Процент уязвимости

      Я продолжал пялиться в стену, глазел на кирпичную крошку, пытаясь игнорировать потные ладони, трогающие мою грудь. Жирдяй сзади не мог кончить уже полчаса, только сопел мне в ухо, колол меня трёхдневной щетиной и не переставал говорить всякую пошлую и слишком примитивную мерзость. Я давно научился отключать мозг и сейчас, стоя прижатым к грязной стене в узкой подворотне, мечтал о том, как куплю поесть и ни с кем не поделюсь. Думать мне помешало очередное:       — Ох, хорошо, блять! Я даже закатил глаза. Мне уже надоело терпеть его пыхтение сзади, и я решил, что пора заканчивать. Пересилив себя, стал стонать, изображая удовольствие.       — Вот сука, как задергался. Хорошо тебе подо мной. Небось, устал от этих неумелых ебарей из шахт.       Сам он работал на лесопилке, поэтому я чуть не заржал, но вовремя изобразил стон, проигнорировав бред, сказанный мне несколько секунд назад.       Мой талант актёра принёс свои плоды, и через минуту потный мужик сзади застонал, навалился на меня всем весом и, наконец, кончил. Я облегченно выдохнул, когда он высунул из меня свой стручок.       — Сука, как же хорошо, — заблеял он, снимая презерватив. — Ты только не думай, это, что я пидор. Ясно тебе?       — Ясно, — тихо отозвался я, поворачиваясь к нему.       — Мне просто жена туда не даёт, а у тебя задница тугая, — загоготал он, натягивая штаны и уставился на мой член. — А че не стоит-то?       Я даже не поверил, что он правда думает, что мне понравилось, но, воспользовавшись тупостью мужика, ответил:       — Когда кончаю, у меня быстро падает.       Тот аж весь порозовел, улыбка до ушей, стал скалить мне свои жёлтые зубы.       — То-то! Потом сам ко мне прибежишь, попросишь тебя отвафлить.       — Обязательно, но этот раз нужно оплатить. Железно.       Он нехотя сунул мне мятую тысячу, поправил штаны, мерзко ухмыльнулся и пошёл. Я осмотрел бумажку и положил в карман. Мне стало вдруг холодно и очень противно. Я ещё раз подумал, что привыкнуть к такому нельзя, и зашагал в сторону школы, первое сентября никто не отменял.       Подходя к школе я заметил на дальней парковке чёрный седан, почти такой же, наверное, как у того парня неделю назад. Поддавшись на мгновение приятным воспоминанием, я прикрыл глаза и замедлил шаг, но вскоре меня охватила странная обида, и я пробубнил себе под нос, ещё быстрее заковыляв вперёд:       — Понакупали недолимузинов…       В нашей дыре это было самое большое здание. Никто толком не знал, сколько ему лет, мы точно знали, что ремонта там не было с момента постройки. Все разваливалось, со стен рулонами слезала штукатурка, на сгнившие доски пола первого этажа заботливо постелили линолеум, купленный на деньги нашего родительского комитета. Четверо «богачей» нашего городка теперь считали себя меценатами. Учителя относились к их детям, как к наследникам нефтяного магнита… магната? Короче, чего-то нефтяного и ужасно дорогого. А я их ненавидел и, может быть, даже боялся. Иногда я фантазировал, как куплю компьютеры в класс информатики, и тогда все будут уважать меня, нет, даже, тайно обожествлять. Молиться станут. Прямо во время уроков.       Но это явно не сейчас, потому что сегодня, зайдя в выкрашенное в голубой здание, я поднялся на второй этаж и тихо пробрался в свой класс. Внутри уже было сборище наших дебилов. Они гоготали, прыгали по партам, кто-то изображал изнасилование учительского стула. Четверо зазноб нашего класса стояли в углу у окна и курили в форточку, обсуждая парней.       — О, главная знаменитость пришла!       Я сразу понял, о ком речь, и даже узнал голос Печёнкина, который доставал меня ещё до того, как я стал заниматься этим всем.       — Сколько хуёв соснул сегодня? Мой в рот возьмёшь бесплатно? — загоготал этот дылда и кивнул своему другану. Толстый рыжий дебил хохотнул в ответ.       Я как всегда проигнорировал, хоть и внутри все сжалось. Я сел на своё привычное место в углу, за моей спиной зашептались девчонки.       — Серёж, да оставь ты этого. Что с него взять? Он же слабоумный, дебил просто.       Вот это великодушие, да ещё какое! Я вспыхнул:       — Я не слабо…       — Так, всё-всё, сели на места! Печёнкин, сядь, я сказала! — Зашаркала к доске наша классная. — Так, а вы что встали у окна? Вам особое приглашение?       Марина незаметно выкинула окурок и пошла к парте, вслед за подругами, пошатываясь на высоких каблуках. Старая учительница бросила на неё взгляд, полный презрения и цокнула языком:       — А вырядилась-то как…       Женщина поправила потрёпанную жилетку и села на своё место, оглядела комнату, и монотонно продолжила:       — Не в первом классе, чтобы словами сорить. Надо по кабинетам расходиться, — Она посмотрела на меня с обычным презрением. — Все двоечники-дегенераты в спецкласс, остальные как всегда.       Я завертелся, пытаясь понять о чем речь. Раньше я, как и все учился в обычном классе, просто получал самые низкие оценки, а теперь меня собирались куда-то отправить, а я понятия не имел куда, поэтому посмотрел на неё с надеждой.       — В отдельный класс, Гречишный, тебе в 204-й. Государство теперь таким как ты отдельных учителей даёт.       — Камера для всех местных даунов, — заржал Печёнкин, классная только коротко обернулась на него, но не возразила и даже улыбнулась.       Я поднялся со своего места, быстро забросил вещи в рюкзак и уже подходя к двери замер. У меня челюсть свело от злости, и я хотел было бросить что-то резкое и остроумное, но класс уже зашумел, совсем забыв про мое присутствие, и постояв несколько секунд, я бесшумно вышел.       Идя по коридорам, вдыхал затхлый запах и вслушивался в собственные шаги, стараясь не поднимать взгляд от собственных ботинок: видеть окружающую серую, пошаркавшую действительность не хотелось. В ритме шагов я перебирал в голове причины, по которым ненавижу себя, и закончив с коротким размышлением о том, что я действительно местный слабоумный, я перешёл к другим неприятным мне людям и решил, что их ненавижу, потому что заставили меня в это поверить. А ведь когда-то я думал, что даже с такой сильной формой дислексии я смогу быть полноценной и даже важной частью общества, но моя семнадцатилетняя жизнь расставила всё на свои места.       Я сам не заметил, как чуть не уткнулся в толстенную дверь класса с наклеенной на неё табличкой «204». Внутри кто-то шуршал бумагой, откашливался, я быстро постучался и зашёл внутрь, закрыв за собой дверь.       У окна спиной ко мне стоял высокий мужчина. Стройный, с широкими плечами и тёмными, средней для мужской стрижки длины волосами. Он раскладывал на широком подоконнике какие-то папки, и был полностью этим увлечён, поэтому, не отвлекаясь от своего занятия, произнёс, на удивление приветливо и спокойно:       — Проходи, я тут почти закончил, пару документов только проверю, — он вгляделся в какой-то бланк. — Гречишный ведь?       — Ага, — я сел на парту возле двери и обхватил руками рюкзак.       — Хорошая фамилия. Чай гречишный пил когда-нибудь? — задумчиво спросил он, принявшись собирать бумаги в файлы.       — Не, не пил, — я почему-то растерялся от отсутствия привычного раздражения ко мне.       — Я тут полистал всякое, а у тебя ведь одного в школе дислексия, других детей с чем-то подобным нет, а в классе учеников будет пять. Не знаешь, как так вышло?       — Остальные учиться не хотят, — пожал я плечами. Впервые о моём диагнозе говорили без пренебрежения.       Новый препод хмыкнул, простучал сторонкой бумаг по подоконнику и медленно оборачиваясь сказал:       — Ну, очень рад, что у меня будет как минимум один ответственный уче… Твою ж мать!       Я чуть не упал со своего места: передо мной стоял обожаемый клиент и даже в той самой рубашке. Только теперь лицо его стало бледным, в глазах ужас и стыд. Я же наоборот, в момент стал пунцовым, но идиотская защитная реакция вывела на моем лице широченную кривую улыбку, и я нервно засмеялся. Пока я хохотал, стоящий у окна тупо пялился на меня, как видно, совсем не понимая мою реакцию. Я и сам её не осознавал, но понимал, как сильно мы оба влипли. Мои руки сами разжали портфель и, я пытаясь отдышаться и успокоиться, выбежал из класса.