Зеркало

Чонгук ничего не чувствовал, ничто его не беспокоило. Его голова была пустой, мысли где-то растворились, они не пытались его преследовать, не заставляли погружаться глубоко в своё сознание. Слева завывал сильный ветер, то и дело, постукивающий в окно, тщетно делая попытки подозвать к себе юношу. Справа ритмично тикали деревянные часы, которые когда-то принёс Тэхён. Звуки смешивались воедино, даря брюнету чувство внутреннего спокойствия и глухой тоски. Стало холодно. «Почему ты умер?.. Зачем меня оставил?.. Ты же обещал… Обещал… Почему это случилось со мной?.. Почему именно со мной?.. В чём я виноват?» Внутренний монолог унёс все звуки на второй план, теперь множество мыслей заполняли их место. Неслышно скрипнула дверь, открываясь, впуская в комнату желанное тепло и пряный аромат горячего молока с мёдом. Это был Чимин. Он осторожно вошёл в комнату, дошёл до кровати и дотронулся до лежащего друга, который больше походил на покойника, готового погрузиться в гроб. Голос блондина звучал мягко и спокойно, как и всегда. — Чонгук.? Пойдём на кухню, не то совсем замёрзнешь. Едва шевельнув сухими губами, юноша спросил: — Почему он погиб? Что я сделал не так? Горько усмехнувшись, Чимин провёл рукой по чёрным волосам Чонгука, ласково улыбнулся и глубоко вздохнул. — Снова думаешь об этом? Брюнет не ответил, да и его другу ответ не особо был нужен. Вскоре оба всё же спустились на первый этаж. Чон устроился на мягком сидении стула, откинулся на его спинку, глубоко вздохнул, расслабился. Пак встал у плиты, переливая горячее молоко из не менее горячей кастрюли в большой керамический стакан. На стакане был распечатан какой-то кадр из когда-то популярного фильма. Блондин усмехнулся и начал расспрашивать друга, помнит ли тот забавные моменты, происходившие с главными героями. Весёлые воспоминания вызвали смех Чимина. Он был уверен, что и его другу весело… Чонгук смотрел в окно, он улыбался, но глаза были полны грусти. Он вспоминал человека, с которым сотни раз пересматривал этот фильм и смеялся, как в первый раз. Однако об этом блондину он не расскажет, не теперь. Тихое ненавязчивое сопение Пака разносилось по всей комнате. Сидевший в соседней комнате юноша слышал лишь свои мысли и негромкую мелодию классических произведений через наушники. Он перестал засыпать в обычное для всех время, зная, что только с приходом рассвета сможет погрузиться в сон, где его не потревожит ночной кошмар, преследующий его каждую ночь. «Мне бы только увидеться с ним, как он там… всё ли хорошо? Я не мог продолжать жить без него. Не могу, не хочу. Тэхён… что мне делать? Какой ещё способ есть? Я уже что только не перепробовал… всё это бесполезно, всё бесполезно!» В тайне от Чимина, по ночам Чонгук искал в интернете способ призыва умершего. Он проводил разные ритуалы, обряды, пусть даже они казались совершенно абсурдными и глупыми. Он хотел найти способ связаться с возлюбленным, вновь почувствовать тепло его губ, его присутствие рядом. Где-то в глубине души брюнет осознавал, что задуманное им — совершенно невозможно осуществить, но он слишком сильно был одержим этой идеей. Шли часы, дни, недели, но Чонгук ни на шаг не мог приблизиться к достижению задуманной цели. Душу разом охватили отчаяние и горечь от своей беспомощности, вызывающей только отвращение. Хотелось рвать на себе волосы, раз за разом биться головой об пол до потери сознания: любыми способами наносить боль телу, дабы заглушить боль на сердце, ломающую и выворачивающую изнутри. Чонгук начал пить, и пить много, жадно, нестерпимо, пытаясь подавить чувство отчаяния, унять боль и усыпить разгневанные эмоции. Он больше не хотел испытывать травмирующие его сердце и разум душевные порывы, с этим ему помогал алкоголь — крепкий, до боли сдавливающий и обжигающий горло, словно яд, проникающий во все закоулки сознания юноши, заставляя его забыться, затеряться в тумане иллюзий. Чимин наблюдал за этим со стороны. Ему было жутко и крайне неспокойно видеть, что брюнет делает, как медленно и уверенно, день за днём сокращает себе жизнь. Он терпел, он молчал, он ждал, успокаивал себя мыслями, что рано или поздно всё изменится, всё закончится. Но что, если будет слишком поздно? Что тогда? Вскоре алкоголь перестал производить на Чонгука желаемый эффект, растеряв свою силу благодаря выработанному им иммунитету, устойчивому к любому спиртному. Это злило юношу, это заставляло его страдать, это напоминало ему о запертых, но продолжающих рваться наружу чувствах. — Чонгук, Чонгу-ук! Ты слышишь меня? — …Что? Ты что-то сказал? — Ты снова утонул в своих мыслях. — Прости. — Ты никак не можешь расслабиться, хотя выпил больше меня. Ты сильно напряжён, это из-за…? — Даа… Понимаешь, хочу попробовать что-нибудь покрепче. Видимо, организм перестал воспринимать коньяк и водку как что-то серьёзное и опасное. А мне это необходимо… Понимаешь? Иначе мне суждено где-нибудь под забором помереть, как ебаной бродячей собаке… как жалко. Не хотелось бы. — …Наркотики? — Мммм… а можно как-нибудь без этого? Не хочу колоться и стать нариком. — Во-первых, кто тебе сказал, что наркоту только вкалывают? Есть много других способов, нюхать в конце концов. Во-вторых, стать нариком хуже, чем быть алкашом или «сгинуть под забором»? — Другие способы? Можно поподробнее? — Ты серьёзно? — Да. — Уверен? Не боишься зависимости? — Сгинуть под забором лучше? Лечение потом пройду. — Если ты так хочешь… Например мефедрон, амфетамин, героин — можно нюхать. Или, к примеру ЛСД, его продают в виде почтовых марок, пропитанных кислотой, потом кладёшь под язык и всё. Есть ещё обычные грибы, типа мухоморов, я первый раз слишком много съел, меня потом так ебашило, просто пиздец… Их больше на самом деле, но мне хватает. — А я смотрю ты прямо диллер. — Я к твоему сведенью, добрый знакомый, согласившийся спасти «принцессу». — Ахаха, спасибо, мой рыцарь. Поможешь приобрести? Я не уверен… — Я понял. Помогу, не парься. — Блин, спасибо большое, выручил, я в долгу. — Да брось ты. Так что ты выберешь? — Даже не знаю… — Ну… Можешь попробовать ЛСД. Посмотришь, зайдёт тебе или нет. — Ладно, ЛСД так ЛСД. Они сидели за пустой барной стойкой. Днём сюда почти никто не приходит, это место просыпается лишь с приходом ночи. Здесь процветает вся нелегальная жизнь: торговля наркотиками, оружием, заключение сделок на чьё-либо умерщвление или подписание контрактов на поставки чего-либо запрещённого… Кан Ёнсу, его не назовёшь другом Чонгука, скорее приятелем, товарищем, в прошлом был одногруппником Чона. Их обоих отчислили из института за многочисленные непосещения занятий, хоть и по разным причинам. Кан — высокий, жилистый, худой парень, эгоистичный ко всем, не включая своих приятелей. Он легко решается на рискованные поступки, находит решение в любых ситуациях, всегда выходит «сухим из воды». Ёнсу работает барменом в этом заведении, что днём является забегаловкой для местного сброда, а ночью королевской ложей, доверху набитой баснословными грязными деньгами. Прошло несколько часов перед тем, как на ладони Чонгука лежал небольшой целлофановый зиплок, сквозь мутные стенки которого можно было разглядеть маленькие бумажные свёртки. Они могут принести много проблем со здоровьем, с Чимином, с законом, безусловно, но самое главное — они помогут заглушить плещущиеся чувства на поверхности глубокого мутного озера воспоминаний, помогут зарыть всё вместе в глубокую могилу. Вина, тоска, отчаяние, страх, гнев… Всё это канет в пустоту, в небытие, оставив за собой лишь безразличие. Сухой затяжной кашель друга привлёк внимание Чонгука. Он сжал в ладони содержимое и спрятал в карман чёрной пуховой куртки. Плотнее заматывая шарф вокруг своей шеи, брюнет поднялся с холодной скамьи. — Ёнсу, спасибо за помощь ещё раз. — Да не вопрос. — Скажи, ты сейчас один живёшь? — Да, снял квартиру недалеко отсюда. К чему, собственно, вопрос? — Понимаешь… Чимин, он… может испугаться. Я не хочу, чтобы он… -… я понял, можешь не продолжать. Он желает тебе только лучшего, не стоит осуждать его за это. — Я не сужу, просто не хочу, чтобы он видел это. А ты, выходит, не желаешь мне лучшего? — Чонгук. У каждого «лучшее» — это разные понятия. Понимаешь? — Понимаю. — Тогда идём. Я яйца застужу. Холод собачий… На этом разговор закончился и оба двинулись в сторону жилого района, где жил Ёнсу. Снег громко хрустел под подошвой, это забавляло брюнета, это вызывало лёгкую улыбку на его лице. Идти оказалось совсем недолго. На удивление Чона район оказался весьма приличным, без каких-либо заброшенных зданий или шумных притонов с толпами местных алкашей. Поднявшись на лифте на седьмой этаж, брюнет вошёл вслед за другом в его квартиру. Кан слабо улыбнулся и развёл руками в разные стороны. — Добро пожаловать в мою обитель, НЕ чувствуй себя как дома. — Хах, что ж… спасибо, а у тебя уютно и. чисто. — Даа… не то, что ты ожидал, верно? — Да я вовсе не… — Всё нормально, я бы на твоём месте тоже ожидал какой-нибудь бордель с картонными стенами, рваными обоями и прочим дерьмом. Но нет, моя работа позволяет жить в более комфортных условиях. Люблю комфорт. — Понятно. Сняв верхнюю одежду вслед за другом, Чонгук, словно кот, которого привезли в новую квартиру, начал ходить по комнатам и осматривать их. Ничего необычного: ванная комната, отдельно санузел, небольшая кухня, совмещённая с гостиной, спальная комната и небольшая изюминка ко всему — маленький балкон с узорной железной перегородкой, откуда открывается прекрасный вид на город. Стоя в дверном проёме, Чонгук вспомнил о необходимом звонке Чимину, чтобы тот зазря не беспокоился и попусту не разводил панику. Брюнет ощутил тёплое дыхание на своей шее и сразу же обернулся. Ёнсу ехидно улыбался, подняв одну бровь, левой рукой опираясь на верхнюю часть дверного косяка, наблюдая за реакцией приятеля. Чон несколько смутился, отвернулся и ещё раз оглядел комнату. — Что, понравилась? — Выглядит неплохо. — Будем ютиться в одной кроватке. — Мнх. дурак. Я не это имел ввиду! Можно без твоих шуточек? — Ладно-ладно, боба, только не бей. — Пойду Чимину позвоню. — Лады, я в душ. Кан вошёл в спальню за полотенцем, Чонгук же решил выйти на балкон. Плотно закрыв за собой дверь, он достал телефон и набрал номер друга. Внезапный порыв холодного ветра ударил юношу по лицу, оставляя несколько снежинок на пушистых ресницах. «Я знаю с института, что Ёнсу пансексуал… так что его шуточка может быть и не шуточкой вовсе. Но он же знает… что со мной не надо так шутить. Надеюсь на его благоразумие.» Наконец раздражающие долгим ожиданием гудки сменились мягким обеспокоенным голосом: — Алло? Чонгук, ты где? — Привет, Чимин. Я сегодня не приду. — Что? Почему? Что случилось? — Всё в порядке, решил сменить дислокацию на пару дней. — Н. но где ты? — Я у друга в квартире. — У друга? У какого друга? У тебя же… в смысле… — Кан Ёнсу, помнишь? — Что?! Этот извращенец из института?! — Я подумал о том совете от психотерапевта. Что, если это действительно мне как-то поможет? — …Конечно, тебе стоит попробовать. Ты скажешь мне адрес? — Напишу только улицу. Ёнсу вряд ли понравится, если я выдам его точный адрес. — Ладно. Только… будь осторожнее, Гуки. — Ты тоже. Спокойной ночи, Чимини. — Добрых снов, Чонгук. По голосу Пака было ясно — он переживает. Советь напала на Чонгука, начала его терзать и грызть, подобно голодному зверю. Почему он поступил с Чимином так несправедливо? Зачем соврал? Он ведь не заслуживает этого. Чонгук вовсе не собирается следовать совету психотерапевта, его мотивы куда более серьёзные и он даже не уверен, правильные ли они. Успокаивал себя брюнет всеми нами любимой фразой «ложь во благо». Но благо ли это было? Громкий голос Ёнсу донёсся из квартиры сквозь балконную дверь, плотно запертую. Он звал Чона. Несколько секунд потоптавшись на месте, брюнет всё же вошёл внутрь, также плотно закрыв дверь. Кан уже успел надеть домашнюю одежду, на плечах висело мягкое махровое полотенце, волосы торчали в разные стороны, словно иглы. — Ты помылся? Быстро… — Голоден? У меня остались только панчханы, но я могу сделать… рисовые пирожки? С лососем. — Это как-то связано с… — …наркотиками? ЛСД… Нет, не думаю, всё равно. Я просто голоден, так ты будешь? — Не откажусь. Засмотревшись на растрёпанные волосы друга, покрашенные в разные оттенки зелёного, Чонгук почувствовал странное облегчение и несвойственную ему пустоту в душе. Мысли куда-то разбежались, оставив голову абсолютно полой. Где-то в глубине сердца Чонгук нуждался в этом спокойствии, оно было необходимо, как и всему живому необходим кислород. Давно открытые душевные раны наконец перестали кровоточить, пусть и ненадолго. Прошлое сделало шаг назад, выпуская юношу из колючих объятий, но всё ещё держа на коротком поводке. Может быть ему действительно нужно попробовать переехать? Ёнсу о чём-то увлечённо болтал, параллельно занимаясь готовкой, а Чонгук наблюдал и слушал, почти также увлечённо. Так прошёл почти весь вечер. Брюнет сидел на мягком диване, смотря на ходящего из комнаты в комнату друга. Он принёс широкий плед, пластиковое ведро, влажные салфетки, выключил свет, зажёг ароматические свечи и открыл форточку, откуда хлынул порыв свежего воздуха. — А ведро зачем? — Вдруг тебя вырвет. — …А салфетки? — Ясное дело, вытираться. — …Вытираться? — Вытираться. Давай, раскладывай свои… — …погоди! А плед зачем? — Мне, блять, холодно! Тащи уже… — …понял, понял! Но просто что за романтику ты блин здесь устроил?! — Эх, всё тебе рассказывай. Знаешь, что такое психоделики? — Примерно. — Если вкратце, психоделики — это вещества, меняющие твоё сознание и влияющие на твои эмоции, да и психику в целом. ЛСД — это психоделик. От него ты не обязательно испытываешь кайф, но и не обязательно что-то плохое. Тут всё зависит от твоего настроения, бесстрашия и окружающей обстановки. Понятно теперь почему так романтично? Создаю тебе атмосферу. — Понял… хотя звучит жутковато. — Да не ссы, ты испытаешь такие ощущения… Точно понравится. Гарантирую. Чонгук ушёл в коридор, через минуту вернувшись с купленным зиплоком в руке. Разложив всё на столе, юноша сел обратно на диван. — Я готов. — Ахуенно. Значит, смотри: берёшь свёрток и кладёшь его под язык. — И всё? — И всё. Потом просто ждёшь. Ёнсу продемонстрировал им сказанное. Чонгук, откровенно говоря, тяжело сглотнул, смотря на друга. Брюнет колебался, но раз решился, чего теперь жалеть, верно? Тем более, терять ему особо нечего. Свёрток всё же оказался под шершавым языком, заставив мальчишку зажмуриться. Он испугался той неизвестности, что ждала его за закрытыми стереотипами и фантазией дверями. Не почувствовав никакого вкуса, брюнет медленно открыл оба глаза. Кан рассмеялся. — Ну что, уже не страшно? — Я просто думал, что будет какой-то вкус. Но… ничего, абсолютно ничего! Ни горько, ни кисло, ни сладко… — Постой-постой. У наркотиков действительно есть вкусы, однако просто у ЛСД такая особенность. — Понятно. Ёнсу достал из-под языка вымокшую в слюнях бумажку и вложил обратно в зиплок. Чонгук вопросительно поднял бровь, посмотрев в тёмные глаза напротив. Ёнсу понял всё без слов. — Я, пожалуй, занюхну. Не переживай, боба. — Угу. Кан вынул из кармана бумажный свёрток размером эдак с ладонь парня, развернул его и немного отсыпал содержимое на гладкую поверхность стола, банковской картой разделяя смесь на две тонкие дорожки. Это был белый порошок, от вида которого Чон поморщился. Неприязнь? Отвращение? Откуда? Он ведь принимает фактически те же наркотики, хоть и в другом виде, верно? Кан выудил трубочку среди прочего хлама в другом кармане, один её конец окунул в порошок, другой поднёс к носу, резко вдохнув содержимое. При этом действии его глаза закатились. Наконец он расслабленно выдохнул, сомкнув веки. . — Господи… Потрясающе… — Расскажи. — О чём? — Об этом… Что ты чувствуешь? — Это трудно объяснить словами… У меня почему-то такое чувство, словно это запах моего детства… Становится так комфортно и спокойно, словно четырёхлетний я пришёл к маме ночью, лёг с ней и она меня обняла… понимаешь? — Угу. Чонгук посмотрел в сторону широкого окна, увидев ярко красные оттенки лучей закатного солнца. Он глубоко вздохнул, кончиком языка поправляя бумажный квадратик. Прошло какое-то время, юноша не знал конкретное число. Может быть — минута, может — десять минут, может — целый час… Ему казалось, что он просидел в одном положении целую вечность. В какой-то момент брюнет остановил себя на мысли, что за окном полная луна, жёлтая, большая, почти на пол неба. Отчётливо видимые звёзды поблёскивали ярко белым светом. Они были разбросаны по тёмно-синему полотну небес, периодически отрывались от него, словно были пришиты, и вместе с нитями падали на землю, взрываясь ярко фиолетовыми вспышками, от которых потом долго валил красный дым. Чонгук посмотрел на Ёнсу, вернее на место, где он сидел, но его там не было, что не показалось юноше странным. — Ёнсу? Эй, чёртов наркоман! Слышишь меня? Вызывает биба, приём! Приём! Вскоре пришло осознание того, что звуковые волны от собственного голоса расходятся множеством высоких и низких, но главное разноцветных звуковых волн в разные стороны. Стены начали сужаться в размере, но звонкий голос юноши разрушал их. Повернув голову в сторону луны, Чонгук зажмурился от яркого света. Он всё ещё сидел на мягком диване, но уже не находился в квартире, а на скалистой горе, откуда можно было дотянуться и сорвать пришитую звезду. Парень огляделся по сторонам. Ему не были нужны звёзды, их теперь было некому дарить. Юноша посмотрел на свои руки, сложил их в бинокль и посмотрел на зелёную долину, расположившуюся под скалой. Множество путей и дорожек расчерчивали махровое полотно, где бегали маленькие необычные человечки разных цветов, многих из которых юноша вспоминал и узнавал. — Это же дворник из школы… Директор института?.. А он что. Бабушка? Но ты же… почему ты привязана к дому? Мама… мама! Ты ещё в больнице? Почему ты в больнице? А это что… что за машина? Погодите… это же моя… Вокруг все звуки затихли, слышался лишь стук сердца, сердца Чонгука. Он отдёрнул руки от лица в надежде перестать видеть этот несчастный автомобиль, однако стало только хуже. Теперь разбитая перевёрнутая машина лежала прямо перед ним. Сильный дождь бил по коже сквозь намокшую одежду, смывая кровавые осколки лобового стекла с асфальта в чёрную пропасть по обеим сторонам от дороги. — Нет… Нет-нет-нет… В машине кто-то находился. Чонгук смутно видел чёрную колышущуюся тень на переднем сидении. Наконец дверь, покрытая красными следами от ладоней, распахнулась под напором кровавой волны, внезапно выбившей её. Чонгук резко зажмурился, не желая ничего видеть. Ему стало безумно страшно, он чувствовал себя маленьким и уязвимым для всех тёмных сил, как тогда, почти год назад. Он тяжело сглотнул и открыл глаза. Перед ним стоял Тэхён. Он смотрел на Чона подобно тому, как расстроенный ребёнок смотрит на только что отругавшую маму. На его рубашке проступали алые пятна крови, кое-где виднелись воткнутые в кожу стёкла. Чонгук всем телом затрясся и закричал, громко, отчаянно, но Тэхён так и стоял. Сделав шаг назад, брюнет запнулся о неровность асфальта и упал на спину. Поднявшись на локтях, он отполз назад, подальше от ночного кошмара. Вокруг Кима появились белые, нарисованные карандашом кружки, в которых отчётливо читались фразы, как это обычно бывает в мангах. «Почему? Почему ты здесь? Ты не спас меня. Ты не спас. Ты должен был помочь мне. Я тебя ненавижу. Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ!» Из глаз, из ушей, из носа, изо рта Тэхёна потекла чёрная жижа. Эта жижа издавала странные звуки, начав ползти по направлении к напуганному Чонгуку. Тот, решая ни секунды не медлить, вскочил на ноги и побежал вдоль дороги, что есть силы. Он бежал, бежал быстро, задыхаясь от слёз и своих истошных криков. — НЕТ! НЕТ! Я НЕ МОГ ТЕБЯ СПАСТИ! Я НЕ МОГ! ОТПУСТИ! НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! ОНА ВЗОРВАЛАСЬ! ВЗОРВАЛАСЬ! Сотни окровавленных рук, вылезавших из разрывавшегося пространства вокруг, хватали Чонгука за мокрую ткань одежды, больно царапали, пытались оторвать куски плоти. Брюнет знал, знал чьи это руки, ведь на безымянном пальце каждой из них было кольцо, кольцо, которое он подарил ему… подарил ему! Ещё один шаг и пустота… Юноша сорвался вниз, когда позади него прогремел взрыв и воздушная волна снесла его с дороги. Он начал сжиматься в маленький комочек, пока совсем не исчез. Тепло, окутавшее всё тело, заставило Чонгука открыть глаза. Он находился всё в той же комнате, где всё началось. Те же разноцветные свечи, такой же мягкий диван, тот же серый ковёр. Единственное, что его смущало — это пузырьки, выходящие изо рта. Вода? Он в воде! Это кислород выходит из лёгких в виде многочисленных разноцветных пузырьков, поднимающихся к потолку, в котором почему-то была большая дыра, из которой сквозил тёплый свет. По комнате плавали большие рыбы докембрийского периода. Они были покрыты блестящей чешуёй, которая больше походила на пайетки, переливающиеся разными цветами предметов, что отражались в них, как в зеркале. Чонгук почувствовал тёплое прикосновение к тыльной стороне своей ладони. Безмятежное спокойствие снова накрыло его с головой. Юноша повернул голову в сторону, увидев перед собой сидящего… человека? Он был почти белый, из его тела исходил холодный свет. Головы не было, её место заняла голубая жидкая сфера, по поверхности которой неспешно плыли перистые облака. — Ёнсу? Это ты? Нет… это не ты… Кто ты? — Я это ты, ты это я, я твой создатель, но ты мой создатель. Я — отражение всех твоих чувств и эмоций, я их порождаю, ты их порождаешь, мы одно целое… мы едины. Существо приобрело лицо и тело Ёнсу. Кан тепло улыбался, его кожа была очень бледная, радужка глаз ярко красная, зелёные волосы извивались в разные стороны, подобно змеям, как у медузы Горгоны. Из глаз Ёнсу от чего-то сочились тонкие струи чёрных слёз. — Ёнсу… спаси меня, он идёт за мной… я больше не могу, я устал… Кан приблизился к лицу Чона с той же тёплой улыбкой и накрыл его тонкие губы своими. Чонгук в миг позабыл все свои страхи. Ему стало так приятно и спокойно, казалось, из головы улетучивается каждая плохая мысль. Недолго думая, он углубил мягкий поцелуй, прикрыв от чего-то тяжёлые веки. Тёплые ладони брюнета накрыли холодные, словно лёд, щёки Ёнсу. Чонгук не шелохнулся. Остро ощутимый импульс прошёлся по всему его телу, когда ледяные пальцы Ёнсу легли на талию друга, прижимая его к себя. Брюнет впервые чувствовал себя настолько уязвимым и открытым перед кем-то. Это было необычно, неприятно, небезопасно, но Чонгук так и ничего не предпринял. Он оказался между ног Кана, продолжая беспомощно, но неустанно целовать своего «создателя» или же «созданного» собой. Мягкие пальцы Ёнсу переползли на обнажённые бёдра Гука. Только сейчас он обнаружил, что его одежда плавала неподалёку от дивана, но ему было совершенно всё равно, он хотел лишь ощутить вновь так необходимую ему ласку и платоническую любовь, которая когда-то по-настоящему у него была. Юноша вздрогнул, ощутив холодное прикосновение к своему паху. Жалобно, почти с мольбой замычав в чужие губы, он сжал бледные бёдра друга. Ровное дыхание сбилось от разгорающейся в теле страсти. Сколько же времени он не чувствовал этой близости? Сколько времени никого к себе не подпускал? Чего он так боялся, так сторонился? Почему всех отвергал? Он боялся любить кого-то, кроме Тэхёна, боялся предать собственные чувства к нему, боялся изменить его чувствам к себе… Нет, он не боялся, он не желал, он всем своим нутром не хотел быть с кем-то другим, не хотел идти вопреки животрепещущим в сердце чувствам. Чонгук ощутил приятное напряжение в мышцах, когда холодная ладонь Кана начала двигаться то поднимаясь к розовой головке, то опускаясь к основанию твердеющего члена. Забытые ощущения всплывали в памяти одно за другим, порождая новые, более яркие и острые. Тихие стоны соскальзывали с языка Чонгука. От тяжёлых рваных вздохов медленно подымалась грудная клетка, розовые соски твердели, становясь похожими на маленькие бусинки. В некоторых местах на коже выступила испарина, напоминающая утреннюю росу на ещё холодной траве. Запах в воздухе напоминал юноше о том, как пахнет, когда лежишь в объятиях матери. От этого на его лице появилась лёгкая улыбка. Пахло приятно, чарующе, незабываемо… что странно, ведь Чонгук совершенно не помнил свою мать. Ёнсу требовательно сжал набухший сосок черноволосого и несколько раз покрутил в разные стороны, всё с той же тёплой улыбкой наблюдая за его чувственной реакцией. Брюнет был вынужден выгнуться в пояснице от смешения боли и удовольствия, создающие в его теле какое-то новое, необычное чувство. Мелкие мурашки пробежали быстрой волной по гладкой коже, отчего появились маленькие бугорки, напоминавшие гусиную кожу. Сквозь трепетные вдохи пронеслось: — Аах… Ёнсу… Почему… почему так приятно…? Даже с Тэхёном, даже с ним… — Чш-ш… Просто наслаждайся, ни о чём не думай, просто чувствуй, ощущай… Из глаз Чонгука вытекали прозрачные дорожки крупных, безутешных слёз. Не то, чтобы безутешных, просто юноша и не пытался их остановить. Невозможно было понять откуда возникали настолько острые ощущения, скорее всего это был эффект после принятия наркотических веществ, однако Чон, как и просил его друг, не пытался этого понять, лишь полностью отдавался нахлынувшим ощущениям, пытаясь прочувствовать каждое. Впоследствии нескольких минут нарастающего экстаза, парня с головой накрыла сокрушительная тёплая волна оргазма, погрузившая его в затягивающие глубины собственных снов и потаённых желаний. Поток бессмысленных, несвязных мыслей вывел юношу на еле заметную во тьме тропу, по которой он бежал, долго и утомительно. Не было видно ни света, ни выхода из бесконечного лабиринта, в который Чонгук попал, он ощущал лишь пронзительный холод и лёгкое покалывание в кончиках пальцев. К руке что-то прикоснулось. Что-то мокрое и склизкое, приятно тёплое и по-своему чарующее. Тяжёлые веки постепенно разомкнулись, предоставляя взору всё ту же комнату, но уже в ярко-красных тонах отражающегося от стен света пылающих звёзд. Поднимаясь на локти, юноша с удивлением и внезапным ужасом обнаружил, что кровать, на которой он лежит, удерживается на неустойчивой глади воды. Потолка комнаты в этот раз совсем не оказалось, только глубокая дыра, уходящая в тёмное пространство между мирами, где исчезали пузырьки кислорода, поднимающиеся к поверхности. Непривычная тишина нервировала, порождала старые страхи и прятала молодые надежды. Свесившиеся с постели ноги упёрлись во что-то твёрдое и прозрачное, словно воду и воздух разделяла тонкая грань, которая в любой момент может треснуть. Чонгук видел очертания рыб. Больших, хищных рыб, плавающих глубоко на дне этого водоёма. Иногда они подплывали настолько близко, что казалось, стоит им только раскрыть свои широкие челюсти, усеянные острыми зубами, как они в миг сравняют твою жизнь с ничем. Тёмные глаза брюнета зацепились за высокое зеркало, стоявшее также на поверхности воды. В нём трепетала чья-то фигура, подобно пламени свечи, дрожащему от малейшего дуновения ветра. Чонгук не понимал кто это, чего оно хочет, да и хочет ли вообще? Но что-то внутри толкало его, манило, звало вперёд, без оглядки, без страха, только вперёд, никуда не сворачивая, лишь бы не упасть, лишь бы не упасть… «Лишь бы не упасть…» Последняя мысль пронеслась в голове, когда Чон уже бежал по призрачной пелен поверхности воды. От каждого его шага появлялись водные круги, стекло позади быстро трескалось, крошилось, рассыпалось. Морские хищники начали опасно приближаться и выныривать, грозясь разорвать на мелкие куски, только ты оступишься и провалишься в водную пучину. Рычание и всплески, выпущенный в кровь адреналин и накативший страх смерти подгоняли брюнета, кусая за обнажённые сверкающие пятки. С неистовым криком он упал рядом с зеркалом, ожидая своего конца, переводя сбившееся дыхание. Гук посмотрел на вытянутую вперёд руку, которую окутывало странное тягучее тепло. Его рука по локоть оказалась внутри зеркала, будто она открыла дверь между двумя параллельными мирами. Пугающую тишину нарушил звонкий шёпот, заставивший сердце Чонгука ускориться в несколько раз. Этот стук, этот оглушающий стук от которого всё вокруг замирало. — Гуки… я рядом…