Happy birthday

Несмотря на обилие гостей в снятом для вечеринки доме, ни один из присутствующих не объявился даже в зоне видимости ни одной из четырёх девушек. По правде сказать, двое из них сейчас мало что смогли бы заметить – Женя и Аня смотрели на долгожданных, но неожиданных гостий с открытыми ртами и полным отображением внутреннего хаоса на лицах. У Медведевой, кажется, начал дёргаться левый глаз, у Щербаковой – руки. - Картина Репина «Не ждали», - с напускным разочарованием надувает губы Алина, перекладывая букет из руки в руку. - И не говори, - поддакнула ей Саша, откидывая назад распущенные волосы. - Так, я свою статую выведу подышать, ты свою отведи освежиться, встретимся потом на кухне, - распоряжается Алина. - Договорились. Трусова и Загитова быстро вешают верхнюю одежду в шкаф, вновь берут в руки каждая свой букет и подхватывают под руки всё ещё изображающих каменные изваяния девушек, разделяясь в коридоре. Алина мягко ведёт Женю в сторону балкона, и идёт она по наитию – откуда ей знать, где здесь что. - Так, Медведева, я понимаю, что ты сейчас немного не в адеквате, но ты хотя бы рули процессом, я без понятия, где здесь балкон, - с пятой попытки не найдя нужную дверь, раздражённо встряхивает девушку в своих руках Алина. Женя что-то лепечет себе под нос, но кивает, и Алина начинает чувствовать, что управление она взяла на себя – на нужных поворотах она тянет её в верном направлении и через пару минут они оказываются в пустой спальне с выходом на балкон. - А ты даже в шоковом состоянии весьма эффективна, похвально, - улыбается Алина, оглядывая красивую комнату. Кажется, она успела увидеть в Инстаграмме одну мини-фотосессию из этих стен. Чьи фотографии это были, она уже не помнит, но и это далеко не самая главная мысль из тех, что сейчас кружат у неё в голове. - Выйдем подышать? – Уточняет она у спутницы, кивком указывая на балконную дверь. Женю всё ещё с большой натяжкой можно отнести к виду «Человек разумный», и то, что она молчит, ей очков не прибавляет. Однако кивает она очень даже в нужное время и даже осмысленно, поэтому Алина смело выходит на улицу, жадно вдыхая прохладный воздух. Периферическим зрением она наблюдает за роботизировано двигающейся к ней Женей, что начинает немного пугать, но именно поэтому она и выбрала разговор на балконе – свежий воздух всегда отрезвляет и помогает решать даже самые сложные вопросы взаимоотношений. Всё нужно решать разговором, и разговор этот должен происходить на свежую голову – чем не идеальны условия для этого разговора на уединённом тихом балконе в доме, расположенном в двадцати метрах от лесополосы? Алина опирается на перила и смотрит вдаль – лес, звёздное небо и огни города где-то там, за кронами деревьев. Тишина прерывается лишь очень глухо доносящейся музыкой, куда более звонкими, но редкими, завываниями ветра, вызывающими шелест листвы и перезвон опадающих шишек; и собственным размеренным, но громким стуком сердца, которое сейчас бьётся словно везде: в груди, в ушах, в коленях. Алина волнуется, потому что вообще не представляет, чем закончится для неё этот вечер: в её жизненной истории всё же нарисуется какая-то точка, появится безмерное количество запятых или Женя выведет какой-то новый, доселе неизведанный знак препинания? Она захлопнет книгу, перелистнёт страницу или оставит закладку? Какой финал выберет Женя? Счастливый конец или грустный финал? А может светлое начало? Какой жанр обретёт их рассказ уже через пару минут? Ожидание – самая ненавистная Алиной вещь. Её до трясучки выбешивало ожидание результатов на соревнованиях, до ноющей боли в костях выводило ожидание самолётов и поездов на вокзалах, до головной боли доводило ожидание примирения после ссор. Она всегда с ужасом ждала реакцию тренера после проката на тренировке, с паническим страхом ждала комментарии в соцсетях после нового проекта и с неподдельным страхом ожидала слова родителей после соревнований. То, до какого уровня доходил её страх неизвестности и, уж тем более, своя полная неспособность что-либо изменить во всех этих и подобных им ситуациях, каждый раз устраивало её психике адскую мясорубку. Раскалённые провода нервов, миелиновая оболочка которых будто растворилась ядом этих самых страхов, сделав их оголёнными, а значит вдвойне опасными, искрят беспорядочными вспышками электрического тока, бьющими по болевым и чувствительным рецепторам, отчего и температура тела скачет, и боль пронзает в самых неожиданных местах, и волны мурашек бегут по коже, словно муравьи в своём круге смерти. Вот и сейчас – несмотря на напускную игривость и остроту высказываний, Алина внутренне трясётся и уже чувствует, как запущенный собственным мозгом яд подключает ненавистную мясорубку к питанию. Она старается глубоко дышать, чтобы отложить момент, когда контроль ускользнёт из её рук, но молчание Жени лишь служит триггером и усугубляет ситуацию. Проблема ещё в том, что рядом с ней Женя. Тот самый человек, который знает все вот эти механизмы и реакции её организма в разы лучше, чем она сама. Женя, которая многие из них и породила, создала. Женя, которая неосознанно внедрила их в её жизнь, но вполне осознанно учила с ними справляться. Женя, которую не обманешь фальшивой улыбкой, потому что она знает всю палитру её эмоции и всю гамму её чувств. Для Жени Алина – не набор нот, а цельная мелодия, со всеми её тайными гармониями и перипетиями аккордов. Проблема в том, что Женя нажимает кнопку «пуск», дотрагиваясь до неё своей рукой и произнеся лишь три буквы, прозвучавшие из её уст самой прекрасной мелодией: - Аль?.. Алина взрывается: - Медведева, ты просто идиотка, ясно? – Восклицает Алина, поворачиваясь на 180 градусов к пришедшей в себя и натянувшей маску серьёзного человека Жене. – Слушай и не перебивай. Мне сейчас абсолютно плевать на то, что ты не пригласила меня на эту вечеринку, хотя пригласила даже Этери. Женя краснеет, Алина мысленно даёт себе пощёчину и наказ не сворачивать с нужной темы. - Нет, обидно немного, но есть вещи куда хуже. Жень, знаешь, когда я пришла в группу, я смотрела вокруг с открытым ртом. Я оказалась в группе, где каждый чётко видел себя с золотой медалью на шее даже во сне. Я видела упорных, целеустремлённых и порой жестоких роботов, без устали оттачивающих своё мастерство на льду и в зале. Я видела тех, кто сосредоточен на работе каждую секунду, тех, чей фокус внимания направлен лишь на успех, и не теряет этого даже после выхода за пределы «Хрустального». Я видела бойцов. Я видела будущих чемпионов. И вот она я – маленькая, нескладная, из раза в раз повторяющая одни и те же ошибки. Маленькая девочка в чужом городе, без родителей и друзей. За моей спиной успешный отбор в группу Этери и большие надежды тренеров и родителей. И что я? Заваливаю каждый прыжок, не могу запомнить, на кого мне нужно посмотреть после вращения, и чувствую себя чужой среди своих. Алина глубоко вздыхает и морщится, возвращаясь в такие далёкие, но всё ещё живущие в памяти острыми лезвиями, воспоминания. - Я плакала, заходила на прыжки, падала, снова плакала, теряла центровку на вращении, плакала, забивалась в угол раздевалки и пыталась вслушаться в ваши разговоры, чтобы понять, как попробовать влиться в коллектив, ничего не понимала и снова плакала. И так день за днём. Через неделю я захотела к маме, через месяц – обратно в Ижевск, через три – в чёртову художественную школу, где из спорта нужно только умение концентрироваться. Меня тошнило от спорта, меня тошнило от не моих людей вокруг, меня тошнило от себя. Этери звала меня слабачкой и размазнёй, девочки о чём-то шептались, но никто, абсолютно никто не подошёл, чтобы мне помочь. Я ломалась с каждым днём всё больше, не могла спать и есть, дома слонялась тенью, чувствуя одолевающих меня внутренних демонов, если я оставалась на одном месте дольше пяти минут подряд. Я больше не могла это терпеть. А потом случилось что-то волшебное – одна милая девочка заступилась за меня перед Этери. Алина поднимает глаза на Женю, видя в карих омутах напротив понимание, и сама тонет в том чудесном дне. Flashback - Загитова, это просто отвратительно! – Кричит Этери, перекрикивая десятки голосов, шум рассекающих лёд лезвий и внутренние голоса Алины. Девочка подъезжает к бортику, заранее пытаясь втянуть голову в шею, чтобы спрятаться от очередной порции криков и недовольств. - Алин, ну что за бред ты творишь? – Спрашивает тренер, дёргая её за руку – уже известный приём, нужный для того, чтобы заставить Алину вылезти из своего панциря и включится в разговор и работу. – Риттбергер ужасно расхлябанный, выезд никакой, взгляд в никуда. На вращении ты уезжаешь на полкилометра от центральной точки, руки деревянные, про прямые ноги на дорожке я вообще молчу! Что мне с тобой делать? Вопрос, разумеется, не находит ответ и остаётся брошенным в юную спортсменку. Та издаёт первый всхлип. - Алин, мне не нужны твои слёзы, мне нужно, чтобы ты работала, ясно? Работала, а не занималась ерундой! Сейчас ты абсолютно бесполезная! Останешься на дополнительный лёд. И всю ближайшую неделю тоже. Алина кивнула, и уже хотела вернуться к своим «жалким попыткам фигурного катания», когда на её плечо внезапно опустилась твёрдая ладонь. - Этери Георгиевна, Вы перегибаете палку, - раздался над ухом звонкий голосок. - Медведева, ты свой страх вместе с ясным ребром на тулупе потеряла? – Удивлённо воскликнула Этери, хмуря брови на наглость ученицы. - Нет, просто Вы, кажется, потеряли последние капли сочувствия, - легко парировала девочка, пожав плечами, словно ответила на вопрос о любимом цвете. - Что? - Вы срываетесь только на неё, хотя у неё многое уже получается, - продолжает гнуть свою линию Женя, пока рука на хрупком плече ощущает дрожь и жар кожи под собой. – Вы только ругаете Алину и до сих пор не сказали ей ни одного хорошего слова. Она старается, но ей тяжело – она здесь совершенно одна, и никто не помог ей акклиматизироваться не только к новому городу, но и к новому миру. Вы лишь подливаете масло в огонь своими извечными упрёками. Да, цепляетесь за дело, но можно же хоть раз и похвалить – Вы от этого не растаете, а она уверенность в себе обретёт. Женя замолчала. Кажется, запас адреналина в её раззадоренном тельце начал заканчиваться, как и уверенность в отсутствии последствий такой выходки. - На дополнительный лёд будете приходить обе. Сейчас вдвоём уходите с глаз моих, успокаиваетесь и я жду вас через час, когда у всех закончится тренировка, - холодно произносит Этери, прожигая обеих взглядом. - Хорошо, - отвечает за двоих Женя, ничуть не огорчаясь такому повороту событий. Она думала, будет хуже. - И Медведева, - окликает спортсменку тренер, когда та начинает уводить всё ещё потерянную Алину со льда. – Ещё одна такая выходка, и я выгоню сначала тебя, а потом её. Я твой тренер, а не мама, чтобы разговаривать со мной в таком тоне. Это недопустимая вольность и неспортивное поведение. Я такого больше не потерплю. Пошли вон. Женя кивает и ускоряется. Девочка в её руках абсолютно застывшая, словно маленькая статуя. Женя игнорирует заинтересованные взгляды всех остальных на катке и быстро уводит Алину в раздевалку. Кажется, оживает девочка только с плотно захлопнувшейся дверью на каток: - Ты с ума сошла? – Верещит Загитова, набрасываясь на Женю чуть ли не с кулаками. – Ты что натворила вообще? - Эй, классная благодарность за спасённую от растерзания шкуру! – Возмущается Медведева, ловя проворные кулачки в опасной близости от своего тела. - Хочешь сказать, ты меня спасла? Да ты подписала смертный приговор! Нам обеим! – Шипит Алина, пытаясь высвободить руки из крепкой хватки, но Женя не уступает ей по силе. - Я что, должна была стоять и смотреть на то, как она забивает гвозди в крышку твоего гроба? – Вскрикивает Женя. - Да ты отобрала у неё молоток, и сама их забила, ещё и земли сверху кинула! Обе девушки тяжело дышали – сказывались бурлящий в обеих гнев, последствия тяжёлой тренировки и их собственной небольшой схватки. Руки Алины всё ещё находились в плену стальной хватки Жени, отчего в области запястий младшей начали появляться первые оттенки гематомы. - Отпусти меня. – процедила сквозь зубы Алина, чувствуя нарастающую ноющую боль в запястьях. - Прости. Женя отпустила руки Алины и сделала шаг назад, поднимая свои ладошки в сдающемся жесте. Алина осторожно потёрла пострадавшие запястья, морщась от боли, и всё так же гневно смотрела на старшую исподлобья. Хвост растрепался, часть прядей упала на лицо, но шевелить руками было больно, поэтому Алина отчаянно пыталась сдуть волоски в сторону. Получалось так себе. - Алин, я правда хотела помочь, - спустя пару минут молчания сказала Женя, делая небольшой шаг навстречу к девочке. – Этери Георгиевна действительно несправедливо относилась к тебе последнее время. - Что-то до сегодняшнего дня тебя это мало волновало, - с прищуром отозвалась Алина. – Что изменилось? - Просто поняла, что это вообще никого не волновало, а так в команде быть не должно, - абсолютно серьёзно ответила Женя, находя испуганный и отрешённый взгляд напротив. – Ты новенькая, и мы должны были помочь тебе, а вместо этого бросили одну, думая, что поможет кто-то другой. В итоге довели до того, что спасать уже оказалось почти поздно. Прости. Алина молчала, оценивая девочку подозрительным взглядом-сканером. Женю это напугало ещё сильнее – как она допустила превращение светлой и открытой девочки вот в эту запуганную и дёргающуюся от каждого шороха тень? О том, почему её это так сильно заботит, она порассуждает потом. - И не жалко ради такой, как я, неделю оставаться на дополнительный час работы при таком давлении со стороны тренера, которое нас ожидает? – Спросила Алина, и взгляд её чуть потеплел. - Я же должна наблюдать за тем, как и в какую сторону прогрессирует моя главная соперница, - подмигнула ей в ответ Женя, растягивая губы в хитрой ухмылке. - Какая из меня соперница? Тем более тебе, - грустно покачала головой Алина. - Будешь. Обещаю, - уверенно отвечает Женя и подходит совсем близко, раскрывая руки для объятий. Младшая смотрит на неё недоверчиво, пару минут рассуждает, стоит ли ей давать начало этой истории или нет, а затем ныряет в омут с головой, растворяясь в мягких руках своей сегодняшней спасительницы. - Спасибо. За всё, – тихо-тихо говорит куда-то ей в шею Алина, зная, что та услышала и поняла. Они простояли так до тех пор, пока за дверью не послышались шаги и голоса. Затем мягко отпрянули друг от друга и вдвоём уютно расположились в Алинином тихом углу раздевалки, молча наблюдая за всеми. - Может стоит купить для Этери Георгиевны цветы? – Спрашивает Алина, когда раздевалка начинает пустеть и их разговор точно никто не собирается подслушивать. - Она не любит цветы, - отрицательно качает головой Женя. – Запомни, вдруг пригодится. The end of flashback - Только благодаря твоей поддержке я смогла начать что-то делать, - сглотнув неприятный ком в горле, продолжает Алина. – Та наша неделя дополнительного льда показала мне фигурное катание таким, каким оно может быть – приятным в своей боли, когда её разделяет друг. Я падала, но находила в себе силы встать, если чувствовала твой взгляд. Я плакала от постоянно сбитых в мясо и усеянных мозолями ног, но твои руки протягивали мази и пластыри, учили правильно пользоваться массажёрами и приклеивать тейпы, и слёзы как-то сами собой пропадали. Я заходила на вращения и вспоминала твои советы. Ты научила меня нескольким актёрским приёмам, и я поняла, как почувствовать свою музыку и образ. Ты показала, как быстро и качественно завязать шнурки, чтобы точно не развязались, и как понять, что шнурки скоро порвутся. Ты научила меня быть фигуристкой. Ты дала мне толчок для того, чтобы я нашла и в себе это желание быть чемпионкой, желание работать и трудиться, совершенствоваться и преодолевать себя. Мне хотелось выпрыгнуть из своей шкуры, если благодаря этому я увижу твоё одобрение. Именно твоё. Не Этери, не Дани, не Сергея Викторовича, а твоё. Мне нужны были твои улыбка и сияющие глаза. Мне нужна была ты. Алина на минуту замолкает для того, чтобы сделать глубокий вдох и медленный выдох. - Вот тогда, в тот давний день в раздевалке, я в тебя влюбилась. Осознала это только через пару лет. – Признание слетает с её губ намного проще, чем она думала. Эти слова впервые звучат вслух, но чувствуются так… правильно. Женя в ответ на эти слова хлопает широко раскрытыми глазами. Она, очевидно, либо не ожидала услышать это, либо ожидала это не в таком формате. - Росла я, росли мои профессиональные навыки, росли ставки в той игре, в которую мы влезли, и росли мои чувства к тебе. Я начала очень ясно понимать, что я катаюсь с тобой, благодаря тебе и для тебя. Каждый прокат мысленно посвящён тебе, каждый костюм создавался с одной мыслью – чтобы ты ахнула. Я учила прыжки, вращения, задирала планку в разы выше своего роста, лишь бы ты посмотрела на меня с восхищением. Как тогда, когда я прыгнула свой первый тройной. Или, когда вышла на лёд после перелома руки и ноги. Но ты не смотрела. Свет в карих глазах чуть померк. В обеих парах. - Я поняла, что ты не смотришь на меня так, потому что видишь во мне ту соперницу, каковой обещала меня увидеть. Ты, сама того не понимая и не желая, создала соперницу для себя самой. Равносильную тебе. А потом ты травмировалась. И твой взгляд на меня поменялся. Я ведь понимала, как ты себя чувствуешь, поэтому не придавала значения появившимся в тебе жестокости и холодности по отношению ко мне. Всё-таки олимпийский сезон, ты с травмой, а я на пике формы. Здесь уже не до дружбы и тем более не до нежных чувств. Алина грустно усмехается и качает головой. - Чёрт, я ведь хотела признаться тебе после Олимпиады, - она выдыхает и поднимает слезящиеся глаза на подругу. – Была уверена, что ты возьмёшь золото, несмотря ни на что, потому что это ты. Ты Женя Медведева. Для тебя нет ничего невозможного. Но и для меня тоже не было. Сама того не замечая, я вычеркнула себя из уравнения чёртового Пхёнчхана, и это стало фатальной ошибкой. Моё неверие в себя, с которым ты так нещадно боролась, оказалось твоим джокером в рукаве. Но твой джокер преобразился, и ход игры резко поменялся. С губ Алины срывается судорожный выдох. - Я не верила в свою победу. Вообще. Не верила, не понимала и не осознавала. А ты не верила мне. И вот тогда круг моей истории замкнулся – первый человек, который в меня поверил, больше не верил ни мне, ни в меня. Человек, заставивший меня стать фигуристкой, за это же меня и проклинал. Ты, которая вела меня светом маяка по этому долгому и очень тернистому пути, разбилась о скалы у самого берега желанного острова. Женя быстро стирает беспорядочно текущие по лицу слёзы, но лишь для того, чтобы видеть девушку перед собой. Она всё ещё молчит. - Жень, ты сказала мне бороться, и я боролась. Всё. Не было никаких заговор, ничего не было подстроено, просто судьба – редкостная сука, а мы стали её очередными жертвами, - разводит руками Алина и вновь отворачивается к ночному небу. Хочется спрыгнуть с этого балкона. - Но ты и сама это знаешь. Иначе тебя бы здесь просто не было. - Я знаю, - чуть хрипит Женя, кладя руку Алине на плечо. Тот же жест, те же мурашки. – Ты была сильной. Ты и сейчас сильная. А я оказалась слабачкой, которая не выдержала свалившийся на неё ураган чувств, который принёс собой домик проблем из Канзаса и раздавил меня к чертям собачьим. Вот и я сбежала в другую страну. Алина не поворачивается к ней лицом, а Женя и не просит. Они вдвоём смотрят в звёздное небо, собирая из светящихся точек свою историю. - Я была зла на тебя, на Этери, на судей, на лёд, на весь мир. На всех, кроме себя. Потом эмоция кардинально сменилась, и я злилась исключительно на себя. Травма, восстановление, смена программы – было слишком много карт не в мою пользу, козырей в моей колоде оставалось маловато. Вот только чтобы это признать, пришлось бросить тебя на два года на растерзание тренерам, фанатам и целой стране. Прости, Мелкая. - Давно простила, - шепчет в ответ Алина, находя её ладонь и крепко сжимая. – Твой уход научил меня очень многому, сделал такой, какая я есть. Мне пришлось снова учиться жить самостоятельно, но желание всё тебе высказать и порождённый этим гнев заставили взять себя в руки и бороться с самой собой. Они обе легко смеются с этого заявления. - Стало полегче? – Интересуется Женя. - Определённо да. - Если хочешь, можешь ударить меня букетом, - предлагает Медведева, принимая образ Витрувианского человека. Алина вместо ответа подходит вплотную к застывшей с зажмуренными глазами девушке и прижимается к её губам своими. Женя резко распахивает глаза и заливается краской, чувствуя горячее дыхание и малиновый вкус её блеска. Требуется секунда на осознание, две – на принятие решения, которое и принимать-то было не нужно, три – на то, чтобы ответить и ласково положить ладонь на бархатную кожу щеки, прижимая ближе к себе. Губы плавно двигаются в такт, никакой скорости, никаких прыжков, только мягкий и размеренный вальс, нежный и филигранный в рассказе о своих чувствах. Это признание. Признание не только в чувствах, но и признание своих ошибок, признание статуса другой, признание самой себя и своего выбора. Признание правды, которая скрывалась ото всех годами. Признание своего счастья. Они прервали поцелуй лишь тогда, когда почувствовали, что в этом предложении пора поставить точку. А затем перевернуть страницу и начать писать абсолютно новую главу. Но сначала хотелось узнать ответ лишь на один вопрос: - С кем ты велела мне бороться тогда, два года назад? – Шёпотом спрашивает Алина, боясь спугнуть нашедшее их счастье и магию момента. - Со мной, - легко пожимает плечами Женя, не сводя с неё глаз. - И как я должна была это сделать? - Просто снова стать собой – вернуть в глаза тот самый свет, который я увидела в той раздевалке, когда защитила одну девчушку от нападок тренера. Ты справилась. - Мы такие идиотки, - хохочет Алина, прижимаясь к горячему телу. *** - Ну, что скажешь? – Спрашивает Саша, когда они удобно располагаются в ванной комнате на первом этаже. Здесь поразительная звукоизоляция: не слышно ни орущую музыку, ни разговоры гостей, ничего. Из крана противно капает вода по одной капле, словно раскалённое железо медленно выливают на мозг, отчего он покрывается ожогами и отмирает, что сопровождается ужасной болью. Или у Саши просто мигрень, потому что Аня всё ещё молча смотрит на неё с открытым ртом. Гримаса, исказившая её лицо при виде девушки-потеряшки, кажется, от шока останется навечно. Как и тремор рук, из-за которого она никак не может закрутить чёртов капающий кран. - Ань, спокойно, подожди, - Саша аккуратно отнимает её ладони от сантехники и помогает сделать два шага назад. С помощью Трусовой Аня присаживается на крышку унитаза и, почувствовав прикосновение холодного пластика, наконец начинает оживает: лицо прошибает гримаса неприязни, затем она сменяется гневом, злостью, печалью, разочарованием и умилением. Саше становится страшно, потому что она сейчас даже и подумать не может, что сделает милая Аннушка. Вариантов много: от простой ссоры в интеллигентном тоне до четвертования ржавыми ножницами. Эта девушка далеко не такой Ангел. Саша усмехается своим мыслям, и эта усмешка действует на Аню подобно большой капле из надоедливого крана: - Трусова, если ты думаешь, что это смешно, то я сейчас отчаянно пытаюсь сдержать свой порыв к твоему убийству, - шипит сквозь зубы Аня, мило хлопая ресницами. - Зачем же сдерживать? – Недоумевает Саша, вытягивая лицо в удивлении. - Саш, ты дура или прикидываешься? - А ты? Трусова лукаво смотрит на дёргающийся глаз Ани. - Вот интересно, а правду говорят, что дёргающийся глаз у девушки – это тараканы поворотником показывают, в какую сторону едет её крыша? – С серьёзным видом спрашивает Саша, почёсывая несуществующую бороду. В Сашу прилетает шампунь. - Ладно-ладно, пусть будут не тараканы, а медвежата. Затем вантуз. - Ну а кто? И туфля, которую Саша успевает поймать за шпильку в паре сантиметров от своего глаза. Аня встаёт на ноги, раскаляя своим гневом атмосферу вокруг. Несколько шагов, которые девушка делает до Саши выглядят комично – одна нога у неё сейчас на пятнадцать сантиметров короче другой – но теперь Трусовой уже не хочется смеяться. Что-то в глазах её девушки говорит ей о том, что сейчас она могла последний раз назвать её своей девушкой и красную кнопочку Саша нажала сама. - Я терпела твои чёртовы выходки, - Аня толкает Сашу в грудь в сторону стены, - твои сцены ревности и попеременные ночёвки у родителей после ссор, - ещё толчок, - я полетела в чёртов Дубай, чтобы ты хоть раз почувствовала себя виноватой, - толчок посильнее занимает своей амплитудой последние сантиметры до стены, и Саша больно врезается в кафель, - а ты заявляешься сюда как ни в чём не бывало и позволяешь себе шутить?! Кажется, от звуковой волны треснуло зеркало, но семь лет несчастий пугают обеих девушек куда меньше происходящего. - Какого чёрта, Трусова? – Кричит Аня, после чего на щёку рыжеволосой с громким шлепком прилетает ладонь. Они обе тяжело дышат – Аня от гнева, Саша от страха. Щербакова, конечно, злилась на неё порой, у них бывали ссоры, недавний крупный конфликт тоже был показателем её характера, но сейчас Саше открывалась совершенно новая сторона Ани. Та, которую хотелось вычленить из этого светлого человека, выбросить прочь и свернуть шею тому, кто зародил в ней это. - Ты совсем меня разлюбила? Эти слова Аня говорит шёпотом, смотря прямо в зелёные глаза. Вот только звучат они в разы громче и хуже крика. Саша смотрит в её глаза и видит пустоту. Холодную, пугающую, мёртвую. Свет погас, батарейка села, бабочки сдохли – единственный свет излучает выходящий из их трупов фосфор, да и тот не шибко светится, скорее подсвечивает всё остальное, показывая масштаб проблемы. - Ань, нет, - в ужасе шепчет Саша и хватается за её лицо ладонями, словно пытается удержать её рядом. – Ань, пожалуйста, послушай и поверь. Саша тяжело сглатывает, наблюдая за мельчайшими изменениями в каменном лице, но их нет. - Ань, я не разлюбила тебя, клянусь. Я люблю тебя. Люблю и точка. Я люблю тебя ни за что, а вопреки, люблю так, как могу и умею, познаю грани этого чувства с тобой и открываю его с новых и разных сторон. Ревность – одна из этих сторон, к большому сожалению. И мы обе попали впросак с этой главой, да? Саша невесело улыбается, но ответной реакции так и нет. - Я была идиоткой, когда считала твою ревность глупой – значит я всё же давала повод. Потому что ты безосновательно ни одну эмоцию и ни одно чувство не испытываешь. Ты веришь своим ощущениям, доверяешь интуиции и только потом приправляешь это капелькой разума. Наверное, поэтому ты очень редко ошибаешься. Но когда человек ревнует, капелька разума из этого уравнения стирается, и начинаются проблемы. Наши начали из-за того, что я не послушала тебя и мы не поговорили. Потом ты не послушала меня, и мы снова не поговорили. А потом поговорили, - она изображает кавычки в воздуха, - но не послушали друг друга. Просто проорались. Аня бездумно кивает, соглашаясь с её мыслью. Саша в душе ликует – связь не потеряна. - Как результат – проблема на проблеме. Мы виноваты. Обе. И я знаю, что ты это понимаешь и готова была обсудить это с холодной головой уже на следующий день, но я испугалась. Я испугалась того, что ты скажешь, испугалась того решения, которое, думала, ты приняла, и которое по моему глупому мнению было не в пользу наших отношений. Я струсила и это привело к нынешнему моменту. И мне бесконечно жаль, что это произошло. Поэтому я пролетела тучу километров со своим страхом высоты, натянула платье и стою здесь, пытаясь адекватно высказать то, что в абсолютном хаосе сидит вот здесь, - она дотронулась рукой сначала до головы, а затем до груди. Аня проследила взглядом за её жестом, и взгляд слегка посветлел. - Я не знаю, как описать все свои чувства к тебе, да и не смогу этого сделать, потому что я сама их до конца не понимаю и какие-то ситуации открывают мне абсолютно новые ощущения в отношении тебя и меня самой, но я точно знаю, что кто-то уже очень много лет назад придумал назвать это «любовь». Поэтому, если я, такая балбеска, тебе всё ещё нужна, то просто поцелуй меня, пожалуйста, я очень по тебе соскучилась. Саша замолкает и отпускает лицо Ани, позволяя ей самой сделать свой выбор. Та впервые за их разговор моргает и вглядывается глубоко-глубоко в зелёные глаза напротив, словно на глазном дне, как на дне кофейной чашки, можно что-то прочесть по чаинкам или остаткам кофе. Видимо, что-то Аня там находит, потому что через пару минут она удовлетворённо кивает и врезается в губы напротив настойчивым поцелуем. Саша сперва опешила от такого напора, но, как она сказала ранее, новые грани Ани ей чертовски нравятся, особенно когда эти грани изучаются на разных поверхностях. Платья летят в дальний угол параллельно их давнему обещанию прекратить заканчивать все ссоры сексом во имя профилактики таковых. Движения развязные и грубоватые, остатки злости обе вымещают на любимом теле красными отметинами, полосами от ногтей и мелкими укусами. Стоны рваные, постоянно затыкаемые поцелуями или ладонью, глаза ни разу не находят друг друга, упиваясь каждым миллиметром родной кожи в исследовании давно выученных линий и форм. Они играют в тетрис, складывая из движений рук замысловатую последовательность, необходимую для финального взрыва. Скорости меняются подобно их эмоциям и периодам ссор и примирений, с губ срываются уже и крики, и грязные ругательства, и пропитанные абсолютной пошлостью фразы и команды, выдающие самые потаённые желания там, где предназначено очищаться. Губы и руки танцуют разные партии, сливаясь в каком-то новом жанре танца, доводящего до исступления. Цельные слова не собираются, получаются лишь наборы букв, которые почему-то обе понимают с полуслова и сразу же выполняют команду. Меняются роли, меняются позы, меняются выкрики на пике, но неизменной остаётся любовь, претерпевающая все крики по делу и нет, изменяющая свою конформацию и конституцию, но оставляющая неизменной свою природу и суть. Они лежат в ванной, пока из крана медленно набирается тёплая вода. Волосы спутались, подобно конечностям, и попытки их распутать даже не предпринимаются – так же спутались нити их судьбы, наверное, ещё до их рождения, каким-то неосторожным человеком, на оплошность которого они готовы молиться. В помещении жарко, но эта жара даёт чувство эйфории и возвышенности, не душит и не давит, а мягко обволакивает теплом и растапливает последние льдинки, впившиеся глубоко в миокард. Саша лежит чуть выше, прижимая к своему телу разомлевшую Аню, и периодически проходится по её макушке губами. - Саш, прости меня. – просит Аня, поднимая голову и встречаясь с родным взглядом. – Прости, что позволила эмоциям снести все границы и вывалила на тебя всё то, что не должна была. Ты прекрасна, и я люблю тебя, порой думаю, что не заслужила тебя, настоящую тебя, которую я знаю и узнаю с каждым днём всё больше. Прости, что позволила своей ревности выйти за рамки допустимого и получить контроль надо мной. Я виновата в этой ситуации ничуть не меньше твоего, если не больше, но я обещаю, что впредь буду адекватнее и трезвее в таких вопросах. И я постараюсь организовать свою работу так, чтобы она не мешала мне наслаждаться жизнью, тобой и жизнью с тобой. - Ты прощена, милая, - Саша оставляет лёгкий поцелуй на кончике её носа, ярко улыбаясь. - Как думаешь, может… - Аня закусывает губу, - может мне поговорить с Марком, и тогда я окончательно успокоюсь? В тебе я не сомневаюсь, основная проблема в том, что я боюсь, что у него появятся чувства к тебе, как уж в тебя не влюбиться? Аня боязливо смотрит на Сашу, ожидая её реакцию на сказанное. Саша заливается смехом. - Марк? – Вытирая слёзы и не переставая хохотать, выдавливает она. – Марк? В меня? – Саша, кажется, уже начинает задыхаться в своём смехе, отчего Аня неслабо пугается. - Я что-то не то сказала? – Непонимающе спрашивает она. - Ну, это было бы возможно, - выдыхает Саша, - если бы я была парнем. Аня округляет глаза, хлопает ресницами и вторит смеху Саши. - Правда? - Ага. Картина вырисовывается донельзя занимательная: две обнажённые девушки в ванной, лёжа друг на друге заливисто хохочут, периодически прерываясь на поцелуи. Любовь – штука занимательная. *** - Боже, скажите, что моя ванная в порядке, - с наигранным испугом хватается за сердце Женя, когда счастливые Саша с Аней присоединяются к ним с Алиной за кухонным столом. - В полном, - кивает Аня. - Ага, - подтверждает Саша. – И ванная, и стиральная машинка, и пол. - Ну вы и кролики, - присвистнула Алина. - Не завидуй, малыш, у нас вся жизнь впереди, а для таких развлечений мы староваты, у меня потом в спине нерв защемит, и будет не до эротики, - улыбается Женя. На кухне раздаётся дружный смех. - Ну что, у всех всё хорошо? – Спрашивает Саша, оглядывая подруг. С трёх сторон раздаются уверенные кивки, а к ней прильнула Аня, потираясь подбородком о её плечо. - Вот и славно. - Так, я предлагаю всё же попробовать хвалёное вино от Стаси, - говорит Женя, после чего на столе оказываются две бутылки и четыре красивых бокала. – У меня как раз есть тост. - Умоляю, только не длинный армянский тост-анекдот, - поднимает глаза к потолку Алина, за что получает смех девочек и тычок в бок от Жени. - Женя, жги! - Итак, я предлагаю выпить за настоящую любовь, которой помехами не будут ни время, ни люди, ни расстояние, - торжественно произносит Женя. – За такую любовь, которая рождается не нами, а для нас, но выстраивается в гармоничные отношения нашим кропотливым и порой слёзным трудом. Любовь, знающая и ссоры, и примирения, знающая трудности, потери, обиды, горе и проблемы, но знающая, как найти выход, спастись, выбраться и сбежать. За любовь многогранную, разную, меняющуюся, но не изменяющую свою суть. За ту любовь, которую нам посчастливилось иметь! - Какое хорошее слово в конце, - вбрасывает Саша, за что получает по лбу от Ани. - Балбеска, - ворчит Щербакова, и поворачивается к Жене: - прекрасный тост, дорогая! - Ага, для старушки бабы Гали, - прыскает Алина, не удержавшись. Женя закатывает глаза и целует Алину в губы, затыкая тысячу и одну заготовку её шуток. - Анют, это я от запаха вина опьянела или Медвегитовы канонятся? – Шепчет Саша, тыкая в целующуюся парочку пальцем. - Пей давай, - счастливо улыбается Аня, довольно смотря на подруг. Вечер проходит с такими же душевными тостами и глупыми шутками, которые всё равно находят свою публику в лице одной из довольных и двух ворчащих, но с улыбкой, подругой, и расклад с каждой шуткой меняется. Они делятся историями, делятся опытом, смеются и плачут, обсуждают планы на будущее. Болтают о несравненной Этери Тутберидзе, которой стоит что-нибудь подарить, и тут Алина вспоминает про просьбу поблагодарить тренера, если всё удастся. Кажется, Саше в этот момент приходит в голову эта же мысль: - Алин… - Саш… Они смеются и выбирают телефон Алины. Пока Женя с Аней смотрят на них, как на чокнутых, они записывают тренеру кружочек со словами благодарности и вопросами о подарке, который она хочет. Прежде чем отдать телефон девушке, Саша быстро переименовывает контакт «Этери Георгиевна» в «Ларисочка Гузеева-Луивитоновна». - Гениально, - хохочет в ответ Алина. Пока Щербакова и Медведева думают, вызывать девушкам дурку или вытрезвитель, на телефон Алины приходит ответ в текстовом формате: «Я очень рада, что всё закончилось хорошо! Вернее, не закончилось, а только началось. Пишите свои истории красиво, мои дорогие, и помните, что вам всегда есть к кому прийти за советом и помощью!» Через полминуты приходит второе сообщение: «После таких приключений я бы не отказалась от похода в Спа, можем устроить девичник, если хотите, а потом посидим у меня в загородном доме с бутылочкой хорошего полусладкого успокоительного :)» И третье: «И кто-нибудь у меня в Хрустальном приведёт парня?» Саша хватается за телефон Алины, включает камеру и быстро говорит: - Этери Георгиевна, мы не обещаем, но Марк может! Учитывая, что сообщения от тренера девушки зачитывали вслух, ответ Саши поразил только Женю и Алину, которые пока таких подробностей о парне не знали, но поддержали и дружно посмеялись над предположениями о выражении лица Этери Георгиевны прямо сейчас. - Ух ты, девчонки! – Воскликнул очень нетрезвый голосок вбежавшей на кухню девушки. - Ками? – Удивлённо протянули все четверо, наблюдая за покачивающейся во все стороны подругой, освещающей всю комнату своей улыбкой. - Камила! – Послышался из коридора взволнованный окрик. Сразу после на кухню забежал Ваня. - Ой, простите, что прерываю посиделки, но эту юную леди я, пожалуй, уложу в кровать, и вам лучше попросить всех гостей удалить видео происходившего сейчас в зале, иначе она такие пятна со своей репутации и с отбеливателем не выведет, - Нервно усмехнулся певец и подхватил не шибко сопротивляющееся тело. – Доброй ночи! - Доброй! – Всё ещё шокировано отозвалась великолепная четвёрка. - В тихом омуте, как говорится, - пожала плечами Саша. - Вот это меня отхэппибёздили, конечно, - протянула Женя, залпом допивая своё вино и отправляясь разбираться с последствиями деятельности главного суетолога вечера.