Быть или не быть, жить или не жить...

Часть девятая. Бутылка, как оружие… Коктейль Молотова. …Так всех нас в трусов обращает мысль… Монолог Принца Гамлета в переводе Б. Пастернака. Вместо эпиграфа… Женщина заплатила за проезд тремя самыми разными историями, добираясь в свою психбольницу. Оказывается, истории живут сами собой внутри организма. И где же они там прячутся, непонятно… Но прорываются, время от времени, рассказами о тысяче разных мелочей. И если женщина бывала долго отлучена от газетной работы и не выписывалась историями из "социальной жизни города" на бумагу, то истории бурлили, бурлили внутри нее пузырьками газированного шампанского. А потом выплескивались на волю неожиданной историей, и не спрашивали разрешения. И, как ни странно, находили своего слушателя… Добродушные шоферы - дальнобойщики с удовольствием похохатывали и слушали женские истории о немудреной жизни на селе. Они рады были отвлечься забавным рассказом от монотонности белой дороги, белесых обочин и беловесой поземки, что бежала перед машиной и пела заунывно: - Усни! Убаюкаю, Спи! А женщина получала проезд чуть побыстрее, чем если бы она ожидала рейсового или попутного автобуса, которые в глубинах области ходили все чаще так, как им вздумается. А расписание движения автобусов оказывалось вещью настолько приблизительной, что верить расписанию было никак нельзя. И утром, за два дня до праздника Нового и Наступающего года, после того, как женщина отработала ночную смену, вдруг потеплело, как всегда бывало перед новогодними праздниками. И выпал легкий пушистый снежок, который накрыл ледяную гладкую скользкость. И можно было начинать уже передвигаться, а не только скользить. Женщина выходила из здания своего корпуса в психбольнице, прижимая бережно полулитровую баночку с кефиром, что была надежно упрятана внутри матерчатого мешка, который, в свою очередь, был надежно упакован внутри хозяйственной и объемной сумки. Женщина работала санитарочкой в психушке недолго, но уже успела усвоить науку успешного «несунства» с предприятия. И знала ее азбуку. По азбуке этой все были повязаны круговой порукой. И все, которые только смогли, приживались и кормились около громадного административного механизма областной психиатрической больницы. И каждый из работников или административно -хозяйственных прилипал, что навсегда прилипли к организму психбольницы, получал в свою меру, в свою пригоршню, тот объем благ и удовольствий, которые только мог получить, освоить или самостоятельно приобрести. - Не будут ее на выходе из корпуса больницы обыскивать, - понимала женщина и отбирать банку с кефиром. Здесь кормится около большого государственного механизма помощи людям с ограниченными психическими возможностями столько разных приобретателей благ: людей и других существ, что невозможно даже представить объемы расхищаемого добра и еды. Непредставимо расхищение таких громадных средств и сумм. Женщина садилась в автобус. Она продвигалась быстро вглубь автобуса, она прикрывалась спинами и плечами других пассажиров. Она облегченно плюхалась на сидение в автобусе с видом: - Меня сидело здесь всегда! - И эта таинственная мистика, отработанная ею довольно давно для проезда без билета в очередной раз сработала. Кондукторша прошагала мимо,. И обошла стороною женщину, насчет билета ничего у нее не спросивши. - А раньше я жила по - другому, - вспоминала свою жизнь женщина. - Мне бы и в голову не приходила бы мысль сэкономить пару десятков рублей, не оплачивая свой проезд, изобретать разные способы проехать без оплаты билета, использовать мистику в реальной жизни, чтобы просочиться мимо кондукторши автобуса так, как будто бы использовался женщиной магический «отвод глаз». И посмотрела пассажирка автобуса рассеянно, как пробегали заснеженные и засугробленные поля. И так захотелось в тепло! Она так давно нигде не отдыхала! Что мысли сразу перебежали в далекое детство, цепляясь за такое же автобусное, покрытое дермантином сиденье. Но то сидение было горячим от солнечных лучей до щекотности. А это сиденье, - нынешнее, морозило стылым холодом задницу, ноги, спину. А ветер, дувший из расхлюстанной и неплотно прикрытой форточки, обещал проморозить плечо. Женщина, если бы могла встать, лучше бы, постояла. Но тогда обязательно исчезнет тот магический «отвод глаз», который успешно перевел ее в новый временной коридор безбилетного, но и бесплатного проезда на одну поездку в автобусе. Кондукторши так любят отслеживать обстановку, почти что мониторить. А после изменения, после любого изменения, кондукторша сможет еще раз подойти и потребовать предъявить билетик. А у нее - то, у женщины, билета нету! А значит нужно терпеть холод и ждать. И в голову лезли различные, но очень теплые мысли. …Мать и отец собирались долго. И жили они тогда в глухой деревне. Автобус один раз в село утром приходил, часов около десяти. Он набирал пассажиров из всех деревенских жителей. И вез их в город. И после обеда, часов около четырех вечера, автобус возвращал сельских жителей домой в деревню. И те, кто не успевал на вечерний автобус, должны были в городе ночевать или с десяток километров от станции - разъезда железнодорожного, пешком до деревни идти. Автобус приходил по утрам на сельскую площадь, вставал недалеко от маленького магазина. Шофер закрывал окна и двери автобуса, затем куда - то уходил. А люди собирались плотной толпой перед небольшим автобусом. А люди волновались тогда не о стоимости проезда, они очень редко в город выезжали, а о возможности поскорее попасть внутрь автобуса и там место на сиденьях занять. Родители уставали уже с утра. Ведь нужно было встать еще раньше, чем обычно и обиходить всю скотину. И проводить корову в стадо. И после утренней домашней работы матери нельзя было немного отдохнуть и полежать. Она доставала нарядную одежду и «городскую» выходную обувь. Обувь лежала в коробках. От долгого ожидания и редкого использования «городская» обувь успевала подсохнуть и съежиться. Ее надо было заново по ноге расправлять. И как же вполголоса матерился отец, потому что нога влезала в ботинок с трудом. И дальше, после обувания, начинали немилосердно жать модные ботинки и туфли. Родители бежали на сельскую площадь. Они толпились, вместе с односельчанами, у закрытого автобуса. Минут через пятнадцать неподвижного ожидания под палящим солнцем, ее отец уставал стоять и начинал соображать. Он проверял все окошки автобуса. Он находил одну незакрытую форточку. Форточка приоткрывалась. Отец свою маленькую дочь с плеча, через форточку, с наказом занимать два места, протискивал и через окно подавал. Все деревенские ребятишки росли не людьми, а кентаврятами, свободолюбивыми и непокорными существами, привыкшими к деревенской свободе и воле. И умеющими шлёпать по лужам босиком. И женщина ежилась от холода и вспоминала, какой счастливой была она, когда невесомым шариком летала по всему салону пустого автобуса, принадлежащему только ей одной, прогретому летним солнцем до запаха горячей резины от дермантиновых покрытий на сиденьях. Но вольница ее быстро закончилась, оттого, что по - примеру отца, другие сельчане стали передавать в салон через форточку своих ребятишек. И отец, сквозь стекло, пальцем грозил, чтобы сидела дочь смирно на месте, оберегала два сиденья для родителей. Когда подошел со знакомского и дружеского чаепития водитель и запустил народ в салон автобуса, свободных сидений не оставалось. Все они были заняты дошколятами - детишками, сберегавшими места для своих родителей. Женщина вспоминала, что потом, тем пятилетним ребенком, она возмущалась сильно, что ее, добытчицу целого кожаного сидения в автобусе для семьи из двух родителей, посмели эти самые родители пересадить к себе на колени. И понимала тогда в первый раз, что никакой гражданский подвиг не остается безнаказанным! И с этими мыслями до нужной и конечной остановки доехала. Она стала подниматься на выход и натолкнулась на кондукторшу, что стояла перегородивши выход. - А где билет? - Спросила кондуктор. - Я уже приехала. - Отвечала ей женщина. - Нет, ты покажи мне билет! - Автобус стоял на конечной остановке. Кондукторша махнула рукой водителю, и двери с шипением закрылись. Тогда кондукторша побежала объясняться с водительницей. И обе они, кондукторша и водительница, сошлись в салоне, чтобы потребовать штраф. - Все ясно, - решала женщина. – Они решили, что я безобидная. Что смогут меня напугать. Что срубят с меня сейчас наличку, чтобы праздники новогодние достойно отпраздновать. И, может быть, слух прошел, что в психбольнице перед праздниками зарплату дали. А, может быть, они давно этим мелким разбоем промышляют. Народ из психбольницы едет разный. Некоторые действительно больные или недееспособные. Такие отдадут все деньги из кармана, лишь бы только их отпустили. Но вот со мной они крепко промазали. Во - первых, я ни копейки из психбольницы не получила. Со мной вообще денег нет. А во - вторых, я не Саша Фийятов, главный красавец и умница редакции, который как - то раз с дрожью душевной в голосе рассказывал, что никогда не уезжает теперь автобусом с городского автовокзала, оттого что как - то раз его обвинили в проезде без билета, посмели на него накричать, задержать и, при этом, перепугать. Умение бегать лапа в лапу, умение держаться следом за стаей сыскарей и оперработников, попадая точно в след, который оставлял для нее ее вожатый, свой собственный муж, сыграло для женщины сейчас не самую лучшую роль... Вместо того, чтобы «договариваться», объясняясь, что денег не дали или выворачивать карманы, свободные даже от мелочи, показывая, что денег нет, женщина попыталась возмутиться. И, видимо, тандем: Водительница и кондукторша, оказался шайкой сработавшейся, а не простой случайностью. Они закричали: - А, ты еще и в автобусе мусоришь, я сама видела! Ореховой скорлупой. Вот мы сейчас на тебя милицию вызовем! - И лучше бы я попробовала дать взятку поллитровой банкой кефира! - Горевала женщина. За банку с кефиром, как за ничтожно малое преступление даже уголовной ответственности нет ни в каком кодексе, и наказаний за такую взятку тоже нет! - Знала она. - И, неужели, милиция тоже в доле? Но делать было нечего. Все вместе три женщины сидели, молчали, ожидали экипаж. Чуть погодя зашли двое в теплых полушубках. - Она! Нарушает! - Закричала кондукторша. - Проехала без билета. Платить отказывается. Еще и орехи греческие грызла́. И накидала в салоне скорлупу. - Я выходила уже из этого автобуса. Я доехала. - ото всего, от всех обвинений на неё, отказывалась женщина. - Билет сохраняла до последнего. Куда он теперь делся на выходе, сейчас сказать не могу. У меня больше денег нет, я последние на билет истратила. Нашему отделению перед Новым Годом зарплату в психбольнице не выдали вообще никому. А скорлупа? – Спросил милицейский грозно. - Какие орехи! - Удивилась женщина. - Нам на заводе годами зарплату не дают. Вы, может быть, слышали, завод банкротится. Завод наш называется Станкостроительный. Он должен был выпускать тяжелые и уникальные станки, чтобы на них, на этих станках, самолеты строили. Какие станки, какие самолеты? Вы видели когда - нибудь, чтобы мимо пролетал русский, хоть один, русский и новый самолет? Все четверо оппонентов, что стояли напротив женщины, включая оперативников, призадумались. - А скорлупа? - Уточнил милицейский. - Да, подниму я ее сейчас и с собой унесу! – Ответила женщина. Подобрала две обломанные скорлупки и вышла из автобуса, намереваясь прибавить хо́ду, чтобы совсем погоню стряхнуть со своего хвоста. - Постойте! - Донеслось со спины. Постояла. Догнали ее милицейские и окружили. - А что у Вас в карманах? - Последовал новый вопрос. - Да, ничего, - удивляясь ответила женщина. Пренебрегая Правилами Обращения с Милицией, засунула руку в карман. И вытащила оттуда один грецкий орех. - Вот, - удовлетворенно проговорил старший патруля. - Сейчас составлять протокол будут, меня подведут под административный штраф. - Стала бояться женщина. - Нам покажите, - потребовал старший патруля. - Только из моих рук. - Отвечала женщина. В ее ушах зазвучал голос мужа так, так будто был он записан на диктофон. Звучал голос внятно, только мысленно. - Ты никогда не должна никаких предметов принимать ни у каких работников из органов. Ты не должна никакие предметы им передавать. Все это делается, иной раз, только лишь ради получения твоих отпечатков пальцев. А пальчики можно скопировать и переставить на другие вещи, которые могли побывать в преступлениях. В тебя могут даже кинуть маленьким пакетиком, мол, лови. У человека хорошо развит рефлекс хватательный. Он, иногда, ловит вещи автоматически. А это может быть провокацией, чтобы получить улику, и за наркотики, например, тебя загрести. - Из моих рук посмотрите. Я вам все покажу. - Повторила женщина. Она наклонилась за ореховой скорлупой и провела небольшое собственное расследование. - Вот, посмотрите, - она сказала, - мой целый орех маленький, круглый и толстокорый. Он даже неотбеленный, он темно - коричневого цвета. Потому что этот орех - домашний. Нам дед Павел прислал небольшую посылку из Крыма. Теперь моя мать, а для ребенка бабушка, моей собственной дочери, как игрушки, орехи по - одному выдает. И этот единственный орешек, мне дочь утром в карман сунула потихоньку, как подарок. Я даже и не знала. А эта скорлупа, что я подобрала на полу автобуса, она совсем другая. Она пологая, а не крутая, потому что орех сортовой и крупный. Скорлупка тонкокорая и при нажиме ломается в руках. Она отбеленная до светло - бежевого цвета, потому что орехи перед продажей, мне муж рассказывал, он знает, он с Юга родом, обязательно продавцы отбеливают орехи серной кислотой. Ну и какая с меня может быть нарушительница, если я подобрала на грязном полу салона чужой мусор, что даже не был выброшен на пол мной? Вы еще в сумке теперь у меня банку с кефиром найдите, да опишите его, что везла я коктейль Молотова. Только без ордера на обыск я рыться в сумке вам не дам, - добавляла женщина рассерженная. - А кефир лучше сама при вас вылью и банку выкину, потому что не понимаю, почему вы меня сейчас удерживаете и за что?... Вы лучше бы присмотрелись к той слаженной парочке: водителю с кондуктором, я думаю, что они - главные и постоянные вымогательницы. Они и сами, в конце концов, попадутся и вас за собой потянут. Она горько жалела, что выстраивают ее в стойке "смирно", как хулиганку и нарушительницу, с ней говорят, используя те же интонации, что и для преступников. Она же ничего не нарушила! И где же ты прячешься муж, от кого скрываешься, раз даже на сотовый телефон второй день никакой весточки не подаешь? Проговоривши положенные речи, женщина ожидала оперативного решения от того конфликта, что вырос вдруг, поднялся сорным цветом на пустом месте. И горько жалела, что за пару дней перед Новым Годом был увезен ее муж тремя сотрудниками в форме, теперь исчез, не насовсем ли? - С ним рядом, вспоминала и думала женщина, никто бы не смог ее обидеть, потому что один раз в трамвае был похожий случай. И знала она, что муж ее защищал. Зашли двое мужчин, коренастых и крепких. Они поднажали на всех пассажиров, уверенные в своей безнаказанности. А пассажиры передали давление внутрь трамвая. Дышать сразу стало тесно и очень, невыносимо тяжело. Женщина пискнула, понимая что сейчас ее раздавят. А муж обернулся, всё понял и сделал или не сделал пару движений. Они были не видны, их никто посторонний не заметил. Женщина только лишь с помощью телепатии и умения чуять мужа на расстоянии мужскую защиту почувствовала. Давление от молодых хулиганов мгновенно ослабло. Они стали смирными и плоскими, как надувные шарики, вдруг потерявшие воздух. На следующей остановке из вагона вышли. Женщина приставала потом к мужу: - Ты расскажи мне, а что же ты с ними сделал? - Мужчина улыбался таинственно. Он не кололся и ничего не объяснял. Шагал и шагал ближе к дому. Около подъезда начинал хромать. - Тебя все - таки ранили? - Ужасалась женщина. Мужчина матерился вполголоса и сквозь зубы. Пришел домой и рухнул полежать. И ужинать не стал. И только потом признался, что как настоящий моджахед, он никогда не носил трусов. Боксеры, семейные трусы, даже стринги, всегда натирали ему яйца. Носить муж мог только длинные и свободные трико. А женщина недавно рваное трико неудачно в ширинке заштопала. Теперь у мужа вся промежность воспалилась и нарывала. Мужчина терпел, пока мог. Ну, эти травмы для женщины были знакомыми. Отец часто набивал до крови промежность оттого, что постоянно ездил по работе на лошади верхом. Спустившись с седла, домой отец и войти не мог, настолько ему было больно. Мать разложивши отца на чистой простыне нагишом, мазала потертости, побитости и ссадины гусиным топленым жиром. Теперь это «знахарство» по наследству к дочери перешло. И жир заменила мазь Вишневского. После теплого компресса мужчине стало полегче. Он заговорил: - Я злой был такой, и так в паху болело, я всех бы их, этих хулиганов, в клочки бы мог порвать. И весь трамвай готов был развалить, если бы себе позволил. Если бы только не удержался. - Есть будешь? - Спросила женщина. Мужчина согласно заурчал. А женщина выставляла тарелки на тумбочку рядом с лежбищем и думала, что мужа в семье, как и большого ручного хищника сложно в квартире, да и в свободном выгуле содержать. Мужчина, как большой тигр, всегда недоволен, шипит, рычит. Хвостом себя бьет по бокам постоянно. Одно удовольствие, что если мясо на вилке протягиваешь, то руку целиком, до локтя, уже откусить не пытается. Уже позволяет ей жуткие цирковые трюки, как укротительнице, с ним проделывать. Уже научился понемногу протянутое и жареное мясо с вилки зубами снимать.