И вино, и сталь

      Когда Ронёжек был здесь, все было по-другому.       Он приносил гостинцы из Вудроуда, ягодный джем и рассыпчатое печенье, и говорил, что это "сладости от Сороки". Дэмиен думал, что Ронёжек умеет говорить с птицами – Ирвин умела. Она же сама была птицей. И еще пауком. И медведем.       Дэмиен любил рассказывать про синих пауков, хотя Ронёжек пауков не любил.       Дэмиену снились голубые лошади с брюшками, похожими на бочонок, и короткими ногами, и умными глазами, блестящими в темноте. И еще ему снилась Вивьен – добрая, теплая, ее руки; и еще ему снился огонь и грохот, ему снились белые громадные больничные палаты, снились сестры в черных одеждах и мертвецы, которых он видел в храме. Они пахли бальзамами, резкими и въедающимися в нос. Они были хорошо одетые.       Мертвецов всегда хорошо одевали.       Когда Ронёжек был здесь, Дэмиену редко бывало скучно. Ронёжек старался развлечь его за молоком и печеньем с джемом – руки и рот у Дэмиена были заняты, а Ронёжек говорил и руками, и ртом. Он знал много стихов и сказок. Иногда он пел – он пел руками, и это было как танец, но не совсем.       Дэмиен до сих пор помнил несколько эльфийских песен. Они были о колдовских камнях, и сияющих озерах в глубине земли, и о страшных змеях-василисках, и о битвах домов, о хитрых, жестоких жрицах, о ядах и скрытых клинках. Ронёжек не любил петь такие, про битвы и яд, но Дэмиен просил, Дэмиену нравилось, как складывается пухлая ронёжекова ладонь в паучьи клыки, в змеиную голову, в колдовские знаки. Иногда после этих песен Дэмиен плохо спал. Иногда он пугался – и закрывал ладонями рот чтобы не издать звука; чтобы не услышали его эльфийские убийцы, которые вечно прячутся в тени в саду... И Ронёжек хмурился и переставал петь, но Дэмиен вскакивал и тормошил его, говорил:       – А дальше, дальше? Дальше что?       И Ронёжек сдавался и продолжал.       Еще, когда Ронёжек был здесь, приходил Анорен и тифлинг Зерали – и иногда они давали Дэмиену трогать свои рога и уши. Уши у эльфов были бархатистые, как у котов.       Анорен тоже знал много песен, но там почти никогда никого не травили, не убивали острыми веерами и не превращали в чудовищ-пауков. Веер у Анорена был – обычный. Дэмиен от этого даже расстроился.       После Ронёжека приходили тритоны, и у них был свой, тритоний язык, и свои песни, похожие на танцы. У них там, под водой, вообще не было пауков. Это Дэмиену тоже не нравилось.       Зато тритоны рассказывали о подводных животных – о рыбах, кальмарах и осьминогах, о морских коньках и морских ежах, о медузах, которые как плавучий кисель, но жгутся как крапива; о живых камнях-кораллах, и живых цветках-анемонах, и китах и гигантских крабах. А еще тритоны светились – в сумерках и в темноте. Они говорили Дэмиену, что так же светится море, когда нет луны или света города чтоб заслонить его свет. Они говорили Дэмиену, что, когда идет дождь, море в таких же сияющих синих веснушках, как все они.       Но тритоны приходили редко – а, когда не было их, а сестры были заняты работой, а другие больные Дэмиена не понимали или считали дурачком – тогда ему было скучно. Без Ронёжека ему было скучно.       Тогда к нему снова подбирался густой запах гари и паленой плоти, и в голове у него становилось страшно и пусто, и пол жег его ступни как будто тлеет там, внутри, но еще не видно, а только дымит... Тогда Дэмиен мог снова упасть туда.       Там не было больно, и страшно, и плохо. Там было – никак. Не было эльфов, пауков и маленьких голубых лошадей, не было рогатых тифлингов, тритонов и людей, хорошо одетых мертвецов, храмов, палат, гари, дыма, огня, жара... Там Дэмиен сидел как будто в вате, в тумане, в воде; все было далеко и медленно, тихо, не страшно. Кто-то качал его – или, может, он качал сам себя.       Ему там больше не нравилось. Он не хотел больше там быть – он хотел петь руками, слушать страшные сказки, смотреть на лица тритонов, трогать эльфийские уши, похожие на уши лошадей, ловить пауков и отпускать, и смотреть как они бегут, перебирая тонкими лапками, быстро-быстро, бесшумно...       Когда сестра, утирая ему слезы передником, сказала:       – Ну и чего ревешь? Скучаешь? Так напиши... Ну, ты скажи, что написать – а я напишу.       То Дэмиен смотрел на нее, как будто у нее выросла еще одна голова. Он и не думал о том, что можно писать. Он и забыл.       Он уснул, думая, о чем написать Ронёжеку и жуя край подушки. Дэмиен хотел, чтоб Ронёжек был здесь – песни и джем с молоком и печеньем – но Ронёжека не было. Он был где-то там, на континенте, далеко в глубине земли, где у всех ядовитые острые веера, ездят на ящерицах, где светящиеся озера и колдовские камни, где василиски и пауки, и эльфы поют руками потому что в пещерах все слишком хорошо слышно, там звук отражается от стен. Дэмиен хотел бы петь с ними – в глубине, в темноте, под веснушчатым морем, где каждый звук гулкий и тугой, как от барабана.       Там эльфы дергают ушами на каждый шум; ушами бархатными, как у кошек и лошадей.       Дэмиен думал об этом – и уснул, жуя край подушки и прижимая к себе скомканное одеяло.