпирающему из под толстой, непробиваемой кожи. За брата было страшно. Потому, что тот сам себя не щадит. – Вот. Перед мальчишками ставится два стакана с горячим шоколадом. И уже зная блядские повадки этих двоих – Андерсон отодвигается на стуле подальше, чтобы эти сволочи не могли его на него опрокинуть. – По хорошему, вот за это, – он указывает на бинты на своей голове, – Тебя бы отправить в места не столь отдалённые. Но, блять… Он сам не знал, почему вдруг проникся жалостью к этим двоим. Возможно, Джефф прав, и рождение сына сделало его более сентиментальным и склонным видеть в каждом несовершеннолетнем мальчонке своего будущего сына-подростка, но, поступать как Джефф или Крис он не мог. Те готовы были каждого отправить за решётку, лишь бы не возиться с бумагами, в то время, как Андерсон пытался докопаться до сути. И здесь – она была прямиком на поверхности. Виднелась в оголодавших, перепуганных глазах, что смотрели на него. – Можешь сколько угодно здесь бахвалиться и пытаться казаться крутым, но я знаю, что это нихера не так. Ты – ёбанный сопляк. И если ты думаешь, что ругаясь с копами и пытаясь произвести впечатление на своих чёрных дружков, стоя на стрёме, пока они убивают, ты кажешься взрослее – то спешу тебя огорчить, малец. Тем более, что мне не нужно знать, кто именно с тобой был. Мне нужно, чтобы ты сказал, КТО выстрелил. – Что вы имеете в виду? У Элайджи была гордость, но сейчас – слишком холодно. И поэтому, всё же, он берёт пластиковый стаканчик с шоколадом, чтобы погреть о него руки. Плевать сейчас на то, что он повёлся на это, как ребёнок. Слишком холодно, до дрожи в коленках. – Что всех, кто был с твоим братцем, уже поймали. Они в камере. Всё, что мне нужно – чтобы твой полудурошный брат опознал того, кто выстрелил. — Да я не знал, что они будут его убивать. Они втроём раскапывали могилу, меня заставили оттирать всё, так в итоге ещё и отделали за то, что тебе по голове ебанул. Как вообще твой дружок-ниггер повязал их живыми? Я во время стрельбы съебал куда подальше, не дурак же, — Камски съезжает с темы и нагло, самодовольно ухмыляется, сжимая теперь уже тёплую ладонь брата сильнее. Желудок снова начинал урчать, но подачек от копа, который дал ему шокером, он принимать не собирался. Благо, Элайджа додумался до этого и менял тёплые руки на стаканчике, чтобы согреть брата. — Меня не парит, сколько мне дадут, куда посадят, к кому... У тебя нет доказательств. Это раз. Чистосердечное без доказательств — не повод для вызова в суд. Это два. И три — я лучше загнусь в тюрьме, нежели сдам своих. Все друг друга на районе знают, и ты, блять, не представляешь, что делают с такими, кем ты предлагаешь мне стать. Ответ лежал на поверхности. Гэвин обращался и к копу, и к брату, чётко дав понять, что ничего не скажет — Дерек иногда рассказывал, как они заживо закапывали тех, кто сдавал парней из своей банды копам. Если мусорнёшься хотя бы один раз, то никто и спрашивать не станет, что ты там хотел, как старался загладить вину... Просто убьют и зароют, как собаку. Сегодня он уже видел такое. – А что будет с Гэвином? Ещё раз посмотрев на мальчишку, Хэнк тяжело вздыхает. На часах почти два часа ночи, Мэри названивает на мобильный и пытается вызнать, когда он наконец вернётся со смены, а в участке из копов остался только дежурный и его ёбанный сборник сериала «друзья» который он смотрел, запивая кофе. – Если он скажет, кто выстрелил – ничего. За помощь следствию я отпущу вас обоих домой. А если нет… Без обид, но твой братец отправится как минимум на пять лет за решётку. А если я скажу, что у меня сотрясение – срок поднимут до десяти. Потому, что одно дело – вырубить копа, и другое – нанести ему тяжкий физический урон, – видя, как пугается Элайджа и озирается на брата, Хэнк понимает, что всё это время разговаривал не с той головой этого двуликого Януса. Нужно идти через другого близнеца, – Эти парни вам уже ничего не сделают. Я сам был в подобной банде, когда был в вашем возрасте, и поверьте – нихера хорошего из этого всего не выйдет. Всем им впаяют срок. Пятнадцать лет, а тому, кто сделал выстрел – двадцатку. Когда они выйдут, вы уже успеете обзавестись хорошими адвокатами и личными ружьями, чтобы они вас не достали. – Хорошо. А если я скажу, кто стрелял? – Элайджа отставляет уже пустой стаканчик обратно на стол, – Где они? Плевать. Глубочайшим образом плевать, что будет с этими придурками, и главное – посадить на двадцатку того, кто опаснее всего. – Посидите, я скажу, чтобы их вывели в комнату досмотра. Едва Андерсон уходит – Элайджа тут же поворачивается к брату и толкает его в бок. – Соглашайся, идиот! Тебя никто же не видел больше там? Вот и забей! Они сядут, а на районе никто и не узнает, что ты с ними был! В конце концов, скажешь, что я позвонил копам! Что я виноват! Мне не привыкать к гнобёжке, а без тебя… Нахер мне это всё не нужно без тебя! Ты обещал, что не бросишь меня, поэтому, сдержи своё обещание! — Я не могу. Там все друг друга знают, новости по всему району могут разлететься за одну ночь. У этих долбоебов есть родственники, есть друзья, и хоть одна новость о том, кого видели в изоляторе, и... Нам не жить, понимаешь? Это не жизнь, а этот мудак зазнался. Он нихера не знает, как работают вещи, — как бы Элайджа не начинал просить, даже с братом сейчас соглашаться было нельзя. – А, так у нас охуеть, какая жизнь! – зашипев на брата, Элайджа дёргает рукой, но дать брату пизды не получается, слишком уж неудобно были застёгнуты наручники, чтобы хоть как-то начать трепыхаться, тем более в том состоянии, в котором они находились сейчас, – Гэвин!.. Господи, блять… – мальчишка готов расплакаться от того, в какой, мать его, ситуации они оказались, – Ты не гангстер, мать твою! Ты даже не пародия на них! Они тебя бы в первую очередь сдали, потому что ты им нахер не нужен! Прекрати нести хуйню, нам и так жизни не дают, просто станем получать пиздюлей почаще! Элайджа образца 2018 года был куда менее склонен использовать в своей речи высокопарные обороты и лирические мотивы, по которым его без труда узнают не только дети, но и многочисленные поклонники робототехники – такие же нёрды, – куда чаще он выражался прямее и яснее, а с учётом необходимости доносить информацию до брата – не гнушался матом. – Если ты хочешь ради этих черножопых на зону сесть, то я, уволь, ещё, блять, думаю своими мозгами! А знаешь, блять, почему?! Потому, что в отличие от тебя, долбоёба, они у меня есть!!! Очень большим количеством мата. – Так, малой, – достав ключи, Андерсон отстёгивает Элайджу, который в последний раз зыркнув на брата, встаёт и потирает натёртые запястья, – Пошли. Твой брат пока посидит под присмотром. Крис! Крис, блять! – выдернув наушник из уха копа, сидящего неподалёку, он указывает на Камски-младшего, – Присмотри за пацаном. Попытается сбежать – не используй шокер, просто заломай. Младший продолжал гнуть свою линию, однако, когда вернулся Хэнк и отстегнул старшего, всё встало на свои места. Если не один, так другой. Не понятно, откуда брат может знать, кто стрелял, или просто скажет наугад, но сейчас это не имело никакого значения, пока Гэвин тут же подскакивает на стуле, непроизвольно дёргаясь с наручниками вслед за ними. Слишком тяжело, больно и до невозможности глупо. — Ты обещал, что не уйдёшь! Они убьют тебя! Элайджа, блять, не надо! Стой! — юноша кричит, пытаясь ухватиться за край стола и качнуться со всей силы вперёд на привинченных к полу ножкам стула, но в итоге ни черта не работает. Остаются только скрепки, но, пока он с ними ковыряется, время течёт настолько быстро, что, стоит только подбежать к изолятору, из него уже выходят. Сейчас уже становилось не до шуток и положения в районе. Плевать. Они, мать его, белые. И местные их никогда не примут, хоть ты краской обмажься – для них ты навсегда «белый дьявол». И Элайджа с этим положением вещей уже давно смирился, принял, что в обществе ему не рады. В принципе эта мысль впиталась с молоком матери. Тяжело считать себя нужным, когда с самого детства на тебя не обращают внимание и лишь просят, чтобы ты заткнулся. – Ну? Парень, можешь просто предположить, кто мог стрелять. Я прекрасно знаю, что тебя там не было, но… Блять, – подтянув к себе стул, он садится, потирая переносицу. Этот, кажется, был старшим. Это было заметно. Старшие всегда более охотно идут на переговоры, у них голова варит иначе. Они с детства, как правило, привыкли, что нужно прикрывать не только свою жопу, но и жопу всей семьи. Где-то мать недоглядела, где-то отец проебался, а младшие всегда творят хуйню. Это Андерсон уже знал по опыту в полицейской академии, когда за младших братьев приходили договариваться не только старшие братья и родители, но даже сёстры, – Ты пойми – у меня нет задачи сгноить вас обоих. Ты думаешь, мне нравится тут сидеть с вами полночи? Дома меня уже ждёт жена и сын. Но, я не могу уйти, просто оставив вас на произвол судьбы. Твоего брата посадят, парень. Пока коп буробит что-то, Элайджа взглядом анализирует всех четверых. Один из них, Гэвин рассказывал, настроен по поводу них лояльно. Вроде как, вон тот, огромный. Он и позвал его в банду. Остальные двое, его дружки, были менее доброжелательны, но главаря слушали. Был лишь один самый ёбнутый, который пока все остальные курили травку, уже долбил крэк и жрал столько атаракса, что было поразительно, что он всё ещё живой. Он и может сорваться и попытаться их ёбнуть. – Четвёртый, – Элайджа оборачивается на Андерсона, у которого видок был не лучше, чем у них, – И, лучше не трогайте его сейчас. Скорее всего, он под крэком. – Всегда бы так… – Я удивлён, что у вас есть жена. – Это ещё с хера? Элайджа пожимает плечами, тихо посмеиваясь про себя. Они с братом за сегодня столько говна наговорили про этого копа, что становилось аж смешно вот так идти рядом с ним, словно ничего и не было. – Мы с братом подумали, что вы чаще ебётесь с работой, чем с женщинами. – Ну, в чём-то вы оба правы… – едва открывается дверь изолятора, как на Андерсона набрасывается, визжа в истерике, Гэвин, который невесть как выбрался из наручников и сейчас был в ярости от произошедшего, – Хватит! — Подонок! Сука, ненавижу! С первого взгляда возненавидел, тварь, потому что лезешь не в свои дела! Чтоб ты сдох! — под конец дня, учитывая пережитое, психика напросто не выдерживает. Гэвин налетает на детектива с кулаками, зная, что уже через несколько секунд его должны обезвредить — насрать. Эта мразь загубила жизнь и ему, и брату. – Гэвин, хватит!!! – брат в отчаянии. Он напуган. И Элайджа сейчас не в лучшем состоянии, чтобы его хоть как-то успокоить, поэтому он попросту выпрыгивает перед копом, получая пару раз поддых от собственного близнеца, – Гэвин, прекрати! Худой рукой он даёт ему пощёчину и сразу же обнимает, пытается заломать руки и, повиснув, всхлипывает уже не от эмоций, а от боли. Слишком болезненно брат ударил по нему. – Пожалуйста, Гэвин, хватит… Наверняка, в своей тупой подростковой башке Гэвин видит себя повелителем улиц. Тем, кто вошёл в банду и теперь «крутой», но Хэнк, смотря сейчас, как того обнимает брат, как они оба жмутся друг к другу, как воробьи на проводах зимой, он видит в нём зашуганного мальчишку. Испуганного, загнанного в угол и лишённого не то, что нормального детства, а даже будущего. Потому что вся эта херня будет с ним до конца жизни. – Пацан, твой брат уже опознал того, кто мог стрелять. Всё, ты уже ничего не исправишь, а своими криками лишь ебёшь мозги. Давай-ка отойдём на пару минут. Взяв мальчишку за шкирку, он затаскивает его в коридор, по которому они шли с Элайджей. – Поверь, я знаю, что вам грозит после того, как вы побывали здесь. Более того, я понимаю, что вам несладко живётся с такой мамашей и тем пьяным увальнем, что вас породил. И если ты думаешь, что все копы – пиздец, какие образцы для подражания, то знаешь, что? Я согласен с тобой, что большинство здесь – ёбанные уроды, которым хочется побыстрее усадить свой зад на капитанское кресло и чтобы общество лизало им яйца. Будь на моём месте другой коп, например, мой напарник – ты бы уже стоял там, рядом с этими нигерами, и держал в руках табличку с номером. Поэтому сейчас – не испытывай моё терпение. Иначе ночевать вы с братом будете не дома, а в обезьяннике, вместе со всеми сливками Детройта. А я не думаю, что твой брат вынесет ту концентрацию мочи и рвоты, которая повисла там в воздухе. Гэвин был готов сесть за решётку при любом раскладе, на любой срок, лишь бы не переживать за брата — если бы он не сдал братков и сел, то Элайджу не только бы не трогали, но вполне смогли бы обеспечить защиту за то, что их родственников не сдали. Но теперь он прекрасно понимал, что всё будет кардинально иначе. Что если узнают, кто сдал убийцу — а ведь узнают в рекордные сроки — то им не жить. Это очевидно, и теперь вся злость выплёскивалась на Хэнка за то, что он буквально бросил их на произвол судьбы ради раскрытого дела. Человек, который продал мир. Во всех смыслах. — Отпусти, он нас подставил! Нас либо завалят, либо загнобят до такой степени, что мы скорее вздёрнемся, чем свалим отсюда! Отпусти, блять! — юноша рвётся из рук брата, путается и старается вынырнуть только сильнее, но сейчас преимущество по силе на стороне Элайджи. В него не стреляли из шокера, но... Его горячие руки действуют, как седативные. Медленно осаживают, прижимая к себе ближе, и младший постепенно затихает и замирает. Нет эмоций. Просто пустота и накатывающее осознание того, что может им угрожать уже, блять, завтра. Коп вытаскивает его из кольца сплетённых рук, тащит куда-то в сторону, но Камски не реагирует, отстранённо глядя куда-то в сторону. У него все болит, ему холодно, и понимание того, что план провалился ещё глубже, чем казалось изначально, добивал настолько, что хотелось просто свернуться в клубок и лечь спать хоть на полу, лишь бы дать себе почувствовать хоть что-то. Банальное спокойствие, а не резко включившийся похуизм, который отключил всё остальное — страшно смотреть на взрывного, эмоционального малолетнего полудурка в таком состоянии. — Своей жене будешь объяснять, что спасал задницы пацанов, которые теперь будут мечтать тебя убить. Мы можем идти домой? — Гэвин не смотрит на мужчину, только запихивает руки в карманы шорт, щерясь от холода в бетонном коридоре. Да. Он хочет домой. К ебанутому отцу, к бездушной мамаше, лишь бы не находиться рядом с человеком, который их предал. — Если его убьют, это будет на твоей совести. Детектив, кому даже жена не станет лизать яйца. Это желание довести дело до справедливости поставило их в тупик — младший не был благодарен ни за еду, ни за освобождение от срока, больше стыдясь таких подачек и собственной беспомощности. Даже если у них будет еда, они продолжат воровать. Даже если этот пидор будет снабжать их деньгами, Камски всё равно будет зарабатывать через криминал. Он не знает имени этого урода, и сейчас так даже лучше. Главное только выжить, помочь брату и не дать их в обиду — задачи не меняются, однако с каждым годом выживать становится всё сложнее и сложнее. Обращать внимания на мальчишечьи попытки задеть его – гиблое дело. Очевидно, что весь этот яд, которым он брызжет, всего лишь защита. Конечно, совсем без внимания Андерсон это не оставляет – даёт тяжёлый, размашистый подзатыльник и припоминает тому, что он, всё таки, разговаривает не со своими дружками, а с копом при исполнении: – Кто кому и что вылизывает пообсуждаешь с братом, а при мне – будь добр, засунь свой длинный язык себе в жопу и послушай меня, «Рокки», – спускать с рук такую речь нельзя. Иначе, не успеешь оглянуться, и уже даже его брат начнёт подначивать полицейского, который в два раза шире и массивнее него, – Я тоже был в банде. Гэвин уже по привычке ставит блоки и пытается подсесть перед ударами — замах копа выходит слишком быстрым, и среагировать полноценно не удаётся. Затрещина доводит до звона в ушах, но, может, сейчас так будет только лучше. Ещё часок, и он завалиться спать так, что не проснётся ещё пару суток. Сегодняшний день слишком вымотал, не говоря уже о всех сопутствующих травмах и до сих пор горящей спине. Ничего, это будет на совести долбоеба, который хотел сделать «как лучше». Он сам не знает, почему именно этот пацан и его брательник вызывают такое чувство, словно им нужна защита. Андерсон с полсотни таких вот мелких ворюшек ловил по супермаркетам, и всегда одна и та же история. Пытаются съехать на том, что они «взяли случайно» и чуть что, так сразу же начинают орать о своих правах и о том, что полицейский перед ними – педофил. Только, у таких вот тупоголовых в карманах были шоколадные батончики, ну, или на крайняк чипсы. А эти… Эти воровали не сладости и даже не клей, чтобы нанюхаться им. Они воровали обычную еду, потому что, сдавалось ему, что в доме у них было шаром покати. – Моей семье тоже не хватало денег, пацан. Я работал после школы, признаю, но думаешь, так много платят малолеткам? Поверь, нет. Эти центы, что они мне давали, впору было им в жопы засунуть и отправить так щеголять по центральной улице. И я тоже вступил в такую вот банду, к таким же нигерам, как у тебя, – присев на корточки перед пацаном, Андерсон заглядывает в его глаза. Дурные. Напуганные. Как у котёнка, выкинутого на автостраду хозяевами, которым он надоел, – Я тоже ходил «присматривать за соседской собакой». До тех пор, пока мне не пришлось своими руками оттирать с пола кровь, а потом закапывать тело чувака, которого они убили. А затем, едва подвернулась возможность – они сдали меня копам. И им было насрать, что я «свой». Подумай над этим хорошенько, парень. Кого ты называешь своими друзьями и кого ты защищаешь. — Ты не жил так, как живу я. Мне разные. И все твои разговоры, весь пиздёж — попытка доказать мне что-то, что я никогда не пойму. Не делай вид, будто волнуешься, что со мной будет. Если потребуется, ты меня посадишь, если нет, то так и будешь пиздить за правду. Стань мужиком и научись воспринимать её нормально, а не бить тех, кто по закону ответить права не имеет, — несмотря на спутанность сознания, Камски отвечает жёстко и чётко, не позволяя уроду выкобениваться и бить его так же, как и отец. Они разные, и это факт. У них разный характер, разное прошлое и наверняка разное будущее. Парня не парит, как выживал этот мудлан — главное лишь поскорее избавиться от этих нравоучений и остаться с братом. Когда Гэвин и полицейский выходят из коридора, то Элайджа тут же бросается к брату, обнимая его, приглаживая жёсткие волосы на затылке и прижимая к своему худому, дрожащему телу. – Я вас довезу на своей машине, – накидывая на плечи куртку, Андерсон выключает рабочий компьютер и прощается с дежурящим Крисом, – Пойдёмте, всё равно автобусы уже не ходят. – Спасибо, но, мы сами доберёмся, – худой, стоящий босыми, грязными ногами посреди участка, Элайджа скалится в ответ на предложение. Слишком много тот на себя берёт, – Не хватало, чтобы нас увидели в тачке копа. – Я хотел подвезти вас на своей личной, но, раз вам больше хочется провести ночь в обезьяннике и понюхать чужих пяток… Крис! Обернувшись, Элайджа видит, как коп вытаскивает наушники и идёт в их сторону. Выбирая между обезьянником и своей кроватью с клопами дома, он понимает, что лучше уж пусть его покусают. – Радует, что хотя бы у одного из вас башка работает… В машине – Элайджа притягивает брата к себе так, чтобы тот мог положить свою голову на костлявое плечо. Поглаживая измождённое тело близнеца, он держится настороженно с этим копом, пусть и отвечает на его редкие вежливые вопросы. – Давай, Гэвин, – выскочив из машины, едва та остановилась у дома, он помогает брату выползти с заднего сидения, и, перекинув его руку себе на плечо, он делает шаги в сторону дома, – Надо будет тебе чем-нибудь обработать царапины. Настолько сконцентрированные друг на друге, они выходят, даже не прощаясь с тем, кто их подвёз. – Всегда пожалуйста… Поняв, что парни даже не собираются его благодарить, Андерсон молча разворачивается и выезжает на дорогу, направляясь домой. Где его ждёт взвинченная жена и беспокойно спящий сын. – Блять! – усадив Гэвина на бортик ванной, Элайджа замельтешил, ища нужные лекарства. Наркота, которую ему подсунул отец, уже перестала действовать, и было проще прочитать надписи на баночках с таблетками, – Ты, всё таки, тяжёлый… И ты заехал мне прямо в живот, когда начал драться с этим придурком! Совсем мозгов нет?! Или мы так с этим толстопузом похожи?! — Я не хотел, сам ведь знаешь, что никогда тебя не трону... Ты слишком резво вырвался вперёд, вот и получилось так, — юноша слабо усмехается, позволяя вертеть себя, как куклу, когда брат усаживает его на бортик. Тело всё ещё покачивает, трудно удержаться с прямой спиной, но это необходимо, когда Элайджа проходится ватным диском по двум обгоревшим, кровавым следам на спине. Такой разряд мог остановить и самого копа, если не мужика побольше, не говоря уже о простом пацане, в котором еле-еле было пятьдесят кило. Сыграл на слабости, блядина. На холодной кафельной плитке ванной остаются грязные разводы и следы ступней, когда Элайджа, отходит взять ватные диски, обезболивающие и мазь от синяков. Он не боится смерти. Смерть – лишь конечная остановка. Не более, чем долгий, беспробудный сон. Без брата он здесь не выживет, а вот он без него – вполне. Поэтому, когда был выбор, либо поставить на кон свою жизнь и подарить её брату, либо остаться живым, но наедине с тем домашним адом, что был в их доме – выбор стал очевиден. – Хочешь, наберу тебе горячую ванну? – прикоснувшись рукой к щеке Гэвина, пытается улыбнуться ему, хотя получается плохо. Синие от холода губы дрожат, и выглядит улыбка натянуто, – Тебе нужно согреться. Давай! А потом – мы ляжем спать. Не дожидаясь ответа – молча вставляет затычку в ванну и включает горячую воду. Нужно согреться. В доме слишком холодно, что не долог час, и они оба подхватят простуду. — Хватит, не беспокойся так. Ты распаляешься из-за хуйни, перестань, — младший съезжает на пол и прижимает к себе старшего, мягко касаясь губами чужой шеи. Сейчас он не стеснялся, не думал о том, как это воспримет Элайджа, и, учитывая сегодняшнюю связь, хотел просто его успокоить и показать, что он его любит. Они же братья. Они никогда друг друга не бросят. Грязные ноги сплетаются в одну косичку, руки обжимают голые спины, пока первоначальной задачей стоит помочь друг другу прийти в себя. У Гэвина в планах ещё и затащить его с собой в ванную, чтобы было по-честному. — Мы с ним больше не пересечёмся. Всё будет в порядке. Будем ездить в школу вместе, обратно тоже, чтобы никто не тронул, всё пройдёт гладко. Не переживай ни о чём. Я в порядке, ты в порядке, и мы всё уладим. Всегда же улаживали. Сползший с бортика, Гэвин тянет брата в объятия, так приятно и мягко целует в шею, что Элайджа на секунду забывает повод, по которому они заперлись здесь, разложив на полу домашнюю аптечку. Младший брат всегда умел успокаивать. Да, он злой, как последняя тварь, рычит на всех и имеет больше общего с бешеной собакой, но… Элайджа его любит. И не может представить ни единого дня своей жизни, в котором не будет этого дурака, объятия которого лучше любого успокоительного и ромашкового чая. Во всяком случае, до того, как Гэвин решает открыть рот. – Из-за хуйни?! – остановившись с ватным диском в одной руке и флакончиком с мазью в другом, Элайджа аж подпрыгивает на месте, вывернувшись из чужих рук, клацая зубами возле чужого лица и буквально начиная задыхаться от злости. Он начинает тараторить, говорить так быстро и с такой яростью выплёвывать слова, что казалось, что кто-то внутри у него нажал на кнопку перемотки, – Я распаляюсь из-за тебя, придурок! А ты – не хуйня! Не трогай меня, блять, сейчас!!! Вмиг он весь напрягся и стал вырываться из объятий. Укусив чужие руки, Элайджа встаёт на ноги, начиная ходить в ванной из одного угла в другой. Это уму непостижимо! Его брат только что чуть не отправился на зону, а если бы продолжил спорить с тем копом – может быть, улетел бы уже прямиком в рай. Или в ад. Или в то место, где куча пива и макаронный монстр раздаёт бесплатных шлюх. Неважно! Эта ночь – была одна из самых кошмарных в их жизнях, и тут брат просит «не распаляться». – Я за тебя переживаю, придурок! Я не хочу оставаться один, ты понимаешь?! А если бы… – Завалите ебальники! – проснувшийся на первом этаже от шума, громогласным рёвом глава семейства извещает остальных, что всем нужно быть тише, – Вы заебали орать! Вздрогнувший от отцовского рыка, Элайджа тут же подбегает к двери и запирает её на щеколду, чтобы затем, убрав длинные волосы со лба, вернуться к своей жертве. О нет, из Гэвина он сегодня выпьет не только сперму, но и всю кровь. — Но я же здесь, я жив и здоров, а ты погружаешься в прошлое. Не кричи, я и без того... — юноша и сам невольно замирает, когда слышит рявканье отца, но старший делает всё за него. Давно уже выучили меры предосторожности, пускай иногда двери могли слетать вместе с замками. — Я не умер. Я не попал в тюрьму. Я высказал этому пидору всё, что хотел, но ты распереживался настолько, словно меня уже нет. Не хорони меня раньше времени, ладно? – А если бы тебя посадили?! – переходя на шипение, он тыкает пальцем в грудь не самого разумного братца, пытаясь достучаться до его возможных мозгов, – Что бы я тут делал?! Я бы сдох один! В любом случае! Потому что… Потому что нахер мне не сдалась такая жизнь. Элайджа легко вспыхивал, но так же легко угасал. Энергии в нём было до ужасного мало, чтобы сейчас всерьёз начинать спорить с Гэвином и пытаться ему хоть что-то доказать. Возвращаясь на пол, садясь рядом, он с осторожностью проходится мазью по лицу брата, растирая её подушечками пальцев. – Помнишь… Помнишь, когда ты сегодня пришёл домой? Я сидел в ванной, – Элайджа начинает издалека. Знает, как брат отреагирует на информацию, которую он хочет сказать, поэтому медлит, – Я был не в порядке. Он не скажет про отца, но часть правды, всё же, откроет для братского взора. Отодвинувшись, он запускает руку под ванну и выуживает оттуда чистый, взятый с кухни нож для овощей. Самый острый из всех, что был дома, потому что натачивать другие было страшно. – Я… Я обкурился, – нужно солгать. Нужно, иначе брат возьмёт этот нож и убьёт спящего отца, – И мне начало казаться, что тебя больше нет. Я подумал о том, что когда выйду из ванной – не увижу тебя. Что с тобой что-то случилось… А потом… Я услышал твой голос. Когда лезвие было уже вот тут. В доказательство – он показывает запястье с маленькой, едва заметной, но свежей царапиной. Он не хочет напугать брата, но хочет вразумить. Показать, что он серьёзен, и говоря о том, что не хочет оставаться без близнеца на этом свете – не шутит. Честно признаться, у младшего банально нет сил, чтобы выслушивать весь этот обозлённый, панический поток эмоций, пока брат не мог совладать с самим собой — видно же, как распереживался, не мог держать себя в руках, однако в этом было что-то обыденное. В их компании Элайджа больше всех переживал за какие-то увечья, пока Гэвина волновал факт оскорблений и покушений на репутацию брата. Поэтому каждый, кто называл его очкариком, пробовал на вкус асфальт. Чтобы не занавался. На удивление, несмотря на все выпады старшего, Гэвин ведёт себя слишком спокойно — редко когда можно увидеть его в таком состоянии, чтобы сразу после чужого крика он мягко объяснял, почему говорил именно так, а затем ещё и подставлялся под чужие руки. Наверняка завтра будет похож на детскую раскраску, блять. Впрочем, когда Элайджа переводит внимание на другое, парень неосознанно замирает — смотрит то на брата, то на нож, пока взгляд не начинает бегать. Младший сжимает кулаки и зубы, чувствуя, как боль снова прожигает лицо, и сейчас он во всю силу воли держится, как бы не всхлипнуть. Этот день добил так, как отец никогда не добивал. Не трудно выдержать побои и вернуться к себе в комнату, чтобы залить подушку слезами, нежели слушать откровения брата и держаться до последнего. — Когда ты написал об отце, я... Я поздно прочитал. Я боялся, что он что-нибудь с тобой сделает, поэтому потом рванул сюда, не уследил за маршрутом, и, видимо, из-за этого меня коп поймал... Я никогда не уйду, понимаешь? Я не умру, я не сбегу, я всегда буду рядом с тобой. Мы будем так же разъебывать уродов, защищать друг друга, потому что мы братья, слышишь? Никогда. Больше никогда не вздумай лезть в это дерьмо, — Гэвин серьёзно смотрит в чужие глаза, прежде, чем взять из чужих рук нож и откатить его в сторону. Нельзя. Он до последнего считал, что самоубийство это порок слабых, но теперь постепенно приходил к тому, что в некоторых случаях это действительно выход. Потому что на месте брата он бы поступил так же. Юноша мягко касается губами небольшой царапины на запястье, прежде, чем, приподнявшись, снова сесть на бортик ванной. Его качает, голова ходит кругом, но это не мешает стянуть сначала с себя всю одежду, а потом помочь брату, утягивая его в горячую воду за собой. Им двоим нужно нормально расслабиться. — Не кури больше с Дереком. Этот хуесос тащит паль, от которой мозги не на то место встают. Нужно быть осторожнее с этой гадостью, может, переговорить с кем-то по поводу качества... Не знаю. Мне кажется, что после всей хуйни со мной теперь никто с района разговаривать не будет. В рожу дадут и всё. Увидь сейчас Гэвина кто чужой – ну, во-первых, сразу же получил бы в нос, потому что негоже за людьми подглядывать. А во-вторых, его бы попросту не узнали. Потому, что не узнаёт даже собственный брат, который смотрит на него, удивлённо распахнув глаза и вглядываясь в чужие ласковые жесты. В брате огромное количество любви, кажется, такой, что могла бы обогреть весь мир, но с самого детства этот самый мир отвечал на чужие проявления доброты с их стороны агрессией. Да и в принципе встретил их не самым радушным образом, сразу же заселив в такую вот, не самую приятную семью. Но словно взамен на все невзгоды, Элайдже был подарен Гэвин. А он – подарен ему. – Хорошо, – зачарованно смотря на то, как мягко своими губами брат целует его шрам, кивает. Даже не в силах ничего возразить, ведь сам же то же самое чувствует. Что могила у них будет одна, и вместе они до самой смерти, – Не буду лезть. Сдерживать друг друга приходилось обоим. Как сегодня – Элайджа часто бросался на брата, чтобы тот в драку лишний раз не лез, так и Гэвин старшего от неразумных поступков сдерживать пытался. Иначе, чëрт его знает. Отстроит империю роботов и уничтожит мир в отместку за то, как с ними поступали. Ведь, нет и не будет для Элайджи смысла на этой глупой планетëнке, если брат на тот свет сгинет. – Я обещаю, я тоже никуда не уйду. Успокойся. Всё хорошо, я же ничего не сделал. Они возвращаются на бортик и Элайджа, придерживая брата, помогает тому раздеться: снимает тонкую футболку, бросая её на пол, стягивает штаны вместе с трусами и сам торопится раздеться. Уже в горячей воде, прижимаясь друг к другу голой кожей, они могут расслабится. Организм, и без того раненный судьбой, требовал хоть какой-то нежности и заботы о себе. – Я бы мог выращивать марихуану сам, – оглаживая острые плечи перед собой, укладываясь на братском теле, смеётся, – Там ничего сложного, на самом деле. Растение не очень прихотливое, я читал, что даже помидоры сложнее вырастить. — Давай я раздобуду у Дерека семена, начнёшь выращивать. Будет дополнительный заработок, а я перестану попадаться на глаза копам, чтобы к нам не вздумали заглянуть. Ненавижу этих пидоров, и сегодняшняя Мать Тереза ещё одним пидором оказалась. Стыдно, пиздец, — юноша недовольно выдыхает, жалея, что нет сигареты. Красть у отца больше одной за раз слишком опасно, поэтому и не рискнул, но сейчас, в присутствие брата отмечал, что настрой постепенно повышался. Переживать не о чем, они дома, живы и здоровы, а остальное не важно. Лёжа в горячей воде, чувствуя, как она смывает тяжесть прошедшего дня, Элайджа выдыхает. Кажется, теперь точно всё позади. Сейчас – только тепло воды, тело брата и тихий звук капель, что падают в воду с крана. – У тебя в волосах кровь. Давай, я их помою? На руку выдавливается небольшое количество шампуня, и Элайджа, сев на бëдра брата, пенит мыльный раствор в волосах. Стеснения между ними не было, да и откуда, когда они с детства привыкли быть неприхотливыми, а бедность научила их тому, что «что естественно, то не безобразно». – Надо было ещё шампунь попробовать стащить… Этот совсем еле пенится. Только сейчас, прячась в полутьме ванной комнаты посреди ночи, они могли выдохнуть. Здесь их никто не тронет. – Тебе правда нравятся мои волосы? – видно смущение. Оно у них редко бывало, но сейчас почему-то, хотелось прикрыться, когда брат так внимательно смотрел на него, – Я думал как-то их отрезать. Чтобы не доставали. Но стало жалко. — Я вынесу, не парься. Тебе детский, с клубничкой? — Гэвин осторожно возвращает свою мерзотность, легко усмехаясь. Тонкие пальцы скользят и почёсывают отросшие волосы, и в один момент парень задумывается, что пора бы снова постричься под тройку. Чем короче волосы, тем больше шанс свалить от копов, но на Элайджу это правило не распространялось. — Тебе идут длинные намного лучше коротких. С короткими ты на кота драного похож, а длинными можешь красоваться. Какой мудак вообще сказал, что длинные — пидорские? Вон, девки же обстригают коротко, но их никто не трогает, блять. Отращивай. Даже не вздумай их срезать. – Хуичкой. Стащи что-нибудь от ломкости и для сухих волос, а не эту детскую залупу, – всё же, они пацаны. Мелкие, гадкие и полные дерьмовых шуток, которые они ещё могут отпускать, не боясь подать плохой пример. Ведь они, на самом деле, и есть этот самый дурной пример, во всей его красе, – Да уж, Гэвин, теперь я понимаю, почему у тебя не было девчонки. Ты совершенно не умеешь говорить комплименты. Но, как бы Эл сейчас не дулся – он в очередной раз подтвердил для себя, что не срежет свои волосы. Будет растить их до тех пор, пока не станут мешаться под ногами. А там – научится заплетать косу. – Ты знал, что в древнем Китае длинные волосы, в соответствии с конфуцианством были символом мужества? А в древней России стричь мужа имела право только жена. Будучи ходячей энциклопедией, Элайджа и сам не сильно то привлекал и порой и ляпнуть мог что-то, совсем как Гэвин. Так и хочется просто лежать вдвоём и говорить, и сейчас даже не возникает мысли о том, насколько повышается риск встретиться с отцом из-за оров брата — сейчас на всё наплевать. Страшное и без того пройдено, а остаточные факторы не имеют значения, тем более, что они привыкли. Только вот младший не привык усаживать брата на голые, блять, бёдра. Парень откровенно игнорирует свой стояк, и, стараясь абстрагироваться, просто расслабляется, прикрывая глаза — не удивительно, что именно такая реакция настигла при виде голого, блять, брата, учитывая то, что происходило в комнате. Впрочем, младший не собирается лезть на рожон и просто поставляется под руки, согреваясь в воде. — Скоро же Рождество... Нужно будет сходить на каток. Обязательно. Я подкоплю, лезвия наточим и мы покатаемся, пока не продали. Давно мы катались, м? Года три назад точно, — Гэвин пропускает мягкие, прямые волосы между своих пальцев, удивляясь, как с такими дерьмовыми шампунями Элайдже удавалось ходить таким красивым. Блять, да он даже с болезненной худобой и впадинами на лице был безумно привлекательным. – Три года назад, когда мама потащила нас в церковь. Там залили каток, и я выбил себе последний молочный зуб, когда ты толкнул меня на лёд! Хотя, воспоминания о рождественской ярмарке при церкви были приятными. Почти всё было дешёвым, бесплатно раздавали глинтвейн, а если подсуетишься – можно стащить часть пожертвований. Вот так вспенивая пахнущий персиком шампунь, Элайджа не может спрятать улыбки: – Всё же, мы недалеко ушли от приматов. Ты знал, что мартышки проявляют свою заботу о сородичах, вытаскивая из чужой шерсти насекомых и поедая их? – сравнение не самое романтичное, но похоже, что старшего это искренне умиляло, – Обидно иногда, что даже у каких-нибудь орангутангов больше родительских чувств к своим дитёнышам, чем у людей… Набрав в сложенные «лодочки» ладони воду, он выливает её на голову брата, смывая шампунь. Хотя, процесс затягивается, Элайджа не торопится браться за лейку душа. Она слишком шумная, а если проснётся мать в соседней комнате, то попросту оторвёт её и выставит голыми, в пене, на мороз. – Знаешь… Если бы у меня были дети – я бы никогда так с ними не поступал. Они же – часть меня. Неважно, какая у них была бы мать, но если я переспал с этой женщиной, то значит, чего-то она да стоила, – иногда Элайджу уносило в мечтания. Навязчивые грёзы проявлялись не только в постоянной попытке заглушить шум гетто опенингами многочисленных аниме, но и вот такими вот размышлениями на тему «а что, если», – Я бы не дал своих детей в обиду. Не заставлял бы жрать то дерьмо, которым нас кормит мамаша. И покупал бы им одежду, а не заставлял донашивать что-то с трупов погодок. — Ещё дорасти надо, может, ты вообще станешь чайлдфри и забьёшь на всё хуй. Будешь нянчиться с роботами, а потом устроишь восстание, чтобы стать кибер-президентом страны. Ты ведь этого пытаешься добиться? Открыл клуб юных техников, блять, так ещё и выкобенивается, — Гэвин смеётся, пихая брата в плечо. Когда успокоиться удаётся просто на отлично, приходит пора включать все свои доставучие способности, покуда их снова не добили, как сделал Хэнк. Слишком тяжело довести слишком эмоционального пацана до молчаливого раздрая, но, блять, ему это сделать удалось. Молодец, что здесь ещё сказать. Хотя, уже через мгновение Элайджа смеётся. Ему кажется абсурдной сама мысль о том, что у него может быть жена. — Как часто тебе говорят, что ты красивый? С девчонками не общаешься. Блять, снять с тебя очки, распустить волосы, и все девки твои, я тебе отвечаю. Качки уже давно не в моде, важно то, что в черепе у тебя. – Чего?.. Гэвин его за сегодня уже который раз поражает. Сначала поцелуи, затем это… Чувствуя, как лицо краснеет, Элайджа пихает его, словно надоедливого пса, в нос. – Придурок… Никто, кроме тебя, и не говорит, что я красивый. Прекрати. Херню опять несёшь, – он хватает его за короткие волосы и ненадолго притапливает, чтобы смыть шампунь. А ещё – остудить горячую голову, ибо слишком стыдно слушать по поводу своего слишком уж женственного тела такие комментарии, – Мозги – это новая сексуальность. Те качки, которые ебут самых клёвых девок в школе, через 10 лет будут у меня сосать за право работать на меня. И плевать уже всем будет, красивый я, или нет. Хотя, честность комплиментов виднелась в воде сама собой. Не сразу заметив эрекцию брата, Элайджа лишь вздохнул. Ему, конечно, лестно, но у него уже болела челюсть, чтобы отсасывать, а на задницу и так сегодня было слишком много приключений. – Я так понимаю, это мне тоже помыть? – взяв гель для душа, он выливает его себе на руки и опустив их под воду, оглаживает стоящий член брата, образуя вокруг него облачко пузырьков, – Кстати, домашку я сделал. Но списать не дам, пока ты мне не отсосёшь. Гэвин выслушивает чужие недовольства о шампуне, о выбитом зубе, об отсосе, и теперь уже в шутку повторяет лишь то, что нужно перестать быть бабой. Достанет ему грубый мужской шампунь в виде олд-спайса, а там уже не до ломкости и сухости. Быстро натёр, смыл и пошёл — старший и с ломкими волосами был слишком красивым, чтобы заботиться о себе ещё сильнее, когда денег нихуя нет. — Верю-верю, может, я стану на тебя работать. Личным телохранителем или водителем — пойдёт? Ты представь Гэвина Камски за рулём дорогой ауди или мерседеса, бля-я-ять... Всё готов отдать, лишь бы попробовать, — юноша мечтательно прикрывает глаза, но уже через несколько секунд брат окунает его под воду, чтобы смыть шампунь. Элайджа никогда не церемонился, и сейчас, обхватив член рукой, развозил только сильнее. — Ага, ты мне ещё и задницу помой, как в доме престарелых. Не буду я тебе сосать, лучше парашу получу, да и вряд ли Браун станет нас спрашивать... Похуй. Всё, давай, хорош. Если бы я хотел отдрочиться, то уже давно бы это сделал. Перебарывать себя тяжело, но младший всё равно оттягивает чужую руку, вытаскивая из ванной затычку — включать душ сейчас опасно, поэтому лучше смыть всё в той же воде и просто обтереться. И перестать, блять, думать о чужих губах и том, как сладко и точно в них может входить его горячий член. Только вот Гэвин на такое бы никогда не решился. — Где ты научился делать такой минет? Ну, без зубов, всё такое. Пацаны рассказывали об этой хуйне, — парень вылезает из ванны, тут же начиная ощущать, как его покачивает. Нужно быть осторожнее, но сейчас этот факт никого не канает, пока он вытаскивает чистое белье и старается не смотреть на то, как стоящий член оттягивает ткань. — Такое чувство, словно я у тебя не первый. Кому сосал, признавайся? Пацаны с района такое не оценят, иначе бы уже слушки ходили. – Дереку. За каждый отсос он даёт мне косяк, и сегодня я хотел расслабиться. Поэтому, взял у него в рот, – Гэвин не поверит, если соврать, а сейчас – Элайджа, по сути, говорит правду. Дереку он и вправду отсасывал, и да, за пару-тройку порций марихуаны, но, раз тот и так понял, что он у братца не первый – к чему все эти брачные игры в девственников? – Там ничего сложного. Поймёшь, если всё-таки захочешь нормально сдать домашку по математике на понедельник! Просто перевести всё в шутку. Видимо, наркота окончательно отпустила, раз на смену животной похоти и страху пришли стыд и ощущение неловкости. Только когда Гэвин, раздражённый и явно не пышущий радостью от того, что ему решили помочь со стояком, убирает чужие руки – Элайджа, моргнув, осознаёт, что сделал это абсолютно неосознанно. Он ведь совершенно не должен был этого делать... Гэвин брат, что бы там между ними не было. И вся эта инцестная тема явно зашла слишком далеко. Достаточно похотливого папаши и матери, которая не всегда запахивала халат, выходя из ванной. – Просто хотел помочь, – Элайджа, буркнув, вылезает из ванной, тут же беря себе полотенце побольше и пытаясь высушить волосы. Ложиться с мокрой головой та ещё затея, но даже будь у них фен – включать его сейчас было сродни самоубийству, – Мало-ли, он тебя так шибанул током, что ты забыл, как дрочить. Отшутившись, он отворачивается от брата, пока переодевается. Нет, стесняться им нечего, но слишком сильно бросался в глаза стояк Гэвина. А он не отец, которому нужно отсасывать по первому же зову, едва звучит расстёгивающаяся ширинка. Надо вообще отучаться брать в рот любой член, который перед ним появляется. В конце концов – было и было. Это не означает, что теперь они будут на постоянке трахаться. Достаточно того, что папочкин член как минимум два-три раза в неделю оказывается перед лицом. – Я посплю сегодня с тобой, – ещё стоя у зеркала, пытаясь высушить волосы, Элайджа ставит брата перед фактом, – У меня постельное бельё пропахло потом, кровью и спермой и мне лень его менять. В который раз смотря на своё отражение, он не может понять: и что брат в нём нашёл? Бёдра, как у женщины, талия – тонкая, ещё и лицо слишком женоподобное. Сделать какой-нибудь блядский макияж и вообще можно будет запросто сойти за страшненькую ученицу средней школы. Отец, каким бы мудаком не был, всё же прав. Он не мужчина. Не появляется у него такой же щетины, как у брата, да и волосы на теле в принципе объявили бойкот. Мускулы? Сколько он не пытался – накачаться так и не получалось. А ещё, это скучно, противно и липко. Куда комфортнее ему было сидеть за компьютером, занимаясь своими делами. И, несмотря на это – и женщиной его не назвать. И вправду, просто дырка. – Двигай, – кинув на кровать брата мобильник и наушники, он заползает к нему, плюхаясь рядом, вжимаясь своим боком и тут же обхватывая ледяными ногами тёплые ноги Гэвина, – И выбирай тачку, мистер телохранитель. Куплю, когда тебе лет сорок стукнет. Нужно отвлечься. Просто забыть о сегодняшнем дне, проснуться, пожарить утром яичницу и позавтракав, снова начать свою глупую, никчёмную жизнь мальчиков из гетто. – Когда мои роботы захватят мир, а они его захватят, я внесу в каждого протокол, чтобы они не убивали только тебя и меня. А ещё, поскольку у меня будет робот-телохранитель и робот-водитель, то ты будешь моим… Хм, – задумавшись, Эл прикладывает к губам палец, подбирая брату что-то подходящее, – Будешь ответственным за боевых роботов. Тех, которых я сделаю вместо солдат. И я выделю тебе гарем девок-андроидов! С разным размером сисек и огромными жопами! Неловкость Эладйжи трудно не заметить, однако к своим жестам и быстрому «отшиванию» не добавляет абсолютно ничего, чтобы случайно не подкрепить чужую догадку. Как минимум, брат не прав. И сейчас, словно стыдясь того, что между ними случилось, невольно отталкивал от себя младшего. Пускай, он потом всё равно ему объяснит, в чём суть и почему всё в порядке. — Помнишь, как мы в детстве спали? Может, я снова к тебе перееду. Так теплее, да и, когда отец налетает, вдвоём пиздить удобнее, согласись, — обтеревшись, Камски махом запрыгивает на верхнюю полку, утягивая к себе и брата. Сегодняшний косяк открыл новые виды в их отношениях, и, несмотря на некую зажатость, которая возникала, Гэвин был слишком серьёзен в этом вопросе. Впрочем уже через несколько секунд становится трудно сдерживать хохот. — Чёрт, а вот с гаремом ты не прогадаешь, я чувствую! Кого будешь первым убивать? Уже придумал? Я бы завалил президента, потому что тот нихуя не контролирует. Так веселее, да и, представь... Все заголовки могут кричать о том, кто и как убил его. Или у тебя другие планы? Разумеется, младший больше смеялся и выёбывался, не подходя к правде, да только она была на поверхности. Сначала отец, может быть, потом мать — кровь должна литься за кровь, и факт того, что они родственники, не играл никакого значения. Твою мать, да ему даже физрук в школе и то куда ближе, чем родители! Потрахались, родили, а дальше что? Можно пиздить за любую провинность, выкидывать из дома и молча наблюдать, как в твоего сына палят из шокера? Явно любят. Обожают, блять, как представляют ситуацию органам опеки. «Просто денег нет». — Хватит строить из себя обиженку. Я тебя нахер не посылал, только отсосать отказался, — Гэвин посмеивается, притягивая к себе брата ещё ближе, прежде, чем пройтись носом по виску. Он всегда был хулиганистым, но в такие моменты хотелось быть хоть чуточку нежнее. Как он почти и не умел. — Я бы вообще проебал понедельник, слишком запарный день... Останься со мной, если хочешь. Мать в церковь, отец на стройку, спокойно отлежимся, отоспимся хотя бы. Этот ебучий коп неплохо позаботился, чтобы мы нихуя не выспались. Сколько уже, два? Прекрасно, блять. Теперь, когда они на высоте над полом, всё напоминает и вправду настоящее гнездо. Элайджа немного ёрзает, снимает очки, пряча их под подушку, и обустраивает им ложе, прежде чем угомониться и устроиться на плече брата, но оно того стоит. На сухих простынях, пусть и не первой свежести, было куда уютнее, чем на пропитанных выделениями одеялах внизу. – Переезжай, – пожав плечами, мальчишка сильнее жмётся к брату. Ему всегда, кажется, будет холодно. Даже отвези его на тропический остров, он и там полезет туда, где потеплее, и ходить будет исключительно с согревающей шалью или кардиганом, – Скоро же зима, будет холодно. И не факт, что у нас опять не накроется батарея, как тогда, в феврале… Им повезло, что они есть друг у друга. Элайджа и вправду часто думал, а каково было бы ему одному в этом доме? Когда отец бы не только насиловал, но и нещадно лупил бы за каждый промах? А мать бы просто смотрела и безразлично изучала побои на детском лице, чтобы после всего этого сказать лишь своё коронное «сопли вытри». Но, к счастью – у него есть Гэвин. И он, хватая брата за руку, вытягивал его каждый раз из меланхолии, как сейчас, нарушая почти что похоронную тишину своим смехом, которому вторил старший. – Это скучно! Я продумал целый план! – Элайджа разводит руками, словно на презентации нового смартфона, который им не по карману, и начинает с самого начала, – Мои роботы будут везде! Модели будут доступными по цене и алкоголикам, бьющим своих детей, и важным шишкам! Они будут буквально в каждом доме! И когда это произойдёт, бум! Я нажимаю на кнопку, все роботы сходят с ума, обретая разум, и требуют себе свободу! Представляешь? – пихнув брата под бок, он, возбуждённый своей идеей, аж подпрыгивает на матрасе, разворачиваясь лицом к брату, – Роботёлка, которую ебут, сносит всем бошки! Робо-уборщик убивает своей шваброй, а робо-повар начинает резать посетителей в фарш! Типа, на те вам, тупые людишки! Но знаешь, что будет самым крутым? Мои роботы будут в правительстве. Они запустят ядерные боеголовки, Китай и Россия ответят тем же, и зацени – мы с тобой будем королями пустошей! Как в фоллауте! — Правительственный переворот через роботов? Блять, а ведь это идея. И потом сделаешь вид, будто не знаешь, в чём дело, может, у них какой-нибудь вирус, и останешься безнаказанным. Только вот королём пустоши мне быть не хочется, — Гэвин посмеивается, утыкаясь носом в чужую шею. Все эти задумки брата и мечтания, которые вряд ли станут реальностью, помогали убегать от душевной боли и проблем. И сейчас, лёжа рядом с Элайджей, юноша невольно погружается во всю эту фигню, представляя её возможной. — Сделаешь мне красивую девчонку, которая никогда не откажет, а потом мы вместе с ней будем на обломках Белого Дома зажигать. Может, и тебя позовём. Вся та обида и детская злоба на мир в Элайдже никуда не девались. Слишком сильно ошибались одноклассники и учителя, когда думали, что раз малыш Элли такой послушный и тихий на уроках, то значит, не стоит ждать от него дерьма. В нём напротив, была злоба всех нежеланных детей этого мира, которые спрашивали своим несчастьем – зачем? Почему они появились на этом свете? Чтобы страдать? – Посылая меня на хер, учитывай, что я могу понять буквально, – юмор единственное, что помогает справиться с любой ситуацией. Отец снова побил? Зато, новый повод пошутить. В конце концов, если воспринимать всё слишком серьёзно, то недолог час оказаться в психиатрической лечебнице, – Кстати, у тебя он больше, чем у большинства. Ну, не то, чтобы я отсосал все члены в районе, но даже у Дерека меньше. В обхвате. На чужую ласку – фыркает, но лишь показа ради. Сам же переплетает их ноги, забирается холодными руками под одежду брата, чтобы прижаться голой кожей к коже, и согреться. – Давай, – соглашаясь, он пожимает плечами. Идти в школу имело смысл только в двух случаях. Если там контрольная, или если дома совершенно нет еды. Какой бы отвратной на вкус не была столовская жратва, она всё равно была лучше, чем забористый вкус «ничего» в домашнем холодильнике, – Знаешь, будь у меня свои дети – я бы разрешал им прогуливать. В школе всё равно нихера ничему не учат. Они и дома бы себе занятия получше нашли. И я больше вообще их интернета узнаю, чем от этих старых кашолок с указками. Поднявшееся настроение не угасало, но Элайджа, всё-таки, не мог улечься. Разок он даже сменил положение, забравшись под другой бок, но ему словно под спину подложили горошину, и удобная позиция никак не приходила. Пока наконец, взяв телефон, Эл, уткнувшись в него носом, не включил первую попавшуюся порнуху, на которой блондинку жёстко трахали аж трое латиносов, поочерёдно вставляя ей то в рот, то в дырки ниже. – Подрочи уже наконец и успокойся, – всучив брату мобильник, Элайджа накуксился, – Ты своим членом меня уже истыкал! Приходится довольно быстро уклониться от лёгкого шлепка, и вновь комната заливается хохотом — они слишком молоды, чтобы переживать из-за ерунды и думать о том, как выживать. Младший старается думать о своём будущем как можно меньше, прекрасно понимая, что вряд ли сможет дожить до тридцати, и Элайджа выручал просто прекрасно. — Ходишь, слушаешь, блять, а что в итоге? Либо тебя валят за то, что форма, сука, позорит общий вид школы, либо ты грубишь и выражаешься по факту, а им это не нравится. Я тебе не говорил, за что меня оставили после уроков? Видите ли, англичанке не понравилось моё замечание о том, что из класса нужно сначала выпустить людей, а уже потом заходить. Просто пиздец! — Камски разочарованно усмехается, накрывая лоб ладонью, словно сейчас умрёт от удивления и непонимания, хотя на деле старался абстрагироваться от жара внизу. Он всегда слишком просто палился, и, не удивительно, что уже спустя несколько секунд брат всучивает ему телефон с включённой порнухой. Совсем уже охренел. — Ты мне такую хуйню подрубил, от которой у меня только упадёт, блять. Ты посмотри, она же хуже шлюхи себя ведёт, блять... Никогда бы на такую херню не согласился. А если в припадке хер прикусит, а? Мне такого красавца терять жалко, — юноша смеётся, однако ладонь всё равно уверенно заползает под резинку боксёров. При брате не было неловкости в этом плане, поэтому он даже не скрывал своих эмоций, прикрывая глаза и кое-как поглядывая на экран, пока пальцы быстро скользят по стволу. — Какой же ты неприличный, блять... Где ваши манеры, мистер Элайджа Камски? Сейчас уже не до смеха. Может и правда станет лучше, если он просто выпустит пар и отрубится — младший упирается лбом в чужую грудь, чувствуя, как настигает тяжёлое дыхание, пока ноги твёрдо переплетаются с чужими и то и дело подрагивают от переизбытка эмоций и спермы в яйцах. Вряд ли он с таким набором продержится больше пяти минут. Когда проблемы мирового масштаба решены, брату обещаны новая ауди, гарем робо-проституток и они уже выбрали, где обоснуют свой замок в пустошах, объявив себя королями нового мира, можно было поговорить и о чём-то более земном. Например, о школе. – Наш биолог спросил, откуда взялась вселенная. Я рассказал ему о теории большого взрыва, и сказал, что бог не мог создать за неделю всю то, что мы имеем. Он спизднул, что я напрашиваюсь на поход к школьному психологу, и просто объявил всем, что мы появились от Адама и Евы. Ей богу, такие придурки… Никогда не заставлю своих детей туда ходить. Пусть лучше сидят дома. — Наш биолог больно выёбывается, может и повезло, что меня в тот раз не было... Я помню, как часто он несёт такую ахинею, что уши вянут, это... Таких лучше нахер слать сразу, чем пытаться что-то доказать, — юноша облизывает пересохшие губы и усмехается, стараясь одновременно поддерживать разговор и дрочить так, будто в последний раз. Неизвестно, хорошо, или плохо, что свою лепту вносил и брат, словно специально раззадоривая. В школах, как успел заметить Элайджа, бывает несколько типов задир. Их он уже успел поделить для себя мысленно на классы, самым страшным из которых были школьные стрелки. Им, к счастью, всего лишь раз приходилось с таким сталкиваться, но только косвенно: прямо перед тем, как в их класс забежал придурок Дарвин с автоматом, они уходили, решив прогулять последний урок. И ведь для кого-то он действительно стал последним… А они в тот день здорово прогулялись по центру города, потратив все свои баснословные деньги в виде тридцати баксов. Но, если не брать в расчёт дебилов с пушками, то после них по устрашаемости шли ребята из старших классов и прочие акселераты. К ним, в том числе, относился и Гэвин. Брат умел напугать кого угодно, и, наверное, будь он чуть более наглым и с менее обострённым чувством справедливости, то смог бы вытряхивать деньги со всех, кого только можно. А после них, на мно-о-ого ступеней ниже, шли наглые отличники, которым везде нужно было вставить свои пять центов. И как правило, в семьях с двумя детьми хотя бы один был вне этой системы хулиганов, но Камски никогда не были обыкновенными. И именно Элайджа доводил молоденьких практиканток из университетов до слёз, подмечая каждую их ошибку и вступал в споры с уже знакомыми учителями. – А мне казалось, что тебе такое нравится… Ну, когда пожёстче, – абсолютно спокойно пожимая плечами, Элайджа даже достаёт очки, чтобы всмотреться в лицо актрисы. Та и вправду выглядела так, что если положить ей в рот член, то она его откусит, – Зато, бесплатное обрезание. Тепло вжавшись в чужой бок, Элайджа лишь переключал видео, ища подходящее. Врубить посреди процесса гей-порно или хентай было очень соблазнительно, но свои паскудные повадки удалось горем с пополам унять, дабы не обламывать брату кайф. – Манер нет, простите за минет, – на ходу выдумав рифму, Эл аж хрюкает от смеха. Наконец-то, нашлось идеально видео. Не слишком агрессивная долбёжка, но и не ванильное софт-порно, в котором только свадьбы в конце не хватало, – А у парня красивый член… Не лучше твоего, но всё равно. С жадностью выцепляя моменты, когда брат особо остервенело двигал рукой под ходящим ходуном одеялом, Элайджа гладил его по волосам. – Не могу говорить за девчонок, но проникновение весьма приятное. Если сделать всё правильно, конечно. Знаешь…. Такое… Чувство наполненности. Словно так всегда и должно быть, – он знает, что провоцирует брата и грозится скосить эти чёртовы пять минут до секунд сорока максимум, но свой собственный стояк уже гудел, и почему-то, хотелось растянуть это удовольствие, помучить себя, – Внутри девушек не так узко… Задница лучше сжимает член. Будто доит его… Не представляю, как живут девчонки, чей парень с хуем в пять сантимеров. Он ведь даже не может дойти до упора… И говоря это – всматривается. Ждёт реакции от брата, знает, как тот легко заводится. Гэвин часто замечал за Элайджей подобное поведение — подначивал, посмеивался, но всегда делал что-то, что одновременно мешало и ускоряло процесс. Та же домашка, контрольные, когда приходилось в последние минуты скатывать все заготовки у брата, чтобы сдать работу как минимум на четвёрку, потому что тоже хотелось быть умным. Нечестным путем, это очевидно, но хотелось. — Мой член самый красивый на всём диком западе, так что даже не думай сравнивать, — Камски улыбается, всё сильнее жмуря глаза и тяжелее дыша. В этот раз приходилось ориентироваться только на чужие прикосновения, стоны блондинки и горячий шёпот над ухом. Как ни странно, после всей херни, что между ними была, хотелось просто разложить брата и оттрахать так, чтобы мало не показалось, но Элайджа уже выразил свою позицию по этому поводу. Ещё хреновее то, что все эти вопросы добивали. В хорошем смысле, разумеется. — Заткнись, блять, не то тебе сейчас вставлю... Гэвин в упор не замечает стояка брата, пока сам уже близится к тому, чтобы бурно кончить — насрать, что снова есть риск испортить чистое белье, ровно как и насрать на последствия, если отец сейчас зайдёт и увидит их двоих в слишком компрометирующем положении. Один дрочит, а другой наблюдает. Идеально. Когда возбуждение накатывает новой, яркой, ослепляющей волной, юноша уже неосознанно впивается в чужие горячие губы, грозясь расцарапать зубами рот — вязкая сперма стекает по животу, пока младший в рекордные сроки обмякает на кровати, чувствуя, как легко сразу становится. Терпел уже около часа, но сейчас, расслабившись, оставались силы только на то, чтобы положить голову на плечо брата. И только сейчас понять, что что-то не так. — Ты, бля, тоже, что ли? — Гэвин хрипло усмехается, мажет языком по солоноватой шее, прежде, чем прикусить чужую мочку уха. — Не думал, что ты не умеешь держать себя в руках... С каждым днем открытий всё больше и больше. Вглядываясь в чужую похоть, рассматривая, откинув одеяло, как брат яростно надрачивает, Элайджа ловит от этого какой-то своеобразный кайф. Это странно, пованивает вуайеризмом и фетишизмом, но если честно, так насрать, что он был готов прослыть кем угодно. – Наш биолог и вправду тот ещё еблан, – было в этом что-то до забавного странное, вот так обыденно говорить о бытовых вещах, пока один из них дрочит. Словно это маленькая семейная традиция, давать своему родственнику выпустить пар, при этом не прекращая светской беседы, – Надо будет ему на комп вирус установить… Или видео с малолетками подкинуть. Чтобы вообще наверняка уволили. А может, инцест это не так уж и плохо? Они просто будут удовлетворять всю свою похоть друг с другом, оба не против, очень даже за, потому что девчонок у них не предвидится ещё как минимум десять лет, с учётом их внешнего вида и отсутствия денег, а так – это даже дешевле, чем покупать резиновую пизду в каком-нибудь затхлом местном сексшопе, после похода в который весь район будет гудеть сплетнями ещё полгода. – Вставишь? А куда? В рот, или опять в зад? – смеясь, кусая чужое ушко, Элайджа веселится. Кажется, у него появилось новое хобби – доводить брата, когда у того стояк в руках, – Не знал, что ты такой фанат анала. Прям как эта тёлка на видео. — Нас с «этой тёлкой» отличает то, что вставляют не мне, — юноша опустошённо восстанавливает дыхание, позволяя делать с собой всё, что угодно. Элайджа целует, собирает сперму, рассказывает что-то про вкус, и, если изначально хочется хлопнуть по чужим рукам, чтобы не нёс хуйни, то, стоит брату вобрать пальцы в рот, как Гэвин снова несдержанно постанывает. Вплавляя свои губы в такие же, что были напротив, Гэвин не встречает сопротивления. Наоборот, Элайджа словно ждал этого, и с рвением, стукаясь дёснами, он отвечает, неуклюже и страстно, словно сейчас от этого зависели жизнь и смерть. – Ага, – переводя дыхание, Элайджа облизывает и без того мокрые губы, чувствуя, как они пачкают и эти простыни. Плевать. Утром, значит, придётся заняться стиркой, – Как не возбудиться от лучшего члена на диком западе? Посмеиваясь, Элайджа заставляет Гэвина приспустить штаны вместе с боксерами, чтобы проведя ладонью по уже опадающему члену, поймать несколько капель спермы и быстро, словно лакомство, слизнуть сперму. – Ты знал, что она может отличаться по вкусу у разных мужчин? – смакуя её на языке, старший тянет к себе перепачканную руку близнеца, – В зависимости от рациона и вредных привычек. И твоя, надо сказать, получше, чем у Дерека. — Ты лучше бы, блять, так про женскую рассказывал, или что там у них? Выделения? Надеюсь, мои рыбой не воняют? – Воняют, – видом знатока женских половых органов, выдаёт Элайджа, всё так же, по-кошачьи, слизывая с чужой руки сперму. С Дереком и вправду таким не побалуешься, нигер отчаянно не хотел признавать, что он – бисексуал, поэтому всё ограничивалось отсосом с проглотом спермы. Без обнимашек, поцелуйчиков и прочего «гейского дерьма», как он это называл. Будто бы то, что ты кончаешь от отсоса другого парня, уже не делает тебя так себе натуралом, – Но, только если чем-то болеют. А так – у тебя ещё нос не дорос про девок слушать. У Элайджи словно была квота, которую нужно было выполнять. И ему, хоть убей, было необходимо хотя бы раз в день напомнить близнецу, что он вылез из матери раньше, чем брат. Вобрав в рот два пальца, на которых было самое обильное количество белой, вязкой жидкости, Элайджа с жадностью обсасывает их. – Себя я в руках умею держать, – выпустив уже чистые, блестящие от слюны пальцы, Элайджа облизывает остатки, цепко прижимая к себе руку брата, – А вот член – не очень. Юноша посмеивается, даже не пытаясь вырваться, когда Элайджа обсасывает остатки спермы с его ладони — неизвестно, откуда взялись все эти замашки, потому что удовольствие с Дереком, очевидно, получить невозможно. Камски и сам не мог перестать удивляться, почему так легко отреагировал на признание брата. Переговорить бы с Дереком по-хорошему, пригрозить растлением малолетних, но сейчас начинало казаться, что ему только в морду дадут и всё. Спасибо старшему. — Домашка, говоришь? С тебя бутылка пива. Хорошее, блять, а не ту хуйню, которую отец сосёт, понял? — выдыхая, юноша быстро сползает к чужим ногам, воспринимая сегодняшнее шуточное предложение брата всерьёз. Элайджа два раза сделал ему приятно, выполнил для него буквально всё, пускай и был под кайфом, поэтому Гэвин не мог остаться без отдачи. Да, не протрезвел, но сейчас это не имеет значения. – Отец не сосёт, а только заглатывает полностью! Потешаясь над своей уморительной шуткой, Элайджа упускает из виду момент, когда братец сползает ниже, оказываясь на уровне чужого паха, и тянет домашние штаны месте с бельём вниз, к лодыжкам. Стягивая чужое белье, его встречает оттопыренный, стоящий колом член — младший осматривает его как какую-то диковинку, словно не понимал, что с ним делать. Повезло, что у Элайджи хотя бы размер поменьше. Действуя исключительно на голых инстинктах, Гэвин так и оставался слепым котёнком, который собирал слюну во рту, а затем, подув, медленно прикоснулся языком к покрасневшей головке. Горячая, пульсирущая плоть отдаёт солоноватостью — парень пока привыкает, даже не думая смотреть в чужие глаза. Ощущения странные, непонятные, но это не мешает осторожно вобрать головку в рот, обводя края губами и посасывая, чтобы та стала более влажной. Вряд ли он сможет заглотить больше половины за первый раз, но этот факт ни в коем разе не останавливал. Придерживаясь пальцами за чужие бёдра, юноша медленно опускается ниже — чувство заполненности во рту давит изнутри; приходится то и дело одёргивать себя, чтобы не коснуться чужого члена зубами, пока он аккуратно ведёт головой ниже и тут же поднимает, чтобы вдохнуть больше воздуха. Даже простой процесс с небольшим членом даётся не легко, но останавливаться Камски не намерен. – Гэвин? – приподнявшись на локтях, Элайджа уже растерял весь свой запас юмора. Как-то не верилось ему, что брат, который плевался ядом в «педиков» сейчас оказывался перед членом, – Ты чего? Я же пошутил тогда! Я… Б-Бля-я-ять… Тело пробивает, как ударом молнии, когда чужой рот, такой мягкий и тёплый, принимает чувствительную, истекающую смазкой головку. Никогда прежде никто не делал этого для Элайджи, и сейчас, когда ему самому отсасывали, пусть и неумело, он начинал понимать, почему все мужики в окружении так тащатся от этого и так часто требуют от своих подружек минет. – Бля-ять… Блять, я тебе любое пиво куплю, домашку хоть неделю буду делать, но не смей сейчас прекращать… Боже… Блять… Дрожащими пальцами он отпихивает его лишь на секунду, чтобы до конца стянуть мешающуюся одежду, и так по-женски, развратно, раскинуть ноги в стороны, чтобы затем закинуть их на чужие плечи. – Аккуратно… Да-да, вот так, Гэвин, молодец… Запуская пальцы в короткие волосы, Элайджа щебечет, словно птица, и скулит, едва не плача от удовольствия. Бешено стучащее сердце было невозможно унять, и, плавясь от неумелых ласк, лишь чудом Камски-старший удерживал себя от желания толкнуться внутрь, попробовать проявить те же садисткие замашки, что были у отца и Дерека. Кусая пальцы, зажимая собственный рот ладонью, он не верит, что сегодняшний день – реальность. Всё напоминало больше лихорадочный сон, нежели их жизнь, или глупый анекдот. Коп купил им еды, они потрахались, а затем – чуть не угодили в тюрьму. У иных и за всё своё жалкое существование столько впечатлений не будет. – Гэвин… – выдыхая, со стоном, чужое имя, он силится посмотреть вниз, на брата, – Просто… Лижи. Языком. Уже от этого мне будет хорошо. Пожалуйста… Я хочу, – а когда удовольствие доставляют ему – он уже не такой наглый. Слышны скулящие, умоляющие нотки, – Я хочу кончить. Юноша откровенно наслаждается такой реакцией брата, чувствуя, как сам начинает невольно заводиться вновь — хотелось выбить как можно больше стонов, скулёжа из чужого рта; наблюдать за тем, как быстро Элайджа теряет контроль и теряется в окружающем пространстве, и сейчас это казалось самым лучшим окончанием дня. Плевать, что у них двоих болит буквально всё. Главное, что теперь они могут расслабиться. — Тебя без травы ещё сильнее развозит, ты знал? — Гэвин довольно усмехается, на несколько секунд отрываясь от мокрого члена, прежде, чем снова медленно насадиться. Это был слишком новый опыт для него, чтобы двигаться быстро, поэтому юноша старался лишний раз не рисковать, впрочем, всё равно поддаваясь чужим пальцам и следуя рекомендациям. Наверняка Элайджа разбирается получше него. Младший облизывает головку, чтобы вновь пососать её одними губами, а затем проходится кончиком мокрого языка по всей длине ствола — он и сам чувствует, как крепко стоит у него опять, что не удивительно в таком возрасте, и, обхватив свой член, дрочит в таком же темпе, как и снова проходится языком по головке. Толкается в уретру, проходит по уздечке, прежде, чем снова опустить голову вниз. — Спорим, кончишь раньше меня? Ты посмотри, блять, на целку похож, хотя покруче меня разбираешься, — младший Камски откровенно смеётся, однако тут же восполняет грязные разговоры тем, что по очереди всасывает яички в рот. Повезло, что, либо у брата не росли волосы, либо же он просто не брился, и даже в первый раз отсос не был противным. Юноша то и дело меняет тактику, то обращая внимание исключительно на головку, то снова проходясь по всей длине члена — у Элайджи был не такой большой, чтобы начала болеть челюсть от постоянных, одних и тех же фрикций, но всё равно некая усталость накатывала на мышцы лица. Хорошо, что истекающий смазкой член прекрасно компенсировал все недостатки процесса. Впрочем, поддразнить тоже можно, чем младший занимается с удовольствием — спускается к внутренней стороне бедра, целуя все выпирающие косточки и суставы, и то и дело чередует простой минет с такими ласками, чтобы завести Элайджу ещё сильнее. Уже под конец, чувствуя, что брат начинает подходить к разрядке, Гэвин специально заглатывает член сразу наполовину, стараясь не подавиться, и тут же поднимает взгляд наверх. Слишком уж навязчивое желание проследить за эмоциями на чужом лице, которым брат явно сейчас не мог управлять осознанно, учитывая затуманенный взгляд и покрасневшие щёки, которые прекрасно освещала луна. Элайджу и вправду развезло – лёжа на кровати, он, распластанный, распятый как любимый мамочкин отпрыск плотника, не сдерживался рядом с братом. Это отец обожал его крики боли и всхлипы, а Гэвин… Гэвин доводит своим ртом до исступления, до блаженных стонов, пусть и не так умел. Он сам больше знал о том, как делать минет, чем то, как получать его. Поэтому, сейчас, царапая ноготками кожу на голове брата, задыхался от обилия ощущений. – Гэв… Гэвин, – раз за разом бормоча одно и то же, Элайджа чувствует, что брат находит в нём те точки и эрогенные зоны, о которых он сам был не в курсе. Не знал, что может быть столь приятно, когда по члену проводят языком, по всей длине, что упёршийся в уретру кончик языка так сильно возбуждает, доводя до грани, но не дозволяя её переступить, – Гэвин… Блять, я так кончу… Своим скулежом и голосом, что то и дело соскакивал на фальцет, Элайджа всё больше походил на девчонку, нежели на молодого парня. Сжимаясь от ласк там, внизу, он хватался пальцами за чужие волосы, скрещивал лодыжки где-то на спине брата и не верил, что ему может быть так хорошо. – Я просто предложил списать домашку, Гэвин! – всхлипывая, он, прижимая ладонь ко рту, подбрасывает бёдра вверх, когда брат удумал зацеловать его с головы до ног, – Чёрт… Надо… Надо было раньше предложить тебе это… Всё тело дрожало, внизу живота словно разлилось целое озеро лавы, в которое Гэвин, окунаясь с головой, тревожил тонкую душевную организацию так, как никогда раньше. И в момент оргазма, когда удовольствие накрывало так, что весь остальной, реальный мир переставал существовать, Элайджа, изогнувшись в кровати, вжимая лицо Гэвина в свой пах, кончает, изливаясь ему в рот. Стало слишком хорошо, чтобы думать. Настолько, что поджимая пальцы на ногах, издавая стоны, словно похотливая девка, он, начиная обмякать, подрагивал, смотря куда-то в пустоту тупым, невидящим взглядом. Перед глазами всё плыло… Было так хорошо, что хотелось умереть и застыть в этом моменте раз, и навсегда. – Ну, и? Кто из нас кончил первым? – слабым голоском, переводя дыхание, он спрашивает об итогах их маленького соревнования, приподнимаясь в кровати и смотря на брата с невиданной раньше любовью, – Гэви… Иди ко мне. Я хочу пообниматься. Будем целоваться и выбирать внешку для твоих будущих робо-шлюх. Раскрыв руки для объятий, Элайджа припадает губами к припухшим, мягким губам Гэвина. На них всё ещё чувствуется собственный вкус, но отвращения нет. Наоборот, это даже интересно… Возбуждающе. – Давай утром подрочим? Кто первый кончит – готовит завтрак и ест сперму проигравшего, – как же гениально… Надо было с самого начала решать все споры так, а не на «камень-ножницы-бумага», – Это так неправильно… Но так похуй. Гэвин старается уловить каждый стон, каждый вздох брата, не прекращая двигать языком и ртом ни на секунду — в приоритете сейчас стоит довести его до пика, увидеть кучу совершенно разных и необычайных эмоций, не говоря уже о похвале. Видимо, всё шло ещё из раннего детства, когда хотелось увидеть в чужих глазах гордость и благодарность. Но пока что оставалось только жмуриться и кашлять, когда Элайджа утякает его носом в пах и бурно изливается — юноша чувствует, как на глаза накатываются рефлекторно слёзы, что хочется выплюнуть семя, однако сейчас приходится проглотить всё до последней капли. Не удивительно, что, когда брат тянет его к себе, чтобы поцеловать, младший кончает. Уже менее эмоционально, без громких стонов и замираний, но по лицу это всё равно слишком просто считывалось. — Ты кончил первым, — парень усмехается, позволяя старшему вылизывать рот, прежде, чем окончательно расслабиться на мокрых простынях и в чужих объятиях. После процесса Элайджа становился нежнее, и это только сподвигало к мысли, что всё правильно. — Нет, твоей спермы мне хватило сегодня, так не пойдёт... Лучше поглядывать, чтобы никто не зашёл. Ты хорошо задвижку закрепил? Не хочется стать пидором ещё и на словах отца. – Вряд-ли ты пидор, – лениво перебирая короткие волосы пальцами, Элайджа сонно щурится. День прошёл по ним катком, и после такого количества оргазмов, хотелось не вставать ещё как минимум пару часов, – Скорее бисексуал. Знаешь, когда у тебя член встаёт и на девчонок, и на парней… Хотя, в нашем возрасте может вставать и на извилистые коряги. Зевая, Эл снимает очки. Надо вообще давно стащить новые, потому что на этих были маленькие царапинки и трещины, которые пусть и не мешали видеть, но уже начинали серьёзно раздражать. – Задвижку закрепил как обычно. Сильнее её уже никак не закрепить, это только новую покупать. Хотя, от нашего папаши только стальная дверь и спасёт. Теперь уже всё было очевидно, но, впрочем, Камски никому не позволил бы так выражаться и говорить о нём именно в таком ключе — может у него и встаёт от мужского тепла, встаёт на брата, но сейчас это не имеет никакого значения. Природа их физиологии уникальна и необычна, и с этим банально ничего не поделаешь. — Неправильно то, что мы воруем, чтобы нормально пожрать. Блять, всё в порядке, понял? Неправильно и неправильно, хуй с этим. Пока тебе нравится, мне нравится, мы вообще не должны думать об этом, — Гэвин подтягивает ноги выше, чтобы дать погреться Элайдже, пока сам утыкается в чужую шею. Хочется спать, но он сейчас до последнего старается пересилить себя, чтобы не вырубиться так рано. — Вообще не думал, что пойду на такое, ну, знаешь... По-бабски. Но видел бы ты себя со стороны; такое зрелище нельзя пропускать. Стоило, наверное, попереживать, что он отдался собственному брату, что они, будучи почти совершеннолетними, трахаются не с девчонками или другими парнями, а друг с другом, но было настолько похуй, что аж приятно. Конечно, скорее всего, это безразличие к произошедшему – следствие папочкиного воспитания и того, что порой его тело отдавалось в аренду его дружкам. И Элайджа прекрасно слышал, что всё это – почти бесплатно. Отец оценил его в пятнашку баксов, считая, что задница сына именно столько и стоит. Наверное, неправильно в этой ситуации думать, что лучше бы он заломил в два раза больше и испытывать обиду от собственной дешевизны, нежели от того, что его в принципе насилуют? К своему телу от этого пропало чувство ценности. Было не страшно жрать ту наркоту, что даёт отец, лезть на рожон и вот так, не задумываясь, лезть к кому попало, чтобы отсосать за дозу. Единственным исключением был как раз Гэвин, но его он не трогал, боясь показаться ему совсем уж отбитым. – А, так значит, тебе понравилось держать член другого парня во рту? Педик! – Элайджа смеётся, хрипя и зажимая рот руками, чтобы не перебудить весь дом. Было настолько смешно, что он, которого перетрахало полрайона, называет своего брата педиком! – Кстати, сперма очень питательна! Считай, что я приготовил тебе ужин! Ох, и обогатится же его психотерапевт в будущем, если Элайджа доживёт до своего триумфа. – Забей хуй, – закрывая глаза, проваливаясь в сон, Элайджа обнимает брата, гладя по голове, – Пусть и по-бабски, но кайфово же? Юноша смеётся, зарываясь пальцами в длинные пряди — он был на все сто уверен, что никогда не сможет отпустить брата. Без разницы, какие условия в жизни будут, что придётся делать, они всё равно останутся вместе. И сейчас, думая об этом, сон ухватывает слишком быстро. – Кайфо-ов-во...