Аманаты

Ефрейтор, морально нестойкий, женился на пленной. Б. Ш. Окуджава

В Фельп они ехали примерно тем же офицерским составом, что и в Варасту: Эмиль, только что назначенный маршалом и принявший командование Южной армией (южные границы после прошлогодней войны были в безопасности, поэтому Рокэ позволил себе взять его с собой), Вейзель со своими артиллеристами и, конечно, неизменный Феншо, ни кавалерийские навыки, ни полки которого не были нужны в кампании на побережье, но которого Рокэ не мог оставить в стороне. Не было, однако, Дьегаррона и его стрелков, и сами отряды были гораздо меньше; к счастью, не пришлось брать с собой и навязанных штабом юных порученцев — зато с ними напросился Марсель Валме, который, прибыв в конце весны в столицу из своей деревни, поймал Рокэ на очередном приеме и сообщил, что желал бы попробовать себя в армейском деле. Ну что же, долг и право любого дворянина — служить своему королю, поэтому Рокэ не отказал. Марсель оказался неплохой компанией: он с удовольствием скрашивал дорогу непритязательной болтовней, а позже, когда они добрались до Фельпа и сразу окунулись в военный круговорот, с таким энтузиазмом, лишним и удивительным у светского щеголя, принимался обсуждать стратегические детали на советах в штабе и так упорно пытался держаться ближе к Рокэ в сражении, бросаясь в самую гущу боя, — а в минуты отдыха с тем же рвением пытался затащить Рокэ на какое-нибудь развлечение, обычно не очень приличного свойства, — как будто следовал некоему четкому заранее составленному плану. Впрочем, Рокэ не жаловался: Марсель совсем ему не мешал, не лез под руку и никогда не спорил, а его легкий характер удачно оттенял занудство Вейзеля и чрезмерную напористость Феншо. Этого, к сожалению, приходилось терпеть рядом, чтобы Ричард оставался под присмотром: кстати, среди особенно принципиальных офицеров бытовало убеждение, что близкие родственники не должны служить вместе, один под началом другого, и, например, генерал Давенпорт, чтобы избежать клейма непотизма, вынужден был перевести сына в другую армию; раньше Рокэ поддержал бы его, но сейчас вспоминал об этом с усмешкой — лучше уж Ричард будет рядом, зато поучаствует во всех самых интересных кампаниях, чем станет киснуть над картами в каком-нибудь пограничном гарнизоне. Главное сражение было решено провести на море — на подмогу шли корабли Альмейды (и это значило, что Ричард наконец-то впервые с Фабианова дня увидится с Берто), но Рокэ надеялся, что все будет кончено раньше, чем те доберутся до Фельпа, и предполагал, что они понадобятся разве что для устрашения тех остатков бордонского флота, которые уцелеют. Все получилось даже лучше, чем он рассчитывал: паруса флагмана эскадры, которую вел Альмейда, показались на горизонте на следующий день после того, как последний бордонский корабль из тех, что успели уйти, скрылся из виду: бой закончился поздним вечером, почти ночью; бордонцы были полностью разбиты, и оставалось только ожидать их капитуляции. Оглядевшись, стряхнув с себя возбуждение боя, Рокэ пересчитал своих и фельпских офицеров и, кажется, нашел всех: Ричарда, на первый взгляд, не было видно, но он, наверное, смешался с отрядом Феншо. Поначалу Ричард негодовал, что, служа на суше, вдруг оказался на корабле, но вскоре, увлеченный боем, забыл об этом: абордаж, по сути, мало чем отличается от кавалерийской атаки, а быть в морском десанте вовсе не означает то же, что быть моряком — Ричарду, как и самому Рокэ в его молодости, времен «Каммористы», не приходилось ни драить палубу, ни вязать узлов, ни ставить парусов, ни ориентироваться по приборам — не приходилось делать ничего, что он ненавидел, когда изучал навигацию. — Господин Первый маршал! — к Рокэ, спрыгнув с борта на берег, широким шагом подошел Феншо. — Разрешите доложить: корнет Окделл не вернулся из боя. — Что-о-о?! — Рокэ не поверил своим ушам; сначала даже не понял, о чем тот говорит, что вкладывает в свои слова; и только через несколько мгновений смысл фразы добрался до разума. Он снова окинул взглядом людей Феншо, столпившихся за его спиной — уже совсем стемнело, и залив освещался только пламенем факелов, но ошибки быть не могло: Ричарда среди них не было. Рокэ вспомнилось, как всего два года назад он уже видел эту картину — видел внутренним взором, в воображении, не наяву: море, ночной порт, отсветы факелов, блики огней на волнах; пропавшие дети и бесплодные поиски до рассвета. Конечно, Ричард, как последний Повелитель своей стихии, не мог погибнуть — а случись с ним что-то непоправимое, тяжелое ранение, серьезная контузия, окажись он на грани жизни и смерти, Рокэ бы, наверное, почувствовал. Не к кому было, кажется, и попасть в плен — несколько кораблей успело удрать, но бордонцы в конце сражения были уже не в том положении, чтобы брать заложников; наоборот, многие угодили в плен сами: толпа пленных скопилась чуть поодаль от того места, где стоял Рокэ, и он краем глаза видел, как сейчас, под руководством одного из фельпских офицеров — юного Джильди, сына адмирала (фельпцы, в отличие от военных Торки, не считали семейственность грехом), — им связывают руки, сортируют на знатных и простых и группами по два-три человека уводят — тех, кто попроще, загоняют в портовые лабазы, а тех, кто познатнее, развозят по виллам и палаццо на окраинах города. Угодили в плен и девицы с пресловутой «Морской пантеры» — не все, только четыре или пять прелестниц; а вот их капитанше, той самой печально известной «сестре бордонского дожа», которую Фердинанд так упорно пытался ему сосватать (о, Рокэ теперь в полной мере оценил его злую иронию), судя по всему, удалось сбежать. — Среди погибших нет, среди раненых нет, среди живых нет, — бодро отрапортовал тем временем Феншо. — Не вернулся, пропал. — Имеете в виду, вы потеряли своего оруженосца? — спросил Рокэ, с трудом удерживаясь от того, чтобы не сорваться на крик. — Ну так ищите! Берите людей, лодку, подзорную трубу и отправляйтесь искать! Если не найдете и не вернете мне ребенка до рассвета — я вас пристрелю! Или мне сказать на вашем языке, чтобы вы поняли?! *** Айрис, одетая в свой кэналлийский моряцкий наряд, который она носила всегда, когда отправлялась кататься на лодке, совсем не походила на этих так называемых офицеров бордонского флота, ряженных в военные мундиры, призванные у кого-то подчеркнуть их изящные формы, а у кого-то — еще сильнее изуродовать и без того нелепую фигуру. Легкая и быстрая, Айрис лазала по вантам, как заправский юнга, в одно мгновение перелетая с кормы на нос, перепрыгивая с одного борта на другой; бордонская же капитанша, грузная, тяжеловесная, как бочка, расхаживала по палубе, переваливаясь с боку на бок, и только и знала, что хриплым голосом отдавать приказы своим девицам. Одна юная офицерша (как это у них называется? корнетка? теньентша?), правда, была немного похожа на Айрис — жестами, поворотом головы, интонациями, но все остальные напоминали скорее избалованных фрейлин во дворце, кокетливых и манерных. У Ричарда было теперь достаточно времени, чтобы обдумывать сходства и различия знакомых ему дам и девиц. Застрявший ночью посреди моря на корабле, который на всех парусах несся в Бордон, оставшийся на палубе один, предоставленный самому себе, привязанный к мачте, он мог предаваться размышлениям сколько угодно. Он сам не понял, как это произошло. Охваченный азартом сражения, он продвигался вперед — корабли сошлись так плотно, что получалось перепрыгивать между ними, — и в какой-то момент даже не заметил, как очутился на борту знаменитой «Морской пантеры». Люди вокруг на мгновение расступились, мимо с хихиканьем пронеслась стайка девиц, и Ричард перескочил следом за ними на соседнее суденышко, которое казалось совсем маленьким на фоне неповортливых галеасов. Внезапно шум боя затих, и корабль, резко повернув, устремился в открытое море: капитанша «Морской пантеры» и часть ее подчиненных, не желая сдаваться, успели перебраться со своего захваченного корабля на разведывательный парусник («двухмачтовый шлюп с прямым парусным вооружением», — услужливо подсказала память), брошенный собственной командой. Мужчин на корабле не осталось — обычные матросы, если они раньше и служили у капитанши, наверное, оказались отрезаны от офицеров, когда начался абордаж, и теперь или спаслись на другом корабле, или не захотели бежать и сдались. Бордонки же спешно отступали, а Ричард, не успев вовремя уйти, вдруг обнаружил себя в плену. Девицы окружили его, отобрали оружие — шпагу, кинжал и пистолеты, — и, привязав к мачте, принялись, перебивая друг друга, обсуждать его судьбу. Наконец капитанша, шикнув, отогнала их командирским жестом и, встав к нему вплотную, начала: — Вы же представляете, что сделают с нашими боевыми подругами, попавшими в плен, ваши доблестные офицеры. Даже у такого наивного юноши, как вы, не может быть на этот счет никаких иллюзий. Мы все тоже это прекрасно знаем! Поэтому мы должны ответить симметрично! Речь капитанши была щедро пересыпана моряцкими выражениями («тысяча акул» и «задери меня зубан»), но Ричард, привыкший к слогу эра Оскара, пропускал их мимо ушей. — Да, мой адмирал! — поддакнула одна из девиц. — Мы отомстим за наших подруг! Капитанша оценивающе оглядела Ричарда (другая девица, в свою очередь, метнула на него пламенный взгляд) и покачала в руках большую пузатую бутыль — судя по форме, в ней была сахарная касера — крепкий напиток, который из-за сладковатого привкуса не жаловали в Кэналлоа, и поэтому Ричарду не доводилось его попробовать. Моряки, пристрастившиеся к сахарной касере, бравировали тем, что, хотя она била в голову в полтора раза быстрее, чем обычная касера, они оставались на ногах даже после пары больших стаканов. — Бутылочка как раз подойдет, — с угрозой протянула капитанша и усмехнулась. — Только надо сначала распить! — предложила та девица, которая только что смотрела на Ричарда с вожделением. — Действительно: до Бордона еще далеко, успеется. Корнет Лагиди, ты самая молодая, много пить вредно, так что будешь сторожить! Приступай. Капитанша со свитой удалилась в кают-компанию. Какое-то время оттуда были слышны их громкие голоса и тосты то за чудесное спасение, то за грядущую победу Бордона; потом хмельной смех, сальные шуточки, подслушанные, наверное, у матросов или боцмана; выкрики, становившиеся все бессвязнее; шаркающие шаги, стук и шорох, и наконец, раскатистый храп — сахарная касера быстро сморила непривычных к ней женщин. Девице, которой поручили надзирать за Ричардом, тоже разрешили сделать пару глотков, но для ее худенького тела оказалось достаточно и этого — она уселась на палубу, привалившись спиной к затащенной на борт шлюпке, и, поиграв немного кинжалом, отобранным у Ричарда, и положив по обе стороны от себя его пистолеты, задремала. Ричард на пробу пошевелил руками, связанными за спиной, и кончиками пальцев нащупал большой плоский узел, форму которого опознал бы, даже если бы его разбудили посреди ночи — так крепко вбил эти знания в их с Айрис головы ментор по морскому делу. Помучившись немного с узлом, Ричард высвободил одну руку, потом вторую и вскоре развязался весь. Первым делом он вернул себе кинжал и пистолеты; легкую шлюпку, на его счастье, удалось спустить на воду почти бесшумно, но девица, почувствовав движение, зашевелилась, и пришлось связать ее той же веревкой и заткнуть рот ее собственной косынкой, чтобы не подняла шума, а потом погрузить в лодку, чтобы не успела раньше времени перебудить остальных — так Ричард, сбежав из плена, проведя в нем всего несколько часов, сам обзавелся пленницей. Ночь выдалась ясная, небо было отлично видно, и Ричард, усмехнувшись про себя, заметил, что сегодня ему понадобилось все, что он с таким неудовольствием учил: не только морские узлы, но и навигация — умение находить путь по звездам, — и знания о том, как управлять небольшим судном. Грести пришлось почти всю ночь, но они были не так далеко от фельпского берега, как он думал, — бордонский корабль шел гораздо медленнее, чем ему поначалу показалось со страху. Едва над морем забрезжил рассвет, Ричард, который, совсем выбившись из сил, уже рассуждал, бросить ли весла и лечь в дрейф хотя бы на пару часов или разбудить пленницу и вручить управление ей, услышал знакомые голоса и увидел, как им навстречу идет большая лодка, на носу которой, приставив к глазу подзорную трубу, возвышается эр Оскар. *** — Генерал, вы опоздали, — сурово сказал Рокэ, останавливая взгляд на Феншо, чтобы не смотреть поминутно на Ричарда, непроизвольно проверяя, не потерялся ли он снова, как будто разуму не хватало того, что он, выпустив Ричарда из объятий, одну руку оставил у того на плече. — Я давал вам срок до рассвета, а вы доставили корнета Окделла только к полудню. — Поймал на рассвете, — вяло ответил Феншо: он тоже не спал всю ночь и поэтому даже не начал, как обычно, препираться. — Потом пока доехали, то есть доплыли, до берега. — Дошли, — поправил Рокэ. — Но флоте принято говорить «ходят», а не «плавают» или тем более «ездят», генерал. — Да как угодно, — Феншо махнул рукой. — Эр Р… Господин Первый маршал, у меня там еще военнопленная, — напомнил Ричард, зевнул и потер кулаком глаза. — Девушка с «Морской пантеры», там, в лодке, я ее захватил с собой. — Это пусть фельпцы сами разбираются — знатными пленными занимается Джильди-младший. — Да, он как раз сразу к нам подошел, как только мы причалили, — вспомнил Ричард. — Тогда хорошо. — Дикон, иди-ка отсыпаться, — велел Рокэ. — И вы, генерал, вольно, свободны до завтра, идите отдыхать. Когда Феншо, развернувшись на каблуках, ушел, Ричард поднял голову и, посмотрев на Рокэ, тихо произнес: — Эр Рокэ… я должен вам еще кое-что рассказать. ~ ~ ~ На вилле, где содержались захваченные в плен девушки с «Морской пантеры» — «прелестнейшие пантерки», как прозвал их, в своей витиеватой манере, Марсель, — пришлось выставить тройную охрану. Ту девицу, которую привез Ричард, поместили не там же, где ее подруг: Джильди, предварительно выспросив у Ричарда, не заявляет ли он на «свою пленницу» прав (это неприятно попахивало если не работорговлей, то наложничеством, но в Фельпе, видимо, считалось в порядке вещей), забрал ее к себе и поселил в своем доме. Марсель, недалеко ушедший от фельпцев в своем отношении к вопросам любви, несмотря на запрет посещать пленных, вел с девушками активную переписку и каждый день не уставал напоминать Рокэ, что те ждут только его, что жаждут его увидеть, что все уже немного в него влюблены, что было бы замечательно наведаться к ним вдвоем или в чьей-нибудь еще приятной компании, что нужно ведь иногда отдыхать… Примерно через неделю Рокэ не выдержал и, когда закончился очередной военный совет (Бордон больше не атаковал, но и медлил высылать парламентеров), велел задержаться своим офицерам. Луиджи Джильди, который, похоже, так был впечатлен полководческим гением Рокэ, что считал себя отчасти состоящим в армии Талига, тоже остался. — Господа, — начал Рокэ, — хочу повторить, что я запрещаю кому бы то ни было из вас ходить к пленным с «Морской пантеры», даже если, цитирую, «девушки сами хотят» и «на все давно согласны». — Но это ведь правда! — вставил было Марсель, но его перебил возмущенный Вейзель: — Я бы и так к ним не пошел! — Действительно, — сказал Рокэ. — Вы можете быть свободны, генерал. Итак, — продолжил он, когда Вейзель, степенно поднявшись, удалился, — никаких связей с военнопленными! Это понятно? Да, девицы только этого и ждут — но только потому, что они готовят для нас провокацию! Их капитанша успела проговориться — они уверены, что девицы своего не упустят, и тогда Бордон обвинит нас в военном преступлении, выставив это так, как будто мы надругались над пленными. Конечно, все знают, что я чудовище, и моя дурная слава летит впереди меня, но даже для меня такое — слишком. Поэтому не смейте к ним даже приближаться! Я буду считать любой случай такого рода насилием и напоминаю, что за изнасилование у нас в армии полагается расстрел. Джильди при этих словах страшно побледнел и, пробормотав неразборчивые извинения, выскочил за дверь. — Конечно, это не касается фельпских офицеров, которые, хоть и подчиняются сейчас мне, не являются подданными Талига, — закончил Рокэ, проводив Джильди взглядом, но тот уже, кажется, не расслышал его слов. Когда совет закончился и все разошлись — кто в недоумении, кто не скрывая досады, — Марсель, оставшись с Рокэ наедине, сделал еще одну попытку: — Так, может быть, и хорошо, если вас несправедливо обвинят в изнасиловании? — предположил он. — Ваше проклятие наконец воплотится и спадет. — Какое еще проклятие? О чем вы, Марсель? Не замечал раньше за вами пристрастия к мистике! О, или вы о том замшелом проклятии, которое три Круга назад Ринальди Ракан призывал на головы неправедных судий — то есть своего брата и всех Повелителей? — Рокэ рассмеялся. — Здесь ваши сведения устарели, Марсель: несколько лет назад я открыл, что во мне нет крови Повелителей Ветра. Есть другая, да, это правда, но она никак не может быть связана с тем проклятием… — Отец считает иначе, — Марсель, вторя ему, издал легкий смешок. — В последние годы он, знаете, увлекся древностью и вот, сопоставив факты, сравнив данные из разных источников — из легенд, с изображений, — выяснил, что, гм, позвольте мне этот термин, сакральный император нашей бусины, — Марсель испытующе взглянул на Рокэ, — имеет прямое отношение к самому главному судье. ~ ~ ~ Разговор с Марселем зародил в душе Рокэ ростки смятения: формулировка легендарного проклятия Ринальди Ракана была широко известна, и Рокэ не представлял, что в ней приложимо именно к нему. Раньше он полагал, что кровь Раканов перешла в род Алва или от самого Ринальди, или от кого-то из потомков младшего брата, Эрнани, уже в следующие столетия. Но если Бертрам прав, и Рокэ действительно был «последним отродьем» про́клятого Эридани, то не считать же за несправедливый суд то несостоявшееся покушение, которое планировал покойный Эгмонт? И даже если считать, неужели предстоят еще три? Смущало и другое: старик Бертрам, прагматик, чуждый любой мистике, не вставая с кресла, любуясь клумбами, одной лишь силой мысли, голым умом дошел до того же, что явили Ричарду в откровении Скалы. Рокэ хотелось поскорее убраться из Фельпа в Алвасете (захватив с собой Марселя и, конечно, Ричарда: тому пора было отдохнуть — пусть он не пострадал при похищении и внешне выглядел и вел себя как обычно, но у него возобновились кошмары о падающих камнях) и, обложившись пыльными кодексами и свитками в библиотеке, мемуарами и сборниками преданий, приступить к разысканиям — подобно тому, как четыре года назад в Надоре они с Ричардом искали сведения о ритуале посвящения; но Бордон, хотя и отвел все корабли, сняв осаду, тянул с капитуляцией, и из-за этого Рокэ никак не мог уехать. Боевой пыл бордонцев, такой бурный поначалу, внезапно угас, как будто они в одночасье устали и расхотели воевать — повторялось то же самое, что в прошлом году с Кагетой: кампания начиналась привычно, потихоньку раскачивалась, Рокэ давал несколько небольших боев и первое из главных сражений, но, как только ему становилось интересно, и он, ведомый азартом, поднимался на пик вдохновения, противник вдруг отступал, быстро отводил войска и дальше занимался только дипломатией, обсуждая условия мирного договора; разница была только в том, что кагетцы торговались, а бордонцы тянули время. За пленных девиц уже успели прислать выкуп — они были из хороших семей: сестры, дочери и племянницы дожей и богатых купцов, — и они отправились по домам — все, кроме той, которую захватил Ричард. Дня через два после того совета Луиджи, так спешно с него сбежавший, представил всем свою новоиспеченную супругу — Поликсену Джильди: видимо, он с самого начала не терял времени со своей пленницей и, чтобы избежать расстрела, якобы грозившего ему, теперь скоропалительно женился. Рокэ осудил бы его (это все еще было похоже на что угодно, но только не на брак по взаимной симпатии), если бы тысячи женщин не выходили замуж по расчету или по воле родителей; если бы — не нужно далеко искать — все три его собственные дочери не были помолвлены без любви, заочно, даже не зная — или почти не зная — своих женихов (хотя, конечно, Рокэ оставил себе и девочкам лазейку: если понадобится, помолвки можно разорвать в любой момент). Из столицы тем временем приходили противоречивые известия. Умер кардинал, и Рокэ, справив по нему тихую тризну (компанию ему составил только неизменный Марсель), молча горевал несколько дней; кансилльер пытался выйти в отставку, но его уговорили остаться хотя бы на год, пока он не подготовит себе преемника; соединился со своей прекрасной дамой в Закате и верный рыцарь королевы Алисы, старик Эпинэ; молодой Эпинэ был вынужден прервать затянувшееся путешествие и вернуться домой, чтобы вступить в наследство, а затем отправиться в столицу улаживать дела. Намечались какие-то гонения на Людей Чести; сместили супрема, супруга супрема на время лишилась места статс-дамы; против королевы пытались начать процесс по обвинению в государственной измене, ходили пересуды, что будут искать доказательства ее преступной связи с фаворитами, что ее собираются не то казнить, не то заточить в монастырь, не то с позором выслать в имение, под домашний арест; что король хочет жениться вторым браком. Для Рокэ пришел приказ с королевской печатью, где Его Величество велел ему ехать в Ургот — присмотреться к дочерям герцога Фомы и, возможно, выбрать одну для себя, а вторую для короля; на следующий же день доставили еще один приказ, за подписью короля, отменявший первый. Кипение столичных страстей продолжалось, однако, недолго, и утихло так же внезапно, как погас боевой задор бордонцев и прежде кагетцев: как будто чья-то гигантская рука открыла незримый шлюз, и лишняя вода, чуть не затопившая берега, утекла сквозь него; как будто пар, грозивший разорвать накрытый крышкой котелок, был выпущен через клапан. Король, после истории с похищением сдувавший с Катарины пылинки, как только узнал о сплетнях, объявил их подлой клеветой, не имеющей оснований, и велел прекратить любые инсинуации в ее адрес. Пока Рокэ переписывался со столицей, настала осень, и Бордон наконец капитулировал. Поставив свою подпись под мирным договором, Рокэ, взяв с собой, как и собирался, Марселя, тут же отплыл в Кэналлоа. Ричарда же пришлось оставить — Рокэ считал, что Феншо лучше пока подержать подальше от королевы, поэтому перевел его полки еще южнее и оставил сторожить границу с Фельпом; они договорились (Рокэ мог бы надавить, но не стал), что Ричарду будет дан отпуск на Зимний Излом. ______________________ Примечания (начало): - Марсель сознательно пытается добиться того, что в каноне получилось само собой: он хочет стать абвениархом — жрецом при сакральном короле. В каноне, судя по доп. материалам (ответам автора канона читателям), для этого ему нужно было пройти четыре ступени: «бой, радость, смерть, голос Ушедших» (цитата) — четверная дуэль и бои в Фельпе; оргия с «пантерками»; поминки по кардиналу; выступление на мистерии в Урготе; положим, за радость здесь у нас зачтется что-нибудь другое — в конце концов, Марсель постоянно развлекает Алву и веселит его; за голос Ушедших примем, может быть, раскопки в библиотеке;