Аманаты

Завернув по пути из Алвасете в Олларию, где он представил план кампании королю, провел несколько дней в штабе с теми генералами, которых не успел снять с места, и захватил с собой порученца — Марселя Валме, Рокэ добрался наконец до дриксенской границы и обнаружил, что обстановка на театре военных действий не изменилась с тех пор, как он получил последний отчет. Он не рассчитывал сознательно, но в глубине души надеялся, что его приезд окажется тем самым катализатором, который заставит дриксов взбодриться, однако его ожидания не сбылись: все оставалось по-прежнему, и кампания, которую шутники уже прозвали «Марагонским стоянием», грозила стать самой скучной и самой бессмысленной в его карьере — самое неприятное, что и его армия начинала потихоньку впадать в апатию. Так, без особых подвижек, прошел остаток весны, и даже развлечение, которым мироздание побаловало Рокэ на Летний Излом, сотворили не люди, а природа. На рассвете первого летнего дня Рокэ разбудило завывание ветра; выглянув из окна своих покоев при штабе, удачно обращенного к границе, он увидел, как над лагерем дриксов сгущаются тучи, образуя гигантский ровный, словно вычерченный по линейке, квадрат, а с четырех его углов зарождаются черные вихри — воронки смерчей — зрелище, хорошо знакомое тому, кто вырос на море, но непривычное здесь, за многие хорны от берега. По эту сторону границы царило безмятежное безмолвие, и на небе не было ни облачка. Рокэ наспех оделся, потребовал подзорную трубу и успел взобраться на ближайший холм как раз тогда, когда у дриксов разразился ливень, следом к земле один за другим протянулись рукава смерчей, и в довершение ко всему порывы ветра, которые и так уже били без остановки, хлопая полотнищами палаток, превратились в настоящий ураган. Сквозь сплошную стену дождя сложно было разглядеть, что происходит, и Рокэ скорее угадал, чем рассмотрел, что дриксы в панике мечутся по лагерю, пытаясь удержать на месте — привязать или закопать — то, что еще не улетело, и спасти хотя бы пушки. Стихия бушевала не больше часа, но, когда все закончилось, дриксенская сторона выглядела хуже, чем после жестокого побоища, так что Рокэ, сказав себе, что сегодня противник уже точно не выдвинется навстречу, и подавив желание уйти в штаб играть в карты, поехал осматривать свои позиции. На следующее утро к нему с докладом явился генерал Райнштайнер — он был временно переведен сюда из Торки вместе с парой других северных командиров: гаунаусскую границу нельзя было полностью оголять, поэтому Рокэ задействовал далеко не всех бергеров, но Райнштайнер как будто случайно всегда заранее оказывался там, где должна была твориться история — пока на севере было тихо, он служил в гвардии в столице, а потом незаметно перевелся назад в Торку. Рокэ подозревал, хоть и не знал достоверно, — и с каждой встречей убеждался все сильнее, — что тот служит не только и не столько в армии и отчитывается не только и не столько перед Первым маршалом — короче говоря, что Райнштайнер работает на тайную полицию: эта организация подчинялась непосредственно королю; возможно, о ней было известно и покойному кардиналу, но ни тот, ни другой никогда не делились ее секретами с Рокэ, и ему так и не удалось выяснить ни кто ее возглавляет, ни кто там состоит. Райнштайнер, однако, не манкировал армейскими обязанностями, исправно исполнял все приказы и вообще был на хорошем счету, поэтому Рокэ закрывал глаза на его, так сказать, двойную жизнь. — Разрешите доложить, господин Первый маршал, — в быту Райнштайнер обожал называть на «ты» даже тех, с кем у него завязались лишь легкие приятельские отношения, но, строго разделяя личное и служебное, докладывал всегда по форме. — Операция прошла успешно: позиции противника атакованы, коммуникации разорваны, обоз уничтожен, лагерю нанесены значительные повреждения, противник полностью деморализован. — Что? — с недоумением переспросил Рокэ: разведка вчера вечером донесла, что дриксенские обозы и правда были разметаны ураганом, а состояние лагеря он видел своими глазами. — Я, кажется, не отдавал приказа атаковать — и, знаете, кстати, не заметил, как ваши полки переходили границу! Когда же это случилось? Уж не решили ли вы приписать себе чужие достижения — достижения природы? Не ожидал от вас, генерал! — Атакованы силами двух стихий под руководством генералов Райнштайнера и Ариго, — невозмутимо ответил Райнштайнер. — Хотите сказать, это вы вызвали ураган и ливень? Вы что же у нас, нежданно обретенный Повелитель Ветра? — Нет, — сказал Райнштайнер и, когда Рокэ уже собирался вставить какую-нибудь колкость, объяснил: — Повелитель Ветра — генерал Ариго. Я — Повелитель Волн. — Вот как, — сказал Рокэ. — Положим, что так — даже если так: и вы настолько самоуверенны, что не боялись, что ваш рукотворный ураган обратится против наших же полков, что вы не удержите его в узде? — Присутствие рядом Сердца Мира, — Райнштайнер улыбнулся уголками губ, — многократно увеличивает вероятность успеха. Собственно, Сердце выступает как замыкающий, ограждающий элемент, как ограничитель для стихии, который позволяет направить поток сил в нужное русло. Очевидно, познания тайной полиции простирались гораздо, во много раз дальше, чем Рокэ мог себе представить. От потрясения он даже не сумел как следует рассердиться, хотя и было на что. — И давно вы знали? — устало спросил он. — И когда же вы собирались мне сообщить, если знали?! У нас полгода до Излома, а ничего не готово! Почему я должен бегать и разыскивать двоих Повелителей, если они, оказывается, все время были у меня под носом?! — Я намеревался прибыть в Гальтару непосредственно к ритуалу, — тем же ровным голосом сообщил Райнштайнер, и Рокэ, уже не удивляясь, отметил, что тот успел выяснить и подробности ритуала. — Мы узнали о моем наследии уже довольно давно — несколько лет назад; о вас стало известно после происшествия в столице прошлой зимой, когда меч Раканов в ваших руках вызвал череду небесных явлений; наконец, силы генерала Ариго открылись только этой весной. Мы с ним провели несколько опытов и вчера закрепили успех. «Мы» означало у него, видимо, ту самую тайную полицию, и, хотя Рокэ и тянуло переспросить: «Вы знали? Какие еще вы?» — он махнул рукой: — Ладно. Хотя бы так. Буду ждать вас обоих в Гальтаре на Излом, а сейчас у нас другие задачи. Полагаю, ваш ураган оказал нам немаленькую услугу, генерал, но орденов за него, уверяю вас, вы не получите. ~ ~ ~ Примерно через неделю после урагана дриксенская армия, не сумевшая оправиться от его разрушительных последствий, заявила о капитуляции. Рокэ вызвал из Хексберг Альмейду, отправил в Алвасете приказ доставить пленного как можно быстрее, отослал генералов и маршалов к Ноймаринену (возможно, придется в ответ принимать дриксенскую делегацию — не в гарнизоне же это делать: приличный замок, резиденция герцога, подойдет больше) и, взяв с собой Валме, отправился в Эйнрехт на переговоры. Повоевать ему на этот раз так и не довелось. *** Ричард, за месяцы безделья выучивший карту окрестных земель до мельчайших деталей, прикидывал, что из Марагоны можно легко попасть в Надор, минуя столицу, и планировал, когда война закончится, ненадолго отпроситься у эра Оскара — хотя тот такого не любил — и съездить повидать родовой замок, в котором не был уже три года: нужно же там хоть иногда появляться. Но эр Рокэ решил иначе, и все армейское командование — все маршалы и генералы — отправились в Ноймар, гостить в резиденции у герцога Ноймаринена и ожидать то ли новостей, то ли визита дриксенских послов, то ли возвращения Первого маршала; оруженосцы как будто прилагались к эрам, поэтому ни Ричарда, ни Арно, ни других их приятелей никто не отпустил. Приехал и Берто: эр Рамон вместе с эром Рокэ участвовал в переговорах, но Берто не взяли — и Ричард даже догадывался, почему: тот терпеть не мог дриксов и особенно невзлюбил их алвасетского пленника; эр Рокэ, картинно закатывая глаза, вздыхал и говорил, что не знает, кому из марикьярцев его доверить, потому что если Альберто в тот раз его только избил (даже не избил — так, ударил), то теперь точно зарежет. Впрочем, Берто было не на что жаловаться: в Ноймаре у него жила сестра, Леона, на десять лет его старше — правда, они не были особенно близки; и невеста, младшая дочь герцога Гизелла. Ричард был представлен обеим, но обе терялись в тени старшей дочери герцога, Урфриды, которая недавно разошлась с мужем и вернулась в родительский дом: после столичного прецедента, когда герцог Эпинэ (Ричард до сих пор не мог подавить ярости при мысли об этом человеке) женился на знаменитой куртизанке, отбив ее у законного супруга, по Талигу прокатилась волна разводов, и расставание герцогини Урфриды с маргкрафом Бергмарк, попав в струю, прошло почти без скандала. Герцогиня Урфрида со всем пылом развлекала старших офицеров: ее чарам поддались все, кроме тех, кто был, как эр Оскар, предан своей даме сердца, или, как генерал Ариго, женат; на оруженосцев никто не обращал внимания, и друзья Ричарда занимали себя сами; Ричард же грустил и откровенно завидовал Берто, который счастливо воссоединился и с сестрой, и с невестой, в то время как он сам вынужден был довольствоваться только письмами. Каждый раз, проходя мимо двери, из-за которой слышался звонкий голос Гизеллы и приглушенное воркование молодого человека, Ричард чувствовал укол тоски, и его рука тянулась дотронуться до «Созерцания сливы»: подарок принцессы грел ему грудь, но его невесомое тепло не могло сравниться с жаром чужих прикосновений, поцелуев и объятий наяву; Берто, между прочим, до сих пор ни разу не хвалился подарками от невесты, сам ничего ей не посылал, в разлуке они как будто никогда не обменивались письмами, и даже помолвочный браслет он и сейчас носил от случая к случаю, нацепляя только на официальные обеды, где его запястье могли разглядеть родители Гизеллы. При Ноймарском замке раскинулся огромный парк, поначалу ухоженный, с широкими дорожками и деревьями, подстриженными в форме садовых скульптур, но чуть дальше такой заросший, что уже сливался с лесом; различить место, где парк переходил в лес, можно было только по тому, что в парке еще кое-где попадались скамейки и беседки. Ричард, огорченный с раннего утра, забрался в самую чащу: утром доставили почту из Алвасете, и он, получив только письма, но не видя сестер, снова остро ощутил свое одиночество — тем более что Берто тоже пришли письма, и он, схватив их, сжав в руке верхний конверт, а остальные небрежно засунув в карман, вскочил из-за стола и выбежал прочь: возможно, родители в этом письме благословляли его брак с Гизеллой. Так или иначе, но Ричард, погруженный в уныние, забрел далеко в парк: по пути ему попался только генерал Райштайнер, беседовавший с человеком в гражданском платье, лицо которого показалось Ричарду смутно знакомым и отчего-то всколыхнуло в нем отголоски детских ощущений — страха, тревоги и горя. Окончательно расстроенный, Ричард, скрывшись от посторонних глаз, присел на корень старого дерева и одно за другим вскрыл все три письма: Айрис, как обычно, рассказывала обо всем подряд и отдельно о том, что эр Рокэ планирует ее свадьбу, если дриксы примут его условия, на следующее лето (и это значило, что уже через год она уедет от них в чужую страну, быть может, навсегда; и, быть, может, они больше никогда не увидятся); Дейдри увлеклась стихосложением и зарифмовала все письмо пятистопным ямбом; Эдит уже научилась излагать мысли связно, но все еще вместо пересказа событий делилась обрывками впечатлений, вспышками чувств и картинами, поразившими ее воображение. Закончив читать, Ричард, немного развеявшись, двинулся было к замку, но тут из беседки, стоявшей в стороне от дорожки и почти незаметной за ветвями деревьев, раздался знакомый смех Гизеллы: должно быть, Берто сообщал ей счастливые известия. Ричард отступил назад, чтобы не смущать влюбленных, и вовремя: из беседки показалась Гизелла, разрумянившаяся и веселая, а следом за ней выбрался вовсе не Берто, а Арно; он предложил ей руку, и они вместе направились к выходу из парка. Ричард проследовал за ними, и, дождавшись, пока Арно проводит Гизеллу и останется один, окликнул его. — Дик, привет! — оглянувшись, Арно как ни в чем не бывало помахал ему; на его губах застыла мечтательная улыбка, и она окончательно вывела Ричарда из себя. — Ты! — закричал он, сжимая кулаки. — У тебя есть невеста! Ты изменяешь Эдит! Я закрывал глаза на твоих крестьянок, но это уже ни в какие ворота! Подлец! Еще один на мою голову! — Да ладно, Дик! — Арно засмеялся. — Эди — еще ребенок, ты же сам понимаешь! Не могу же я хранить ей верность, как в монастыре! — Ребенок! — разъярившись, Ричард кинулся на него. Арно отшатнулся, перехватил его руку, Ричард ударил снова — но драка не успела как следует разгореться: на шум сбежались, их растащили, и эр Оскар в наказание посадил Ричарда на сутки под замок. Проходя мимо Берто, который появился последним, когда эр Оскар уже, давясь смехом, отчитывал Ричарда, а старшие Савиньяки — Арно, Ричард заметил, что друг необыкновенно мрачен и задумчив: наверное, он тоже уже узнал об измене невесты или начал ее подозревать. Выйдя на следующий день из своего заточения, Ричард еще издалека услышал во дворе крики и звуки борьбы: Берто и Арно выясняли отношения, Паоло пытался за плечи удержать Берто, а Валентин, стоя чуть поодаль, сложив руки на груди, с невозмутимым интересом наблюдал за дракой. Никого из старших не было — Ричарду вчера повезло меньше (или — как посмотреть — больше). — Берто, стой! Ай! Хватит! Она тебе даже не нужна! Да перестань ты! — вопил Арно. — Ты приставал к моей невесте! У всех на виду! Вас видел весь замок! — Не больно-то ты ей занимался! Ой! Да уймись! — Действительно, Альберто, — вставил Валентин, как раз когда Ричард, выскочив во двор, собирался включиться в драку (Валентин до сих пор называл всех, кроме Арно, по полному имени и на «вы»). — Вы все это время совсем не интересовались герцогиней Гизеллой, и можно было бы подумать, что ваша помолвка уже не имеет силы. — Не очень-то Арно интересовался своей невестой! — возмутился Ричард. — Он ей даже ни разу не написал! Арно, я тебя не вызвал вчера только потому, что ты мой друг! И еще потому, что я уже обещал одну дуэль другому! — И еще потому, что сейчас в армии дуэли запрещены, — заметил Валентин и, не меняя позы, спокойно добавил: — Кстати, сюда идут. Альберто оглянулся, и Паоло, воспользовавшись заминкой, наконец оттащил его от Арно; тот поморгал, поморщился и приложил ладонь к глазу, под которым уже начинал наливаться синяк. — Могу предложить свою пряжку для ремня: она холодная, — сказал Валентин, подходя и беря его под локоть. — Пойдем отсюда, дадим им остыть. ~ ~ ~ После этого случая Арно и Валентин куда-то пропали и не показывались несколько дней, как будто уехали, никому не отчитавшись или предупредив только своих эров. Гизелла тоже пряталась, Альберто злился и огрызался на все попытки Ричарда заговорить с ним, Паоло пожимал плечами, а сам Ричард молча негодовал. Наконец эти двое вернулись, оба довольные, как коты, объевшиеся сметаны; и, перешагнув через порог так называемого малого штаба — клетушки в дальнем крыле замка, которую отдали оруженосцам, — Арно, лучезарно улыбаясь (его синяки уже сошли, как по волшебству), помахал какой-то бумагой и объявил: — Ни за что не догадаетесь, куда мы ездили! Берто встал и попытался протиснуться мимо него в дверь, но дорогу ему загородил Валентин; Ричард опустил голову и сделал вид, что очень занят вычерчиванием карты, а Паоло спросил: — Ну и куда же? — О, мы обвенчались! — сказал Арно. — Вы же знаете, что недавно произошло примирение церквей — и вот, повсюду стали появляться эсператистские приходы, и мы обратились в подворье одного монастыря, гайифской патриархии, и… — С Гизеллой? — удивился Паоло. — Но она ведь не покидала замка. — О, нет! — Арно рассмеялся. — С Валентином! Валентин при этом важно кивнул и, вынув из его пальцев бумагу, протянул Берто: — Вот, здесь все указано. — Не буду читать этот бред! — Берто отшвырнул бумагу. — Хватит морочить мне голову! — Что?! — переспросил Ричард и вскочил. — Хочешь сказать, ты изменил Эдит — с Валентином?! Променял мою сестру на вот этого?! Да ты… Да я тебя… Ну ты и урод! — Погоди, погоди, Дик, — Паоло поймал его за рукав и, пробежав бумагу глазами, прочел вслух: — Смотрите, здесь написано: «сей документ удостоверен всешутейшим и всепьянейшим патриархом…» — ха, и дальше неприлично. Это не по-настоящему, они нас просто разыграли! — Разыграли… — устало повторил Берто и, словно его разом оставили силы, словно из него выпустили весь воздух, плюхнулся на стул; Ричард тоже почувствовал себя оглушенным — настолько глупой оказалась развязка — и процедил сквозь зубы: — Тупые шутки тупого Придда… Надоели со своими розыгрышами еще в Лаик! — Но согласись, Дик, изменить Эдит с Гизеллой куда лучше, чем изменить ей с Валентином? Я всего лишь променял дочь одного герцога на дочь другого, а вовсе не то, что ты подумал! — бодро сказал Арно. Ричард не ответил, промолчал и Берто, и тогда Валентин, переведя взгляд с одного на другого, официальным тоном произнес: — Ну что же, теперь, когда все выпустили пар и успокоились, я изложу свой настоящий план. Все очень просто: Альберто и Арно меняются невестами. Обе помолвки разрываются и сразу же заключаются две новые, крест-накрест: Арно с герцогиней Гизеллой и Альберто с герцогиней Эдит. Ричард переглянулся с Берто, и они хором заявили: — Нет! — Точнее, сейчас мы просто разорвем помолвку, и дальше делайте, что хотите! — добавил Ричард. Валентин пожал плечами: — Как угодно. Но, в любом случае, ваши слова сейчас ничего не значат — вы оба пока ничего не решаете, потому что еще не достигли совершеннолетия. Я представлю свой план герцогу Алве, когда он вернется. *** Женский вопрос в кесарии Дриксен со времен молодости покойной Алисы шагнул далеко вперед: Рокэ понял это, когда, войдя в зал государственного совета во дворце кесаря, увидел на одном из почетных мест, недалеко от трона, старуху надменного и сурового вида, которую ему представили как госпожу Элизу Штарквинд, сестру Его Величества — и это значило, что Рокэ собирался породниться именно с ней. Старуха выглядела так, как будто способна была отравить кого угодно без малейших угрызений совести, и Рокэ впервые в жизни пожалел, что, пытаясь отмежеваться от отца, принципиально не стал приучать никого из детей к ядам (невозможно было представить, как он по доброй воле нанесет кому-то из них вред собственной рукой); если начать прямо сейчас, он все равно не успеет за год подготовить Айрис — наверное, нужно будет подарить ей на свадьбу сундучок, полный противоядий ко всем известным ядам. С другой стороны, если женщины здесь так активны, Айрис точно не заскучает, найдет себе занятие по душе и придется ко двору. Пока обсуждались военные вопросы, старуха изредка вставляла краткие комментарии, зато заметно оживилась, когда речь зашла о последнем пункте мирного договора — браке, призванном скрепить союз двух стран. Внимательно выслушав доводы Рокэ, она подобралась, выпрямила спину и собралась было что-то сказать, но тут со своего места поднялся Фельсенбург-отец, который решительно заявил: — Дочь герцога Алвы никогда не переступит порога замка Фельсенбургов! — Дочь герцога Алвы — нет, — согласился Рокэ. — А дочь покойного Эгмонта Окделла, надорского герцога? — Пытаетесь подсунуть нам другую невесту, раз не удалось с первой? Оставьте ваши уловки! Именно с Надором у Дриксен, конечно, всегда были неплохие отношения, но сестра нынешнего герцога, кажется, просватана еще с колыбели — и вообще, при чем здесь вы? — Альберт! — не выдержала старуха Штарквинд. — Герцогиня Айрис Окделл и есть воспитанница герцога Алвы! Как можно было этого не знать? Хватит уже меня позорить! — Вот именно: подчеркиваю, воспитанница, а не дочь, но как опекун я имею право распоряжаться ее судьбой, — сказал Рокэ. — Так что же? Старуха пожевала губами. — Могли бы и написать нам, когда девочка вошла в возраст, — проворчала она. — Или Фельсенбурги недостаточно для вас хороши, герцог Алва? — Не поверите, моя госпожа, но я писал еще пять лет назад, — вкрадчиво сказал Рокэ. — Писал и получил отказ. — Вот как. Можно было бы и посоветоваться со мной, да, Альберт? — старуха недовольно посмотрела на сына; тот под ее взглядом сел, втянул голову в плечи и словно даже сжался. Другие члены совета, с вялым интересом наблюдавшие за перепалкой, воззрились на кесаря, и тот одним кивком дал понять, что вопрос решен. На этом основная часть переговоров завершилась: мирный договор был подписан, причем на выгодных для Талига и невыгодных для Дриксен условиях: дриксы были убеждены, что Талиг завладел тайным погодным оружием, и не хотели, чтобы на них обрушились новые стихийные бедствия; Рокэ заключил с главой семейства Фельсенбургов официальную помолвку и договорился, что свадьба будет назначена на следующее лето: втайне он надеялся, что за год Айрис еще успеет передумать. Оставалась унылая рутина: нужно было обговорить тысячу мелких деталей мирного договора и заодно дождаться, пока в Эйнрехт доставят наконец пленного, — то есть визит Рокэ затягивался еще как минимум на неделю, и он в очередной раз зарекся впредь возлагать на себя какую бы то ни было дипломатическую миссию. ~ ~ ~ Вернувшись в Талиг, Рокэ сразу отправился в Ноймар, и там, не успев даже собрать штаб и сообщить новости, обнаружил себя в центре семейного скандала: молодежь не поделила девицу и, хотя обошлось без дуэли, теперь дулась друг на друга, сидя по разным углам; отец и мать Ноймаринены открыто обвиняли старшую дочь в том, что из-за ее необдуманного развода их репутация разрушена, и с ними теперь не желают знаться приличные семьи, — и все из-за того, что Альберто решил расстаться с невестой. Вскоре выяснилось, что в истории замешаны и Арно, и Ричард, и даже Эдит (Арлетта оказалась дважды права — и когда отказывалась обручать своих сыновей, и, кстати, когда напомнила Рокэ, что юным девушкам положены дуэньи); и почему-то еще один юнец из их компании, сын бывшего супрема — брат Джастина — который придумал гениальную, как ему казалось, рокировку и имел наглость предложить ее Рокэ. Первую часть его плана и правда удалось выполнить без труда: Рокэ, как соберано Кэналлоа, имел право решать любые дела своих подданных, поэтому одним росчерком пера разорвал помолвку Альберто и Гизеллы и передал эстафету Лионелю — самое забавное было в том, что старшая сестра Гизеллы, Урфрида, как раз увлеченно строила глазки одновременно Лионелю и Эмилю, то ли не различая их, то ли потому, что не могла определиться. Вторая часть плана же выглядела удачной только на бумаге и в глазах юного графа Васспарда: Ричард возмущенно заявил, что не согласен, потому что «Эдит не вещь, чтобы перекладывать ее с места на место! Не переходящий приз!» — а Берто, вызванный Рокэ для частного разговора, вообще с порога набросился на него с обвинениями: — Зачем вы меня спрашиваете! Вы же и так уже все решили — вон, вы продали Айри в Дриксен! Заключили ее именем мир! Не верю, что ей самой мог понравиться тот дрикс, она по своей воле за него не выйдет! — Берто! — строго сказал Рокэ. — Во-первых, опомнись: как ты разговариваешь со своим соберано? Во-вторых, речь не об Айрис, а об Эдит. Чем плох этот вариант? Я же помню, как вы играли в детстве: признайся, что тебе симпатичны все три, но ты никак не мог выбрать. — Я выбрал! — Берто саданул кулаком по стене. — Как раз выбрал, дядя Рокэ, но уже поздно! Уже все кончено! — Ах вот в чем дело… Знаешь ли, Берто, я очень хорошо представляю, что такое несчастная любовь, и уверяю тебя: это не она. Может быть, ревность, зависть, оскорбленное самолюбие — называй как хочешь. И потом: если тебе уже давно нравилась Айри, что тебе мешало сказать мне об этом еще несколько лет назад? Я бы не стал возражать, мы бы легко уладили дело с ее прежним женихом, и все было бы в порядке. — Тогда не понимал: сейчас понял, — угрюмо ответил Берто и, рухнув на стул, уставился на Рокэ и несчастным голосом спросил: — Дядя Рокэ, да чем вообще ее взял этот дрикс? Он же ей не подходит! Он же ее недостоин! — Гм… — Рокэ и самого занимал этот вопрос, но он уже сочинил для себя объяснение. — Обычно вместе лучше уживаются люди, у которых разные характеры. Вы с Айри очень похожи — ты на нее, она на тебя: для дружбы этого достаточно, а в семье, пожалуй, будет мешать. Наш знакомый господин Фельсенбург же похож… — Он похож на идиота! — Сейчас на идиота похож кто-то другой, Берто. Итак, Айри считает, что ее Фельсенбург чем-то неуловимым похож на Дикона, — Рокэ пожал плечами. — Не могу сказать, что согласен, но я не встану у нее на пути, если они и правда друг друга полюбили. Берто, — добавил он мягче, — если хочешь, я поговорю с Рамоном, и мы ушлем тебя куда-нибудь подальше, чтобы ты не страдал, когда окажешься рядом с Айри. — Не надо! — снова взвился Берто. — Вот еще: решили от меня отделаться? Нет уж — я не буду вмешиваться, а лучше украду ее со свадьбы! Нет, в ночь перед свадьбой! С этими словами он выскочил из комнаты, хлопнув дверью, и невысказанное: «И подумай все-таки об Эдит» — осталось у Рокэ на языке.

Конец части «Юность (до Излома)»