Popcorn

Я злой. Я перманентно злой на весь белый свет, лично для меня попеременно то черный, то серый. То, что самое отвратительное, радужный. В самом прямом переносном смысле, ну вы поняли. Я, знаете ли, не нанимался в шпионы на вражеской территории с самых ранних дней моей жизни. Ставшей «Днями Нашей Жизни» по названию песни «Queen» и под ЛГБТ-флагом на моем письменном столе, который приходилось прятать (флажок, а не стол) от посторонних вместе с фотками двоих моих отцов. Заодно со вторым из них. У кого угодно крыша в итоге потечет, а не только у меня, имеющего в России, помимо родителей-геев, еще и чокнутого родного дедулю, бегающего за внуками с топором. Ну а что, все откладывает отпечаток на все, гены тоже пальцем не раздавишь. Мне честно нравилась Лена. На Глеба я тоже запал не на шутку. Но все это было не то! Не то, что мне нужно. Не то, чего я хочу. Или кого? Может, дело в этом? В любви, как в романах? С омерзительно заплесневелыми от благородной старины страницами. Впору думать, что я асексуален при всем моем отвращении ко всем. Начиная с меня самого, так-то подумать. *** Впервые это произошло вскоре после переезда нашей семьи в Канаду. Разумеется. Как назло. Я ведь совершенно забыл о нем. Даже при эпохальной встрече с моим будущим братом не вспомнил, лишь как о имевшем место, отчасти схожем событии. Он мне приснился. Тот парень, который, весьма возможно, что сохранил мне жизнь, и которого невольно спас от самоубийства я. Тот, чье имя мне осталось неизвестным. Вначале мне приснилось, что мы снова идем с ним вдоль железнодорожных путей, таких безопасных на мой неискушенный, глупый, детский взгляд. Во сне ему было столько же лет, сколько, наверное, мне сейчас, это тогда он казался совсем уже взрослым, а я был для него просто мелкий. Затем стало сниться, как мы заходим в тоннель под мостом, чего на самом деле не было. Такие, каким я стал сейчас, а он остался в моей умершей и вдруг воскресшей памяти. А потом… Потом я начал пробуждаться не иначе, как с каменным стояком и кумачово-красной от стыда, пополам с острым удовольствием, физиономией. Хватал ртом воздух первые пару секунд и следом сотрясался от беззвучных рыданий минимум четверть часа. Сколько это продолжается, не могу сказать точно, и заканчиваться наотрез не хочет. Не эмигрируй мы за тридевять земель, богом, в которого не верю, клянусь, я бы хотя бы попытался его найти. Не зная о нем ровным счетом ничего и невзирая на то, насколько тот парень неминуемо изменился внешне за прошедшие годы. Это не говоря про то, что он так же точно, как до недавнего времени я сам, не мог не позабыть меня. Я знаю, это он моя любовь. Любовь всей моей жизни. Теперь знаю… Бред? Безусловно и как бы не так! И… Каким бы бредом сумасшедшего это не было (а что я не вполне адекватен мы уже благополучно выяснили), я однажды вернусь назад лишь для того, чтобы его найти. Я не знаю, почему мне, в глубине себя, кажется, что в один прекрасный день так все и будет. Знаю и все тут. Знаю наверняка, как то, что я его люблю. И не Леночке, не Глебу, а ему одному во всем белом свете скажу это, прямо вслух, глядя глаза в глаза и обнимая за шею. И, возможно, именно тогда перестану злиться. И плакать перестану. Самому надоело уже. Так и будет. Как в классическом святочном рассказе. Как в доброй рождественской истории с непременным счастливым концом.