One headphones for two

Голова ужасно гудит, все кричит и вызывает пульсирующую боль в висках, крича о том, что сознание с утра находится не в лучшей форме. Осаму недовольно кряхтит и размыкает глаза, ощущая боль в руках и ногах. Из-за боли память резко прошибло, и парень вспоминает, как он вчера играл в волейбол на пьяную голову. По всей видимости, играть в волейбол без разминки — да еще и так агрессивно — было очень плохой идеей. Возможно, он делал что-то еще, но из головы вышибло абсолютно все воспоминания о прошлой ночи. Осаму усердно пытался вспомнить, что же такого он мог забыть, однако от мыслей его голова стала гудеть еще больше, поэтому он решает просто остановиться и перестать себя мучать. Сесть на кровать дается с большим трудом. Может быть, нужно съесть чего-нибудь? Обычно, память (после чего-то травматичного) к Мие-старшему возвращалась, после того как он съест чего-нибудь плотного. Моментально встав, игнорируя всю боль и тяжесть в теле, Осаму почувствовал сильное головокружение. Ну да, он очень голоден, чему тут удивляться? Он надеется, что это не признаки похмелья. Хотя таблетка от головы сейчас точно не помешала бы. И от тошноты тоже. С одной стороны, мысль о еде очень даже привлекает, да так, что аж желудок урчит серенадами китов, а с другой — создается ощущение, что даже после малейшего кусочка из него все вылезет наружу. Пару секунд простояв на месте старший решил заглянуть на верхний этаж к Ацуму. Парень спал без задних ног, и Осаму это каждый раз невероятно умиляло. С неким сомнением в своих действиях Осаму медленно протянул руку к голове младшего, чтобы потрепать его за волосы. И чего он так боится? Страх, словно вся вселенная сейчас разрушится, хотя он уже столько раз это делал. Рука чуть сжимает волосы на уровне затылка, при этом нежно почесывая. Уголки губ Цуму совсем немного, но так легко приподнимаются вверх: о да, Ацуму очень сильно любил, когда Осаму гладил его по голове. Его напрягал тот факт, что во время их драк этот способ... тоже работал. После третьего удара по лицу Ацуму (который все это время лишь защищался), стоило только руке Осаму прилечь на голову Мие-младшего, как тот успокаивался под лаской брата — да и сам Осаму тоже переставал избивать своего брата, словно грушу для битья. И все. Драка сразу же прекращалась, как и забывались причины ее возникновения. Осаму совершенно не ожидал, что его брата, эту до ужаса вспыльчивую и истеричную змею, не желающую успокаиваться ни на йоту, можно так быстро усмирить. Осаму решил, что с него хватит сравнений с животными. Лучше он приготовит им обоим онигири. Парень убирает руку, которую он уже успел случайно отвести чуть ли не к губам, чтобы в очередной раз убедиться, насколько они у Цуму мягкие и нежные, с волос своего брата. Осаму подходит к двери, и уже хочет ее открыть, но в этот момент в его памяти что-то всплывает. Ах, это его очередные фантазии, да? На них нет смысла обращать внимания. Да, это, конечно, было бы очень горячо: прижать Ацуму прямо к двери, начать целовать его тонкую шею. Коснуться клыками кончиков ушей. Осаму уже смирился с тем, что эти мысли никуда не деть. Он, блять, просто смирился с этим. Принял, как что-то должное. Хотя глубоко в душе понимал, что эти фантазии выходят за грани "нормального". Но Осаму ничего не мог с собой поделать. Он всегда желал Ацуму, вне зависимости от их местоположения: в школе, дома, на экскурсиях, за границей, на тренировках — где угодно. От этого просто не избавиться. Некие опасения, словно он действительно забыл что-то важное, всплывали в его сознании, смешиваясь с влажными фантазиями в одну кучу. Но с этими фантазиями ничего не сделаешь — Осаму уже давно живет с этим. Смирился, спрятав свои чувства глубоко внутрь, под прочный замок. Он не позволит этому всплыть на поверхность. Мия старший, наконец, выходит из комнаты, и даже после этого некий осадок "чего-то" забытого продолжил дышать ему в затылок, протягивая к нему свои мерзкие руки. Так, словно они хотят опустить его на дно. Но Осаму до сих пор не может вспомнить ни единого момента из, по сути, сегодняшней ночи. Только томящие фантазии, которые уж точно никак не могли пересечься с реальностью. Осаму бы просто не допустил этого. Парень решает приготовить онигири им обоим, попутно доедая оставшуюся в холодильнике миску риса. Его выбор остановился на онигири с жирным тунцом — как Ацуму любит. Осаму же любит онигири с унаги — благо у них имелись обе рыбы. Возможно, еще ваками и острый соевый соус к онигири. И мисо суп. А может вовсе удон? Ками-сама, как же трудно выбирать что-то из еды, помимо риса! Особенно на завтрак, ведь на завтрак хочется всего самого вкусного. Или, может, Осаму один такой: слишком помешанный на любой еде, из-за чего и не питает любви к чему-то конкретному. Но да ладно, для начала ему нужно сварить рис и подготовить рыбу для начинки. Осаму копошится по всем шкафчикам в поисках риса, а после того, как находит его, промывает десять раз — как любит Цуму, ведь четыре — это число неудачи и смерти — и ставит его отмокать в воде. В голову с новой волной полезли мысли о том, как хорошо было касаться Ацуму. Стоп, а почему "было"? Осаму никогда не касался его в таком смысле — просто не позволил бы. На пальцах жгучим ощущением возникла мягкая кожа Цуму, словно бы остаточный след от касания к ней. Словно Осаму прямо сейчас дышали в ухо опаленным, разгоряченным дыханием, и он слышал этот жалобный стон, стоило только сильнее надавить на поддатливо-мягкое тело связующего. Пока Саму доставал листы нори с остальными нужными ему ингредиентами, в сознании все отчетливее проявлялись кадры того, чего быть не могло. Осаму точно помнит, как пришел домой, как Ацуму схватил его под локоть, а потом и вовсе взвалил на себя. Они пришли в комнату, и дверь закрылась. А что было дальше? Не могло же там быть этого, это простая фантазия Осаму. Не более того... или же... "Что за хуйню ты творишь?!" — Блять, — матюкнулся под нос Осаму, приходя к пониманию, что, скорее всего, ему это не приснилось, ведь голос Ацуму слишком отчетливо ударил в голову. Парень включил плиту и позволил рису начать вариться. Осаму же выпил не так много, почему его разнесло в щепки? А разнесло ли? Или, может быть, он был не в силах контролировать себя, видя младшего братика в очень и очень коротких шорт- — Блять! — Осаму простреливает. Мерзко. Отвратительно. С самого себя. Почему его подводит собственный контроль в такие дни?! — Цуму! — чересчур громко кричит парень, даже громче чем Ацуму на матчах. Ацуму вскакивает с постели, словно ошпаренный. Сердце от испуга моментально заливается в диком ритме, стуча аж по самые уши. Цуму, только-только очнувшись, осознает, что это его просто зовет брат. Однако он действительно перепугался. Ацуму на ватных ногах встает с кровати и чувствует, что вот-вот упадет. Черт. Зачем ему говорить с Осаму? И нужно ли вообще? От каждого шага хотелось просто свалиться на пол. То ли утренняя слабость, то ли знание того, о чем будет диалог. Не иначе как о ночи, которую Ацуму предпочтет забыть. Но Осаму намного быстрее Ацуму. И в развитии, и в мышлении, и в скорости — вообще во всем, поскольку за то время, когда сонный братец тщетно пытался проснуться, Осаму уже успел быстрым шагом войти в комнату и застать врасплох максимально сонливого Цуму, который еще даже понять не может, что он такое. Очень... милое? Зрелище. Осаму и вправду был умилен, будто бы перед ним стоит маленький лисенок. А может, так оно и есть. — Цуму, я... — Осаму не находит нужных слов. Что ему сказать после такой хуйни? "Прости, я был так пьян, что почти признался, что хочу трахнуться? А еще у тебя задница классная, кстати". Мысленно Осаму бьет себя по лицу. Ситуация хуже и абсурднее некуда. — Я-я... Саму, я только проснулся! Не ори больше так громко! — возмущается Ацуму, обиженно обнимая себя за плечи. Цуму дует щеки, пока проходит еще секунда, и Осаму взрывается смехом. — Ацуму, ты просто тупой, — смеется Осаму, сгребая Ацуму в охапку. Обнять с утра младшего было настоящим наслаждением. Но стресс не уменьшался, а лишь прибавлялся, ведь он знал, что сейчас придется разрушить всю атмосферу. — Мы близнецы, соответственно, ты тоже — стебет в ответ, на что получает удар в спину. Повисает давящая тишина. Осаму понимает, что ему стоит прекратить обнимать братика, иначе у него снова встанет, особенно когда тот так тесно жмется, в этих же самых до ужаса коротеньких шортах, которые так и кричат ему "Мы такие короткие, потому что знаем, насколько ты отвратительный брат, Осаму". — Ацуму, — переходит Осаму на более серьезный тон, отчего ноги у Цуму подкашиваются еще сильнее. Они оба ненавидят разговоры о неприятном. — Д-да? — голос начинает слегка дрожать. Черт. Ацуму чувствует, как под ним начинает рушиться земля. Еще и это полное "Ацуму" вместо привычного сокращения. Бесит. — То, что было ночью... — Осаму разнимает объятия, сжимая плечо Ацуму. — Давай.. давай просто забудем? Этого больше не повторится. Никогда. Цуму хлопает ресницами, смотря себе под ноги, никак не решаясь поднять взгляд. Все. Это был конец. Это начало того, что приведет их крепкую связь к концу. Ацуму чувствует себя так, словно он падает в дыру с бесчисленными ножами, вонзающими свои лезвия прямо в сердце, и неясно, испытывает ли Саму точно такое же ощущение. — Я.. я сожалею о поступке. Очень, — продолжает Осаму, пытаясь проглотить нервный ком в горле, не дающий сказать и слова. Ноги подкашиваются, хочется упасть на пол и молить прощения у младшего. — Прости. Я не хотел вытворять такую дичь. Ацуму чувствует, как наступает его конец. Как перед ним рушится то, что они годами выстраивали вместе. Осаму сказал "забудь", Осаму предпочел забыть все то, что было вчера. Забыть то, как жестоко он издевался над тем, через что проходит Ацуму. Он решил не разбираться в этом. Он решил забить на проблему, хотя должен ее решить: почему Ацуму такой, и как давно он.. Это же его старший брат... он же должен брать ситуацию под свой контроль?.. А разве Осаму легко, Ацуму? Нихуя ему не легко. Он предпочтет закопать себя под землю, нежели позволить чувствам вновь всплыть на поверхность. Задушит себя или самолично нашлет на себя наемного убийцу, просто чтобы ему прострелили голову. Осаму не знал, что ему делать. Это просто ужасно. Выдать свои чувства, еще и наихудшим образом — вот, что является катастрофой. Нет, он себе этого не простит. Он не позволит, чтобы Ацуму узнал хоть что-то. — Все в порядке, — то ли сухо, то ли фальшиво произносит Ацуму, отстраняясь от своего брата. От Осаму исходило жгучее тепло. Оно приятной покалывающей болью жгло участки кожи, где Цуму прикасался к нему. Осаму был очень горячим. Не сказать, что в этом не было сексуального подтекста, но именно в данный момент у него словно бы начался жар. Саму вытер лоб тыльной стороны руки, неожиданно для себя ощущая чужие руки на своих плечах. — Цуму, я... — Цуму еще сильнее напрягается. Он только сейчас замечает то, насколько у брата бледное лицо, выражающее явное недовольство. Брови сводятся ко лбу, а во рту Саму чувствует невыносимый жар и вязкую слюну. — Я ща блевану! Блондин бросается под стол и вытаскивает из под него мусорное ведро. Осаму успел зажать руку ртом, но, стоило только мусорке попасть в его поле зрения, как содержимое желудка как можно скорее вырвалось наружу. Все, что Осаму ел, пока готовил рис, отправилось в эту самую мусорку. — Ну-ну, Саму. Я надеялся, что старший умеет решать проблемы! — с обидой в голосе выплевывает Ацуму. Он бьет Осаму по спине и парень давится слюной. Осаму не до этого. Осаму отвратительно. Ему до ужаса отвратительно с самого себя. Блять, почему я не могу быть нормальным, как все остальные? Стоило только Осаму приподнять голову, как его снова стошнило. Желчью. Такой вязкой и неприятной. Почему я не могу просто любить людей? Почему именно моего брата?! Осаму снова надрывается над мусоркой. Шутка Ацуму не было услышана — звуки блюющего брата попросту заглушили ее. Поняв, что ситуация — дерьмо, Цуму начал обеспокоенно смотреть в сторону старшего, держа руку на его спине, и нежно поглаживая ее. Так нежно и любяще. Одна единственная мысль и эти малейшие признаки любви заставляют Осаму снова, снова и снова выблевывать все, что содержится в нем. Еду, кровь, органы, любовь, нежность, желание прикоснуться. Где-то глубоко в горле засел привкус железа, и вот теперь Ацуму, увидевшему капли крови, стекающие по подбородку старшего, стало по-настоящему страшно. Кажется.. Осаму надорвал глотку? — САМУ! Что.. что делать?! Вызвать скорую?! Может.. может... — бесконечный поток взволнованных вопросов не прекращался. Осаму схватил Ацуму за запястье и дернул так, чтобы разум младшего вернулся к нему. Вытерев своим рукавом уголки губ, Осаму хмурился. Он не думает, что ему нужна медицинская помощь. Такое уже не в первые. — Не.. — парень откашливается, и Цуму еще больше приближается, чтобы расслышать шепот. — Не надо. Б-будь... "Будь рядом". Фраза так и не вырвалась из горла Осаму, насильно оседая в глотке. Почему так тяжело? Почему так тяжело попросить младшего быть рядом?! Осаму поворачивается к Ацуму, чтобы быть встреченным самым что ни на есть встревоженным лицом. Даже мама так не переживает за Осаму, как Ацуму. Почему он так любяще смотрит?... Саму зажимает рот рукой. Нет, нет, только не снова! Плечи содрогаются, а горло беспощадно надрывается, пока у Ацуму сжимается сердце от столь жалкого вида брата. Он еще никогда так плохо не выглядел. — Сколько ты выпил вчера? — спрашивает младший, попутно доставая салфетки из тумбы и открывая окно. В комнате было душно и стоял запах рвоты. Ни Осаму, ни Ацуму спать в комнате, пропахшей блевотой конины, не хотят. — Ч-что... — дрожащим голосом спрашивает старший, и до него доходит. — А, ну.. банку пива может? Водку, может... ну, хер его знает. Цуму недовольно хмычет, протягивая старшему салфетки. Сероволосый быстро принимает их, вытирает рот, руки, а также пару капель с пола и отодвигает мусорку подальше от себя. Осаму ужасно воротило. Ни онигири, ни разговоров больше не хотелось. — Не думал, что ты такой бестактный, — критикует Цуму, помогая брату встать с пола. — Ты как? — Обычно, лучше, когда ты меня не трогаешь, — в ответ бурчит Осаму, все же позволяя уложить себя на нижний этаж кровати. — Значит, тебе уже лучше! — как можно радостнее пытается выдавить младший, но они оба понимают, какое напряжение между ними сейчас висит. — Я твою блевоту и пальцем не трону. — Тогда хотя бы за дверь выстави, идиот! Я сам выкину! — Осаму пинает младшего в спину, и тот сразу же подымается с места, шипя что-то оскорбительное в адрес брата. Осаму лежит, не двигаясь с места. Все съеденное утром было позорно отправлено в мусорник, а ведь его могло стошнить на брата! Прямо на Ацуму! Это было бы идеальным дополнением для полного позорища. Мало того, что по пьяни полез на Ацуму, адски дрочил на его сгибающиеся образы в душе, а потом тебе снова приснились кошмары о твоей настоящей омерзительной сущности, так ты еще и испортил бы вам обоим настроение с утра тем, что блеванешь на своего близнеца. Ками-сама, и как Ацуму после всего этого себя чувствует?.. Он уверен, что не лучше самого Осаму, цикл самобичевания которого начался еще с самого утра. Осаму швыряет подушку в стену, гневно рыча. Блять, почему ОН не может быть нормальным?! Парень измученно стонет, желая как можно скорее провалиться под землю. Однако не успел Осаму обрести и капли наслаждения от своего плана по выройке ямы, как до его ушей донесся звук кипящей воды, выливающейся прямо на плиту. Осознание резко пронзает Осаму. Он оставил вариться рис! — АЦУМУ, РИС! — как резанный орет Осаму. На его возгласы прибегает Ацуму, который к этому моменту уже выставил все прелести желудка Осаму прямо под дверью на улице. — Лис?! — удивленно вскидывает брови парень, и Саму ударяет себя по лицу. — Рис! Я ставил его для онигири! Вода там к хуям вся вытекла! — продолжает кричать Осаму, на что Ацуму тут же подрывается с места и убегает на кухню, чтобы уладить ситуацию. К огромнейшему сожалению слова Осаму оказались правдой, и он действительно забыл про оставшийся вариться рис. Ацуму бросился выключать плиту и с грустью наблюдал за картиной сгоревшей до угольков крупы и мирно увеличивающейся лужи из риса и воды, стекающей из кастрюли, и далее по шкафчикам. Вода также попала и на листы нори, и теперь водоросли обмякли, став абсолютно бесполезными в использовании. Ацуму с грустью трет лоб — он слышал какое-то шипение, словно бы на огонь воду пролили, но не обратил на этого никакого внимания. Все внимание забрал старший, за которого его хрупкое сердечко все еще печально билось о грудную клетку — так болезненно, что у Ацуму глаза слезились. И осознание, того, что больше не будет никаких "близнецов Мия". «‎Есть только "Осаму" и "Ацуму"» — больным эхом отдавалось в голове. Какой же он идиот... Цуму шмыгает носом, разочарованно и тяжело втягивая в себя воздух. Вот бы уметь быть таким же спокойным, как Осаму, а не ходячей эмоциальной катастрофой, которой тяжело переносить любые негативные эмоции, не начиная при этом разрушать все, что попадется на глаза. Хотя и Осаму не лучше: от злости он тоже рвет направо и налево. Осаму через силу и сильнейшую головную боль встает с кровати. Отвратительно осознавать, что, даже находясь в состоянии "выблевать весь желудок", у него омерзительно встает член на прикосновения брата. Саму казалось, что он уже никогда не избавится от этого проклятия, когда каждое прикосновение брата вызывает в нем настолько бурную, настолько яркую и чувствительную реакцию, что отчаянно желающий быть поглощенным член дергается так сильно, что его едва ли можно было проигнорировать. Осаму ненавидит это в себе. Ненавидит себя. Он вроде бы и смирился, но с каждым новым днем эта волна накатывает на него все больше и больше. Он ненормальный. Он — отклонение от общественных норм, которое не должно существовать. Он должен быть как все. И если он хоть раз позволит брату коснуться себя дальше объятий.... он навсегда разрушит ему жизнь. Ацуму должен быть счастлив, он не должен быть в том дерьме, которое может принести ему общество, если кто-то пустит хоть один слух о том, что Ацуму — гребаный гей-инцестник. Нет, еще хуже — гей-твинцестник. Ацуму возненавидит Осаму. Осаму бы и сам возненавидел того, кто испортил ему всю жизнь и разрушил карьеру... Ацуму должен идти по карьерной лестнице вверх. Он не должен заканчивать играть в волейбол из-за каких-то распространившихся слухов. Он не должен слушать мнение других, и именно поэтому Осаму сделает абсолютно все, чтобы защитить его, и ни в коем случае не подпустить ближе к себе. Не дать самому себе случайно сорваться, совершить роковую ошибку. Осаму через силу поднимается с кровати и тоже направляется на кухню, чтобы лицезреть весь кошмар, который Ацуму добровольно начал очищать с небольшим всхлипом, который не мог не пройти мимо Осаму. — Ты че, плачешь из-за риса? — с небольшой насмешкой спрашивает Саму, подходя ближе и садясь на корточки возле брата. — Нет! — Цуму вытирает глаза рукавом, оборачиваясь на старшего. На лице читалось полное разочарование и обида. — Эй, ну ты чего? Я новый рис сварю. Это не последний раз, когда я онигири делаю, — успокаивающе поглаживает он Ацуму по спинке, помогая ему с оттиранием риса с дверей шкафчиков. Как хорошо, что родителей дома нет. — Это все из-за тебя! Если бы не пил, я бы щас лопал твою еду! — возмущается Цуму, за что получает удар в спину. — Я не собираюсь больше пить. И тебе не советую, — Осаму злобно устремляет взгляд в сторону Ацуму. — Если я узнаю, что... — Да-да, мне крышка, — спокойно отвечает парень. Даже если бы Ацуму действительно захотелось попробовать алкоголь - скрыть это от Осаму было бы нереально. От него ничего не скроешь. Близнецы спокойно вместе убрались на кухне. Родители обещали вернуться домой поздно, поэтому им не грозило никакого наказания. Если никто ничего не расскажет, естественно. Что Ацуму, что Осаму знают, что никто из них и слова не скажет в сторону другого, если это касается пакостей. Осаму приготовил эти несчастные онигири, перед этим выкинув мусор. На этот раз рис был идеальным, таким, каким он и должен быть, а кухня не находилась в полуразрушенном состоянии. Ацуму уже почти закатил истерику из-за того, что он не отведает специальных онигири на завтрак от Осаму, которые он так сильно любит. Ел младший с невероятно довольной рожей — Осаму аж офигел от этой лисьей наглости, ведь перед этим Цуму доставал его и всячески выбешивал, доводя чуть ли не до нервного срыва. Цуму ужасно раздражает. Он как будто специально каждый раз выводит Саму на эмоции, ведь он такой безмоциальный и холодный ходит весь, а на остальных ядом плюется. А каким ему еще быть? Знал бы Ацуму почему Осаму нужно выстраивать границы между ними — не стал бы больше выводить на эмоции.

***

Казалось бы, хуже быть не могло. Хотя бы потому что Ацуму разбудил его рано утром. Будь это какая-то весомая причина — ладно, тогда бы простил, но он начал нести абсолютнейший бред, до которого только безумец мог додуматься. — Ты во сне кричал! И меня звал! Постоянно говорил, как любишь и не хочешь отпускать, — все продолжает возбужденно жестикулировать Ацуму, на что тот получает ногой удар в спину. — Ты с кем там расстался?! С кем отношения были? Ты че, даже мне не удосужился рассказать?! — Цуму, прекрати! Я, блять, ни слова не понимаю из того, что ты тараторишь, — кричит Осаму, вытаскивая свою голову из подушки. Взгляд Цуму его немного... озадачил. Потому что Ацуму был весь красный. Словно бы он только что пробежался вокруг дома тридцать раз — а у них большой участок, между прочим. Пальцы нервно и с дрожью жестикулировали в воздухе, а взгляд выражал не то беспокойство, не то страх. — Цуму, что ты хочешь от меня? — парень сел, ударяя брата в плечо. Черт, когда Ацуму краснеет, он очень красивый. И очень милый. Саму старается отвести взгляд в пол, чтобы не умиляться с младшего. — Ты постоянно говорил, как любишь и хочешь меня! Это странно, — Ацуму был очень возмущен. Словно бы ему было мерзко. Ну да, а кому понравилось бы подобное? — Лучше докажи мне это, а не бред неси попусту, — Саму махает рукой, мол, такой ситуации быть не могло, и он точно не кричал во сне. — Ты что, думаешь, я не записал? — Ками-сама, еще хуже. Ну конечно этот идиот не упустит возможность записать все происходящее вокруг него. Ацуму достает из кармана телефон и с самодовольной улыбкой включает запись. Вот бы кто-нибудь дал Ацуму по роже — делать такое довольное лицо, когда ты буквально совершил преступление — это непозволительно! Хотя, на удивление Осаму, Ацуму не закатил истерику, как он это обычно делает. Или это новый вид истерики, которых у Ацуму уйму? Цуму включает одну из записей, и, по началу, Осаму слышит лишь режующий ухо шум ткани. Парень прислушивается к тихому сопению. И дальше... Саму действительно слышит тихое бормотание об Ацуму. И это, называется, он "кричал"?! — Ты... жирная свинья! — Осаму бросается на Ацуму. Рукой хватает за горло и начинает душить мертвой хваткой. — И это я по твоему орал!? Да как ты вообще проснулся от бубнежа такого! Ацуму пищит и пытается отбиться от руки, начиная краснеть больше. То ли от удушения, то ли от смущения, ведь теперь он уже практически лежит на Осаму, что до ужаса смущало младшего — чего не скажешь о старшем, который с таким удовольствием душил его. Ему потом будет ни капли совестно за то, что он снова бьет младшего. Вот же засранец! — Не убивай, прошу! — с трудом произносит Ацуму, и хватка тут же ослабляется. Теперь Ацуму просто лежит под боком Саму, радостный тому, что его больше не пытаются убить. Старается отдышаться, глубоко вдыхая и выдыхая воздух. После таких перепалок всегда тяжело дышать. У его брата действительно была мертвая хватка — как и положено иметь диагональному. При всем уважении, даже у Ацуму не было такого звериного хвата. — Цуму, — младший поднимает взгляд, чуть приближаясь к старшему. — Хер знает, что там было во сне. Забудь об этом, пожалуйста, — продолжает убеждать Осаму, на что Ацуму лишь недовольно хмычет, надув щеки, словно хомяк. Младший точно обиделся на то, что ему не будет никаких объяснений, которых он так и ждал. Цуму встает с кровати и покидает их комнату, чтобы охладить жар на лице и выпить воды, на что Осаму радостно и вместе с тем встревоженно вздыхает. Нет, так дело не пойдет. Ужасно. Как Ацуму вообще это услышал? Его никогда не разбудишь, даже если под его ухом будет проезжать танк, спать он будет как убитый. Вот у Осаму, наоборот, очень чуткий сон, и любой шорох заставляет его просыпаться посреди ночи. Он бы отлично услышал, случись это с ним, так почему?... Наверное... им нужно увеличить дистанцию. Иначе Осаму сойдет с ума. Просто свихнется. Мало того, что любой контакт с Ацуму вызывал электрический разряд по всему телу парня, перетекающий в член, так еще и эмоции Осаму били через край. Придется грубить еще больше. Придется быть жестче.... придется держаться подальше. Он уже сходит с ума. Ему снится, как Ацуму уходит от него. Как он ненавидит и проклинает Осаму, обещая, что он никогда не станет навещать его могилу, если старший откинется раньше. Для Осаму, самая худшая потеря — это не волейбол, не готовка еды и даже не возможность поесть в последний раз. Самый настоящий кошмар — это раз и навсегда потерять Ацуму. Он не хочет портить ему жизнь. Но если Ацуму вступит в отношения с кем-то.... он не сможет быть рядом. Ацуму сам не захочет. А Осаму и подавно не сможет рядом находиться с тем, кого он полюбил уже на всю жизнь. Слишком больно. Слишком гадко на душе. Он желает всего наилучшего для своего младшего и готов отдать все ради этого.