На Юлиных запястьях свежие малиновые синяки, слишком яркие и слишком заметные на бледной молочной коже. Если задрать рукав чуть выше, на предплечье можно заметить царапины от грубоватых ногтей, оставленные в попытке схватить покрепче. У Медведевой сердце кровью обливается.

Медведева целует Юлины пушистые брови, нос, веки, широкую улыбку, мягкую кожу подбородка. Чикина ластится под поцелуи, зарывается пальцами под Кирину домашнюю толстовку, щекочет спину, а та выгибается кошкой и на Юлю падает, пытаясь укусить за плечи и выпирающие кости. Юля заражает улыбкой, смехом, жизнерадостностью, чувством, что они не бракованные. соулмейт ау, в котором между соулмейтами из ладони в ладонь проходит красная нить судьбы, видимая только для них

Кира не разрешает называть себя по имени-отчеству. Говорит, что это моветон, и смеется. Говорит, что молодая еще, и, если Юля только посмеет заикнуться назвать ее по батюшке, отгрызет ей пальцы музыкальные. Юля улыбается нежно, на преподавателя смотрит восхищенно и с трепетом и перечить не может.

У Киры Андреевны слабостей нет. Крепкий стан, пальцы в замок, нога на ногу, лакированные острые носки туфель горделиво раскачиваются вверх-вниз под столом, вторя сдержанному такту их обладательницы. Идеальный, выточенный начальник. У Киры Андреевны слабостей нет, кроме Юлии Артуровны.

Кира Юлино имя шептала в уши, в виски, в основание ключиц. Она не забыла. Никогда не забывала. Помнила, как летом ей цветы из клумбы вырывала, Юля смеялась, мялась, принимала подарок, а потом бежала к той же клумбе, где ее ловили организаторы, пиздов вставляли, а та отбивалась и верещала, что даже еще не успела сорвать. Помнила, что макушка у Юли пахнет травой свежескошенной, летом, юностью. Помнила, что у той губы самые мягкие, что она в жизни целовала.