Аманаты

Первые несколько дней по приезде в Надор они провели в библиотеке, копаясь в личных архивах предков Ричарда. Могли бы, конечно, начать и позже, ближе к дню рождения, но погода как раз испортилась — снег уже сошел, но постоянно принимался идти весенний мелкий дождь, а ветер пригонял к горам новые и новые клочья серых облаков, — то есть делать на улице было нечего. Еще в Алвасете Ричард, помирившись с Берто и выслушав от него объяснения о ритуалах взросления (может быть, завуалированные, а может быть, прямые — Рокэ не вслушивался), вспомнил, что в Надоре, по рассказам старой няньки, когда-то был похожий обычай: тоже нужно было залезть на скалу и провести там ночь. Приехав домой, он попытался расспросить подробнее няньку, которая смотрелась теперь такой же частью надорского замка, как тяжелые створки входных дверей, латы в коридоре или обветшалый гобелен на стене, — как будто никогда и не отлучалась и не провела целых четыре года в Алвасете. Ничего определенного, однако, выяснить не удалось: нянька уверяла, что, кажется, там было что-то посложнее, чем просто оказаться в правильное время на горе — правильное время означало ночь накануне дня рождения, хотя бы это Рокэ с Ричардом почувствовали верно. Вроде бы, говорила нянька, поглаживая узел кэналлийской шали, привезенной ей в подарок (шали, расписанные цветами, привозили каждый год, и за год новая шаль успевала посереть и слиться рисунком иногда с каменной кладкой стен, а иногда со стволами деревьев в соседнем лесу), вроде бы юноша должен был еще знать ответы на какие-то вопросы, но традиция прервалась еще при святом Алане, и с тех пор никто такого не делал. Настолько серьезный подход к искусству любви поразил Рокэ: что же это были за вопросы, без которых местная астэра не подпускала к себе неискушенных молодых людей, и зачем она вообще это выдумала? Интересно, по теории были вопросы или по практике? Впрочем, поколения надорских герцогов, появившиеся на свет уже в нынешнем Круге, доказывали, что справиться вполне можно было и без астэры с ее экзаменом — но раз они с Ричардом решили в этот раз все делать по правилам, придется разыскать более точные свидетельства. И вот они втроем с надорским домоправителем, добродушным толстяком Энтони (собственный управляющий Рокэ был оставлен надзирать за хозяйством), засели в библиотеке. Все личные бумаги, к счастью, собирались в отдельном шкафу: точнее, полки шкафа занимали более новые документы, а старые пылились в сундуках, расположенных в той же нише, что и шкаф, — самые дальние сундуки выглядели настолько древними, что Рокэ не удивился бы, обнаружься там глиняные таблички раннегальтарских времен… хотя нет, в ту эпоху Окделлы еще не владели этим замком, но мало ли, вдруг перевезли с собой семейное достояние; и все-таки он понадеялся, что им повезет ограничиться хотя бы тремя первыми сундуками, и до глиняных табличек дело не дойдет. Энтони, вытащив из связки ключей самый неприметный, открыл сначала дверцы шкафа, потянул на себя, и на пол посыпались стопки исписанной бумаги, писем в конвертах, прошитых тетрадей — все, что было собрано в кабинете покойного Эгмонта и засунуто сюда сразу после его смерти. В этом тоже, конечно, придется разбираться, но позже. Последним из шкафа вывалился альбом ин-кварто, в жесткой обложке — такой, в какой девицы пишут подружкам стихи и пожелания счастья, а между страниц берегут засушенные лепестки. Ричард тут же подцепил альбом и сунул в него нос. Первая страница была украшена аскетично: вензель из букв «М.К.» был обрамлен строгим геометрическим узором, четкие линии шли параллельно одна другой, образуя три вписанных друг в друга восьмиугольника, а на свободных местах были выведены заштрихованные черным ромбы — здесь не было ни изогнутых веток с листьями, ни бутонов цветов, ни каллиграфически начертанных цитат — ничего, что обычно ожидаешь от девичьего альбома. — Эр Рокэ, смотрите, это же дневник матушки! — воскликнул Ричард и погладил обложку. — Можно я почитаю? — Потом, — сказал Рокэ. — Позже можно, но сейчас не отвлекайся, мы ищем совсем другое! Домоправитель тем временем распахнул крышку первого сундука, поднялось облако пыли, Ричард закашлялся, у него заслезились глаза, и Рокэ, попытавшись разогнать пыль веером из попавшихся под руку листов, но сделав этим только хуже, велел ему выйти и решил, что они вернутся завтра, когда здесь уберут. На следующий день они занялись содержимым того сундука, где хранились документы конца прошлого Круга и более ранние. Быстро просмотрев разрозненные бумаги, они отложили их в сторону и принялись изучать книги и тетради — то есть все, что было похоже на дневники или мемуары, — выискивая в них любые упоминания слов «вопросы и ответы». Самым ответственным мемуаристом оказался прапрадед пресловутого Алана, живший века за полтора до своего печально знаменитого потомка: от него остался громоздкий фолиант, кодекс, переплетенный в бычью кожу с тиснением, где он скрупулезно записал все достойные внимания события своей жизни, начиная с раннего детства, а некоторые даже сопроводил миниатюрами. Медленно пролистав примерно пятую часть книги, вглядываясь в остроугольные буквы, теснившиеся на строчках, подпирая одна другую, Ричард наконец ткнул пальцем в страницу: — Вот здесь вроде сказано «вопросы». Рокэ, отвлекшись от другого дневника, заглянул через его плечо, и они вдвоем склонились над книгой. «Вошед же в возраст призва мя отец мой и вручи ми словеса таиная яже аз заучих. Быша же си словеса вопросы числом ~SI~ и ответы тем же числом. Ночию же прикова мя отец цепию на скале и вопросы исспроси аз же отвечах и остави мя…» Дальше чернила затерлись, и было не разобрать. Ричард потеребил угол страницы, и так уже размочаленный от времени, и наморщил лоб: — Что здесь написано, эр Рокэ? Что значит «вошед же в возраст»? — Ну, в целом все понятно: молодой человек вошел в возраст — полагаю, это значит, что начал взрослеть, так что мы на правильном пути. Отец принес ему какие-то тайные вопросы и ответы, шестнадцать штук, юноша их выучил. Ночью они пошли на скалу, отец его приковал цепью, задал эти ритуальные вопросы и оставил его там. Судя по тому, что сохранились мемуары, эту ночь твой предок пережил без потерь. Найти бы еще эти «тайные словеса»… — Я видел где-то список! — Ричард просветлел. — Сейчас! Он покопался в куче ветхих бумаг, отложенных в сторону, и извлек одиночный листок, на котором, действительно, обнаружился список из тридцати двух пунктов, в которых теперь, когда Рокэ и Ричард знали, что искать, угадывались пары коротких вопросов и ответов. Они были изложены более современным языком, чем изъяснялся мемуарист, но все равно оставляли странное впечатление и точно никак не касались ни любви, ни созревания. — Она придет из осени, — прочитал Рокэ вразнобой. — Кто откроет врата? Сколько их было? В чем наша слабость? Да… Очень загадочно. Веет каким-то древним заклинанием, немного похоже на «Песнь Четверых», правда? — Ага, — согласился Ричард. — Но раз надо, то давайте я выучу, а потом сделаем, как написано в мемуарах. ~ ~ ~ На скалу, к мордам вепрей, высеченным в камне, они взобрались вдвоем: Рокэ, не зная достоверно о точных правилах ритуала — в мемуарах, которые они изучили, не упоминались детали, — не рискнул брать с собой сопровождающих. Стараясь не задумываться, как это выглядит со стороны, Рокэ сначала обмотал запястья Ричарда плотной тканью (понадеявшись, что высшие силы не будут иметь ничего против — в конце концов, не было же их целью калечить Повелителя), а потом замкнул на них кандалы, которые сошлись с легким щелчком: древние все предусмотрели заранее, чтобы потомкам не пришлось заботиться о том, как именно приковывать юношей к скале. Цепи оказались достаточно короткими и не позволяли ни сесть, ни тем более лечь, но Рокэ решил, что молодое тело вполне способно провести без сна, стоя, половину суток: день рождения Ричарда, удачно или неудачно, приходился почти на Весенний Излом, и ночь сейчас была лишь ненамного короче дня. После этого он, не дожидаясь протестов, закутал Ричарда в теплый плащ с капюшоном, зачитал ему по памяти ритуальные вопросы, которые успел заучить и сам — не так уж много их и было, — выслушал один за другим ответы и, придержав слова напутствия, развернулся и не оглядываясь ушел в замок, оставив Ричарда одного. Вернулся он на рассвете и еще с полдороги, поднимаясь на скалу, позвал: — Дикон! Не получив ответа, он решил, что, может быть, тропа, загибаясь, заглушает звуки, и попробовал еще раз уже совсем близко к вершине: — Дикон! Ричард! Ты здесь? Ричард молчал, и Рокэ сделалось неуютно: не мог же мальчик сам отковаться и уйти неизвестно куда или, того хуже, сделать пару неверных шагов и сорваться с горы? Ему вспомнилось собственное путешествие в Гальтару, еще давно, в ранней юности — странностей тогда хватало, и бывало несколько моментов, когда его охватывало некое экстатическое безумие; длилось оно, правда, недолго, и Рокэ тогда не успел повредить ни себе, ни спутникам. Но он был тогда старше, а Ричард во многом еще ребенок. Выбравшись наконец на площадку, Рокэ со смесью облегчения и ужаса обнаружил, что Ричард на месте, но не слышит его: мальчик безвольно обвис на цепях, склонив голову; он не шевелился, и только ветер перебирал его волосы, играя короткими прядями. Ричард обрезал их незадолго до отъезда, после очередной мимолетной ссоры, по какому поводу, Рокэ уже не помнил («вы мне не отец, хватит меня воспитывать»), — обрезал, вероятно, чтобы показать, насколько чуждо и противно ему все кэналлийское, ведь это южане носят волосы длинными. Рокэ подозревал, что подстричься ему помогала Айрис, потому что волосы выглядели так, как будто их касались ножницы в аккуратной девичьей руке, а не лезвие кинжала, но выяснять подробности не стал. Нет, это совсем не было похоже на то, что творилось с ним самим в Гальтаре. Рокэ бросился к мальчику и, разжав кандалы, которые легко ему повиновались, опустил Ричарда на землю, придерживая под спину, и похлопал по щекам. Никакого отклика это не вызвало, но ладони у Ричарда были теплыми, сердце билось ровно, и дышал он спокойно. Решив, что здесь он все равно ничего не добьется, Рокэ взвалил Ричарда на плечо и принялся осторожно спускаться — взял бы на руки, хотя тот, конечно, вырос и потяжелел с тех пор, как Рокэ последний раз носил его на руках, но пройти по тропе тогда было бы невозможно. В замке он употребил свой самый командный тон, чтобы раздать приказания домочадцам и не дать им впасть в панику, а то некоторые, встретившиеся им по пути, уже начали причитать над молодым герцогом; велел уложить Ричарда, согреть его и принести отвар из ягод шиповника, а потом разогнал всех, сам устроился возле кровати и приготовился ждать. Несколько часов прошли в тишине, которую нарушало только потрескивание дров в камине — весна выдалась ранней, но топить все равно приходилось много, и сам Рокэ постоянно мерз. Наконец — уже после полудня — Ричард повел головой, открыл глаза и спросил сонным голосом: — Эр Рокэ, все уже закончилось? — Думаю, что да, — сказал Рокэ. — Ну что, Дикон, как ты провел ночь? Приходила ли к тебе девушка? — Какая девушка? — удивился Ричард. Похоже, Берто все-таки ничего ему не объяснил или объяснил не то. — Из тех, что живут на таких горах и помогают юношам повзрослеть. Полагаю, что астэра Скал. Дева-литтен, должно быть. — Нет, что вы! — Ричард мотнул головой. — Никаких девушек не было! Рокэ, поймав его взгляд, полный недоумения, понял, что Ричард не лжет: видимо, ритуалы Скал совсем не были связаны с делами любовными — а, может быть, Ричард и правда еще не вырос, оставался ребенком, и Рокэ отправил его на гору слишком рано — поэтому ему и стало дурно. — Что же с тобой было, Дикон? — спросил он. — Что ты помнишь? Ричард как будто задумался, и в глазах его мелькнуло было мечтательное выражение, но взгляд сразу затуманился. — По-моему, я был камнем… — нерешительно начал он. Рокэ засмеялся: — Дикон, не слишком ли ты взрослый для этой игры? Камнем! — Ну да, — сказал Ричард и, приподнявшись, заговорил увереннее: — Как будто камнем в основании скалы, я просто лежал и слышал все, что происходит вокруг — как прорастает трава, топчутся волки в лесу, где-то бродят люди, ездят повозки; и другие камни как будто очень медленно растут, а другие перетираются в песок… А потом Скалы начали со мной говорить. — Да? — спросил Рокэ. — И что же они тебе сказали? — Сказали, что приветствуют Повелителя. И потом, что Повелитель пришел слишком рано. Но раз уж его направил сам король, тогда ладно. — Король? — переспросил Рокэ. — Точно король? Так и сказали? — Ну да. Не знаю, что они имели в виду. Зато Рокэ, кажется, знал: нет, смутные подозрения возникли у него еще тогда, во время гальтарского вояжа, когда на его призыв отозвались все стихии, а не только Ветер, положенный ему по крови; но он тогда отмахнулся от них и упорно не желал принимать на веру. Конечно, теперь, оглядываясь назад, он вспоминал и другие детали, которые явно указывали на его истинное наследие — наверное, на самом деле, он давно это знал. Ну что же, король так король, этого уже не изменить — нет оснований не верить Скалам… А вот что значит «слишком рано» (и как же точно Скалы повторили его собственные мысли)? Неужели они вычитали из мемуаров что-то не то, и стоило подождать еще несколько лет? Не повредило ли это мальчику? Из размышлений его вырвал голос Ричарда: — Эр Рокэ, голова очень болит. Можно я еще посплю? — Голова? — спросил Рокэ с удивлением: Ричард никогда не мучился мигренями и вообще со времени того, семилетней давности, ранения, почти не болел — по крайней мере, не болел настолько тяжело, чтобы лежать в постели; а с тех пор, как они начали каждый год ездить в Надор, перестал даже простужаться. — Угу, — сказал Ричард. — Голова… — задумчиво повторил Рокэ и положил ладонь Ричарду на лоб. — Погоди, малыш, сейчас. Ричард не отдернулся в негодовании и не запротестовал, что он вовсе никакой не малыш, а только зажмурился, закусил губу и отвернулся от окна, в которое проникали солнечные лучи, словно яркий свет ему мешал. Рокэ потянулся к шнурку, вовремя вспомнил, что они в Надоре и шнурков для вызова слуг здесь нет, и крикнул в коридор, чтобы из его покоев принесли шкатулку с лекарствами. Эта шкатулка за годы его родительства на самом деле разрослась уже до размеров небольшого сундучка, и в ней должны были найтись и средства от головной боли — пусть Ричарду не были знакомы подростковые мигрени, зато они раз в несколько месяцев одолевали Айрис, особенно сейчас, когда она начала превращаться из девочки в девушку. Ожидая, пока выполнят его поручение, Рокэ успел убедить Ричарда выпить отвар шиповника, уже остывший и заново нагретый на углях камина, а когда один из его кэналлийцев (надорские слуги все равно не знали, где и что искать) внес наконец шкатулку, вытащил оттуда три склянки. В одной был лавандовый настой: добавить в воду и дать выпить; в другой — персиковое масло: растереть лоб, виски и макушку; в третьей — масло фиалки: накапать в ухо, хотя Ричард, конечно, откажется, и это придется сделать, когда он заснет. ~ ~ ~ Ричард проспал весь оставшийся день — весь свой день рождения — и следующую ночь и вышел к завтраку задумчивым и немного рассеянным, но бодрым. Рокэ предложил ему съездить покататься — на улице как раз распогодилось, — и собирался составить ему компанию, но тут к нему подошел домоправитель, который держал в руке какую-то бумагу, измятую и потертую, как будто пролежавшую лет десять в ящике стола, и Рокэ вспомнил, что тот был отправлен разгребать архив Эгмонта. — Герцог, — обратился к нему домоправитель: надорские домочадцы умудрялись интонациями выражать, обозначает это «герцог» их собственного герцога или чужого. — Полагаю, вам будет интересно на это взглянуть. Рокэ протянул руку за бумагой, гадая, что же это может быть — свидетельство заговора, улика против покойного Эгмонта — уж больно осторожным был тон домоправителя, — и, вчитавшись, понял, что ошибся: это оказался договор о помолвке малолетней герцогини Айрис, урожденной Окделл, с Альдо Раканом, принцем в изгнании. Рокэ присвистнул, и Ричард обернулся к нему. — Что там, эр Рокэ? — настороженно спросил он. — О, ничего особенного. Представляешь, оказывается, Айрис уже была помолвлена, а мы об этом ничего не знали. С Альдо Раканом из Агариса. — Ну, — сказал Ричард, — он все-таки принц, хоть и опальный. Хотя Айрис не захочет, наверное, жить в изгнании. — Подозреваю, она не обидится, если я сам разорву эту помолвку. Забавно, что теперь в Агарис придется посылать целых два письма: Рокэ оставил третьего кандидата — Робера Эр-При — на потом, надеясь, что связываться с ним не придется, но получилось так, что два других потенциальных жениха отказали: Ноймары имели непонятное предубеждение против Окделлов и прислали очень вежливое и обходительное объяснение, почему этот брак их не устраивает, а у Фельсенбургов предубеждение распространялось на весь Талиг и особенно на герцога Алву лично, поэтому они отвергли Айрис в очень резких выражениях. *** «Господин Ракан, Извещаю вас, что на правах опекуна я в одностороннем порядке разрываю вашу помолвку с Айрис, герцогиней Окделл, моей воспитанницей. Р. Алва». — Ты не представляешь, от кого мне тут пришло письмо! — Альдо помахал бумагой перед носом у Робера и засмеялся. — От Кэналлийского Ворона собственной персоной! — Ничего себе, — пробормотал Робер и покосился на свой конверт, еще не распечатанный, на котором тоже виднелся кэналлийский герб. — И что же он пишет? — О, оказывается, я был помолвлен с какой-то девчонкой, Окделл, кстати, ваши семьи же дружили? Помолвлен! Ха-ха, я даже не подозревал! Надо спросить у бабушки, может, она вспомнит! — Ну надо же, — повторил Робер и раскрыл свое письмо. — Что пишут? — Альдо попытался заглянуть туда, но Робер прикрыл письмо рукой. — Ты не поверишь. Герцог Алва предлагает помолвку. С Айрис Окделл.