И вино, и сталь

Вечер был сухой и холодный, и Тайту не могла спать. В объятиях сестер ей было тепло, и постель под переливчатой занавесью была мягкая как кошачий бок – но вчера на погребальном костре горела их мать, а сегодня должен был умереть брат. Было ему двенадцать дней от роду. Странно было, что он дожил до двенадцати дней. Кожа его, когда он родился, была черно-красной как бычья печень, и такой и осталась. После рождения он не заплакал; ждали и пять, и десять минут, ждали до ночи... Он все не хныкал и не открывал глаза – только дышал тяжело и сипло, с большим трудом, и сжимал-разжимал слабые кулачки. Ладони его были розовые как сырое мясо. Тайту вывернулась из теплых рук, раздвинула занавеси. Воздух пах холодом и душистой и горькой травой. Пол щипал Тайту босые стопы. В коридоре она услышала, как за дворцовыми стенами воет ветер, как он несет рассыпать над саванной рассветную ледяную росу. Часовой у двери ее брата спал – и Тайту, как ни пыталась, не смогла его добудиться. По спине у нее взобрался сквозняк. Она вынула из руки у стража тяжелое древно копья – он и тогда не проснулся – и отворила тупым концом дверь. В спальне у брата было темно. У окна на полу задремала нянька. За окном светилась луна и большие звезды, и совсем далеко, как будто еще одна звездочка, поблескивала вода. Тайту слышала, как дышала. У колыбели на мягком футоне сидел мужчина. Он один не спал. Шитые подушки с бисерными узорами переливались у его босых стоп. Он пел, тихо-тихо, и шевелил когтистыми пальцами. Брат в его руках был маленький. Недоношенный. Тайту не слышала, чтоб он дышал – до того сипел и хрипел, а теперь перестал совсем. Было тихо. Только чужак мурлыкал себе под нос. – Отдай его мне, – сказала она. В темноте заблестел один глаз, ясно-зеленый, сощуренный в щелку. Чужак улыбнулся. – Не дам. Я еще не закончил. И когтистый палец его убрал со лба у младенца пушок. Острие не оцарапало кожу. – Возьми лучше меня, – зашептала Тайту, – забери меня, а его отставь. Мы его вылечим. Выходим. Он будет живой, а я – я с тобой уйду. Чужак погладил младенца по неподвижной груди. – Есть у него имя? – Хайли, – сказала Тайту, – Хайли Меконнен. – Ты обозналась, – сказал чужак, и лицо его вдруг переменилось, стало белым и гладким, сияющим в лунном свете, похожим на кость, – он – не я. Ты боишься его? Тайту увидела, как лицо чужака укрывает туманный саван, и как он слетает, а внизу остается другое лицо – то, что было вначале – зеленоглазое и смешливое. – Я... И Тайту не знала, что ей сказать. Ей только хотелось забрать младенца – хотелось спрятать его у себя на груди, закрыть его кожу, похожую на сырое мясо, укачать его, усыпить, унести. Чужак тихонько над ней засмеялся. – Не бойся, – сказал он, – что б вам ни говорили о смерти, все враки. Он добр и ласков с детьми. И я тоже... Ну, иногда. И он подмигнул ей. Тайту сжала копье покрепче. Оно было бесполезное – только вес орудия, слишком большой для ее рук, все равно успокаивал. – Кто ты? – Меня, – шепнул чужак, как по секрету, – зовут Ромео. – Я – Тайту Меконнен, – она поклонилась, и так и осталась с опущенной головой, – но я спросила не то, господин. Он счастливо на нее сощурился, довольный уловкой. – Умный котенок! Я – Лорд Кошек. Теперь ты спокойна? – Нет! Отдай мне брата, – и она, не подняв головы, опустилась на колени, – твой народ, что живет в горах – нам друзья. К кошкам саванны мы не жестоки, кошки в крепости живут сыто. Зачем он тебе? Он даже еще не умеет играть! Лорд Кошек сложил маленькую головку Хайли себе на локоть, а другую руку протянул к Тайту. Она подняла на него глаза. – Он научится, – пообещал он, и сказал вдруг серьезно и тихо, – слушай. Тайту слышала свое сердце. Слышала, как часто, испуганно дышит, и как за стеной дует ветер, как сопит уснувшая нянька. Слышала, как шуршит ткань, когда чужак качает младенца у груди. Слышала, как дышит младенец. Чисто и легко, легко-легко – глубоко и ясно. Лорд Кошек погладил ее по щеке. – Ты, – Тайту вдруг захотела заплакать, – ты спас его? Ты спас его... Проси все, что хочешь – я все тебе дам, милосердный Лорд Кошек. Я тебя не узнала... Я тебя не узнала, прости меня. И она хотела поклониться, лицом ткнувшись в пол, но коготь уперся Тайту под подбородок. – Все дашь? – с усмешкой спросил он. – Все. Тайту на него не смотрела – глядела завороженно, как поднимается и опускается грудь ее брата. Он с силой сжал в кулачке рубашку чужака. – Тогда вот, чего я хочу, – сказал довольно Лорд Кошек, – хочу, прямо сейчас, миску подливки с кухни. И еще! Еще – мозговую косточку.