Аманаты

На второй же день свадьбы Рокэ уговорил Теодору предоставить гостей самим себе и сбежать вдвоем из Алвасете — словно им было по восемнадцать, и он похитил ее из родительского дома, чтобы тайно обвенчаться. Теодора на удивление легко согласилась (с мужем ей, наверное, было теперь интереснее, чем с подругой), попрощалась с родными, пожелала им на будущее хорошей обратной дороги, и они с Рокэ, прихватив с собой только камеристку и пару слуг и оставив гостей веселиться, уехали на уединенную виллу на берегу моря, на другом краю Кэналлоа, спрятанную за горной грядой, одну из тех, что были во множестве разбросаны по всему полуострову — наследство предков, очередной подарок кого-то из прапрадедов любимой супруге — между прочим, неподалеку от того охотничьего домика, где Рокэ в молодости не раз лелеял свою тоску, скрывшись от чужих глаз. Там, на вилле, оторвавшись от каданской родни, они провели чудесный месяц вдвоем, и, вернувшись домой, Рокэ наконец-то полностью прочувствовал, что действительно женат. Эдит, сбежавшая по лестнице вниз к парадному входу, встретила их словами: — Папа! Хорошо, что вы вернулись! Ди заболела! — Заболела? — переспросил Рокэ, бросая поводья конюху и оглядывая девочку: она давно научилась называть его папой только наедине, но в минуты сильного волнения детское обращение прорывалось у нее и при посторонних; сейчас она казалась встревоженной и немного растерянной, но не такой утомленной, как полтора года назад, когда болел Ричард, и почти не утратила своей обычной живости. — Заболела? — с тревогой повторила Теодора и осенила себя священным знаком. — Ой! — спохватилась Эдит: то, что она сначала как будто не заметила Теодору и сразу бросилась к Рокэ, тоже говорило о многом. — Здравствуйте, эреа Теодора! Да, Дейдри плохо… — Что с ней, простудилась? — спросил Рокэ. — Упала? Обожглась? И что сказал доктор? — Не знаю! — Эдит стиснула в руках кружевной волан юбки. — Она запретила вызывать врача, никого не пускает и не говорит, что случилось! — Так, пойдем, ты по пути нам все расскажешь! — велел Рокэ и обернулся к Теодоре: она не успела пока сблизиться с девочками, и Рокэ не знал, подружатся ли они вообще, но предпочитал об этом не задумываться. — Конечно, — кивнула Теодора. — Может быть, и я смогу чем-то помочь больному ребенку. У меня ведь есть и младшие сестры, и племянники. — Пойдем, Эди, — повторил Рокэ и двинулся наверх по лестнице; девочка побежала рядом, а Теодора степенным шагом следовала за ними. — Так что же — что именно болит у Ди и когда это началось? — Она ничего не ест! Лежит на кровати, плачет и почти не встает! В последние дни даже оставляет воду, не пьет! — перечислила Эдит. — Началось примерно когда вы уехали… нет, наверное, попозже: сначала Ди просто грустила, знаешь, как у нее иногда бывает: гуляла одна, смотрела на море — а потом вдруг вот такое! По описанию это походило на тяжелый приступ меланхолии, и Рокэ, немного успокоившись, сбавил шаг, так что Эдит не приходилось больше прыгать через две ступеньки, чтобы поспеть за ним. — Ой, погоди! — воскликнула она, когда Рокэ уже свернул в коридор, ведущий к спальням девочек. — Ди ведь сегодня с утра в южной гостиной! Наверное, спряталась там от всех и опять заперлась, — хмуро добавила она. Дверь гостиной, окна которой выходили на южную сторону и смотрели на море — впрочем, почти из всех окон в замке, кроме тех, за которыми был сад или внутренние дворы, можно было увидеть море, — была действительно плотно закрыта и заперта на ключ, который остался в замочной скважине с той стороны. Подергав дверь, позвав Дейдри по имени и не получив ответа, Рокэ пригрозил: — Ди, если ты сейчас не откроешь, я вышибу дверь и все равно войду! — Эр Рокэ, — раздался приглушенный голос Дейдри, — не надо, уходите. Со мной все хорошо. Это «со мной все в порядке» Рокэ столько раз слышал в прошлом году от Ричарда, причем именно тогда, когда тому бывало плохо, но он пытался это скрыть, что теперь одновременно и рассердился, и испугался: возможно, Дейдри действительно больна серьезнее, чем ему показалось по рассказам. Немедленно подозвав горничную и отправив ее за врачом, Рокэ пристально посмотрел на Эдит: Дейдри, замкнутой по натуре, сейчас совершенно не нужна была лишняя компания, а вот саму Эдит, наоборот, лучше было бы отвлечь. — Эреа Эдит, — позвала Теодора, уловив его взгляд. — Может быть, вы проводите меня в часовню? Боюсь, я еще не очень твердо запомнила расположение покоев. — Действительно, Эди, — сказал Рокэ. — Ступай проводи Теодору помолиться. Ты же слышишь — Ди разговаривает, а значит, ей не так уж плохо. Сейчас придет доктор, и мы поймем, что с ней. — Ну… ладно, — неуверенно сказала Эдит. — Если ты обещаешь… — Обещаю. Эдит с облегчением вздохнула и, тут же слегка повеселев, взяла Теодору под локоть: передав заботу о Дейдри, она и сама была рада теперь немного развеяться. — И вы ведь еще не рассмотрели как следует ваши покои! — вспомнила она. «Ваши покои» означало наконец-то открытое и приведенное в порядок крыло герцогини, в котором Теодора и правда успела провести пока только несколько ночей: можно было надеяться, что ее порадуют витражи, в том числе новый — новый по сравнению с остальными, десять лет назад заказанный на надорские деньги и вставленный вместо разбитого, — и рукодельная комната, и будуар, и гардеробная. — И вам нужно познакомиться с кухаркой и экономкой! Они ждали, когда же приедет соберана! — донеслось уже с лестницы: Эдит очень гордилась, что последние полтора года играла роль хозяйки замка. Когда шаги и голоса стихли, Рокэ вызвал двух слуг покрепче и приказал аккуратно снять дверь с петель, а если не получится — выбить; дверь, к счастью, поддалась быстро, и уже скоро он, жестом отослав обоих, вошел в гостиную. Дейдри, одетая в простое домашнее платье, с волосами, заплетенными в свободную косу, лежала на узкой кушетке, спиной к двери, отвернувшись к высокому окну от пола до потолка — в эпинэйском стиле, — которое занимало почти всю стену, и безучастно смотрела на море. Одну руку она подложила под голову, а другая безвольно свисала с кушетки; на полу валялась небрежно брошенная книга, раскрытая на середине: три страницы замялись, закладка отлетела в сторону — прежняя Дейдри никогда не позволила бы себе так обойтись с книгой. Рокэ обошел кушетку и, склонившись над девочкой, вгляделся в ее лицо: она лежала не шевелясь, как будто ее не побеспокоило ни его появление, ни шум, пока ломали дверь, и даже не повернула головы. — Эр Рокэ, уходите, — повторила она. — Ди, что с тобой? — Рокэ сел рядом на край кушетки и взял девочку за руку: ее пальцы были холодны как лед. — Скажи, что у тебя болит? — Ничего, эр Рокэ, все хорошо. Просто не хочу никого видеть, — в голосе Дейдри послышались слезы. — Ты плохо себя чувствуешь или просто грустишь? — продолжал допытываться Рокэ. — Ди, это не дело. Если тебе дурно, нужно сказать; если все нормально, так и веди себя нормально! Зачем ты пугаешь Эди? Дейдри опустила ресницы, моргнула и снова уставилась в окно; в ее взгляде промелькнула болезненная тоска, и Рокэ, вздохнув — до чего же разный характер у всех его детей: насмешливая строгость, которая сработала бы с Ричардом, сразу выведя его из себя, только глубже вгоняла Дейдри в уныние, — принялся растирать ей холодные пальцы. — Ди, ты переживаешь из-за того, что все разъехались? — спросил он мягче. — Из-за того, что вы с Эди остались вдвоем? Дейдри едва заметно вздрогнула, прикусила губу и повторила чуть слышно: — Разъехались… — Ты скучаешь по Дику и Айри — да еще и я уезжал? Ди, но ведь и раньше мы по несколько месяцев не виделись — Дик вообще заглядывал домой только на пару недель раз в году. Что же изменилось? Ты боишься, что вы никогда больше не встретитесь? Но ведь ты сама знаешь, что это неправда! Дейдри разлепила губы, как будто собиралась что-то ответить, но промолчала, и Рокэ предложил: — Может быть, хочешь погостить у Дика в Надоре? Или вообще пожить с ними, переехать домой, на север? Тебе надоело здесь? Дейдри мотнула головой: — Нет, не надо. — Или — неужели ты волнуешься из-за моей женитьбы? Ты что же, думаешь, что Теодора станет третировать вас с Эди, как злая мачеха из сказок? Или подозреваешь, что когда у меня появятся собственные, родные дети, то я брошу вас? — Эр Рокэ, ну что вы! — воскликнула Дейдри, и Рокэ, обрадованный тем, что ему удалось немного пробить ее броню, пересел поближе и протянул руку, чтобы обнять девочку за плечи. — Ди, ты у меня совсем замерзла, нужно тебя укрыть… — начал он, и тут его взгляд упал на обложку книги, кинутой на пол: это, к его ужасу, оказалась та самая морисская поэма о разлученных влюбленных, которая в свое время чуть не свела с ума его самого. Но ведь Дейдри еще совсем ребенок, ей только что исполнилось шестнадцать — пусть Ричард в ее возрасте уже вовсю вздыхал по своей принцессе (а о самом Рокэ и говорить нечего), но Айрис, например, и не думала тогда о любви. Нет, невозможно: болезнь — предрасположенность к болезни, к любовной тоске — передалась Рокэ от предков-морисков, а в Дейдри, как бы она ни увлекалась агирнийской поэзией, не было ни капли багряноземельской крови. Нет, конечно, дело в другом. — Неужели тебя так расстроила книга? — спросил Рокэ, не убирая руки с плеча Дейдри. — Знаешь, она и правда, наверное, опасна: когда я ее читал, со мной было примерно то же самое, только я еще пил. — Я не пью, — пробормотала Дейдри. — Совсем не пью, эр Рокэ, даже воду не хочется. — Ну вот это зря — сама ведь понимаешь, что это тебе вредит. Нужно попить и поесть, Ди. Сейчас велю, чтобы что-нибудь принесли — и заодно какое-нибудь одеяло или шаль, потому что мне не нравится, что тебе так холодно — ведь на улице жара. Иди-ка сюда, — Рокэ приподнял девочку и притянул к себе, и она, послушно придвинувшись, все же попыталась слабо запротестовать: — Но я правда не хочу! И мне не холодно! — Так, знаешь что: я ведь могу и приказать — я вообще-то все еще твой опекун, ты должна меня слушаться. — Неправда. Мой опекун — Дик, — возразила Дейдри. — Ему уже двадцать один, а по закону взрослый мужчина опекает несовершеннолетних родственниц, пока они не выйдут замуж… Замуж! — она вдруг всхлипнула, вцепилась Рокэ в рубашку — камзол он успел сбросить, пока бежал наверх, — и, уткнувшись ему в грудь, разрыдалась. ~ ~ ~ Когда появился врач, Дейдри, закутанная в шаль, лежала головой у Рокэ на коленях, — как будто ей снова было три года, и она поправлялась после осенней простуды, — и, иногда приподнимаясь, мелкими глотками пила из кружки молоко с медом и размятыми ягодами — лакомство, которое очень нравилось ей с детства; Рокэ рассеянно гладил ее по волосам. Едва бросив взгляд на девочку, врач констатировал: — Ну, здесь все очевидно — классический случай. — Классический случай чего? — спросил Рокэ. — Как будто вы сами не знаете, герцог! Любовная меланхолия — безумие страсти — называют по-разному. Что же, применим стандартную методику: я буду считать пульс, а вы называйте имена — как обычно, начиная с кварталов… Что, неужели вы раньше никогда такого не делали? Вы же обучались медицине! — С кварталов? — Ну или где ваша дочь могла с кем-то познакомиться? — Месяц назад отмечали мою свадьбу, — медленно сказал Рокэ. — Она заболела вскоре после этого… У меня было очень много гостей. — Скорее всего, там, — кивнул врач, садясь на подставленный слугой стул и беря Дейдри за запястье. — Начинайте перечислять, герцог, я готов. — Ди, может быть, ты просто сама нам скажешь? — спросил Рокэ. Дейдри мотнула головой и сдавленным, очень несчастным голосом ответила: — Нет, я ни в кого не влюблена, эр Рокэ. Рокэ вздохнул и начал: — Валмоны… Марсель и Водемон. — Ага, вот, кажется, уже и поймали, — заметил врач. Водемон — это…? — Это ее жених, — объяснил Рокэ. — Ах, тогда понятно, конечно, но не то. Продолжайте, герцог. Валмоны прибыли на свадьбу втроем — кроме Марселя, приехал еще его младший брат — как раз для того, чтобы познакомиться с невестой: старая помолвка Дейдри еще оставалась в силе, — и неизменный секретарь их отца Артур. Краем глаза Рокэ заметил, что Водемон и Дейдри не вызвали друг у друга интереса: обменявшись любезностями и побеседовав для приличия минут пять, они разбрелись по разным компаниям — Водемон присоединился к кэналлийским юнцам, которые шумно обсуждали охоту, корабли, пистолеты и прелести знакомых девиц, а Дейдри отправилась сначала слушать, как общаются между собой каданцы, а потом переместилась куда-то еще — в этот момент Рокэ уже отвлекся и не заметил, к кому она подсела. Помолвка, очевидно, доживала последние дни — Рокэ еще сильнее убедился в этом, когда однажды ночью, во время свадебного путешествия, ему приснился кошмар, как Водемон проиграл Дейдри в карты, — но он решил отложить мысль об этом немного на потом. — Савиньяки. — Дальше. — Марикьяре, вообще моряки. — Дальше. — Офицеры из Торки, бергеры. ~ ~ ~ Из бергеров, правда, был только Вейзель — и Рокэ еще причислил сюда же фок Варзова, который, хоть родом и не был из Бергмарк, тоже относился к Северо-Западной армии: конечно, сложно было представить, чтобы шестнадцатилетняя девушка влюбилась в старика, но какой только разницы в возрасте не встречалось — даже у предков Рокэ. С Марикьяры приехали Альмейда, чета Салина и вместе с ними Хулио. Вальдеса не было: вернувшись из своей, неожиданно успешной, экспедиции — «Астэра» таки добралась, по его словам, до восточной оконечности Бирюзовых земель, — он тут же, минувшей весной, отправился в следующую; Альберто, успев еще погулять на свадьбе Ричарда, напросился с ним. Рокэ, кстати, глядя на Вейзеля, сидящего за столом среди гостей, вдруг осознал, что его образ наконец-то обрел завершенность, как будто к нему добавилась недостающая, давно потерянная деталь: Вейзель вертел в руках и то и дело прикладывал ко рту странный, незнакомый Рокэ предмет — изогнутую трубку необычной формы, с расширением на конце. — Курт, что это у вас? — спросил он. — Это? А, это Ротгер привез из своих странствий: это трубка мира. Там горят некие особые листья, и этот дым нужно вдыхать, — Курт тихо рассмеялся. — Юлиана выгоняет меня из дома на улицу каждый раз, когда я зажигаю там огонь. — Это из Бирюзовых земель? — заинтересовался Ричард. — Никогда не слышал, чтобы там жгли листья в такой штуке и вдыхали дым. — Я тоже не слышала, — добавила вдруг его жена. — У нас такого не делают. — Не знаю, — Вейзель развел руками, не выпуская своей трубки. — Когда Ротгер вернется, спросим его еще раз. Вы слышали, что они построили на ардорских верфях второй корабль и отправились на этот раз на двух? — О да, — Рокэ хмыкнул. — Как же, помню: Ротгер еще собирался назвать его «Август Штанцлер» — потому что тогда корабль был бы непотопляемым! Кажется, обошлось, да, Курт? — Да, просто фрегат «Непотопляемый», — кивнул Вейзель. — А кстати, знаете, Рокэ, какой новый слух тут недавно появился? — вставил Марсель. — Он объясняет, почему наш общий друг настолько непотопляем! Раньше говорили, что его таланты государственника оценил еще Диомид — или что он был фаворитом Алисы — или что он заручился поддержкой всех ее фрейлин… А вот теперь я услышал еще один вариант — никогда бы не подумал, но кто-то пустил сплетню, что он — незаконный брат Его Величества. — Ну этого точно не может быть: вы же сами только что сказали, что господин отставной кансилльер был близок с покойной Алисой — она ни за что не потерпела бы при себе бастарда собственного мужа! — О нет, не от Франциска — от Алисы: то есть, ее фаворитом был Штанцлер-старший. Версия, конечно, совершенно несостоятельная и не выдерживает никакой критики: получается, она родила сына еще до замужества, беременность скрывали, потом ребенка приписали госпоже Штанцлер… потом пришлось объясняться с Франциском в первую брачную ночь… Нет, конечно, это полная ерунда — но восхищает фантазия того, кто это придумал! ~ ~ ~ — Герцог, дальше, — нетерпеливо сказал врач, и Рокэ, вынырнув из своих мыслей, увидел, что тот с укором смотрит на него, а Дейдри снова готова расплакаться. Рокэ положил ей руку на лоб и продолжил: — Каданская делегация — родственники и друзья моей жены. — Дальше. — Бирюзовоземельцы — свита жены Ричарда. — Дальше. — Багряноземельцы — мой племянник и его семья. — Так, — сказал врач. — Вот здесь, кажется: давайте-ка теперь по именам. Дейдри сдавленно пискнула и, повернув голову, зарылась лицом Рокэ в колени. — Тергэллах, — со вздохом начал Рокэ, — Альдеррах, Инзаррих. Дальше сыновья Тергэллаха — мои, получается, внучатые племянники… Джемэллах… — Достаточно, — остановил его врач. — Значит, внучатый племянник: ну что же, даже если бы Дейдри была вашей дочерью по крови, то ради исключения можно было бы разрешить и такой близкородственный брак. Но у вас все проще. Ступайте пишите письма ибн-шаду, герцог, а я осмотрю девочку и подберу ей что-нибудь для поддержания сил. — Да, у нас все проще, — согласился Рокэ и обратился к Дейдри: — Но, Ди, к чему же были эти мучения — ты что, переживала из-за помолвки с Водемоном? Этой ерунды? Ты же помнишь, как быстро мы все поменяли и с Айри, и с Эди? Зачем было придумывать лишние трудности? Единственное, Ди, что мне трудно принять, — неужели ты хочешь жить в гареме?! — Мы так и знали, что вы не разрешите, — пробормотала Дейдри сквозь слезы. — Мы сразу решили, что это невозможно. И я ведь даже не кэналлийка — им же нельзя иметь никаких связей ни с какими странами, кроме Кэналлоа, так что все равно не получилось бы, эр Рокэ. — На самом деле, это все можно решить: просто поставлю Тергэллаху условие, чтобы они ни смели даже думать ни о каких вторых-третьих женах, тем более наложницах. Будешь избранной женой — как Инес, — и единственной… Справишься сейчас без меня, пока я буду писать письмо? Девочка кивнула, и Рокэ, поцеловав ее напоследок в макушку, вышел, оставив их с врачом наедине. В отдалении уже слышались голоса: возвращались Теодора и Эдит. Успокоив их, что с Дейдри все в порядке, он добавил шепотом, приложив палец к губам: — Можете заглянуть, только осторожно: Ди, кажется, хотела посекретничать с доктором. ~ ~ ~ Закончив письмо для Тергэллаха, Рокэ вручил его посыльному с наказом отправляться в путь немедленно, отдать прямо в руки и дождаться ответа; и, не успела закрыться дверь, как для самого Рокэ принесли почту — всего одно письмо, но — чудесное совпадение — как раз от Тергэллаха. Когда Рокэ, сломав печать, пробежался глазам по строчкам, ему показалось, что нерадивые слуги перепутали конверты и вернули ему собственное письмо: Тергэллах в знакомых выражениях, цветистых и возвышенных, как принято у морисков, и почти теми же словами, как только что использовал сам Рокэ, описывал, как тяжело заболел его старший сын; как к юноше вызвали лекаря; как тот, сразу определив недуг, применил классический способ — расспросы и измерение пульса; и как перечисление кварталов, улиц и имен раз за разом заводило в тупик, пока наконец Тергэллах не начал вспоминать, каких девиц они встретили на свадьбе, с которой недавно вернулись (Рокэ проверил дату: письмо было написано неделю назад). Тергэллах обещал за Дейдри богатый выкуп, был заранее согласен на любые уступки и только умолял — умолял, потому что, каким бы он ни был суровым воином, морисская живость чувств брала над ним верх, — чтобы Рокэ не затягивал с ответом; и уповал на то, что близкое родство не помешает влюбленным соединиться. Рокэ прикрыл глаза рукой и засмеялся: все разрешилось само собой. Стоило приказать, чтобы гонца догнали и вернули, и немного поменять письмо — хотя тот, возможно, уже сел на ближайший корабль до Агирнэ; стоило зайти к Дейдри и обрадовать ее; стоило обдумать подробный ответ Тергэллаху — но прежде всего стоило проветрить голову и глотнуть свежего воздуха. Рокэ спустился во двор и у парадного входа вдруг наткнулся на Ричарда — запыхавшегося и очень встревоженного — и его супругу, безмятежную, как всегда. — Дикон, ты разве не должен был уехать в Надор? — удивился Рокэ. — Эди написала, что Ди заболела! Мы вернулись с полпути, повернули назад! Эр Рокэ, что с ней? — спросил Ричард, нервным движением дернув застежку дорожного плаща. — О, немного заболела, но не волнуйся, мы ее уже почти вылечили, — Рокэ помахал в воздухе письмом Тергэллаха. — Вот, видишь, лекарство. — Эр Рокэ, — Ричард нахмурился, — все ваши шутки! Скажите серьезно: что с Ди? — Она подхватила жуткую морисскую болезнь, Дикон: влюбилась, затосковала и начала чахнуть в разлуке — так что у нас, похоже, грядет еще одна свадьба, — объяснил Рокэ и, не дав Ричарду вставить реплики, добавил: — Вот уж никогда не думал, что у меня одновременно — ладно, почти одновременно: на подготовку свадьбы уйдет не меньше года — появятся и собственные дети, и внуки, и правнуки!