Аманаты

В других частях света древний обычай цареубийства, претерпевший изменения уже у вавилонян, еще более смягчился. Царь ежегодно на короткий промежуток времени отрекается от престола, и его место занимает номинальный суверен. Однако в конце непродолжительного царствования последнего уже не убивают, хотя в иных случаях как воспоминание о времени, когда временного правителя действительно казнили, сохраняется инсценировка казни. Дж. Фрэзер

В Хексберг, накануне отъезда домой, у Рокэ состоялся очень занимательный разговор с Вальдесом. В столицу с докладом для короля был отправлен Рокслей, который и так жил там почти безвылазно; самого же Рокэ гнало в Кэналлоа томительное, неприятное, гложущее чувство, как будто времени совсем не остается, как будто он что-то забыл, упустил, не учел, перепутал. Ему казалось, что до Излома он должен обязательно побывать дома, и поэтому Ричарду было велено заглянуть в Надор и оттуда сразу отправиться в Алвасете, чтобы успеть провести с сестрами хотя бы пару недель, а другим Повелителям (двум устно и одному в письме) приказано посетить родовые имения и по возможности известные им места силы. Рокэ собирался отплыть из Хексберг сразу, не задерживаясь, но Вальдес, чей приятель давно оправился и вернулся к своим сундукам с пряностями и тюкам экзотических тканей (или что еще он там возил), должно быть, скучал без общества и поэтому зазвал их с Марселем к себе ночевать и, когда за беседой опустел уже не один кувшин вина, подступил к Рокэ с удивительным предложением. — Думаем вот тоже отправиться в экспедицию, — небрежно сказал он. — Почему гайифцам можно, а нам нет — чем мы хуже? Я вообще намечал податься в Бирюзовые земли, но тащиться северным путем, мимо Флавиона, не хочется, а обходить весь континент с юга — напорешься на нухутцев, да и вообще, их маршрут-то известен. — Ну да, — согласился Рокэ. — Но зачем тебе Бирюзовые земли, если с ними и так торгует Нухут? — В том-то и дело! Мы хотим зайти с другой стороны: смотри, бусина ведь круглая, а континентов всего четыре, и все они известны — значит, если мы отправимся на запад, то рано или поздно окажемся у восточной оконечности Бирюзовых земель — там, где нухутцы точно еще не бывали. Путь, правда, неблизкий. Я, конечно, не обделен, да и Олаф скопил небольшой капиталец, — Вальдес засмеялся. — Но на серьезную экспедицию нам не хватит, даже если мы возьмем только самый минимум и пойдем на «Астэре». — То есть ты хочешь, чтобы я оплатил вашу сомнительную авантюру из кэналлийской казны? — спросил Рокэ. — Прямо сейчас, когда у меня на носу Излом?! Когда непонятно, как он пройдет, что нас ждет впереди — уцелеет ли мир, в конце концов? Когда в любой момент наши зыбкие перемирия могут рассыпаться, как карточный домик, и на нас опять кто-нибудь нападет?! Не говоря уже о том, что сам твой прожект — это просто бред, полная ерунда! Ротгер, все знают, что ты безумен, но даже для тебя это слишком! Даже не заикайся больше об этом! — Может быть, чуть позже, — дипломатично добавил Марсель. — В этом Круге нам вполне хватает той ойкумены, в которой мы живем. — Понятно, — сказал Вальдес, мгновенно поскучнев. — Значит, ты запрещаешь? Это приказ, соберано? Рокэ задумался: одна часть его существа непроизвольно восставала против идеи Вальдеса, и внутренний голос, очень похожий на голос Лионеля, нашептывал, что ни одному нормальному человеку не придет в голову отправиться покорять чужие безлюдные, неосвоенные земли; другая же его часть — та часть души, которая была моложе, не утратила еще интереса к новому; та часть, которую он унаследовал, наверное, от предков, живших еще при Абвениях, в юном, недавно созданном мире, — эта часть напоминала, что они так долго заблуждались, считая, что в Бирюзовых землях не уцелело ни одного человека, что весь континент занимает чумная пустыня — и как же они ошибались: пять лет подряд оттуда приходят письма и подарки, девочки носят бирюзовоземельские шелка, и уже совсем скоро у Рокэ появятся оттуда родственники. — Не запрещаю, — решил он. — Не одобряю и не дам денег, Ротгер, но поступай как знаешь. ~ ~ ~ Оставшееся до Излома время прошло, как казалось Рокэ, впустую: они с Марселем снова так и этак обдумывали заметки древних о ритуале, уже заученные наизусть, в бесплодных попытках понять, что же им предстоит, но не сумели составить четкого плана. Марсель склонялся к легкомысленному «Войдем, осмотримся, сориентируемся на месте, сообразим»: он считал, что наитие жреца-абвениарха, усиленное чарами Гальтары, поможет разобраться, что нужно делать, а кровь предков в Рокэ и Повелителях направит их на верный путь. Рокэ в конце концов махнул рукой и согласился, и последние две недели до отъезда самозабвенно отдыхал; как раз тогда же приехал и Ричард, и они все вместе, с ним и девочками, ловили редкие не по-осеннему теплые лучи солнца, устраивали себе маленькие пикники и невинные вылазки на природу и даже пару раз, пока стояла ясная погода, скатались на рыбалку на лодке. Писем и новостей из столицы Рокэ не читал, складывая бумаги в стопку на угол стола — чтобы не отвлекать себя досужими рассуждениями от главного; зато они с Марселем досконально, чуть ли не с лупой, изучали каждое послание от Бертрама, где тот, по мере возможностей участвуя в их разысканиях, давал советы и наставления. Ариго, Райнштайнеру и Эпинэ были разосланы четкие инструкции о том, когда и куда они должны прибыть и примерно к чему подготовиться. Наконец настало время уезжать. Рокэ обнял девочек (Эдит, необычно для себя напуганная и заплаканная, дольше всех висела у него на шее), дал распоряжения управляющему на тот случай, если они не вернутся или вернутся через много лет, застряв на годы в Лабиринте или оказавшись вдруг на другом краю бусины, и они небольшим отрядом отправились в Гальтару: сам Рокэ, Ричард, Марсель и неизменный кэналлийский эскорт. ~ ~ ~ Они подъехали к стенам Гальтары почти одновременно с трех разных сторон: отряд Рокэ с юга (по пути завернули в Валмон и, по настоянию Бертрама, захватили с собой его секретаря, сосредоточенного молодого человека по имени Артур: Бертрам не желал упустить ни малейшей детали и велел тому записывать все до минуты — хотя Марсель и убеждал папеньку, что отлично запомнит все сам, и не нужно отбирать у него грядущую славу великого мемуариста); Эпинэ отчего-то со стороны Олларии — он то ли пренебрег увещеваниями Рокэ и вообще не побывал в имении, то ли задержался там на пару дней и вернулся в столичный особняк к любимой супруге, которая не готова была променять блеск света на скуку деревенской жизни (не говоря уже о том, что деревня, наверное, навевала ей воспоминания о несчастливой юности); Ариго и Райнштайнер — с северо-запада. Эпинэ сопровождали два лакея и камердинер, Ариго — денщик, а Райнштайнера — человек с цепким взглядом и целым арсеналом перьев и записных книжек, которого тот представил как своего ординарца: видимо, не одни Валмоны озаботились сохранением сведений о ритуале для будущих поколений. Не успел Рокэ со всеми раскланяться, как мимо его уха просвистел какой-то серый комок и, ударившись Эпинэ в грудь, развернулся в мятую тряпку, в которой Рокэ с трудом узнал лайковую перчатку Айрис, а возмущенный голос Ричарда произнес: — Герцог Эпинэ! Вы оскорбили мою сестру! Я вызываю вас на дуэль! — Я… — начал Эпинэ, явно обескураженный таким приемом, но Рокэ перебил его, развернувшись к Ричарду и рявкнув: — Ричард! С ума сошел?! Не здесь и не сейчас! Не прямо перед ритуалом! — Я обещал вызвать его, как только увижу, и вызвал, — зло возразил Ричард. — Нет, — сказал Рокэ. — Запрещаю. Потом, когда закончим, — пожалуйста: выясняйте отношения сколько угодно, если останутся силы и желание, — «если вообще останется, кому выяснять отношения», — добавил он про себя, но вслух продолжил: — Только не до смерти. — Как прикажете, — пробурчал Ричард, и, разжав кулаки, неосознанным жестом расстегнул обручальный браслет и перецепил его с левого запястья на правое: он всегда так делал, когда волновался, сам того не замечая, и очень удивлялся, когда ему об этом говорили. Эпинэ склонил голову, молча принимая вызов, отложенный на потом, и занялся своей лошадью. Марсель, чтобы разрядить обстановку, нарочито деловитым тоном уточнил: — Господа, я надеюсь, все из вас в свое время прошли ритуал посвящения? — Да, — кивнул Райштайнер. — Нет, — удивленно протянул Ариго. — Нужно было? — Боюсь, я тоже нет, — развел руками Эпинэ. — Не припомню. — Потрудитесь напрячь память, герцог, — сказал Рокэ. — Возможно, еще в детстве, до Лаик — ваш дед ведь увлекался мистикой, я прав? — Дед… — Эпинэ поморщился. — Да, дед рассказывал, как он с покойным стариком Приддом и Ее Величеством Алисой даже ездили сюда, под стены Гальтары, и устроили здесь пикник: дед, кстати, разглядел тогда Блуждающую Башню, а старик Придд — нет. Я потом, когда… — он замялся, — …потом тоже хотел приехать поискать башню, но эр Максимилиан — в смысле, тот офицер, у которого я служил оруженосцем, — не разрешил: он сказал, что не доверяет башням, которые влияют на разум людей. А еще раньше, совсем в детстве… разве что однажды дед поймал меня за прогулками ночью на кладбище и приказал прижечь мне голову… Но не думаю, что это считается. — Да уж, — вздохнул Рокэ. — Вот что бывает, если соваться в морисскую медицину, не зная основ! Нет, это точно не ритуал посвящения: ваш дед, похоже, где-то услышал, что такое средство помогает при болезненном унынии — желание уединяться в мрачных местах как раз считается одним из симптомов, — и, не разобравшись, решил вас вылечить. Так, ладно: вы у нас потомок Астрапа, и это значит, что в обряд посвящения должны входить танцы. Ну что же, готовьтесь: я вам напою, а вы попляшете. А генерал Ариго у нас… гм, там ритуальные игры… Игры… — У меня как раз совершенно случайно имеется колода карт! — вставил Марсель. — Охотно на правах жреца посвящу нашего Повелителя Ветра! Отойдемте в сторонку, генерал, скоротаем время за парой партий в фаро! Марсель увлек Ариго чуть в сторону и, устроившись за обломком фронтона, торчавшего из земли (здесь все усеивали разбитые камни, фрагменты колонн, куски капителей, еще хранившие следы изящной резьбы, — печальные приметы погибшего великолепия), вытащил из-за пазухи карты. Кэналлийцы из отряда Рокэ и другие слуги и денщики начали ставить лагерь: солнце давно село, ритуал был назначен на полночь, и путешественникам предстояло задержаться здесь по крайней мере до завтрашнего утра. Рокэ, насвистев для Эпинэ простенькую мелодию, заставил того изобразить пару коленцев из известного народного танца (великосветские, как он подозревал, не годились), и они закончили как раз тогда, когда к ним вернулись Марсель, улыбающийся во весь рот, и чем-то смущенный Ариго. — Выиграл его молодую жену! — весело отчитался Марсель. — Получается, кстати, уже две жены двух Повелителей. Ричард, вы следующий, я подожду. Генерал Райнштайнер, а вы не женаты? Ричард бросил на него неприязненный взгляд и промолчал, Райнштайнер покачал головой, а Ариго за спиной Марселя закатил глаза. — Шучу, шучу, — быстро исправился Марсель. — На самом деле, велел ему пятнадцать раз прокукарекать. — Отлично, — сказал Рокэ, поднимаясь. — Идем. ~ ~ ~ За стенами Гальтары было темно, но света от факелов хватало. Они без труда — возможно, их и правда вело чутье Повелителей, на которое так уповал Марсель, — нашли вход в подземелья и, пробравшись через щель, оставшуюся от роскошного прежде портала, своды которого давно обрушились, оказались внутри. К счастью, не было заметно ни следа Тварей — жутких обитательниц Лабиринта, о которых предупреждал каждый второй древний автор (кто — с любопытством естествоиспытателя, кто — с ужасом очевидца): возможно, чудовища за три Круга, лишившись привычной добычи, умерли с голода; возможно, они были заперты за особенно крепкими дверями, не пропускавшими даже звук. Так или иначе, Рокэ и его спутники спокойно спускались все ниже, стараясь не поскользнуться на гладких ступенях, и наконец очередной извилистый коридор вывел их в огромный зал почти правильной круглой формы с высокими сводами. Посередине зала возвышался массивный постамент, напоминающий каменное ложе, а по четырем сторонам от него стояли алтари попроще: на каждом был выгравирован особый символ — знак стихии, — как будто кто-то заранее подготовил зал к появлению гостей и позаботился, чтобы им не пришлось лишний раз ломать голову. Проход из коридора открывался как раз между алтарями Скал и Ветра — покровителей уходящего и грядущего Кругов: совпадение показалось Рокэ добрым знаком — хотя, может быть, дело было в том, что перед каждым Изломом алтари чудесным образом перемещались. — Прошу, — тоном придворного распорядителя произнес Марсель, выходя в центр зала и оглаживая ладонью постамент. — Господа Повелители, вставайте к вашим алтарям, а вы, Рокэ, ложитесь вот сюда: смотрите, здесь вмятины как раз по форме тела. — Посторонним здесь не место, — напомнил Рокэ. — Господа секретари и ординарцы вполне могут подождать за дверью, а еще лучше — наверху. Его кэналлийцы, вышколенные за годы службы в охране и приученные беспрекословно исполнять приказы, воткнули факелы в подставки и вышли, а вот секретарь Бертрама и денщик Райнштайнера, похоже, надеялись наблюдать за мистерией из первого ряда: они с негодованием переглянулись и еще долго топтались в дверях, словно не могли решить, кто из них кого должен пропустить первым. Наконец и они скрылись в узком зеве коридора, и только когда их гулкие шаги, отдалившись, затихли, и стало ясно, что они не собираются вернуться и подслушивать, Рокэ, вскарабкавшись на свой алтарь, на пробу улегся на спину, закинув ногу на ногу, и, приняв как можно более непринужденную позу, сказал: — Итак, господа! Не думаю, что до этого дойдет, но на всякий случай спрошу: здесь ведь все сознают, что мы можем и не вернуться, и готовы, по сути, пожертвовать собой? Лежать на алтаре оказалось неожиданно удобно: под шею был как будто подложен каменный валик, а вмятины, на которые указал Марсель, повторяли изгибы тела. Слушая, как Повелители наперебой заверяют его, что, конечно, готовы на жертву, Рокэ устроился ровнее, вытянул ноги и прикрыл глаза: он и хотел бы уловить внутри, в душе, священный трепет, но вместо него ощущал лишь отстраненное любопытство; мысли были ясными, как перед решающим сражением в давно обдуманной кампании. — Можно было бы исполнить куплеты Песни Четверых или произнести Четверной заговор, — сказал Марсель, — но мы считаем, что для мироздания достаточно и намерения, — поэтому давайте начнем. — Да, — согласился Рокэ. — Начнем. Марсель отступил к двери, Повелители заняли свои места, и ритуал начался. ~ ~ ~ Первой проявила себя стихия наступающего Круга (должно быть, этого стоило ожидать: недаром древние так много внимания уделяли очередности их смены). В зал ворвался поток ветра — точнее, он зародился прямо здесь, у дальней стены; и, пронесшись между Райнштайнером и Эпинэ, даже не взъерошив им волос, и над Рокэ, обдав его теплой волной, устремился прямо к Ариго и, чуть приподняв, с силой ударил его об алтарь. Оглушенный, тот сполз вниз и остался сидеть, привалившись плечом к камню и свесив голову. Марсель предупреждающе поднял руку, но никто и так не успел бы кинуться бедняге на помощь — в дело уже вступили Волны: огромная волна воздвиглась перед Райнштайнером и, замерев на мгновение, обрушилась на него, погребая под собой, и затем сразу же схлынула. Райнштайнер еще силился отдышаться, отплевываясь и хватая ртом воздух, когда мощный разряд молнии, яркой вспышкой осветив подземелье, поразил Эпинэ, вырвав у того душераздирающий вопль и заставив содрогнуться с макушки до пят и рухнуть на пол. Не заставили себя ждать и Скалы: на Ричарда с потолка рухнула лавина камней; он попытался, защищаясь, прикрыть голову, но тщетно: камни в одно мгновение завалили его целиком, и Рокэ, вдруг опомнившись, выйдя из странного оцепенения, с ужасом разглядел, что из-под груды камней торчит только неловко откинутая рука, на которой неуместным пятном выделяется обручальный браслет. — Дикон! — крикнул Рокэ и попытался вскочить, но алтарь удержал его, обволакивая тело, как мягкая перина, а бесстрастный, словно неживой, голос Марселя произнес: — Погодите, Рокэ: сейчас еще ваша очередь. Он был прав: стоило Рокэ снова лечь неподвижно, как своды зала над ним как будто слегка раздвинулись, образуя круглый проем, и оттуда Рокэ на грудь опустился невесомый столб света. Рокэ не почувствовал боли, но увидел, как его сердце, покинув грудь, медленно поднимается по лучу наверх; он еще несколько мгновений бездумно смотрел, как оно, замерев, мерцает, окруженное сиянием, прежде чем потерял сознание. *** — Я бы все-таки посоветовал блистательному подумать о лавочке колониальных товаров, — повторил тесть Альдо, достославный Жеймиоль, на миловидной дочери которого Альдо женился в начале осени и который с тех пор упорно пытался подсунуть Альдо — точнее, открыть на его имя и помочь на первых порах деньгами, — какое-нибудь прибыльное предприятие. Альдо за эти месяцы уже успел отказался от лодочной станции для увеселительных прогулок и портняжной мастерской, и вот теперь речь зашла о лавке колониальных товаров. Тесть явился с самого утра в первый день нового Круга, когда все порядочные люди еще спят, потому что, по гоганским представлениям, нельзя было придумать времени удачнее, чтобы обсудить финансовые дела. — Нет! — отрезал Альдо. — Торгашество — не моя стезя! Я законный принц, трон Талига — мой по праву! Вот если бы вы помогли мне устроить вторжение и переворот — пусть небольшой, пусть даже бескровный, пусть подкупом и посулами! — то я бы еще согласился… — Ой, да ведь блистательный шутит! — гоган оскалился в улыбке. — Покажите мне хоть одного вашего сторонника: что-то я не вижу рядом с вами совершенно никого! Откуда же вы их возьмете? Может быть, они упадут на вас с неба? Альдо хотел было возразить, что настоящие Люди Чести всегда пойдут за своим истинным королем, но не успел: под потолком что-то заскрипело, и тут же на пол с грохотом рухнуло тяжелое тело. Гоган, пробормотав ругательство, отскочил, но Альдо не потерял самообладания: склонившись над гостем, он потряс того за плечо и, не получив ответа, перевернул на спину. — Это же Робер! — удивленно воскликнул он. — Робер Эр-При! Да что вы встали — ступайте приведите врача, видите же, что ему плохо! Я прекрасно знаю, что у гоганов отличные врачи! Мэллит! Мэллит, беги скорей сюда! И прикажи готовить комнату — здесь у нас Робер! ___________________ Примечания (начало): - секретарь Артур пришел из «Ниро Вульфа»: у Бертрама тоже должен быть свой Арчи Гудвин;