Вернуться к истокам

      Июнь 1999 года.       Гарри, улыбаясь, смотрел на разморённое лицо Гермионы. Её щёчки раскраснелись, шикарные каштановые волосы волнами растрепались по подушке, ресницы чуть подрагивали на опущенных веках, из груди вырывалось мерное дыхание, ротик был немного приоткрыт, а губы… Эти губы: пухлые, красные, сладкие, истерзанные недавними поцелуями продолжали манить его даже после всего произошедшего между ними. Наверное, он никогда не сможет насытиться ею. Кто бы мог подумать, что он и Гермиона… Что это будет так потрясающе… Неповторимо… Да просто идеально, чёрт возьми!       Тогда, в палатке, посреди заснеженного леса Дин, находясь на самой грани отчаяния, они нырнули в объятия друг друга в надежде просто забыться, заглушить боль одиночества или испытать то, что уже и не надеялись испытать, будучи на пороге смерти.       Ни подсказок, ни надежды, ни союзников. Никаких зацепок. И даже Рон оставил их. Абсолютно одни в целом мире: запутавшиеся, напуганные, потерянные… Без знаний и планов, без понятия, что делать дальше. Где искать проклятые крестражи? И как противостоять сильнейшему тёмному волшебнику, будучи простыми школьниками?       Стены палатки колыхались от порывов ветра и даже согревающие чары не помогали сохранить тепло. Их тела мёрзли, как и их сердца, постепенно превращающиеся в ледышку после ухода их лучшего друга.       Бесконечные слёзы Гермионы. Гарри готов был убить за них. Она ведь раньше никогда столько не плакала. Казалось, Гермиону Грейнджер не могло сломить ничего в этом мире. Но предательство Рона словно заставило её треснуть, стать совсем хрупкой. И лишь огромное усилие воли не давало ей рассыпаться на кусочки окончательно.       А потом был этот нелепый танец… Тёплые объятия. Первый, неуверенный поцелуй. Больше дружеский и поддерживающий, нежели страстный. Но, тем не менее, сдвинувший огромную бетонную плиту с надписью «дружба» куда-то далеко в сторонку. Целовать Гермиону было приятно, чертовски приятно.       Роднее и ближе её у него никого не было. Как и у неё теперь. Она отказалась от родителей, а Рон отказался от неё, бросив их одних. Поцелуи продолжались, переходя из спокойно-благодарных к отчаянным, торопливым, волнующим, затяжным и горячим.       Их накрыло волной одновременно. Жар пронёсся по их телам, и словно Адское пламя взорвалось где-то внутри. Одежда мешала, языки вступили в яростную борьбу, а из головы будто выбило все мысли. Они могли умереть в любой миг, и то, что происходило в ту самую секунду, оказалось настолько прекрасным, что никто не нашёл в себе сил остановиться и прервать это. Они прыгнули в этот водоворот страсти вместе, взявшись за руки и не думая о последствиях.       И этот безрассудный поступок оказался самым лучшим решением в их жизни. Он дал Гарри стимул к победе, желание выжить любой ценой. Он заставил его сердце биться, когда оно уже хотело уйти на покой. Он сделал его сильнее, злее, усерднее. И уж точно, он сделал его счастливее. А ещё он дал ему то, чего Гарри не хватало все эти годы — надежду и веру в себя. Теперь он верил, что может победить. Он должен был победить ради Гермионы. Ради того, чтобы она могла жить дальше, учиться в школе, смеяться, читать свои занудные нравоучения и сжимать его в своих объятиях. Дружеских, любовных — любых. Нужных, родных, ставших ему необходимыми, словно воздух.       — М-м-м, — вырвалось из груди Гермионы, когда Гарри очертил пальцами её скулы, не сводя глаз с этого родного и до малейшего миллиметра изученного лица.       Теперь он знал на нём каждую веснушку, каждую мимическую морщинку, каждую впадинку и выпуклость. Потому что каждый раз, закрывая глаза, он видел его перед собой.       Гарри любил её. Любил со всей пылкостью юношеского сердца, на которую был способен. Любил не просто как красивую девушку, а как замечательного человека, верную соратницу и родственную душу. Любил так, как никогда и никого уже и не сможет полюбить. Потому что не было в этом мире другой женщины, способной занять в его жизни место Гермионы Грейнджер.       Они прошли не только войну с величайшим тёмным магом. Как оказалось позже, битва за отношения оказалась не менее трудной. Пришлось выбирать между своими желаниями и желаниями других, обижать близких людей, видеть слёзы Джинни и стиснутые кулаки Рона, чувствовать груз вины, но всё же не отступить от своих истинных желаний. Потому что предать себя гораздо страшнее, чем выступить против целого мира.       Их жизнь пошла не по предрешённому пути. Ведь Гарри Поттер никогда не был тем, кто следует планам. Ему в голову частенько била интуиция. Била с размаху, словно огромная кувалда. И когда это случалось, Гарри уже ничего не могло остановить. В нём, обычно сомневающемся и неуверенном, словно запускали по венам саму решимость вместо крови. И Гарри преображался, пёр тараном туда, где здравый смысл давно бы приказал остановиться или вообще бы умер.       У всего в жизни была своя цена. И эта победа, победа над своими страхами, сомнениями и неуверенностью стоила всех сил, потраченных на её достижение. Если уж за что-то и имело смысл бороться, так это за любовь. Этому Гарри научила ещё мама, отдав за него свою жизнь. К сожалению, он не мог вернуть ей этот долг. Но теперь и в его жизни был человек, за которого он бы умер без капли сожаления, в одну секунду, если бы это понадобилось.       — Гермиона, — его голос ещё не утратил низкие нотки, характерные для возбуждённого состояния.       — Да? — ресницы взметнулись вверх, и он утонул в её шоколадных глазах, в которых продолжали плескаться игривые искорки страсти.       — Давай поженимся?       — Оу, — губы, эти манящие, зацелованные губы расплылись в улыбке, и Гермиона лениво потянулась, по-кошачьи выгибая спину, прижимаясь к нему ещё ближе, — и когда ты это придумал?       — Только что, — сознался Гарри.       — Оригинально. То есть никаких там колец, ресторанов, цветов… Вот так вот сразу после секса, значит?       — Родная, — он нежно коснулся зубами мочки её ушка, зная, что это вызовет чуть слышный стон, сводящий его с ума, — будут и цветы, и кольца, и рестораны, и целый мир… только скажи «да».       — М-м-м, — тянула время Гермиона, а Гарри уже переключился на её шею и осторожно пробирался к ключицам.       — Гарри, — она вдруг прервала эротическую прелюдию и посмотрела на него со всей серьёзностью, на которую была способна в текущих обстоятельствах. — А вдруг мы слишком молоды для брака и совершим ошибку? Если с годами наши чувства угаснут и мы поймём, что ошиблись, поторопились…       В его зелёных глазах, которыми он пронзил её, черти прыгали через костёр. Не иначе. А потом он заливисто расхохотался.       — Ты серьёзно так думаешь? Будто то, что есть между нами, может угаснуть или как там ещё?       — Сейчас мне кажется, что нет, Гарри. Но ведь все так говорят, пока молодые. А потом… Проходит время и люди прекращают разговаривать и даже спят отдельно.       — О… Ну этому точно не бывать! Спать я всегда буду с тобой и только с тобой, — заверил Гарри, накрывая её губы поцелуем, и в своих заверениях он был более чем убедителен и твёрд. И не только на словах.       — Гарри, — Гермиона снова с трудом отстранилась, — а давай дадим магическую клятву?       Он удивлённо вскинул брови, немного недовольный тем, что она остановила любовную игру. Ведь он уже целиком и полностью настроился на повторение их недавнего и столь увлекательного занятия.       — Ну… поклянёмся, что каждую пятницу — раз уж ты делаешь мне предложение сегодня, а сегодня пятница — мы будем заниматься любовью, несмотря ни на что! И так до самой старости, пока мы ещё будем способны это сделать!       Гарри знал, что со всякими магическими клятвами нужно обращаться очень осторожно. Да и сама Гермиона была более чем предусмотрительной в подобных вопросах. Но выдвигаемое условие казалось настолько манящим и даже желанным, что он готов был заключить хоть миллион подобных клятв.       — Прекрасно! Я только «за»! — припечатал Гарри и потянулся к палочке, желая поскорее уже покончить с этими клятвами и разговорами. Лежащая рядом в постели обнажённая Гермиона была настолько невообразимо прекрасной, что его мозг уже практически отключился, передавая бразды правления другому жизненно важному органу.       Подруга чмокнула его в губы и тоже вооружилась своей палочкой.       — Ну, давай, раз не боишься.       — Чего мне бояться? Я люблю тебя, глупая, — улыбнулся он.       Волшебники вскинули палочки и в унисон произнесли слова клятвы. Голубое сияние вырвалось из магических инструментов и окутало их руки, въедаясь в запястья чуть видимым браслетом, напоминающим татуировку.       — Ох, — вырвалось у Гермионы, когда всё было закончено.       Она сама не знала, как эта безрассудная идея пришла ей в голову. Просто любовь к Гарри была такой всеобъемлющей, что ей хотелось сохранить её на долгие годы, сделать вечной. Она зачарованно уставилась на след магической клятвы на своём запястье. Это не имело обратного хода. Это связало их действительно навсегда. Она подняла глаза на Гарри. Он улыбался. Широко, тепло и так по-мальчишески озорно, что она не выдержала и рассмеялась.       — Всё, теперь ты точно никуда от меня не денешься, — с этими словами Гарри откинул палочку и завалился сверху, придавливая её к кровати, намереваясь выполнить то, в чём поклялся. Второй раз. А может ещё и третий, если понадобится…       Ведь на всём белом свете не найдётся ничего прекраснее, чем заниматься любовью с Гермионой Грейнджер.