о двойных фамилиях

Под громоздкими черными кожаными ботинками мнется мокрый снег. Ветер задувает под шарф, морозит уши, вмиг превращая их в красные ледышки. Юля говорила Кире надеть шапку, но та, взрослая и самостоятельная, ее не послушалась, а теперь топает широкими шагами по белому полотну и чувствует, как кожа головы мучается из-за недостатка тепла. Греет только что-то в груди, колкое и острое, волнительное. Сердце ходуном и при выходе из подъезда, и при нажатии педали на газ, и при захлопывании двери машины, и при коротких, но таких морозных, двухсот метров до заветной двери магазина. Медведева стоит на пороге и не может унять беснующийся клапан, перегоняющий кровь. Руки в треморе, сигарета в пальцах трясется. Не хватает терпения скурить ее даже до половины, выбрасывает раздражающую в урну рядом, сплевывает. Кладет руку на ручку двери и, глубоко вдохнув в последний раз, дергает на себя. Кто бы знал, что порой зайти в ювелирный может оказаться так тяжело. Кира давно приняла такое решение. Юля была прекрасна в любом своем воплощении: сонная с растрепанной светлой копной на голове, улыбающаяся в поцелуй, обиженная и посылающая нахуй. Юля была прекрасна в любом своем воплощении, единственное, чего ей не хватало, по скромному мнению Киры, так это кольца на безымянном. Усидчивости тоже не хватало, но кольца первостепеннее. В ювелирном пахнет эфемерно зефиром, немного пломбиром, сладкими духами девушки администратора. Она смотрит на Медведеву, хватается за нее улыбкой, пытаясь скорее вовлечь новоиспеченного клиента в скорейший выбор чего-то дорогого и ценного. Дорогое и ценное у Киры сидело дома, тоннами поедая Лейс с сыром и стеклянно вверяя свои глаза в телевизор, на котором можно было удобно пользоваться подпиской на КиноПоиск. — Вам подсказать? — губки бантиком, бровки домиком, вылитая принцесса Диснеевских сказок, только тату на ключице выдавало. Девушка в стерильно белой рубашке по ту сторону витрины добром светит, в глаза заглядывает, радуется. Сегодня Кире кажется, что абсолютно каждый встречный на нее подбадривающие и поддерживающие взгляды кидает. Решение, действительно, ответственное. Не каждый день выбираешь обручальное кольцо для своей девушки. Пусть в реалиях суровой и холодной России оно никогда обручальным и не станет, но почему бы ему не быть помолвочным? Или просто их личным символом соития и соединения? Чикина бы сказала, что соитий и соединений им по жизни хватает, но Медведева отнюдь не согласна. Чикину в сердце, в душу, в голову, в жены. Иначе не дышать. Иначе себе жизнь Кира уже представить не могла. — Да я, наверное, сама, — Кира глаза чуть отрывает от витрины, снова встречается взглядом с приветливой консультанткой. Сейчас эта миловидная дама — единственная, кто может разделить Кирино волнение и перехваченный дух. — Хотя можете подсказать, где тут самые красивые кольца. — Конечно! — на выдохе произносит девушка и подводит Медведеву к стенду в центре помещения. Перед Кириными глазами тысячи маленьких сияний. Мириады золотых, избитых и слишком гетеронормативных, с камушками и голубыми, и фиолетовыми, и светлыми. По цене можно определить, где с бриллиантом, а где с фианитом. Заезженные, но все равно прелестные. Сверкают своими бусинами, манят Киру в своей голове представить, как на бледных тонких пальцах будет такое смотреться. Прикидывает, фантазия не сулит ничего хорошего. Типичное золото не подходит. Белое уже интереснее. Выглядит дороже, элегантнее, под Юлины волосы подходит. «К ноге, псина, » — произносит в Кириной голове фразу воображаемая Чикина и кистью с кольцом из белого золота взмахивает, призывая к исполнению команды. Медведева лыбится тупо, давясь смешком. Горячо, но не то. Серебро, она слышала еще с детства, — самый безопасный металл, его лучше всего носить в качестве гвоздиков в уши после прокола. Большей информаций о серебре она не располагала, но очень охотно подметила, что то колечко в углу с маленьким круглым незаметным камушком очень подходит к Юлиным длинным сережкам, которые она никогда не доставала из шкафчика. Может, появится стимул их оттуда достать? Последними в глаза бросаются несколько симпатичных колец темного цвета. Медведева смотрит на них любопытно и пристально. Представляет Юлины голубые озерца, наполненные радостью и восхищением, эти ей и к глазам, и к лицу, и к стилю. — Здесь гранит, а здесь титан. Также представлено черное золото, — повествуют с той стороны витрины. Медведевой нравится одно посередине. Тонкое, черное, с неглубокой серебряной линией вдоль всего кольца по кругу. Красивое. Томное. Дорогое. И искреннее, от всей чистой Кириной души. — Решайтесь, отличный выбор. Прочное, надежное, антуражное. — Решаюсь, — улыбается Медведева. Ее этот выбор точно устраивает. Устраивает настолько, что предвкушение от скорой оплаты покупки, которую она потом вручит домашней ненаглядной и ничего не подозревающей Чикиной, перебивает волнение. — Можете оплачивать, — пододвигает к Кириной руке терминал консультантка, пытается глубже клюнуть. — Себе подарок сделали? Или замуж выходите? — Женюсь, — отрезает Медведева и в дополнение к кольцу покупает бордовую коробочку. Цвет зимних роз, которые обычно дарят старым учителям или любимой бабушке. Цвет хорошего вкуса и зрелости. Киру провожают немного ошеломленным взглядом, на прощание желая всего хорошего. По мокрому снегу ноги несут сами, уши за короткие пару сотен метров почти не мерзнут, к шее теснее шарф льнет, укрывая Медведеву от очередной волны неугомонной тревоги. Сегодня Юля Чикина ахует и не выхует обратно. Дверь машины захлопывается за Кирой. В кармане куртки что-то маленькое и квадратное, что греет сильнее автомобильной печки. Медведева кладет руки на руль, изгибая губы в кривой улыбке. Сегодня все свершится. Сегодня Юля наденет на безымянный правой руки Кирино сердце. Дорога до дома кажется одним мигом. Дворники быстро сгоняют надоедливый снег, липнущий к стеклу. За окнами метель. У Медведевой на душе вьюга. Кира взлетает на нужный этаж на одном дыхании, шлет нахуй лифт, который бы только нагнал страха своим долгим передвижением. Перед дверью квартиры Медведева еще раз ощупывает карманы, натыкается пальцами на особенную коробочку и предусмотрительно в объемный карман рубашки перекладывает. Нелепо, но умнее мысли в этот момент не приходит. Авось не заметит. Перед ее носом дверь открывается сама, опаляя Киру ароматами дома, попкорна и недавней стирки. Юля в домашнем и с фиолетовой трубочкой от сока в зубах смотрит с интересом на Киру, у которой глаза по пять копеек, спрашивает: — Ты че, как долго копошишься у двери? Опять ключи проебала? — Ну было один раз. Всю жизнь припоминать будешь? — переступая порог, скандирует девушка. От нее улицей, морозцем, елочкой из салона тянет. Странностью какой-то, Юля подмечает. — Я попкорна заебашила сырного. Сок вот пью. Там один тебе оставила, в холодильнике возьми. За четыре года отношений Кира выучила несколько очень простых и важных правил, преподнесенных Чикиной: вкусняшки покупать на двоих, даже если второй не любитель, один и тот же вид сладостей в магазе не брать, а то надоест, уважать вкусы партнера при выборе фильма, даже если считаешь его полной парашей: «Сначала посмотри, а потом суди уже», целовать в холодный нос при встрече, разуваться строго на коврике в прихожей, не ступая на паркет. Юля по правилу чмокает в холодный нос, растирает ладонями красные щеки, на пол поглядывает, проверяя, не наследила ли Медведева. Улыбается. От этой невинной и родной улыбки у Киры сердце таяло, половодьем растекалось по всему организму. Чикина улыбалась и дышать сразу хотелось и моглось. — Ну че ты удачно съездила? — спрашивает Юля, плюхаясь на диван, сразу спиной сползая со спинки на сидушку, моментально превращаясь в креветку. — Чего там вообще выбирала? — Да так, подарки для коллег. Ниче не выбрала. Все говно, — излагает мысль под любопытные взгляды Чикиной. Не догадывается ведь, что Медведева нагло пиздит. Не догадывается, что у нее у сердца коробок цвета зимних роз, которые дарят старым учителям или бабушкам. Не догадывается, что Кира у двери не ключи искала, а колечко судорожно по карманам перекладывала. Не догадывается, что глаза Юлины для Киры важнее ясного солнца по утрам, пробивающегося сквозь шторы. Они ярче, они любимей. Хотя зачем врать? Кира и сама знает, что о последнем Чикина догадывалась еще как. Особенно, когда ей нежные поцелуи в веки прилетали, стоило ей только глаза утром разлепить. «Ослепну», — кряхтела недовольно, но в чужих объятиях размякала и сама с Киры взяла привычку в глаза прикрытые целовать. Под телевизором на стене стоит стеллаж, заполненный различной атрибутикой их квартиры, пропитанной воспоминаниями и разными знаменательными моментами. Кира любила мазать по ним глазами и снова проваливаться в совместные моменты. На фотографии слева Юля обнимала уличного кота. Это Медведева ее фоткала года три с половиной назад, причитала, что тот блохастый и «куда ты его к лицу», ругалась, а за камерой сама к животному подходила и прижимала к щеке, не желая отпускать и жалея, что дома такого милуна не имеется. Они обещали друг другу завести когда-нибудь белого пушистого и назвать Снежиком. Следующая фотография — первое их селфи, сделанное еще на старый лагающий телефон Юли, в плохом качестве, но с искренней улыбкой Медведевой. Чикина тогда визжала громко о том, что «о боже, нихуя себе, ты умеешь улыбаться на фото». Посередине их сфоткали друзья, когда те ебнулись на катке. Юля не удержала падающую и неустойчивую Киру и упала вслед за ней, так и не отпустив ее руку. У Киры тут лицо смешное, напуганное, а Юля ржет, глаза жмурит, шапку потеряла, рядом валяется неприкаянная. Многие, приходящие в гости, обозревая фото, говорили, что Юля с Кирой тут воплощают тот самый кадр из «Вечного сияния чистого разума», но Медведева отнекивалась, головой мотала, считала, что они здесь намного счастливее героев из фильма, так что сравнивать запрещается. На другой фотокарточке Кира в ванной фоткает их в зеркале заляпанном: Юля чистит зубы и показывает фак в камеру. Как факт, спустя несколько недель после этого события Медведева дарит Юле электрощетку, которой девчушка радуется до пунцовых щек и поцелуев во все места, до которых может дотянуться. На самом правом — Кира после сна с распущенными растрепанными волосами, недовольным взглядом и мешками под глазами. Обычная, по мнению Киры. Самая красивая, по мнению Юли. «Ты в курсе, что я люблю тебя очень?», — спрашивала тогда Чикина, отодвигая от себя телефон и в кровать к Кире прыгая, одаривая утренними поцелуями-будильниками. Медведева людей не любила, многим не доверяла. Ненадежными они были, неинтересными, глупыми, алчными и неискренними. Кира в глаза всегда им улыбалась, шутила много, а за глаза терпеть не могла. Знала, что те непостоянны в ее жизни. Так, приходящие и уходящие. Временные фрагменты, которым, если откроешься, словишь пулю куда-нибудь в ребра или в затылок. Медведева проверила на себе много раз. Так было всегда. Всегда, пока в ее жизни не появилась Юля. Юля показала, что людям доверять можно и нужно. Показала, что быть слабой — не слабость, а сила. Показала, что плакать — совершенно нормальное и стабильное явление, ведь плачут все, даже бабушки, которые в их жизнях всегда быть главными супергероинями. Показала, что такое постоянство. Показала, что человек не всегда стоит перед тобой, зажав курок. Показала, что такое любить и быть любимой. Кира влюблялась в нее с каждым днем все больше и больше. До плывущих перед глазами черных пятен, до прожигающей кости горячности сердца, до ломок при недолгих разлуках. Даже сейчас изогнувшаяся в позе эмбриона Чикина вызывала такие фейерверки в области диафрагмы, что дышать рядом с ней приходилось с трудом. — Что ты смотрела? — обращалась к креветке Кира, удобно располагая голову на ее плече. — Пересматривала «Ход королевы». — Это там, где актриса с глазами большими такими? — Да-да, помнишь летом смотрели? — Юля встрепенулась от верного предположения Киры. У Медведевой глаза поблескивают, в них хитринки и искорки. Гирлянда, повешенная на окно на прошлой неделе, отражается в смольных омутах. Чикина проводит пальцами по белесым прядям, за уши заправляя выбившиеся. Юля обожала эту платину, немного жесткую, отросшие корни темные тоже обожала. И Киру. — Есть предложения, че глянем? — Предложения отсутствуют, давай ты выберешь, — Медведева щекой о плечо притирается, содержимое кармана жжет грудь. Хочется для Юли виллу снять, непременно, с бассейном и с панорамными окнами, чтобы именно там, на закате оранжевом, в руке с фужером, содержащим что-то с пузырьками, ей предложение сделать. Но ладошки чешутся только сегодня. Только в их квартире, пропитанной ее запахом. Только в декабре мокром, только с их гирляндой на окне, только с коробкой с новогодними игрушками на полу, выуженной из шкафа. Только так. Никак иначе. — Давай ты выберешь, — передразнивает Чикина, гримасу забавную скорчив. — Опять я? Совсем своему вкусу не доверяешь. — Доверяю, — хрипит Медведева, улыбаясь своей еще не раскрытой тайне. Они смотрят что-то предновогоднее. На экране много снега. Много юмора из девяностых. Много романтики. У них тоже своя квартирная романтика. Кира вплетает свои пальцы в теплую ладонь, совсем плавится, когда ее ладонь сжимают. В фильме невеста какая-то счастливая появляется, лицо фатой накрывает, хохочет и планирует девичник. Медведева думает, что на их свадьбе такой хуйни стереотипной не будет. Хотя если Юля захочет, будет. Но Кира уверена, что такой она не захочет. Юля захотела бы на пляже, там, где всегда тепло, бегала бы босыми ступнями по песку, оставляя за собой на песке свежие следы, а Кира пыталась бы в ее следы вступить, пока их море не успело смыть. Или хотела бы куда-нибудь на крышу, может быть, даже на крышу их дома, прямо туда курьера с пиццей пригнать, и там бы в усмерть пиццей ужраться. Кира бы смеялась с ее запачканных соусом губ, а та утирала бы рот ладонью, поблескивая обручальным кольцом. От подобных мыслей кружилась голова. — Юль… — Ай. — Тебе бы пошла моя фамилия, — мурлычет Кира совсем тихо около самого уха Чикиной, которая попкорном поперхивается. — Это ты с чего решила, что я твою возьму? Кира Чикина, послушай, как звучит выразительно, — смеется, горстку соленой кукурузы в Кирин рот засыпая. — Ну звучно, — жует и размышляет Медведева. — Но Юля Медведева… Ебать ахуенно. Юля смеется. У нее ежик пшеничный на голове, растянутая домашняя футболка почти до колен, штаны клетчатые, вроде бы у Киры приватизированные, пальцы испачканные, ямочки милые. Вся сама из себя милая. Чикина сошла откуда-то с вершины Кириных мечт. — Ну слушай. Мы бы двойную сделали, — продолжает размышления Юля, отвлекаясь взглядом на заморгавшую гирлянду. — Ну или может свои оставили. Или все-таки двойные, хм? — задумывается, незаметно вытирая пальцы о ткань дивана. — Ты че вытворяешь там, думаешь, не вижу? — Кира игриво по носу щелкает, строит из себя ругачую мамочку, хмурится наигранно. Юля оборачивается резко, Киру на спину валит, ладонями в чужие упирается, кусаться лезет. Кира к ее играм приучена, от себя руки цепкие отодвинуть пытается, смеется, борется. Задыхаться начинает, когда Юля всем телом наваливается. — Ну все-все, тяжелая. — Сама ты тяжелая, — вопит словившая сумасшедшинку Юля, ногами плотнее Кирины бедра сжимает, восседая сверху. Плотнее телом придавливает, заставляя Медведеву крякнуть, к плечу тянется, чтоб куснуть, встречает сопротивление, сдается. — Ладно, все, заебалась, — приподнимается, сверху вниз на Киру смотрит, оглядывает, вопрос в голове сам по себе возникает. — Ты че в рубашке-то до сих пор? А че за штаны уличные? Тело Киры прошибает ударом тока. В объемном кармане до сих пор коробочка, что душу греет, легкие обжимает. Момент. Вот тот самый момент. Лицо само по себе багровеет мгновенно, улыбка кривая растягивается на лице, руки в мандраже ложатся растерянно на Юлины клетчатые штаны. — В общем, Юль… Слова теряются, испуганный мозг не может заставить язык шевелиться и воспроизводить адекватную речь. Во рту какая-то каша, в голове тоже. Единственное стабильное и все такое же трезвое — Юля, все еще сидящая поверх Киры. — Ты че напугалась-то? Все нормально? — замечает странности Киры Юля. Она весь вечер какая-то не такая. То в дверях копошится целую вечность, потом глазами огромными, как у той самой Тейлор-Джой, смотрит. То теперь нагревается вся под ней за секунду, будто жаром охваченная, руками на Юлиных ляжках дрожит. Руки предательски не слушаются. Кира ссаживает Юлю с себя, поднимается сама. Чикина напротив и ничего не понимает. Пальцы тянутся к кармашку с сокровищем, замирают на секунду, язык все-таки находит в себе силы связать предложение: — Юль, честно, можем любую взять. Хоть твою, хоть мою, хоть свои оставить, хоть двойную, — дрожащей ладонью Кира достает из кармана ту самую бордовую маленькую коробочку, на пол сползает, на одно колено присаживается. У Юли глаза округляются, дыхание перехватывает. Медведева сокровищницу открывает, оттуда выглядывает тонкое темное кольцо с той самой неглубокой серебряной линией вдоль всего кольца по кругу. Трясущимися пальцами такую же дрожащую руку в свою берет, целует легко в тыльную сторону ладони, отодвигается, смотрит на любимые пальцы, морозами зимними покусанные, надевает на безымянный свое сердце в виде черного золота. На пальчике, как влитой. С размером не прогадала. Юля смотрит ошарашенно, не верит глазам, улыбается зашибленно, кольцо ближе к лицу подносит, разглядывает. Сердце ритмично ходуном ходит. Пробивает на нервные смешки. Лицо красное, как помидор. Кира в ее глазах счастье пытается разглядеть, восхищение, ахуй. Ахуй там и находит. Улыбка плывет по Кириному лицу. Знает, что угодила. Знает, что Юля просто в себя прийти не может. — Это ведь, надеюсь, «да»? — пытается в глаза хрустальные заглянуть, пытается понять. Сердце у Киры бешеное. Кровью обливается в надежде, что Юля безоговорочно согласна, сейчас отойдет и на шею бросится. — Блять, Кир… Пиздец. Щас, погоди. Чикина срывается с места и бежит в другую комнату. Кира на полу сидит, шокированная такими неожиданными событиями. Ладно, Медведева, успокойся, ты впервые кому-то предложение делаешь. Наверное, люди так и реагируют. В соседней комнате слышится копошение, несколько нервных чертыханий, Кира слышит, как вылетает одежда из шкафа, коробки, обувь, что-то тяжелое. Из проема показывается счастливое Юлино лицо. Кира наконец видит, что та рада, но от этого не менее странна. Чикина выдвигается из-за двери полностью, медленными шагами к Кире двигается, за спиной что-то прячет. Лицо Медведевой выражает полное непонимание. Чикина приближается, Кирины губы чмокает, краснеет, на колени всем телом бухается рядом. Больно, наверное. — Встань. — Чего? Зачем? — Кирины глаза, полные ахуя, на Юлю с беспокойством глядят. — Встань, говорю. Кира слушается. Поднимается с усилием. Смотрит на Юлю, ожидая получить разгадку этого сложного ребуса. — В общем, я не знаю, как так вышло. Мы походу рил родственные души какие-то, но, — Юля позу меняет. Как Кира пару минут назад, на одно колено встает. Из-за спины выуживает синюю бархатную коробочку с белым бантиком, открывает ее. — Я давно купила, спрятала настолько глубоко и далеко, чтоб ты точно не нашла. На Новый год хотела. Ну там после боя курантов, все дела. Так, короче, ладно — запинается, смотрит в Кирины глаза красные, наполняющие слезами. — Ты женишься на мне? У Киры сердце бешеное. Кровью обливается. Слезы одна за другой падают на пунцовые щеки. Ее Юля с обручальным кольцом на одном колене вручает Кире кольцо, предназначенное уже для нее. Не верится. В такое не верится. Такое только в сказках, в мифах, в сериалах, в мечтах. А Юля ведь, действительно, живое воплощение Кириной мечты. — Приму твои слезки за согласие, — улыбается Чикина и дрожащими пальцами достает тонкое серебряное кольцо с черным маленьким рубином посередине. На татуированном Кирином безымянном маленькое поблескивающее серебро смотрится еще красивее, чем в Юлиных представлениях. Она правда хотела на Новый год вручить, торжественно, с шампанским, с бенгальскими огнями, с мишурой на елке. Но слезы Медведевой заставляют Юлино сердце дробить своим биением ребра, поэтому совершенно не важно, когда и при каких обстоятельствах. Кира айсбергом падает к Юле, обнимает крепко, зарывается лицом в плечо. Волосы из хвоста выбиваются, Юлина футболка точно будет вся в соплях и слезах. Юля гладит ее по спине, приподнимает свою руку и при свете гирлянды разглядывает Кирин подарок. Нравится. Очень нравится. Юле очень нравится, что кольца у них теперь у обеих. Обручальные. Пусть и запрещено в РФ, но все равно обручальные. Юля утирает собственные выступившие слезы и не может поверить в свое счастье. Не может поверить, что такое счастье как Кира случилось с ней. — Я ведь знаешь, что даже. Просмотрела все штаты в США, где можно будет расписаться. В Европе в нескольких странах тоже можно. Я вот в Дании хотела бы. Думала, с тобой подробнее все это обсудим после праздников. А еще, еще. Я ведь откладываю даже. У меня там нормально так сбережений уже за несколько месяцев накопилось. На поездку, на билеты, все остальное. Ну как у меня. У нас. У нас с тобой, — Юля тараторит, пытаясь отвлечь и себя, и Киру от назойливых слез и свербящего носа. Медведева плотнее в Юлю вжимается, обнимает еще сильнее, шепчет надрывно: — Ты… ты так далеко думала, — шмыгает. — Я пиздец как тебя люблю. — Ты ведь знаешь, что я тебя сильнее? Кира мотает головой в несогласии. Нет, она сильнее. Это точно. Кольца переливаются в приглушенном свете от лампы и от ярких разноцветных огней гирлянды. У Юли из черного золота с неглубокой серебряной линией, а у Киры серебряное с маленьким черным рубином. Юля Кире показала, что людям доверять можно и нужно. Показала, что быть слабой — не слабость, а сила. Показала, что плакать — совершенно нормальное и стабильное явление. Показала, что такое постоянство. Показала, что человек не всегда стоит перед тобой, зажав курок. Показала, что такое любить и быть любимой. Показала, как уютно может быть на зябком полу в объятиях друг друга. Показала, что обычное серебро может заставить слезы безостановочно литься из глаз. Показала, что Дания или Штаты могут стать реальностью. Показала, что обручальные кольца в прямом их назначении тоже могут стать реальностью. Показала, что она с ней и в горе, и в радости. Теперь всегда. На стеллаже с фотографиями в недалеком будущем будет красоваться еще одна. Там они обе будут улыбаться и смотреть друг на друга, будто не виделись сто лет, будто рядом нет абсолютно никого, даже свадебного регистратора.