Его личный демон

             Глупый, глупый, глупый… на что только надеялся?              На него ведь даже сверстники не смотрят! Не смотрят ли?.. Может, он просто ослеплен своим влечением и даже не глядит по сторонам? Может, есть кто-то, кто помог бы отвлечься? Хоть немного, ведь это невыносимо уже.              И это так же глупо, как и ждать взаимности от своего сенсея. Но что хуже, безнадежное ожидание или попытка излечиться от своей зависимости в чужих объятиях?              Одинаково плохо, наверное. Ему бы в учебу погрузиться, о поступлении думать, в библиотеке до самого закрытия сидеть, обложившись учебниками, одновременно конспекты писать и наброски фасадов делать. Ведь времени все меньше. Его не хватает даже на обед, а на бесполезные отношения и подавно.              Но в груди по-прежнему что-то ноет, а вокруг понемногу меняется что-то. Листья желтеют, костюмы Шиба-сенсея темнее становятся, приходится шарфы носить и удивляться стаканчику горячего кофе, что появился на столе, пока Соя за нужной книгой ходил.              Вместе с кофе порой появлялось печенье, а с ним и улыбки в надежде хоть так отблагодарить за заботу. В надежде, что это Шиба-сенсей.              Так глупо…              Но ведь на пересдаче он чувствовал на себе пристальный, гораздо более внимательный, чем позволяли приличия, взгляд. Только вот за ним ничего не следовало, лишь собственные фантазии, что мешали тест писать и мысли путали.              Потому что казалось, что вот-вот… Вот-вот и прикоснется, пригладит непослушные волосы, невесомый поцелуй на макушке оставит и спросит, тихо-тихо, есть ли что-то непонятное. И Соя бы обязательно соврал, что да, следующий пример, который он уже в уме решил, такой ужасно непонятный, вы только не уходите никуда, Шиба-сенсей.              И он бы мог рядом сесть, весь такой огромный, что немного смешно за школьной партой смотрится. Но к нему прильнуть хочется, чтобы тепло было, чтобы слушать вкрадчивый шепот. Почти интимный. Почти прелюдия для первого поцелуя.              И он бы обязательно мягким был, медленным, робким, без лишних прикосновений. Чтобы первый страх отогнать, вернуть дыхание в норму. И сразу же сбить вторым, куда более настойчивым поцелуем, когда желание ближе быть своего пика достигает, а объятия сильными становятся, на себя тянут, на колени усаживают. И приходилось бы шумно в самые губы выдыхать, хватать ртом воздух и вновь к желанным губам льнуть, мягким и горячим, за плечи обнимая, комкая пиджак и все ближе, ближе, ближе жаться, жалобно скулить и на коленях ерзать, потому что это все чертов пубертат, когда всего и сразу хочется.              Когда стыд исчезает и стеснение вслед за ним, чтобы на стол лечь, недописанный тест на пол сбрасывая и все продолжая обнимать, целовать, раздевать неумело, просто за край одежды дергая. Снова скулить от потери тепла, тянуться за отстранившимися губами и дрожащими от возбуждения руками за мелкие пуговки его рубашки дергать.              И Соя бы обязательно оторвал две или три, виноватый взгляд поднимая, улыбаясь слегка, вновь за шею обнимая и целуя, целуя, целуя. До головокружения и боли из-за нехватки кислорода. Из-за нехватки близости обнимал бы ногами, притягивая ближе, притираясь своим возбуждением и выпрашивая большего, непременно сенсеем называя, навстречу выгибаясь, когда школьная рубашка на пол улетит, когда…              Когда Шиба-сенсей просто исправит в журнале ту ужасную оценку и улыбнется едва заметно, но по-прежнему взгляд поднимать не станет. Просто мягко ответит, что теперь все в порядке и Соя может идти.              И останется только гадать, значит ли это хоть что-то.              Он ведь был предельно резок со всеми, кто пытался к нему ближе подобраться, а на прошлой неделе окликнул Сою в коридоре, спросив, не забывает ли он отдыхать.              Но так все хорошие учителя делают, да?.. Мицуя-сенсей часто напоминает им о важности полноценного отдыха… Но Тайджу это лишь ему сказал, лишь Сое.              И по плечу коротко погладил. Так тепло, что внутри снова весна дикими вишнями расцвела.              — Ты волнуешься об экзаменах, это понятно. Но давай себе хоть немного времени отдохнуть, — почти улыбаясь.              Только вот он снова смотрел словно поверх. По краю волос взглядом скользил, не касаясь лица. Чуть сильнее плечо сжал и ушел, так и не добившись хоть какого-то ответа. А Соя еще долго пытался уловить призрачное прикосновение, до синяков сжимая собственное плечо, сминая пиджак, что его гладить после придется.              И он вновь в библиотеке спрятался, найдя себе тихий угол и гору книг.              Ведь если позволит себе хоть немного отдохнуть, утонет в фантазиях, рожденных столь недолгой встречей в пустом коридоре.              А в библиотеке спокойно всегда, тут обитают лишь те, кому учеба важна или просто небольшой отдых за легким романом. Соя бы тоже хотел на подоконник сесть, читая что-то о мире и любви. Но он тогда утонет моментально, находя между строк себя и сенсея. Так наивно и глупо, что улыбаться хочется и подольше в этой легкости остаться.              Кто-то ему сказал, что после будет лишь сложнее, что необходимо свою юность ценить, наполненную безрассудством и переживаниями. Но в их рассказах все заканчивалось признаниями на школьных крышах, зардевшими щеками и трепетом первой любви, что обязательно заканчивалась вместе со школой, ведь пути влюбленных расходились по разным городам или странам, не выдерживали расстояния и новых знакомств.              Соя не хотел так. Ему бы как в книгах, чтобы все пережить и бумажными письмами общаться, до верху засыпая посылку конфетами и самодельными браслетами. И он бы ждал каждого короткого сообщения, мчался бы на почту за ответной посылкой, отсчитывал дни до встречи. Пусть и на пару дней, между занятиями и работой.              Они бы в незнакомом городе виделись, гуляя по узким улочками, целуясь в тени близь стоящих зданий, спрятавшись от чужих глаз, чтобы минуту спустя поправлять одежду и вернуться на оживленную улицу, до парка дойти. Там тише намного, уютнее, от прохожих увильнуть можно, затерявшись в деревьях сакуры. Осторожно убирая с волос нежно-розовые лепестки, до самого заката гуляя, чтобы солнце проводить, скрываясь в удлиняющихся тенях. Снова и снова тонуть в поцелуях, постепенно в реальности путаясь.              Ведь вскоре ночь, которую они в номере небольшого отеля проведут, обнимаясь на свежем постельном белье, ленивыми поцелуями обмениваясь. И воздух бы нагревался постепенно, стягивая сладкий узел внизу живота, делая прикосновения более настойчивыми.              И фантазии снова и снова заканчивались сексом, что тревожило и будоражило одновременно. Может, все это слишком быстро. Может все это настолько правильно, что в мутном тумане они сплетались обнаженными телами, в единое целое превращаясь.              И как только заканчивалась одна фантазия, начиналась другая, такая же красочная и трепетная в своей неторопливости.              И от повторяющейся мысли, как Соя мог бы за широкими плечами прятаться, полностью утонув в крепких объятиях, хотелось выть и розовые сердечки вокруг себя пускать, расплываясь довольной лужицей по подоконнику и полностью забыв о книге.              Как забыл сейчас об учебниках, что держал в руках, замерев на месте и просто глядя в окно, где багровели деревья, а ветер почти как в фильмах гонял листву по школьному двору. Вот бы на улице читать, чтобы ветер путал волосы и не давал уснуть за учебниками. Но тогда он точно в своих сладких мыслях потеряется и смотреть будет лишь на окна учительской, выглядывая конкретную широкоплечую фигуру. Да и записи делать неудобно, держа конспекты на коленях.              А еще на улице его точно не будет ждать ароматный кофе и пончик, аккуратно лежащий на салфетке.              Его снова кто-то подкармливает.              Ему снова хочется думать, что это был Шиба-сенсей, пробравшийся в библиотеку после уроков, дождавшийся, пока Соя уйдет за дополнительными книгами… так романтично и так невозможно.              Но кофе все равно кто-то регулярно оставлял. А если Соя дольше обычного задерживался, то рядом какая-то сладость лежала. И никаких записок, никто не прятался впопыхах за книжные стойки, нигде не лежала не случайно забытая книга.              Тот, кто это делал, не хотел быть обнаруженным.              И мысли снова возвращались к Шиба-сенсею. Как он прячет в своих тетрадях расписание класса Сои, следит из окна, куда тот идет, после в кофейню около школы спускается, покупает кофе, каждый раз новый сироп добавляя, словно пытался выяснить, какой ему больше нравится. А дальше пропасть, ведь Кавата все никак придумать не мог, как сенсей мог время подобрать, чтобы оставить напиток у его вещей.              Постоянно что-то не то было… из учительской идти слишком далеко, из класса математики не видно окон библиотеки, да и невозможно было незаметно пробраться в библиотеку… но так хотелось, чтобы это он был… ведь кто-то иной наверняка оставлял бы какие-то знаки.              Порой Сое казалось, что ему это все и вовсе приснилось, но тогда не приходилось бы по уходу выбрасывать стаканчик, напоследок сканируя взглядом уже опустевшую библиотеку. Не приходилось бы угадывать сиропы, путая грушу и банан. И он бы ни за что не слизывал сахарную пудру с дынной булочки, если бы это был лишь сон.              Но тогда кто?              Для издевательств слишком много затрат, да и Соя еще не успел в этом году кому-то насолить, полностью погрязнув в мыслях о сенсее.              И мыслей этих все больше становилось, мешая думать и путая слова в учебниках до тех пор, пока библиотекарь к нему не подходил, осторожно прикасаясь к плечу, пробуждая от транса и с мягкой улыбкой сообщая, что пора закрываться, а книги можно и завтра на место вернуть.              И завтра на столе опять будет кофе и сладость, пока в сердце смятение клубилось и наивные мечты о чем-то столь хрупком и вечном.