***
Ангелина (дочь того мерзкого человека с фамилией Дазай позже прозвала девушку Ангелом), крепко, но не грубо прижимая к себе Мияно, робко улыбалась. Детектив доверчиво положила голову на плечо девушки и мирно сопела, приобняв себя за плечи. Ангелина боялась даже шелохнуться, чтобы не разбудить Мияно. Чертанова не понимала, как это случилось — она никогда не привязывалась к тем, кого приказывал уничтожить брат. Но с этим человеком почему-то всё было иначе. Мияно хотелось робко обнимать, гладить по голове, защищать от напастей этого мира и отбирать у неё алкоголь и странные таблетки, которые предлагали на всех посещённых ею вечеринках. Ангелина пыталась насладиться этим, пока боль от предстоящей разлуки не пронзила сердце. А разлучиться придётся, обязательно. Чертанова знала это, как никто другой. Мияно не простит ей лжи. А, если простит, то никогда не сможет доверять. Такова была натура этой девушки. Мияно… закомплексованный ребёнок, тянущий руки ко всем, кто проявит к нему хотя бы немного внимания. Чистое и искреннее дитя рядом с каждым, кто покажется ей достойным доверия. Хрупкая и нежная, беззащитная девушка, неизвестно что забывшая на должности детектива. Она не очень красивая, не особо умная, не сильная. Мияно жестокая, импульсивная и склонная к вспышкам гнева. Она душила заботой и опекой, постоянно находилась рядом и контролировала каждый шаг. Детектив устраивала истерики, когда чувствовала, что ею пренебрегают. Это ощущение, к сожалению обеих, было с ней почти всегда. Мияно не переносила игнорирование, равнодушие и всегда ожидала, отдавая всю себя, что для неё сделают то же самое. Мияно истеричная и лживая. Она постоянно устраивала сцены, будто являлась главной героиней мелодрамы, манипулировала всеми окружающими так, словно воспринимала людей за пешки. Лгала, не краснея. Конечно, после она объясняла Чертановой, для чего делала всё это. Миссия, захотелось внимания, проверка человека и прочее. Но для Ангелины это звучало, скорее, как оправдание собственных грехов, нежели объяснение проступков. Впрочем, детективу прощалось всё. Мияно слишком похожа на саму Ангелину, чтобы та могла её хотя бы в чём-то обвинять. Мияно ненавидела свою внешность и каждое утро вставала на два часа раньше, чем нужно, чтобы нанести на лицо килограммы грима. При этом с косметикой, которая временами не смывалась даже перед сном, детектив выглядела до одури вульгарно. Как дешёвая проститутка. Но без этого отвратительного макияжа Мияно отказывалась не то, что выходить из дома – она не хотела так показываться даже самой Ангелине. Их отношения длились более полугода, а Мияно все ещё не показала лицо без косметики Чертановой. Она наотрез отказывалась это делать. Говорила, что у неё отвратительная внешность и видеть её никому не стоит. — Даже папа никогда не любил мое лицо, — объясняла Мияно, — ты точно его не полюбишь. Когда детектив говорила о своих переживаниях, её фальшивое лицо всегда улыбалось. Мияно рассказывала о боли беспечно, полушутливым тоном. Так, словно произошедшее ничего для неё не значило. Ангелина хотела бы отметить, что Мияно выдавала дрожь в руках, коленях, испарина на лбу или что-то подобное — но это было не так. Детектив никак не показывала, что события, о которых она рассказывала, имели для неё хоть какое-то значение. Но Чертанова всё равно приобнимала её в такие моменты и обещала быть рядом, когда настигнет беда. И была. Пока ложь не вскрылась, Ангелина наслаждались каждой минутой в компании этого человека. Мияно постоянно сидела на диетах. — Отцовского контроля болеё нет, поэтому я могу не есть хоть месяцами! — хвасталась она Ангелине в первые недели знакомства. Почему-то детектив решила, что должна весить не больше сорока килограмм. Мияно и без этого была худой. Высокая и тощая, пусть и с намёком на какие-то мышцы. Но она будто пыталась исчезнуть из этого мира вовсе, истязая себя очередной диетой. Ангелина долго наблюдала за этим, не зная, что делать и как помочь. А сделать это хотелось, потому что она впервые видела, чтобы кто-то ненавидел себя настолько сильно. Своей худобе Мияно доверяла больше, чем кому-либо. Считала её идеальной и очень гордилась ею. А ещё, детектив часами подбирала одежду, которая идеально подчеркнула бы её почти костлявость и была бы удобной для работы. Вообще, Ангелина должна была втереться в доверие любого из сотрудников московского агентства. С её способностью "Любовь глупца", которая делала девушку тем идеалом, который каждый мечтал видеть перед собой и, в котором каждый нуждался, это было не так сложно. Выбор Ангелины сразу пал на Мияно. "Любовь глупца" лучше всего работала на одиноких сердцах, а от этого человека буквально пахло желанием быть нужной хоть кому-то. Втереться в доверие, разузнать тайны и воткнуть нож в спину в удачный момент. Чертанова всегда действовала по этой схеме. Ни разу она не привязывалась к тем, кого обводила вокруг пальца. "Любовь глупца" действовала постоянно и не находилась под контролем девушки. Никто никогда не любил Ангелину без способности. Это было её личным проклятием. Способная влюбить в себя кого угодно, она никогда не узнает, что есть настоящие чувства и до конца своих дней будет жить во лжи. Но с Мияно… такой жалкой и по-настоящему разбитой почему-то всё было иначе. Ангелине хотелось верить в то, что любовь Мияно искренняя. И она верила. Так сильно, что сама теряла голову от детектива. Чертанова не видела в ней ничего привлекательного. Напротив — вагон и маленькая тележка недостатков и комплексов. Из бонусов — зависимости и угроза прилечь в психиатрическую клинику после каждой пьянки. Таблетки, благодаря которым Мияно "лучше соображала". Детектива нужно было спасать и срочно. Но она не позволяла помочь ей. — Не случится ничего страшного, если я умру, — хихикала Мияно, когда Ангелина предпринимала попытки помочь ей, — самое главное, чтобы папа не знал. Он разочаруется. После Ангелина, из рассказов детектива, поняла, что Мияно всегда была на дне. Почти с момента собственного появления на свет. И только отец сумел вытянуть её оттуда. Однако, он выбрал не самый лучший, по мнению Чертановой, способ. Отец Мияно манипулировал ею, угрожая разочароваться, если та не выполнит всё, о чем тот её просит. Неудачным этот метод был, потому что, только приехав в Россию, детектив первым же делом купила сомнительные таблетки непонятно у кого и под кайфом пошла на собеседование. Сначала Чертановой было всё равно. Какая разница, если всё, что ей нужно — это выведать необходимую информацию и не более того? Её любимый брат враг номер один для детектива, а задача Ангелины защитить его. Пьяный человек легче выдает тайны. А уж если он под кайфом сутками напролет и ни черта не ест, то задача упрощается втрое. Вот только… Будучи неспособной объяснить как и почему, Ангелина переживала и искренне желала помочь Мияно. Что-то внутри не позволяло бросить девушку наедине со своим горем. И она долго не понимала, как помочь, пока однажды прекрасная не посетила её. В тот день детектив с утра пораньше, как обычно, наносила килограмм грима на лицо, которое так упорно ненавидела. Ангелина подошла сзади и, ласково, почти по-матерински обняв Мияно, прошептала ей на ушко: — Завтрак на столе. Там овощи — идеально, чтобы слезть с голодовки. И, когда детектив хотела уже было привычно отказаться от еды, Ангелина, хитро усмехнувшись, добавила: — Не съешь — позвоню твоему папе. Ангелина отстранилась от Мияно. Их взгляды встретились в отражении зеркала. Как бы отвечая на немой вопрос удивленной Мияно, Ангелина произнесла: — Что? Я просто украла номер из твоего телефона, пока ты спала. Ах, да, — отстранившись, как бы невзначай отметила Ангелина, — твои таблетки и алкоголь я выбросила. Мияно обернулась и в шоке глянула на девушку. И, только она хотела возмутиться, как её перебили. — Увижу у тебя ещё раз, — сладко промурлыкала Ангелина, медленно подойдя к детективу и положив руки на её плечи, — действую по той же схеме. В тот момент случилось то, чего не ожидали обе. Мияно в шоке рассматривала Ангелину, будто пытаясь найти признаки шутки в её словах или чего-то подобного. Но, видимо, не отыскав ничего подозрительного, она подошла и в упор уставилась в глаза Ангелины. А после, схватившись за воротники блузы девушки, Мияно впилась в её губы так, будто от этого поцелуя зависело насколько хорошим выйдет её макияж. А у Чертановой окончательно сорвало крышу от чувств к этой ненормальной, жалкой девчонке, явно застрявшей в подростковом возрасте. Возможно, всё дело было в детской наивности детектива. Она поверила Ангелине, как только увидела перед собой. И, по началу, это, конечно, забавляло. Но после с каждым днем становилось всё труднее и труднее обманывать столь неожиданно близкого и ранимого человека. Тот момент окончательно сблизил их так сильно, что жить, зная, что однажды наступит конец их странной близости, становилось всё тяжелее. Мияно проснулась. Она сонно посмотрела на Ангелину. В глазах не было привычной притворной радости или детских наивных огоньков. Пугающая серьёзность и ожидание чего-то явно жуткого. Когда раздался выстрел в окно, детектив ловко откатилась в безопасное место. Она умудрилась достать пистолет и выстрелить. — Пора, — произнесла она максимально серьёзно, — игра закончилась. Эти слова буквально разбили сердце Ангелины. Это конец? Неужели это чёртов конец? Она слишком многое не успела сказать и сделать! Будто пытаясь остановить Мияно, Ангелина схватила её за ногу. Но удержать не успела — детектив бросилась в окно, чтобы уничтожить стрелка. И именно в тот момент в комнату зашёл брат Ангелины. — Не переживай, — проговорил он, с утешением глядя на перепуганную сестру, — мои люди с ней разберутся. Ангелина этого и боялась, но Мияно быстро вернулась. На спине она затащила убитого охранника. — Всё семейство в сборе? — с усмешкой произнесла Мияно. Прикрывшись телом охранника, как щитом, она выстрелила в брата возлюбленной. Бывшей возлюбленной. Чертанов замертво упал прямо к ногам сестры. И, вроде как, долг требовал уничтожить их обоих, но… Мияно медлила. Она робко смотрела на Ангелину и всё никак не решалась выстрелить. — Всё? — наконец Мияно притворно улыбнулась и подняла взгляд на Чертанову. – Игра закончилась? — почти выдавила из себя слова детектив, невольно сжимая руки в кулаки. Ангелина робко шагнула вперёд, в шоке глядя на детектива. — Если хочешь, стреляй, — заявила она, — но я хочу перед тобой объясниться. Мияно с надеждой посмотрела на Ангелину. — Выходит, что мы обе лгали друг другу. Представляешь, как бывает? — Чертанова смеялась, но в глазах стояли слёзы. Она медленно приближалась к детективу, ломая каждым шагом её сомнения и страхи. — Но я тебя прошу, — Ангелина вплотную подошла к детективу и, проведя ладонями по щекам Мияно, прошептала, — я тебя умоляю. Убери пистолет. Я знаю, что поступила отвратительно. Но ты ведь умная девочка, ты всё знала. Я правильно тебя поняла? — Чертанова, сглатывая слёзы, не решалась поднять взгляд и поэтому смотрела на губы Мияно, — но ты должна видеть в моей грёбанной голове, что я по-настоящему полюбила тебя и искренне хочу быть рядом. Чертанова с отчаянием посмотрела на Мияно. Из глаз детектива текли слёзы. — Я хотела, чтобы меня любили, пусть это и было бы не по-настоящему, — прошептала она, глядя на Чертанову и дрожа от слёз, — поэтому я молчала. Но, если мы можем… мы могли бы? Мияно с надеждой глянула на Ангелину. — Могли бы мы не играть в любовь, а действительно жить с ней в сердце? Эти слова сорвали тормоза обеим. Два изголодавшихся по любви человека не могли устоять друг перед другом. Мияно отбросила пистолет в сторону и набросилась на девушку так, будто от этого зависела судьба целого мира. И Чертанова не отставала по наплыву чувств. Ебанутая романтика — поцелуи в комнате, наполненной трупами. Но это было не важно. Не тогда, когда ложь отошла на второй план, оголяя яркую, сумасшедшую и столь долгожданную любовь.***
Ёдзо помнил нежные, тёплые руки, которые укачивали его и прижимали к себе, как какую-то драгоценность. Длинные волосы, пахнущие фруктами, щекотали лицо, а ласковый женский голос рассказывал что-то о химии и оружии. От женщины, так дорожащей им, не пахло молоком. Матери у Ёдзо не было, он не знал, что с ней стало. Но помнил, что старшая сестра — Мияно, почти стала второй мамой. Воспоминания о Мияно мальчик берёг, как сокровище. Образ старшей сестры был самым хрупким из всех. Либо её забота душила, либо девушка полностью выпадала из жизни брата. Он не понимал, что и когда сделает Мияно, потому что сестра была слишком непредсказуема. И даже способность не помогала узнать, что случится завтра. Будущее с участием сестры сменялось как слишком быстрое слайд-шоу — Ёдзо не успевал даже запомнить разные варианты. Но одно мальчик знал точно. Среди разных комбинаций было слишком мало счастливых. Мальчику хотелось спасти сестру, но он понятия не имел как. И всё, что ему оставалось делать — это наблюдать, с самого детства, как сестра страдает. Одна, в своем горе. Но, несмотря на это, Мияно, будучи неспособна справиться с собственной болью, избавляла от неё Ёдзо. Какой бы та не была. В прошлом папа часто отсутствовал. На самом деле, Ёдзо не помнил, чтобы в детстве вообще был папа. Только множество знакомо-незнакомых, но доброжелательных людей с его работы и старшая сестра, которая заботилась о нём, как могла и умела. Мияно не качала Ёдзо, не пела ему колыбельные и не читала сказки. Она морщилась, меняя памперсы, и не любила его мыть. Но сестра никогда не забывала покормить и редко оставляла его одного. Мияно находилась рядом, рассказывала об оружии, классификации наркотических средств, перечисляла статьи из уголовного кодекса и включала криминальные передачи. Возможно, благодаря этому Ёдзо стал таким любопытным. Мальчик буквально тянулся к любым знаниям почти с самого рождения. Мияно никогда не ругалась. Она часто обнимала Ёдзо и, почему-то боясь папы, брала все ошибки мальчика на себя. Когда брат делал что-то не так, девочка машинально закрывала его собой и начинала оправдывать перед отцом. В целом, сестра с папой часто начинала вести себя странно. При нём Мияно становилась отстранённее, холоднее и не позволяла себе никаких нежностей. Она строго спрашивала, что из рассказанного ею брат запомнил и с разочарованием смотрела, если ответ её не устраивал. Могла замахнуться для удара, но никогда не била всерьез. Говорила о том, как Ёдзо слаб, а папу обвиняла в том, что он совершенно не занимается сыном, не тренирует его. Ёдзо избегал пересечений отца и Мияно, потому что всё это ему не нравилось. Но любил обоих, потому что они заботились о нём. Но детство… оно было пронизано образом Мияно. Мальчик помнил, что от сестры почти всегда пахло потом, косметикой и домашней выпечкой. Она часто тренировалась, часами сидела перед зеркалом и готовила на всю семью. Папа не умел, кейфу занят, Ёдзо слишком мал для такого. Мальчик помнил, что Мияно делала несколько вариантов одного и того же блюда на ужин. Один, как любил кейфу, второй для папы и третий для самого Ёдзо. Мальчик никогда не понимал, почему она не делала блюдо для себя. Однажды он решил об этом спросить. Тогда Мияно растерянно посмотрела на него, а после расплакалась. Ёдзо испугался и полез её обнимать и просить прощения. В целом, сестре было опасно задавать вопросы. Она либо зло смотрела, либо начинала рыдать. Он любил сестру нежной и искренней любовью. Такой, какой, наверное, не любил даже папу. Вернее, он дорожил ими обоими и не мог сказать, что кем-то сильнее. Просто любовь к сестре была другой. Более нежной и теплой. Так было, потому что в большинстве детских воспоминаний Ёдзо была именно сестра. И именно этот образ мальчик хранил в сердце бережнее остальных. Если сестре становилось плохо, Ёдзо сидел рядом и пытался помочь. Он не понимал, что с ней и почему от Мияно так дурно пахло антисептиками. Но носил стаканы с холодной водой, обнимал и давал таблетки от головы. Мальчик не хотел, чтобы сестра чувствовала себя плохо. Он не знал, что переносил тяжелее — разлуку с Мияно или её слезы. Но мальчик одинаково не любил и первое, и второе. Однако, к его сожалению, и того, и этого было навалом. Ёдзо помнил, как несколько лет назад слышал за стеной вой отца. И сестра куда-то пропала. Тогда сердце колотилось от страха с такой скоростью, что мальчику казалось, будто оно не выдержит такого мощного напора и лопнет. — Я уёбок. Я блядский уёбок! Я, блять, сломал ей жизнь! — слышал Ёдзо пронзительные крики отца. Ему было жаль, что сестры не было рядом. Она бы защитила и успокоила, мальчик точно знал это. Поэтому Ёдзо взял самую большую из подушек и, уткнувшись в неё, обнял так крепко, как обнимал только старшую сестру. И подобных случаев было много. Мальчик не хотел вспоминать их. Тяжелее, чем такое, он переживал только отъезды Мияно. Их было два. В первый раз на полгода. Папа говорил, что сестра в больнице, но мальчик понятия не имел, чем нужно болеть, чтобы провести столько времени в клинике. А во второй раз в Россию на работу на два года. Сначала Ёдзо было больно и грустно. Он писал сестре и звонил, рыдал ночами в подушку, моля всех известных ему богов о её возвращении. Но, увидев в будущем, что Мияно счастлива с какой-то русской девушкой, мальчик отпустил её. Он решил, что ей лучше там, где спокойнее. Мияно стремилась к стабильности, которой у неё никогда не было. Ёдзо все ещё было тяжело от того, что самый близкий человек где-то далеко так долго. Но он смиренно ждал приезда сестры, часто глядя в будущеё. Однажды мальчик, наконец, увидел возвращение Мияно. И он уже было обрадовался, но она снова выпила те странные таблетки, которые, как сама говорила, принимала от одиночества. Сердце мальчика противно сжалось от тревоги. Он помнил, что случалось, когда Мияно пила эти жуткие таблетки. К тому же, после их приёма счастливых вариантов будущего у сестры становилось ещё меньше. — Пап, — Ёдзо дёрнул полы плаща Дазая и серьёзно посмотрел на отца. Слишком серьёзно и слишком по-взрослому для своих семи. — Что такое? — Дазай ласково улыбнулся и потрепал сына по голове. — Обними Ми-ми, когда кейфу приведёт её, хорошо? — Ёдзо умоляюще посмотрел на отца. Это было важно, но мальчик не мог объяснить почему. Он бы сказал, жизненно необходимо. — И я, — пообещал Ёдзо, — я тоже её обниму. — Хорошо, — растерянно кивнул Дазай. Мияно приедет? Интересный поворот. Неужели она захочет видеть отца после всего произошедшего? Ёдзо видел, что сестра приедет. И знал, как сильно та не хочет это делать. Он понимал её. Но больше без объятий почти матери не мог.***
Встретить Мияно было поручено Накахаре. На ней был официальный костюм и огромные, красные шпильки. Шатаясь, она, впрочем, уверенно вышагивала по направлению к Накахаре. Взгляд её был диким, спиртом несло за километр. Глаза будто заплаканные, но мужчина знал — она не плакала. Разучилась. Лет в... десять? Совершенно идентичная копия того, с кем Накахара привык её сравнивать. — Привет, кейфу, — улыбнулась она нервно, криво. Накахара был знаком с этой улыбкой. Настолько тесно и сильно, что ему вмиг захотелось ударить по смазливому личику, чтобы стереть её привычным ударом. Но он не мог пойти против принципа не бить девушку, поэтому сдержал агрессию при себе. — Здравствуй, Мияно. — процедил Накахара, сжимая кулаки, — как там говорят у вас в России? Не опять, а снова? — парировал он. Злость, как бы он не пытался её контролировать, закипала в нём. Было больно. Очень больно. Он уже пытался вытащить того, кого постоянно в ней видел. В каждом её движении, в каждом вздохе, взгляде. Вышло просто отвратительно. Но под его, строгим накахаровским контролем, тот человек излечился. От неё же снова пахло алкоголем так, словно она умудрилась влить в себя весь винный. Накахара не сдержался и, сжав ладонь в кулак, ударил её по челюсти. В конце концов, она не простая девушка, а детектив с большим опытом работы. Захотела бы — встала и дала бы сдачи. Накахара сильнее и ей не победить, но он, так уж и быть, поддался бы. Сам виноват в том, что не сдержался и поднял руку на ребёнка. Ребёнка... Накахара отвернулся и сжал зубы от переполнявших чувств. Какого чёрта он творил? Мияно почти сумела увернуться от удара. Накахару ей не победить, но от его простых атак она легко могла защититься. Но алкоголь туманил разум, двигаться было тяжело, поэтому в этот раз она упала, простонав от боли. Всё веселье из глаз пропало. Флэшбеки из детства омрачили один из немногих весёлых дней? Как мило. Мияно не попыталась встать. — Давай, кейфу, — проговорила она, зажмурившись. В детстве ей не раз запрещали закрывать глаза, когда бьют. Но тогда это был другой человек. Значит, можно? Сердце Накахары сжалось. Во-первых, что ей пришлось пережить, если говорила такое? А во-вторых — верно. Он уже слышал это. А, может, Накахара и ударил Мияно, потому что в свое время так часто разбивал лицо тому, кого в ней видел? — Поднимайся, — холодно произнёс мужчина. Он любил падчерицу, но временами хотел больше никогда в жизни не пересекаться с ней. Либо же избить до потери пульса, чтобы мозги на место встали. Годы терапии… и, черт возьми, все напрасно. Чертова алкоголичка и наркоманка, которая в любой момент могла умереть от последствий анорексии. Ничего не помогало ей. Накахара был готов рыдать от бессилия. — Мы идём к блядскому доктору.***
Два пустых взгляда встретились друг с другом. Дазай Мияно — дочь самого близкого для Накахары человека. Его мужа. Совершенные копии друг друга. Чёртовы зеркала, разбить которые так сильно чесались руки. Накахара поспешил удалиться, чтобы не натворить дел. Рядом с этими двумя он всегда становился особо вспыльчив. Осаму… мужчина был рад тому, что его муж милосердно подобрал сиротку и воспитал так, что Мияно считает его родным отцом. Это действительно хороший поступок — заменить родителей ребенку, лишившемуся всего. Вот только. Заплатить за это пришлось полностью расшатанной психикой Мияно. Накахара очень любил Осаму и понимал, почему тот так действовал. Но простить это был не в силах. — Папочка! — краем уха услышал радостный визг удаляющийся Накахара. Что было дальше, он не хотел знать. Как только двери за отчимом захлопнулись, счастливые глаза Мияно стали пугающе серьёзными. Она в упор посмотрела на отца. — Мы снова разыграли спектакль для кейфу? — спросила она, не разжимая объятий, и улыбнулась. Только не радостно и мило, а самодовольно и, возможно, даже искренне. В такие моменты девушка походила на демонов из преисподней, насколько её отца пугала эта улыбка. Или же напомнала на самого Осаму в её возрасте. — Верно, — Дазай ответил и отстранился. Рядом со старшей дочерью мужчина мог не притворяться, открыто демонстрируя всё то, за что его прозвали демоном-вундеркиндом Портовой мафии. Она была точно такой же, как он. Только более бесчувственной. — Как дела? — ослепительно улыбнулась Мияно, усаживаясь за стол. Буквально каждое её слово было ложью. Это подтверждал её взгляд. Он был абсолютно пустым. — Отлично, — проговорил Осаму, усаживаясь напротив дочери, — а твои как? После этой реплики оба уставились друг на друга, внимательно изучая каждый жест собеседника. Нельзя было упустить ни малейшего сигнала о том, что что-то не так. Это была их своеобразная игра — угадать моральное состояние друг друга по внешним признакам. — Тоже отлично, — Мияно кивнула. У мужчины дернулся глаз. У девушки дрогнули руки. Один:один. В воздухе возникло напряжение. Отношения отца и дочери никогда не были тёплыми. Напротив. Оба бы отметили, что ничего, кроме боли, в них не было.Дазай подошёл к женщине с ребёнком. Окровавленные бинты и рубашка точно не красили его, как будущего родителя, но парню было всё равно. Взгляд у него был ошалелый, руки тряслись, голос предательски дрожал. Около получаса назад прямо на его руках не стало самого близкого ему человека — Одасаку. Дазай бы зарыдал, но почему-то столь простое действие казалось чем-то невозможным. К горлу подкатывал ком. — Это тебе я девчонку передать должна? — презрительно окинув взглядом парня, спросила женщина. Она грубо дернула малышку за руку, но та даже не пискнула. Словно привыкла к грубому обращению. — Ода Мияно, — кивнул Дазай, зачем-то произнеся имя девочки вслух. Наверное, он всё ещё не верил в то, что Ода погиб и оставил на него, Дазая, свою дочь. — Забирай, — женщина грубо толкнула девочку вперед и поспешила уйти. Она даже не попрощалась ради приличия. Дазая колотила дрожь. Бросив взгляд на девочку, он рассмеялся в голос. Глаза Одасаку! Она точная, чёртова копия Одасаку! Её мать что, грёбанный принтер?! Почему судьба решила над ним так жёстоко подшутить, подбросив ребенка, так похожего на Оду?! Подождав, когда Дазай успокоится, девочка взяла его за руку. — Повсюду могут быть мафиози. Пойдём отсюда, — она совершенно серьёзно посмотрела на Дазая. Парню показалось, что перед ним взрослый человек в теле маленькой девочки. Было ли это так, он не знал. Но, молча кивнув, парень пошёл за ней.
— Па-а-п, — капризно протянула Мияно, беря отца за руку, — не хочешь предложить дочери чай? Дазай, спохватившись, подошёл к чайнику и включил его. — Я хочу тот, с бергамотом! — протянула девушка, разве что ногой не топая для более детского образа, — и обязательно добавь полторы ложки сахара! Дазай усмехнулся, кивая. Он знал, что Мияно всё равно, какой чай он ей сделает и сколько в нём будет сахара, но капризы дочери исполнял охотно. Психотерапевт говорил, что Мияно ведёт себя так, потому что в детстве ей было недостаточно его любви, и поэтому в более взрослом возрасте девушка пыталась дополучить её. Оттуда же были её взрослые ухажёры, которых Накахара использовал вместо тренировочных мишеней. Дазай протянул дочери сделанный чай. — Спасибо, — улыбнулась девушка совсем по-детски, отпивая горячий напиток. Сердце Дазая сжалось. Не в этом возрасте его дочь должна была так улыбаться. Но, к сожалению, всё упущено.— Папочка, нам нужно убрать труп из зала, — с максимально детским, непосредственным выражением лица произнесла она, – только там весь ковёр кровью запачкался, — огорчённо добавила она, капризно нахмурившись, — можно я не буду его отстирывать? Дазай не был доволен её результатом. Убить рядового вора легко, а вот смогла ли бы она защититься от птички покрупнее? Например, от Акутагавы? Когда это случилось, он озверел. К десяти годам, посредством любимого Мори метода – кнута и пряника с некоторым изменением в виде исключения пряника из этой схемы, он добился того, что Мияно была способна победить взрослого среднестатистического мужчину в рукопашном бою. Мияно никогда не сопротивлялась, хотя стоило бы. Но её останавливала самая часто употребляемая Дазаем фраза. — Ты хочешь, чтобы тебя бросили? Малышка, любовь нужно заслужить.
Дазай когда-то собственноручно лишил девочку детства. Он выяснил, что единственный страх пусть и умной, не по годам взрослой и рассудительной Мияно – это ошибка, после которой её бросят, Дазай решил воспользоваться этим. Удар за ударом, тренировка за тренировкой, лекция за лекцией и вот – малолетний бездушный убийца готов. Ей было всего восемь, но она уже сумела убить человека. Используя своё детское обаяние, она заманила вора, пробравшегося в квартиру, в ловушку и выстрелила в него. Её рука не дрогнула, на её лице не было страха и боли. А после, как ни в чём не бывало, залезла на костлявые колени отца и, крепко-крепко его обняв, очаровательно улыбнулась. Она ждала похвалы, но получила лишь немой укор за собственную слабость. Дазай был готов дать руку на отсечение, что в тот момент Мияно ждала похвалы. Он сам взрастил в ней эту жажду, почти душащую и невыносимую. — Ты молодец, — печально проговорил Дазай. Злой, обиженный взгляд, наверное, мог бы прожечь в нём дыру, если бы был материален. – Я к Ёдзо, – отрезала Мияно, уходя. Встреча с остальными была весёлой. Но гадкое чувство того, что всё должно быть не так, всё слишком неправильно и фальшиво, давило на девушку.***
Ангел прижимает к себе вернувшуюся из Японии Мияно. Та мелко дрожит, но не плачет. Хочет, но не умеет. – Я хочу, чтобы все они умерли. Ангел не понимает, о ком говорит Мияно, но обнимает её крепче. Она мысленно обещает быть рядом. В детективе нет светлых качеств, кроме наигранной наивности. Но в этом нет вины ребенка, желавшего, чтобы его любили.