Happy birthday

– Женя, спасибо, я обязательно буду! По ушам сидевшей в раздумьях Алины ударил голосок Ани, записывающей кружочек, очевидно, Медведевой. Наваждение сразу растворилось, стоило услышать знакомое имя, до сих пор отдающееся ноющей болью где-то в грудине. – Алинка, представляешь, Женя пригласила меня на день рождения! – Воодушевлённо воскликнула Щербакова, поворачиваясь к сидящей рядом подруге. – Что? – Пытаясь собрать разбредшиеся мысли в единое целое, переспросила Алина. – Говорю, Женя пригласила меня на празднование своего дня рождения, – повторила Аня, обеспокоено осмотрев внешний вид Алины: уставшие глаза, свет в которых она не видела уже очень давно, сморщившиеся в вечных раздумьях брови и опущенные плечи. – Оу, это классно, я рада за тебя. Попытка выдавить из себя улыбку оказалась провальной, но Аню заботило не это. – Она..., – девушка прикусила губу, боясь озвучить своё предположение. – Она не пригласила тебя? Аня чуть вздрогнула, когда Алина резко подняла голову, встречаясь с её взглядом. Где-то внутри что-то треснуло. У обеих. – Нет, – покачала головой Алина спустя пару минут молчания. – Может, просто не успела? – Или просто не хотела. Голос Загитовой надламывается, срываясь на последнем слове. – Алин, я... – Нет, не нужно, прошу, – Алина остановила порыв сочувствия подруги выставленной вперёд ладонью. – Всё в порядке, я и не ждала иного. Ложь. – Кто я ей, чтобы она приглашала меня на день рождения? Подруга? Нет, и она сама это так много раз повторяла. Ложь. – И мне вовсе не обидно, я все понимаю. Ложь, ложь, ложь. Алина встряхивает головой, разбивая локоны, над которыми так долго трудилась стилист, и поднимается. Всегда устойчиво державшие её в вертикальном положении на коньках ноги всё же подводят, немного подкашиваясь, и она пошатывается, но быстро заставляет вестибулярный аппарат работать исправно и оборачивается к Ане. – Повеселись там, красотка, – губы трогает тёплая улыбка, скрывающая заморозившуюся диалогом душу. Тихое «спасибо» Ани она уже не слышала – внутри разбушевался ураган, кружащимися в бешеном танце мыслями сносивший последние остатки самообладания. Срочно нужна тренировка. *** Часы на стене противно громко отсчитывали секунды её своеобразной терапии на беговой дорожке, однако этот звук хоть как-то помогал отвлечься от реальности – уж лучше несносное тиканье, чем пение собственных мыслей. Ноги сводит, периодически пробивает судорогой, но она лишь увеличивает темп. Пульсоксиметр показывает запредельные цифры, но и это сейчас не беспокоит – сердце бьётся, значит ещё не совсем рассыпалось. Карий взгляд упёрся в пустую стену напротив, непроизвольно вырисовывая на монотонной жёлтой краске сюжеты происходящего сейчас на празднике. Алина часто моргает, пытаясь выбросить навязчивые картинки прочь, но садист-мозг придумывает всё больше и больше. Она резко останавливает тренажёр, переходя с бега на шаг, и спускается на пол, тут же падая – ноги всё же не выдержали такую нагрузку. Руки вплетаются в волосы, оттягивают, лишь бы почувствовать боль где-то ещё. В висках набатом кричит сердце, кажется, отбивающее свой реквием. Алина ложится на пол и отмечает про себя, что напольное покрытие можно смело отнести к колюще-режущим предметам: щетинистый ворс сразу впивается в нежную кожу, доставляя нездоровое наслаждение. Она с силой прижимается к полу, пытаясь приумножить воздействие силы притяжения на себя – кожа щиплет, крича о повреждениях, но та лишь увеличивает силу прикосновений. «Больно. Этери всегда говорила, что раз болит, значит ты ещё жива. Интересно, а насколько должно быть больно, чтобы черта между жизнью и смертью стёрлась?» Собственные мысли забавят – на лице, покрытом красными пятнами усталости, проскальзывает смазанная ухмылка. Давящая боль в висках по приказу успокаивающегося моторчика рассеивается, разливаясь в ноющую по всей доступной поверхности черепной коробки. Сам же моторчик постепенно затормаживает свой бег, однако его удары всё так же гулко раздаются в висках, груди и даже на запястьях. Пульсирующая изнутри кожа завораживает – казалось бы, мышца в груди размером с кулак, а гонит кровь по всей огромной сети сосудов, которыми, кажется, можно обогнуть каток по периметру, если извлечь из тела и распрямить. Эластичная кожа вздрагивает с каждой порцией выброшенной сердцем в аорту крови, чуть дрожит, отображая колебание сосуда где-то там, под несколькими слоями ткани, и не успевает распрямиться – на подходе уже следующий толчок. И это повторяется каждую секунду. Стук ровный и строгий, не прерывается и не сбивается – очень напоминает нынешнюю её. Она тоже стала строгой, ровной и непоколебимой. Статной. Извечно прямая спина, которую ей больно держать таковой, но знает об этом только Алина. Гордо вздёрнутый наверх подбородок, что она раньше не любила – это значило, что ей приходится смотреть вверх, потому что на вершине не она. Теперь же свысока смотрит только она. Губы, раньше часто расплывавшиеся в яркой и неотразимой улыбке, словно застыли в сомкнутом положении, идеально ровной линией украшая её лицо. Её речь холодна, слова вылетают давно заученными фразами, а так любимые Алиной глупые шутки, что раньше не прекращались ни на секунду, канули в лету. Но сильнее всего убивает её взгляд: Алина всегда тонула в этом восхитительном горячем шоколаде, растворяясь в его тепле и допустимой далеко не для всех нежности, а сейчас удостаивается максимум остывшего чёрного кофе. Противного, горького, от которого скулы сводит. Без сахара. Да и не только для Алины, а в принципе. – Она всегда пила чай с сахаром... – всё-таки срывается с губ итог долгих размышлений. Её голос словно не её – осипший от долгого не использования, сорвавшийся на местоимении «она», дрогнувший на слове «всегда». – Загитова? А этот голос твёрдый и уверенный, без капли несовершенства. Такой же, как и его обладательница. Очевидно, чьей она была ученицей. – Я скоро уйду, извините, что задержалась, – даже не двигаясь с места, произносит Алина. Дверь где-то там, за пределами её видимости, скрипнула. Алина позволила себе тихий выдох, оставшись наедине с собой и ядом растекающимися по организму мыслями. – Меня волнует не время, Алина. Чёрт. Алина вздрагивает, вырываясь из затягивающей пучины, когда понимает, что тренер не ушла, а скрипнувшая дверь закрылась с этой стороны зала. Видимо, поняв, что у распластавшейся по полу девушки нет никаких сил встать, Тутберидзе сама подошла и присела на корточки рядом с ней. По лицу Алины впервые прошёлся сочувствующий взгляд тренера. Появилось ощущение, что они с ней обменялись взглядами, и теперь на неё смотрят не вечно требующие глаза тренера, а всегда готовые помочь её. Из груди вырвался смешок. – Почему ты здесь? – Тихо спросила Этери, не отрывая взгляд от ученицы. Кажется, только здесь, в небольшом тренажёрном зале, поздним вечером, она впервые увидела, что стало с прекрасной красной балериной, которая на деле всегда была оловянным солдатиком. Пытливый взгляд бегает по побелевшей и будто выцветшей коже, покрытой царапинами, синяками и гематомами; вылавливает дрожь в конечностях, которая родилась четыре года назад; и падает в абсолютно пустые карие глаза напротив. Ни капли света, ни капли тепла, ни капли... надежды. Теплившийся в её глазах огонёк веры во что-то светлое потух. И это поражает. – Почему Вы здесь? – Вопросом на вопрос, словно игнорирует слова тренера. – Тоже не получили приглашение? – Не могу уйти, пока особо упорные не свалятся с ног от усталости и не побредут домой после нагоняя, – на лице Этери проскальзывает лёгкая улыбка. Тонкий намёк на такие далёкие события. Алина не улыбается в ответ. – Нет, Вы не поняли, – она приподнимается на локтях, чтобы лучше видеть собеседницу. – Почему Вы здесь. Карие глаза очерчивают круг по помещению. На лице Тутберидзе мелькнуло осознание вопроса. – Ты не справляешься, Алина, как бы не пыталась показаться слишком сильной, – мягко проговаривает Этери, осторожно дотрагиваясь до руки ученицы. – Я хочу постараться помочь. – Почему? – Думаю, вы достаточно настрадались, да и просто посмотри на себя в зеркало, извини, конечно. В комнате повисает тишина. Этери закусывает губу, надеясь, что Алина согласится на помощь, потому что в противном случае исход сей истории заведомо печален. – Спасибо, – выдыхает Алина. На лице Этери расплывается улыбка – Пока не за что благодарить, давай пройдём в мой кабинет, налью тебе горячий чай и будем думать, что делать с нашей мисс Неприступность. Алина впервые за вечер позволяет себе слабую улыбку. *** В кабинете Этери тихо и на удивление комфортно. Бумаги на столе сложены в идеально ровные стопки, ручки убраны в органайзер, всё на своих местах. Кроме, наверное, совместной фотографии с ней, которая раньше висела на стене прямо над головой тренера, а теперь лежит в нижнем ящике стола. Забыть пыталась не только сама Алина. Загитова понуро идёт вслед за тренером, порой вглядываясь в статную фигуру белокурой женщины перед собой. Теперь она прослеживает очень чёткое сходство между ними. Что ж, тренер всегда была её кумиром, она не скрывала этого. – Расскажешь, что у вас случилось? Алина не замечает того, что Этери остановилась, и врезается в её спину. – Ой, простите, – фигуристка потирает ушибленный об лопатку тренера лоб и отступает на шаг. – Ничего, садись, – Этери отодвигает мягкий стул, слегка кивая на него. – Спасибо. Алина робко опускается на стул, наблюдая за плавными передвижениями тренера: вот она подходит к небольшой тумбе в углу, на которой стоит чайник, вот она берёт его в руки, подходит к раковине и набирает воду, вот нажимает на кнопку и присаживается в своё кресло. Отточенные движения завораживают, и Алина теряется в чертогах разума, проводящего сравнения с ней, смотря в одну точку. – Алина? Имя настолько непривычно звучит из уст Тутберидзе, тем более третий раз за вечер, что Загитова сначала не реагирует, списывая это на галлюцинации. «А может у меня действительно галлюцинации, и я сейчас сплю в своей кровати?» – вспыхивает в голове мысль, которую она тут же отбрасывает – она явно чувствовала физическую боль в зале, во сне так не бывает. – Алина, что происходит? – Повторяет вопрос тренер, опуская ладонь на плечо ученицы. Она настолько засела в своих мыслях, что не заметила, как тренер подошла к ней. От краткого прикосновения Алина вздрагивает – крайне контрастное чувство по сравнению с ворсом ковра. Ладонь Снежной Королевы Хрустального на удивление тёплая и мягкая. – Я не знаю, Этери Георгиевна, – выдыхает девушка. – Не поверю, что вы даже не разговаривали, – чуть улыбается Тутберидзе. – Разговаривали. – И? – И она сказала мне бороться. Flashback Это была обычная тренировка: олимпийское трио крутило свои квады, рядом вторили им юниорки, а Алина отчаянно пыталась не допрыгаться до очередного компрессионного перелома. После Олимпиады одна за одной посыпались не только победы и золотые медали, но и травмы, обследования и врачи. Колени, спина, стопы, шея, рёбра – казалось, в её организме нет ни одной кости без повреждений. О суставах и говорить не стоит. В её привычный рацион армадой вошли таблетки, мази и физиотерапия. Каждую неделю – новые врачи и массажи, каждый месяц – новые процедуры, каждые полгода – обследования в заграничных клиниках. Каждый день – боль и слёзы от тысяч комментариев о том, какая она слабачка и неудачница, и одна за одной истерики, сменяющиеся паническими атаками. Она выигрывала для страны медали, ставила мировые рекорды, вошла в чёртову историю российского и мирового фигурного катания, но все её заслуги сошли на нет, когда на нет сошло её здоровье. Смешно. Глаза блестят от накативших слёз, когда срывается очередной прыжок, и срывается она сама: быстро выезжает с катка и сбегает в раздевалку, оставив вопросительный взгляд тренерского штаба без ответа. Поймут. Сами довели до этого. Дверь раздевалки, кажется, немного слетела с петель, а в стене появились новые трещины, когда она с силой захлопнула её, влетая в раздевалку ураганом. В пару быстрых шагов оказывается в её в своём углу, и переворачивает сумку в поиске обезболивающего. Сегодня мышцы буквально горят и молят о помощи, отбивая свои крики азбукой морзе по костям, ломающимся под таким натиском. На пол летят вещи, расчёска, пластыри и аптечка, которую Алина поднимает с пола вместе с бутылкой воды, оставляя всё остальное в раздрае. Пальцы трясутся в судорожных поисках нужных таблеток, в голове каша, дыхание сбито к чертовой матери. Вместо мыслей в голове трубят удары сердца. – Да где же, где? – Шёпот под нос. Она до крови прикусывает губу – хочется просто почувствовать что-то, кроме боли. Хотя бы кроме боли в мышцах, а металлический вкус здорово отвлекает, главное не пристраститься. Впрочем, это сражение она уже давно проиграла – на губах ранки не заживают, сразу покрываясь новыми. Наконец нужный блистер оказывается в руках, она выдавливает на ладонь сразу две таблетки и жадно проглатывает, запивая водой. – Перетерпеть пару минут и подействует, просто немного подождать, – повторяет, как мантру, откидываясь головой на шкафчик. Алина закрывает глаза, чтобы не видеть раздражающий свет ламп и осточертевшую без неё раздевалку. – Не знала бы, что это обезбол, подумала бы, что ты наркоманка, – раздаётся сбоку голос, заставивший Алину в ужасе распахнуть глаза. Нет. Только не это. – Или всё настолько плохо? Алина всё ещё не поворачивается к обладательнице голоса, с каждой минутой выдающей всё новые вопросы, что остаются без ответа –, боится увидеть её глаза. Боится увидеть её. Боится, что от сильнодействующих таблеток у неё галлюцинации. – Малявка, ты живая вообще? На её плечо приземляется тёплая ладонь, слегка потряхивая. Алину прорывает. Крупные слёзы градом летят по щекам и разбиваются об пол, превращаясь в лужи, из груди вырываются хриплые всхлипы. Она закрывает лицо руками и отрицательно машет головой: – Тебя нет, тебя нет, тебя нет! Голос срывается в крике, перед глазами всё плывёт, внутри произошёл взрыв, теперь царапающий и разрывающий в клочья внутренности своими последствиями. Чёрт его знает, что там взорвалось, но бахнуло сильно. Пальцы закрывают глаза, потом зарываются в волосы и сильно щипают кожу рук, пытаясь сбежать из этой раздевалки и из этой реальности. – Это не реально, это не реально, это не реально! Она скатывается со скамейки на пол, ища отрезвляющую прохладу кафеля, однако та мало помогает – на кожу опускаются обжигающие ладони, успокаивающе поглаживающие по спине. Контраст завораживает, но порождает внутри всё новые и новые микровзрывы. – Тише, тише, я рядом, - шепчет голос в самое ухо, опаляя своей близостью, громкостью, собой в целом. – Нет, нет, нет, прошу, она ушла! Она сбежала и бросила меня! Пожалуйста, не заставляй поверить, что она рядом, нет! Я не выдержу этого снова! Собеседница заняла позицию молчаливого ожидания, поглаживая трясущуюся девушку по спине. Извивающееся сломанное тело со временем начало замедляться – хаотичные движения по полу стали слабее, всхлипы – тише, слова – реже. Алина крепко зажмурилась, надеясь, что, когда она откроет глаза, перед ней будет пустая раздевалка. В голове мелькнула мысль записаться уже не к психологу, а к психиатру. Однако стоило ей всё же боязливо распахнуть глаза, как мысль снесло лавиной волнения и страха в карих омутах напротив. – Моргни, если стало легче, – шепчет её голос. Звуки доносятся через слой ваты, с трудом расшифровываются мозгом, но моргает она автоматически – до того, как успеет осознать происходящее. Голова жутко болит от творящегося в ней хаоса. Попытки собрать воедино карие глаза, родной голос и мягкую ладонь никак не дают положительный результат, а тело уже пытаются вернуть в горизонтальное положение. – Так, давай, потихоньку, садимся, – бормочет под нос Женя, усаживая сломанную балерину на скамейку. – Как ты?.. – Я вернулась обратно в Москву, - отвечает Женя, не отводя взгляд. – Насовсем. Она либо научилась врать, смотря прямо в глаза, либо действительно говорит правду. – Зачем? Алина не моргает, ловя каждое изменение в её взгляде, каждый взмах ресниц и каждую появляющуюся и пропадающую морщинку вокруг глаз. – Причин много, - уклончиво отвечает она. Алина вздыхает. Осознания того, что она здесь, ещё нет, но осознание того, какой ответ она хотела получить на этот вопрос, жило в ней два года. – Хотелось услышать более конкретный ответ. Слова вырываются быстрее, чем она успеет их обдумать, но время назад не отмотать. В карих глазах напротив непонимание ответа – они наполняются заинтересованностью, сменяющейся осознанием. – А вот за желаемый тобой ответ придётся бороться, Малявка, - отвечает Женя. Она встаёт на ноги, поправляет сбившуюся с плеча кофту Алины и треплет её волосы. Затем плавно проводит по щеке, бросает последний глубокий взгляд прямо в глаза и направляется к выходу. – За что я должна бороться? – За меня. – И с кем же? В ответ слышится скрип двери и лёгкий хлопок, когда та закрывается. The end of flashback – А ты? – Спрашивает тренер, когда Алина заканчивает рассказ. – А я помню, что, когда она велела мне бороться в прошлый раз, всё закончилось золотом олимпиады и тремя годами на разных континентах. Этери шумно выдохнула, осознавая положение дел. – Погоди, я правильно поняла, что этот разговор случился после её переезда обратно? – Да. – Это получается… – Чуть больше двух лет назад, да. – Ну и наворотила же она дел… – Невесело улыбается Этери, разливая кипяток по кружкам. Алина механически кивает. Мысли опять улетучились куда-то, словно после не самого радужного воспоминания мозг решил вообще отключиться на передышку. Загитова заворожённо смотрит за расплывающейся в водной глади краской от чайного пакетика, улыбаясь причудливым картинкам. Плавные линии напоминают её волосы, разбросанные по подушке с утра. Алина пару раз быстро моргает, прогоняя непрошенные слёзы. – Этери Георгиевна, что мне делать? – Выдыхает она, всё же отпивая горячий напиток. Тепло быстро распространяется по организму, согревая изнутри замёрзшие руины. Кожа рук покалывает от раскалённого фарфора в руках, но убегать от этого ощущения не хочется – давно она не ощущала тепло. – Знаешь, думаю, тебе стоит приехать к ней на праздник и всё ей высказать. Если для неё того, что ты сорвалась в другой город посреди ночи при отсутствии явного приглашения, недостаточно, то можешь смело послать её к чёрту и залепить пощёчину, – уверенно предлагает Тутберидзе. – И про букет добавь. Алина хихикает, вспоминая такую далёкую и сейчас уже кажущуюся забавной историю, что когда-то раздули во всех СМИ, а сейчас она стала легендой Хрустального, которую рассказывают на всех посиделках во время сборов. – А знаете, я так и сделаю! В глазах Загитовой зажёгся маленький огонёк, с каждой секундой обдумывания предложения тренера превращающийся в настоящее пламя решимости. – Езжай прямо сейчас, как раз по дресс-коду подходишь, - одобрительно улыбается Этери. – А она и дресс-код придумала? – Алина округляет глаза от довольно неожиданной информации. – Погодите, а Вы откуда знаете, если не… Взгляд Алины бегает сначала по спокойному лицу тренера, а затем и по бумагам на столе. В правом углу, на самом верху стопки макулатуры, лежит стильно украшенный лист чёрной бумаги, на котором блестят позолоченные строки. – Приглашены… – выдыхает Алина, завершая свой вопрос. – Тотал блэк или что-то вроде того, я дословно не запоминала, – отвечает на первую часть фразы Этери, игнорируя крайне заинтересованный взгляд ученицы. Глаза Алины округляются ещё сильнее, когда тренер спокойно выбрасывает чёрную бумагу в мусорное ведро. Ни одна мышца не дрогнула на лице блондинки, словно это было не приглашение на праздник от когда-то сбежавшей от неё любимицы, а черновик какой-нибудь не шибко полезной служебной записки. – Насколько мне известно, там будет толпа блогеров, её коллег по этому вашему Ледниковому периоду, – Этери морщится, – и большая часть моих несовершеннолетних фигуристок, поэтому, будь добра, когда решишь все дела амурные, проследи за этими супер скрытными тусовщицами, я не хочу потом разгребать бесконечные заголовки жёлтой прессы, - отдаёт указание тренер. Когда Тутберидзе замечает всё ещё смотрящую на неё с приоткрытым ртом и чересчур выпученными глазами Алину, она усмехается, подходит к ученице и аккуратно поднимает её нижнюю челюсть, буквально закрывая той рот. – Ни пуха ни пера, Алина, - загадочно улыбается Этери, подталкивая девушку к выходу. – К чёрту. – Именно к ней. Алина встряхивает головой, приходя в какое-никакое сознание, и отправляется в раздевалку, по дороге заказывая себе билет в Дубай. После ненавязчиво пытается выпытать у оказывается находящейся на вечеринке Камилы, голос которой явно не был похож на голос абсолютно трезвого человека, адрес мероприятия, что удаётся очень просто: пьяные дети – очень болтливые и не следящие за языком дети. – Боже, Медведева, во что ты меня втягиваешь?..