Звёздная ночь

Полупустой вагон был словно подсвечен золотыми бликами. По крайней мере, Вике казалось именно так, когда она открывала глаза, чтоб вырваться из своего идиотского состояния, который напоминал полудрёму. Но нет, спать и даже дремать, она бы сейчас не смогла — всё тело было напряжено и словно налито свинцом. Пальцы с простым маникюром и прозрачным лаком на ногтях легко скребли ладони. Баварская ехала навстречу своей погибели. Знала, что отец будет вне себя от ярости, ведь дочь снова не ночевала дома. Как именно он будет выливать свой гнев, оставалось лишь догадываться, но Вика могла предположить, что ей не стоит ждать ничего хорошего. В прошлый раз отец был беспощаден. Вряд ли что-то изменилось к лучшему за эти несколько дней. Виктории хотелось, чтобы эта поездка никогда не закончилась. Но пришлось сдвинуться с места на «Таганской». Люди, словно сомнамбулы, плыли туда-сюда, двигаясь, как в замедленном кино. Девушка ступила на эскалатор, опустив голову. Длинные каштановые волосы скрыли её лицо. Руки были спрятаны в карманы потёртой кожаной куртки, которую она умыкнула у Юрки, просто чтобы пахнуть им подольше. Юра... Запах его одеколона, сигарет... И всё вспомнилось опять. Началось с самого начала, словно кто-то включил воспроизведение фильма. Вика увидела счастливое лицо Шатунова, когда тот впускал её в квартиру, сразу же утягивая в объятия. В них Баварская почувствовала себя чуть лучше. На самом деле, после постоянных ссор с отцом, энтузиазма к жизни у неё было всё меньше. — С тобой всё нормально? — расплёскивая голубизну своих очаровательных глаз, спросил парень, держа Вику за плечи и всматриваясь в её лицо. — Всё хорошо, — слегка улыбнулась она. — Просто устала — эта учёба сведёт меня с ума. — Есть будешь? — Юра бережно провёл пальцами по щеке девушки. — Да, я голодная, — от этого простого прикосновения на душе вдруг стало легко и радостно. — Тогда идём, я как раз пельмени сварил. — Пельмени? Офигенно. Сто лет их не ела! — Вика наклонилась, чтобы снять белые кроссовки, надетые на чёрные капроновые колготки. — Икра на завтрак каждый день надоедает — понимаю, — беззлобно ухмыльнулся Шатунов, уходя на кухню. Послышался лёгкий звон тарелок. — Она кого угодно достанет, — выдохнув, пробормотала Баварская и выпрямилась, чтобы пройти в тесную ванную. Вика любила эту скромную однушку в Черёмушках. Здесь прошли самые яркие и красивые моменты их с Юрой романа. Однажды она загорелась идеей покрасить коридор в зелёный, и Шатунов сдался. Тогда, толкаясь и делая перерывы на поцелуи, они активно работали кисточками. И пусть кровать скрипела, когда они занимались любовью, а окна выходили на однотипные московские панельки — Вика обожала эту квартиру. И пельмени, которые она ела, сидя напротив Юры, в этот вечер показались ей самыми вкусными на свете. Шатунов уже давно не спрашивал, весело ли живётся дочери богатого владельца производства, имеющего огромную квартиру в самом центре Москвы, прекрасно зная ответ. Баварская считала, что живёт только тогда, когда встречается с Юркой, когда они катаются на его мотоцикле по ночной Москве, а мимо проплывает горящий разноцветными огоньками город, который никогда не спит. Живёт только тогда, когда они встречаются с друзьями Юры, те бренчат на гитаре и рассказывают о своей жизни. Живёт только тогда, когда она ест простые покупные пельмени в небольшой квартирке в Черёмушках… Всё остальное — существование, к которому приучил Викторию отец. В нём она и должна была находиться, не нарушая правил. А нарушала. — Что там папаша? — с ухмылкой спросил Шатунов, отправляя в рот последний пельмень. — И сметана вкусная. Люблю сметану, — девушка щедро смазала ею то, что осталось в тарелке. — Ви-ка? Ты меня слышишь? — нараспев продолжил Юра. — М? Ты про отца? — Вика изогнула бровь, глядя на парня. Да, обвести его вокруг пальца было нереально. Зря пыталась. — Про него. Ты всё слышала, — Юра откинулся на спинку, глядя на девушку въедливым рентгеновским взглядом. — Пока ничего. — Не орёт? Вика врала, глядя в глаза Шатунова. Ей просто больше ничего не оставалось. — Нет. Пока тихо. — Как думаешь, мог он… смириться? — в голосе Юрки была неприкрытая надежда, и Баварская ощутила себя последней сволочью. Она не могла лишить его этой надежды. Не могла сказать: «Ты знаешь, мой отец обещал, что запрёт меня в комнате, если я не прекращу с тобой встречаться. Он ненавидит тебя больше всех на свете». Вот она, неприкрытая правда, которая никому не была нужна. Вениамин Александрович считал, что его дочь связалась с подонком, который и ногтя её не стоит. — Где ты и где он?! Это какой-то бомж! Где были твои глаза?! Как ты могла снюхаться с таким дегенератом?! Пойми, он с тобой только ради денег! Ноги его в моём доме не будет! — орал он так, что из его рта летели капли слюны, оседая на блестящем деревянном столе. — Пока нет, — уклончиво отозвалась Вика. Взяв на палец немного сметаны, она подалась вперёд и, широко улыбаясь, понизила голос: — Наклонись-ка. Юра блеснул глазами и наклонился к ней. Баварская, посмеиваясь, мазнула его нос сметаной. По квартире разнёсся весёлый колокольчиковый смех. Уходя на рассвете, когда Шатунов ещё спал, уткнувшись лицом в подушку, Вика с трепетом поцеловала его чёрные, торчащие кверху вихры, и напоследок написала в ванной на зеркале «Я тебя люблю». Красной помадой. Уже выходя из квартиры, подумала, и утащила его куртку, которую он давно не носил. Взамен оставила на комоде в коридоре конверт с солидной суммой денег. Вечером, после ужина пельменями, она вручила их Юре со словами: — У меня для тебя подарок! Шатунов как-то странно посмотрел на неё: — Это что? — А ты посмотри сам. Парень нехотя взял конверт, глянул его содержимое одним только глазком, и тут же протянул его обратно: — Мне не надо. Спасибо. Голос его почему-то стал стальным. — Но ты ведь хочешь починить мотоцикл? Чтобы мы катались, как и раньше… — Вика немного растерялась, не ожидая настолько категоричную реакцию. Шатунов взял её руку и вложил в неё конверт, говоря по слогам, сухо и зло: — Мне твои де-нь-ги не нуж-ны. Ни-ког-да. Запомнила? Баварская кивнула, закусывая угол губ. Юра отпустил девушку, отвернулся и, схватив со стола сигареты, ушёл курить на балкон… …Стоя возле старинного шикарного дома, в котором когда-то жил свет московской интеллигенции, Вика ощутила себя совсем потеряно. «Пап, прости, задержалась у Юли», «Мы с Леной засиделись над заданиями, и я уснула»… В оправдание у неё были только такие карты. Поразмыслив, Баварская поняла, что лучше второй вариант — пусть у Юли и не было телефона, зато Лена была предупреждена, и уже не раз выручала подругу. Рассвет забрезжил над Москвой нежно-розовым, но небо оставалось холодным. Поднимаясь по лестнице, а не на лифте, лишь бы потянуть время, Вика надеялась, что отец ещё спит и, возможно, не заметил её отсутствия. Но это был самообман, при чём наивный. Стоило девушке прикрыть за собой дверь, и сделать это так, чтобы замок не щёлкнул, она услышала негромкий разговор. Душа ушла в пятки. Мысленно дав себе оплеуху, Баварская сняла обувь и хотела было прошмыгнуть в свою комнату, минуя белоснежный, увешанный портретами предков, коридор, как ей преградила путь домработница Зинаида. — Доброе утро, — фальшиво улыбаясь, елейно сказала она. — Доброе. Папа уже встал? — тоже улыбнулась Вика. — Да. Завтракает в столовой. Он попросил тебя зайти… — Зинаида с нескрываемой брезгливостью скользнула хитрым прищуренным взглядом по поношенной куртке, надетой на девушке. — А это тебе лучше снять, чтобы Вениамин Александрович не видел… — Конечно, — торопливо убрав волосы за уши, Баварская сняла куртку и повесила её на крючок, испытывая при этом сожаление — ей вдруг подумалось, что она, пропитанная запахом и энергетикой Юрки, спасёт её от злых слов отца. А они будут — безусловно будут. Чувствуя себя нашкодившим ребёнком, Вика прошла в столовую. Большие окна пропускали в помещение утренний свет. Хрусталь в старинных антикварных сервантах, шикарный дубовый стол с десятью обитыми белым бархатом стульями, пианино, небольшой журчащий фонтанчик у окна и картины в тяжёлых рамах на светлых стенах — в подобных роскошных интерьерах только кино снимать. А вот Виктории они уже давно опостылели. — Как прогулялась? Ночь была интересной, я надеюсь? — смерив дочь пренебрежительным взглядом, Баварский промокнул губы атласной салфеткой и бросил её рядом с тарелкой. — Я была у Лены. Мы засиделись за занятиями, и уснули, — улыбнулась девушка. — Твоей Лены нет в городе — я уже навёл справки. Она вместе с родителями улетела к родне... куда-то там. Тяжёлый взгляд отца пригвоздил Вику к месту. Она не знала, что говорить, и лихорадочно подбирала слова. — Мне всё это уже надоело. Надоело, что ты не ночуешь дома, что связалась с этим бродягой. Ты сошла с ума? Тогда тебя надо лечить. Принудительно. Солидному симпатичному мужчине с лёгкой сединой шёл его властный и жёсткий голос. Но сейчас Вика испытывала липкий ужас, смешанный с отвращением. — Он детдомовец. Неизвестно, чем болен — ты можешь подцепить от него что-нибудь, — продолжал Баварский, медленно уничтожая Викторию. — Он тебе не пара. Сколько раз тебе это объяснять? — Я люблю его, — неожиданно твёрдо парировала Вика. Мужчина резко встал, заставляя дочь вздрогнуть. Подойдя к ней, он схватил её за плечи и встряхнул. Раньше отец себе такого не позволял — девушка немного запаниковала. — Дура! Ты хоть понимаешь, что однажды весь мой бизнес перейдёт тебе?! Ты позоришь наш род, нашу семью! Он оборванец из детского дома, а ты… Вика дёрнулась, вырываясь из рук отца. Её потряхивало. — Не говори о нём так! — она отвернулась, зачем-то хаотично трогая волосы, лицо, кофту. — Послушай меня, девочка, — понизив и смягчив голос, мужчина подошёл сзади и мягко положил ладони на плечи дочери. — Я не желаю тебе зла. Я хочу, чтобы ты была достойным продолжением нашего дела, нашей семьи. Сколько раз я просил тебя прекратить водиться с этим отбросом — ты не услышала. Я должен пойти на шаг, который, поверь мне, меня не радует, но настанет день, когда ты скажешь мне «Спасибо», глупая… У Вики внутри всё похолодело. Она резко повернулась к отцу, заглянула в его зелёные, почти, как у неё самой, глаза: — К-какой шаг? — Если ты не прекратишь с ним отношения, его труп найдут где-нибудь в подмосковной лесополосе, — негромко отозвался мужчина. Девушка не поверила своим ушам. Отшатнулась назад, в ужасе глядя на человека, который когда-то давно читал ей сказки перед сном и учил кататься на велосипеде. Неужели это был он?.. — Ты не сделаешь этого… — сказала упавшим, грудным голосом. — Сделаю, — смотрел так, что было ясно — не шутит. — У меня достаточно связей, и ты это знаешь. Сделаю, Виктория. Так что выбирай: расстаёшься с ним сама, или труп твой Юрка. — Ты не… — Вика осеклась, не зная, что сказать дальше. Просто в ужасе взирала на спокойное лицо отца. — На дворе девяносто третий. Все мрут пачками. Твоего детдомовца даже никто не хватится. У тебя сутки на размышления. Ты ещё пожалеешь, что связалась с ним — я хочу уберечь тебя. — Я жалею только об одном… — пробормотала девушка, стоя в ужасе и оцепенении. Брови мужчины поползли вверх. — …что я — твоя дочь. Смерив Вику холодным непроницаемым взглядом, Вениамин Александрович отвернулся и направился к двери. — Выбор за тобой, Виктория. Время пошло.