духовный глинтвейн через одни губы

холод пронзает насквозь через не особо-то и теплую куртку, купленную на распродаже в первом попавшемся секонд-хенде, — единственное место, покупки одежды в котором может позволить их с тартальей совместный бюджет без сильного удара по карману, — из-за чего скарамучча натягивает объемный серый шарф повыше, чуть ли не закрывая шерстяными сугробами обзор, и так плохой по причине снегопада, молясь всем богам, чтобы не заболеть во время подготовки к сессии на трезвую голову и к самим праздникам. когда-нибудь он сможет раскошелиться и купить себе настоящую теплую одежду, а не жалкое подобие из скатерти, из-за дополнительного слова «зимная» на которой приходится платить чуть дороже. телефон в кармане снова и снова вибрирует, но возможности ответить на звонки у юноши нет: изрядно потрескавшиеся из-за мороза руки покоятся в кожаных перчатках, а в лицо то и дело хлещет снег, не дающий и минутной передышки. господи, о чем же скарамучча думал, когда решал переезжать из своего старого города в эту морозильную камеру, не славящуюся теплом даже в летнее время года? в глазах уже мелькает очертание знакомого дома, в то время как телефон перестает, к ужасу студента, пускать непрекращающиеся волны, намекая поторопиться и попасть домой, чтобы его парень, наконец, перестал волноваться и опустил палец с кнопки вызова в районный морг. уже будучи в подъезде, пытаясь попасть в замочную скважину в непроглядной темноте помещения, изредка освещаемого мигающей лампочкой между пролетами этажей, куникудзуши испуганно открывает глаза, когда перед ним распахивается дверь, а на его облик устремлен взор не менее суженных голубых зрачков. тарталья резко затягивает ошеломленного парня в стены их квартиры, прижимая к себе и загнанно дыша прямо на холодное ухо: — господи, я чуть коньки не отбросил! кто ж настолько поздно задерживается в университете? я уж было подумал, что либо тебя занесло где-то, и ты превратился в небольшой сугроб на окраине дороги, либо тебя похитили прямо на выходе из вуза! — отстраняя от себя уже более-менее пришедшего в себя скарамуччу, чайльд принимается стягивать с него полностью промокший шарф. — беспокоишься обо мне, будто ты моя мамочка, — не без некой теплоты в голосе проговаривает скара, будучи недовольным появившимся ощущением прилипающей ткани к коже. куртка отправляется вслед за аксессуаром прямиком на сушилку, а утепленные кроссовки после чистки — к батарее. не обращая внимания на своеобразную колкость своего парня, аякс тянется к нему уже без верхних одеяний, наклоняясь и притираясь к прохладной шее теплой щекой, руками же приподнимая края вязаного свитера, оглаживая бока и животик дернувшегося от подобного неожиданного контакта куникудзуши. — у меня отменили завтрашние пары, давай посмотрим что-нибудь, м-м, — тянет куда-то в плечо разомлевший от чужого тела молодой человек, чья рыжая копна волос не дает покоя ланите еле сдерживающего улыбку скарамуччи, что из-за подобного вынужден приподнять рукой чужое лицо и прикоснуться губами к уголку растягивающихся уст, лишь бы не затрястись от щекотки. — дай мне хотя бы привести себя в порядок, прилипала, — нехотя выпутываясь из цепких конечностей тартальи и скрываясь за дверьми уборной, старший оставляет последнего в одиночестве пустого коридора.

***

не спеша вытирая влажные волосы полотенцем и отпивая крепкий черный чай, позже ставя кружку на тумбочку рядом с их кроватью, скарамучча расслабленно падает поодаль от рыскающего в интернете хотя бы что-то занятное. одна ладонь перемещается на чужие спутанные темные волосы, вороша и приводя их в еще больший беспорядок, из-за чего куникудзуши недовольно фыркает и привстает с матраса, рассматривая представленный выбор на каком-то сайте. — да тут дерьмо на дерьме, может к черту? — сощуренные лиловые глаза мгновенно расслабляются, когда их обладатель понимает всю сомнительность этой затеи, после чего закатываются; заместо тщетной попытки сфокусировать внимание хотя бы на одной из сотни скучной аннотаций, юноша пристраивается под рукой у не теряющего надежды чайльда. в какой-то момент и он остывает к этой идее, щелкая мышкой по первому попавшемуся кино и передвигая ноутбук на свои колени, вопреки тому, сколько раз скарамучча ворчал о перегретом процессоре и ожогах на и так усыпанных шрамами ногах. никто из них двоих даже не строил надежды на этот посредственный фильм, как минимум спецэффекты в котором оставляли желать лучшего. что это вообще? фэнтези, сделанный буквально на колене с помощью телефона и фильтров прямиком из начала двухтысячных? если бы тарталья выбрал подобное на серьезных щах, а не пальцем в небо, темноволосый бы боле не доверился чужим вкусом предпочтениям. на половине всего хронометража скарамучче порядком надоело закатывать глаза на примитивные и клишированные сцены, украшенные ужаснейшим монтажом, поэтому он сложил руки на груди и плотнее прижался к горячему телу рядом, прикрывая глаза от наслаждения хотя бы этой частью их времяпровождения. куникудзуши был красив, даже можно сказать, что божественен: идеальная кожа, не покрытая в большинстве своем даже родинками, лишь на некоторых закрытых частях тела; аккуратные руки, ноги, пальцы, скрупульозно выстриженные и покрашенные в черный ногти — все в нем было дотошно высечено искусными мастерами своего дела, отдавшими на постройку такого изумительного человека свою жизнь. заглядевшись на умиротворенного юношу, подобное положение которого бывает относительно редко, особенно в состоянии постоянного стресса из-за учебы, чайльд не заметил, как его ладонь переместилась на оголенное бедро, не прикрытое ничем. не ожидая таких действий, скарамучча охнул, но сильно противостоять не стал — сил после трудного рабочего дня оставалось все меньше, так что пусть тарталья побудет у власти еще немного, тем более тогда, когда чужие касания так расслабляют и заставляют вздыхать из-за разливающихся по всему телу блаженства и тепла. в это время рука, поцелованная самим солнцем и одаренная веснушками даже на этой области, тянется все выше по бедру: избегает интимных зон, лишь очерчивает выпирающие тазовые косточки, оглаживает низ живота и тянется наверх, к талии, чуть сжимая ту и как бы прося размягченного куникудзуши подняться и усесться на бедра рыжего. до фильма уже нет дела, из-за чего ноутбук плавно перемещают на пустую часть кровати. сразу же после этого скарамуччу утягивают в медленный поцелуй, сопровождаемый поглаживаниями по спине под объемной футболкой, которую позже, отстраняясь от просящих продолжения губ, чайльд приподнимает, прося подержать ее край во рту для удобства. немного наклоняя куникудзуши на свои ноги и придерживая за талию, аякс припадает губами сначала к животу, оставляя лишь легкие и невесомые касания устами. еще одной прелестью — как считал только веснушчатый, — чужой кожи являлась высокая чувствительность к любым раздражителям: будь то грубое сжатие пальцев на молочных бедрах, засосы на шее, после которых старший раздраженно цыкал, видя этот беспорядок в зеркале, или даже бытовые повреждения в виде ударов о какие-то углы. чайльд громко сглатывает, когда до его слуха доносится шумное дыхание сидящего сверху, а уж после дрожи в небольшом, относительно его, теле и вовсе прерывисто вздыхает в плоскую грудь, под которой красуются два неровных продолжительных шрама. хоть самому обладателю сего они не особо и нравятся, ведь портят всю чистоту покрова, тарталья от них без ума: теплый язык проходится по всей длине полоски справа, заставляя скарамуччу резко дернуться и чуть громче промычать еще и от разливающегося в груди тепла, что его и вправду принимают таким, какой он есть. больше не выдерживая столь приятных пыток, куникудзуши кладет ладонь на чужие волосы, чуть сжимая те, дабы тарталья отстранился от заветной части тела; вопросительный взор голубых глаз устремился прямиком в чужие, застеленные пеленой наслаждения очи. — не затягивай уже, — попытка сделать свой голос чуть грубее, чтобы это больше походило на приказ, а не мольбу о большем, увенчалась провалом, ибо сотрясающиеся бедра уже говорили за себя. беззлобно усмехнувшись и потянувшись к освободившимся губам, ткань из которых опала на разгоряченную грудь, довольно сильно промокнув, чайльд оставил звонкий поцелуй и вернул чужое тело в исходное положение. — будь добр, подай смазку и презерватив в тумбочке, — поручил это дело тарталья вздохнувшему юноше, что постарался дотянуться до ящиков, не слезая с насиженного места, и чуть было не перевернул свою кружку с уже остывшим напитком на пол. практически успешно достав емкость и защиту, последняя из которых нашла свое временное пристанище на матрасе, старший передал лубрикант в чужие руки, привставая и с трудом из-за их позы снимая с себя шорты вместе с футболкой, откидывая вещи в сторону. чайльд провел еще не испачканным в субстанции пальцем по промокшей части нижнего белья, не забывая потереть набухший клитор, но не заостряя на этом много внимания, заместо этого направляясь к кромке трусов и отодвигая те в сторону. нанеся субстанцию на перст и безмолвно посмотрев на чужое лицо, как бы ища согласие на дальнейшие действия, аякс начал медленно проникать фалангами в нутро после получения одобрительного кивка. ощущения были, мягко говоря, не из приятных, посему скарамучча сжал свои губы в тонкую полоску и нахмурил брови, пытаясь размеренно дышать. приметив это, тарталья наклонился к чужой шее, стараясь сконцентрировать внимание куникудзуши на чем-то более приятном: проходится языком от ключиц до мочки уха, после чего перемещается в ушную раковину, вылизывая тихо стонущего юношу. свободная рука чайльда тянется к темным волосам, проходится между прядей, массирует голову, погружая уже более расслабленного юношу еще глубже в истому. — о-ох, боже, — охотно насаживаясь на пальцы, что так приятно сгибаются и массируют стенки влагалища, скарамучча опирается на ноги чайльда сзади, еле удерживая равновесие из-за дрожи в конечностях. тарталья, словно завороженный, то опускает взгляд вниз, облизываясь на такой невероятный вид проникающих фаланг трех перстней в сжимающееся нутро, то поднимает вверх, еле сдерживая вырывающиеся вздохи от облика трясущегося и стонущего юноши. находится в домашних штанах уже практически невозможно, поэтому аякс останавливает движения, выходя из куникудзуши под его разочарованное хныканье, и просит аккуратно спуститься на матрас, дабы появилась возможность наконец-то раздеться полностью и натянуть на вставший член презерватив. — давай, иди ко мне, скара. руки оглаживают молочные бедра, кое-где осторожно сжимают, словно еще хотя бы один ньютон, и тело над ним начнет трескаться, разломается, словно фарфоровая кукла. и хоть тарталья прекрасно понимает, что такого быть не может, все равно осторожничает, иногда до жути раздражая этим самого куникудзуши, хоть ему и очень-очень нравится. желая в коем-то веке получить то, чего так давно хотелось, скарамучча обхватывает уже эрегированный член и начинает медленно вводить его во влагалище, мыча от растяжения стенок под таким напором. ладони тартальи уже покоились на талии и поглаживали напряженную плоть, а губы орудовали на шее, — все, чтобы сделать проникновение менее болезненным, ведь подготовка пальцами ни в какую не нашла с объемом полового органа. приняв член до конца и усевшись на аяксовы бедра, скарамучча шумно вздохнул, ощущая, насколько же сильно он заполнен снизу. оторвавшись от облюбленных ключиц, младший прижался устами к таким родным, обкусанным и сухим, сминая их и оттягивая нижнюю губу, после чего проникая языком внутрь и встречаясь с таким же не менее горячим, переплетаясь и меняясь вязкой из-за возбуждения слюной. куникудзуши, неожиданно для тартальи, наслаждающегося потаенными частями чужого рта, берет инициативу, медленно приподнимая таз и резко усаживаясь назад, постанывая в поцелуй. не решаясь двинуть бедрами навстречу, рыжий продолжает мягко-мягко двигать губами, руками оглаживая торс юноши. захлебываясь в еле-сдерживаемых вздохах, старший тянется пальцами к клитору, прикосновения к которому вызывают сильную дрожь; откидывает голову назад, содрогаясь, пока внутренности сжимаются. в груди щемит от любви, когда тарталья тянется губами к грудной клетке, проходится по ореоле соска поцелуями, а после припадает и облизывает-облизывает-облизывает, сводя с ума и так практически не соображающего парня. — ты такой умница, так хорошо принимаешь меня, скара, ты такой замечательный, — аякс, словно в бреду, повторяет эти слова, когда выпускает из полости рта набухший сосок, опаляя тот горячим дыханием. после сказанного куникудзуши в конец млеет, сводя брови к переносице домиком и открывая рот, не имея возможности нормально перевести дыхание. в голове — туман, с каждой секундой все больше заполоняющий черепную коробку, заставляет расфокусированно смотреть на тарталью и срываться на мольбы о большем. долго не терпя отсутствия инициативы снизу, чайльд начинает подмахивать бедрами, чего старший совершенно не ожидал, посему чуть не падает назад, дрожащими руками пытаясь оставаться в изначальном положении. ноги разъезжаются, сил седлать дальше не остается совершенно, поэтому скарамучча лишь громко вскрикивает: «да! да! еще-еще-еще..», отдавая бразды правления разгоряченному тарталье. от былого голоса не остается и следа: стоны переходят в скуление и хрип, распространяющийся по всей комнате и, кажется, даже за пределы, ибо по батареям начинают активно стучать, явно прося прекратить свои греховные дела и дать людям отдохнуть после работы. — я больше не могу.. не могу.. аякс, ах, ая-якс, — тело будто пробивает электрическим током, а внизу живота развязывается горячий узел. пока скарамучча пребывает в сладострастной неге, тарталья продолжает двигаться, через пару секунд испуская в презерватив и оказываясь в таком же положении. приходя в более-менее сознательное состояние, куникудзуши морщится от липкости своего тела и влаги между ног, образованную из-за смазки и выделений, посему максимально быстро в условиях сверхчувствительного полового органа соскальзывает с члена, откидываясь на матрас, чуть не сбивая ноутбук на пол. — господи, как же охуенно. тарталья падает вслед за парнем, снимая использованный презерватив, завязывая и откладывая его на пол, после чего растягивается и устало улыбается. хорошее настроение у обоих после соития разрушается с треском из-за понимания, что в таком состоянии придется идти в душ. посему, еле-как приподнимаясь, скарамучча решает не тянуть и пойти сейчас. аккурат на ягодицу с хлопком ложится рука чайльда, выбивая остатки выдержки из куникудзуши, что остается в стоячем положении лишь благодаря божественным силам. — в следующий раз я тебя отстрапоню, а потом ударю, посмотрим, каково тебе будет, — растягивая губы в раздраженном оскале в ответ на чужой смешок, старший показывает указательный палец и скрывается в коридоре квартиры.