Быть или не быть, жить или не жить...

Часть двадцать четвертая. Просто мамочка погладила кошку. Окончание... Мой командир меня почти что спас, Но кто - то на расстреле настоял… В. Высоцкий. «Тот, который не стрелял». Из песни. Вместо эпиграфа. Летний день вставал навстречу высокими соснами, бесконечным еловым бором, сочной свежестью лесного хвойного утра. И тем ароматом леса, от которого хотелось не бежать, а лететь. До тех пор, пока не споткнулась о бетонный поребрик. Тогда и полетела, превращая свой утренний бег в короткий полет. Но сила инерции движения не отступала. Она тащила вперед все тело, она колени, локти, бедро и даже щеку, отдельно от всего тела вперед волокла. И бороздила, царапала, разрывая до крови, до сильной боли от многочисленных ранений, так что от боли и слабости сознание стало тускнеть. И закружилась голова. - Тогда мне было одиннадцать лет, - вспоминала женщина. - Отец перевелся на работу сельским ветеринаром. И всю семью перевез. И мы жили на краю области, в деревне, что была расположена среди векового соснового бора. И, вставши утром, вдохнувши лесной прохлады, напоенной запахами земляники и незнакомых трав, вдруг так захотелось пробежаться. Она неслась по земле, почти не касаясь мягкой хвои ногами. До тех пор, пока начало бетонногопоребрика перед зданием Правления, не превратило бег в полет. Обратно домой хромала, еле живая. В те времена в деревнях ничего не знали об опасностях открытых обширных ран, неизлечимых заболеваниях, что проникают от земли в царапины и ранки вместе с вирусами столбняка. И необходимой немедленной вакцинации от столбняка. Поэтому отец посмотрел на ранения дочери, покачал головой, промыл раны крепким и щипучим от крепости ярко - желтым раствором риваноля. И замазал все раны желтой и тягучей лечебной мазью для коров, которую он зачерпывал рукою из большого и стерильного медицинского ведра. Отец любил говорить, что врач лечит человека, а ветеринар - человечество.И с разными болячками, порезами и ушибами детей справлялся самостоятельно. И если дочь бежала, не пригибая головы и зацеплялась головой за низковатую притолоку входной двери, ударялась и падала, то отец подхватывал дочь, велел смотреть на него и проверял по расширению зрачков, не получил ли ребенок сотрясение мозга. Потом водил пальцем перед лицом и заставлял глазами за пальцем у носа следить. Потом отпускал, успокоенный. И сотрясение мозгов не наступало, не потому что у девочек и женщин отродясь мозгов никогда не было и нет. (Частенько любил повторять муж своей жене, нынешней, уже взрослой, женщине) А внутри черепа только лишь одна резинка, для того, чтобы уши к голове прикрепить. (Мужчина улыбался. И рассказывал свою ехидность, точно новый анекдот из интернета) Не наступало необследованного сотрясения мозгов, потому что дедовские методы осмотра пострадавшего и пациента внимательно и вручную бывали действенными всегда. Суть этих методов не менялась от назойливого повторения и применения. - А нынешние врачи, - вспоминала женщина, - забыли совсем о пользе первичного осмотра для больного. Они не умеют без громоздкого томографа поставить диагноз: Сотрясение мозга. Или исключить его. Отцу я верила: Сказал нет сотрясения, значит и нету его. А сейчас из больницы выходишь в сомнениях. И очень редко, с радостью, что спаслась, избежала ужасного случая. Женщина вспомнила, как недавно воспалилась на мизинце ноги мозоль. Пошла к врачу - терапевту. Та посмотрела на палец издали. Сказала: - Я здесь сделать ничего не смогу. Вам надо в хирургию. И написала направление. Умение читать - страшная, оказывается, вещь! Женщина посмотрела и прочитала диагноз в направлении: Гангрена (?) под вопросом(?). О, как она летела тогда, вдоль по улице, перегоняя трамвай! Бежала и торопилась добежать до хирургии, как если бы одна минута промедления могла бы стоить ей жизни! Она бежала и молилась: - Пожалуйста, помоги! Пусть эта гангрена, пока я бегу к больнице, не переползет с пальца на всю ногу! Гангрена - это полное омертвение и гниение всех тканей тела. Лечение при этом диагнозе - только одно. Надо успеть отрезать сгнивший участок тела, чтобы организм смог дальше выжить. И женщина бежала и молилась сама не знала кому: - Пожалуйста, пусть хирурги отрежут палец на ноге! Пускай я успею! Не надо отнимать у меня всю ногу! Женщина добежала до хирургии. Ее приняли срочно. Дрожащими руками она снимала с ноги носок. Хирург издаля́ посмотрел и сказал: - Здесь нету никакой гангрены. Одна только старая мозоль воспалилась и дает припухлость и воспаление. - А как же пальцы отреза́ть? - Спросила женщина, не успевая понимать. - Вы этого хотите? - Спросил хирург? - Нет! - Женщина затрясла головой отчаянно. Она уже смирилась с потерей мизинца на ноге, двух пальцев. Или даже всех. Лишь бы успеть. Лишь бы хирурги ей ногу не отрезали, а оставили! - Прикладывайте антисептическую примочку. - Посоветовал хирург. - И мажьте мазью с антибиотиком. Хирург отворачивался к следующему пациенту, войдите ему кричал. Женщина, как пациентка, была для врача больше неинтересная. Женщина выходила и думала, что как же судьба пощадила ее. Оставила при двух своих ногах, чтобы она и дальше на них ходить могла и приносить для всей семьи пользу! Пользу с малых лет деревенская девочка должна приносить всегда! Давали хозяйственную сумку с десяти неполных лет и посылали за продуктами. Дорога шла через песчаные спуски и взгорья, овраги и старый сосновый лес. А в сельский магазин завозили только черный хлеб, маринованную капусту в банках и зеленые помидоры, тоже маринованные. Обратная дорога бывала нелегка. Сумка перевешивала. Она равнялась по тяжести половине веса всего детского тела. Но ржали на конном дворе лошади, поселенные всем конским двором сначала на время, а потом и навсегда, в бывший мужской монастырь. Церковь его давно отнять хотела, отстроить заново старинные толстые стены, кельи для братьев- монахов, но пока еще без успеха. А лошади ржали так заливисто, что сумка становилась легче. И прибавлялись шаги, становились быстрее. Она так любила в детстве лошадей! Красивые и сильные, животные всегда казались ей красивее, чем люди! Сейчас кони старательно размножались. Большой жеребец неловко прыгал и ржал. Его передние ноги были опутаны короткой веревкой, пу́тами, потому что старая стена монастыря, построенная еще до Революции, обветшала и развалилась настолько, что кирпичная стена ограды вываливалась кусками. И лошади могли бы через провалы в стене перескочить. Поэтому у всех лошадей были спутаны ноги. Кобылка была уже готова полюбить жеребца. Она вздыхала. Она держалась рядом. И клала свою голову нв шею жеребца. Но лошадиная любовь - тяжелая работа! Со связанными крепко ногами подняться на дыбы еще можно. Но удержаться так надолго - тяжело. Поэтому жеребец срывался и падал. Он уставал. Он падал передними ногами на колени. И все - таки, не сдавался! И был красив, в своем яростном желании жить и любить! Деревенские дети всегда бывали ближе к животным, зверям и сельской природе. Десятилетняя девочка отдохнула, взвалила сумку и пошла дальше. Ее ждала еще дальняя полуторакилометровая дорога. А вслед ей доносилось ржание лошадей. Теперь сидела и ждала пока заживут все раны и ссадины. Сидела в обнимку со щенком на крыльце. Шоколадный щенок сочувствовал, вылизывал щеки и нос, старался зубками размотать бинты и язычком со слюной облизать царапины и вылечить все ранения. - Слушай, а хочешь, я покажу тебе ад? - Подошла неслышно и спросила девчонка - ровесница с соседней улицы. Они еще не были подругами. Отец -ветеринар с семьей только недавно переехал сюда. Симпатичная и темнноволосая Иришка смотрела смущенно. И ждала ответа. С таким выражением смотрят только тогда, когда желают доверить некоторую тайну. И что же это было за тайное место для всех немногих деревенских детей, она пока еще не знала, но поднималась и морщилась от боли в содранных ногах и забинтованных локтях. Она поднималась и делала шаг навстречу Иришке, понимая, что приобретает свою первую, в этой деревне, подругу. Поэтому готова была идти следом, хоть в рай и хоть в ад! А сейчас, кажется, в ад она и попала! В перинатальном детском отделениии, где так остро, до головной боли пахло ацетоновыми красками, оттого что кому - то в голову пришло делать ремонт в отделении для новорожденных за пару дней перед Новым Годом. Но все когда - нибудь заканчивается. Закончились и эти тяжелые несколько дней, пока новорожденную малышку проверяли на врожденные заболевания или жизнеспособность организма. Осталось пересидеть последнее занятие, которое проводилось как ликбез для малограмотных, только лишь народившихся мамочек, которые завели себе ребенка. Но пока еще не знают, что с ним делать. И как правильно делать это. - Кошкам легче, - всегда считала женщина. - Не успевши окотиться котейка - мама знает, что нужно вылизать котёнка, потом его подтолкнуть к животу и соскам с молоком, согреть, обсушить и накормить. А люди придумали столько ритуалов и разных обычаев! - Показываю! - Сказала Мария Ивановна. Ради своего публичного выступления, она приоделась в белый помятый халат и больше обычного трясла в нервном и бесконечном тике своей седою головой. Но что положено Юпитеру, как Верховному Богу, то и положено... Мария Ивановна, как старейший врач - неонатолог внутри городской больницы и даже внутри всего города, знала, о том, как обращаться с новорожденными, знала о детях первых дней жизни, практически, все! Своими неожиданно сильными руками Мария Ивановна разложила младенца, как цыпленка, подготовленного к жарению по грузинскому рецепту с пряными травами. Врач согнула ему ножки и стала давить на согнутые ножки сильно. Она пыхтела. И старалась придавить ножки младенчика к плоскостипеленального стола. - Сейчас как хрустнут, - думала женщина, - его мелкие детские и хрупкие косточки. - Младенец был похож на разложенную на столе лягушечку. Он не плакал, а только кряхтел. Потом Мария Ивановна минут пять держала младенца за ножки. Потом отпускала медленно. Потом, отдышавшись проговорила: - Так каждая родительница должна лечить у своего ребенка дисплазию тазобедренных суставов. И повторять эти упражнения каждый день. Иначе ваш ребенок никогда не сможет ходить. - Ни за что не буду! - Решала женщина. Совсем некстати ей вспомнился свой выпускной вечер. Родителей собрали заранее, чтобы они успели наготовить кушаний, которых никогда и никто не готовил в их селе. И мать вспоминала потом, как отбивались цыплята табака́. В их деревенской жизни никогда не водились специальные молотки для отбивки мяса. Поэтому тушки цыплят незатейливо бились об стену до тех пор, пока цыплята не становились мягкими. Уборщица школы, могучая женщина отбивала так штук пятьдесят цыплят, на полный ужин для всех: Выпускников, учителей и гостей праздника. И, под конец своей работы отбойным молотком, стала так похожа на душегуба, вся в клочьях мяса и брызгах крови, что мать не могла не рассказать своей дочери эту историю. А дочь - выпускница порадовалась, что деревенское застолье, наполненное блюдами и горками разной еды, не допустило ее до поедания этих экзотических и раздавленных перед жарением цыплят. Все эти цыплята были выставлены на столах, но в каких - то других местах. - А вот теперь мне предлагают задавить, как цыпленка, своего собственного ребенка. - Думала женщина. - Я ни за что с этим не справлюсь! Я прикоснуться - то к этому хрупкому существу боюсь! И почему же мне всегда выпадают в жизни малопереносимые вещи. - Думала женщина. - А надо с ними справляться так, как будто бы они самая наиобычнейшая вещь? Как сильно страдала несчастная куча песка от того, что ее расшвыривали и расшевыривали! Так много всеми вечерами собирались на совещания умных мужчин. Они так хотели «срубить палку». За раскрытие преступления оперативным работникам Управления ставили палочку, как в первом классе или в колхозе за отработанный день, за трудодни. Им всегда выдавали премию за успешно раскрытое преступление. Сегодня совещание проводилось во дворе училища, где муж работал сторожем. И муж занимался планированием. В РУБОП, Республиканское Управление по Борьбе с Организованной Преступностью, поступила информация, что появился в городе активный «черный» риэлтор, который лишает квартир всех людей. А начинает он с того, что входит в доверие к горожанам, рассказывет им о том, как можно только с нею, опытной риэлторшей, грамотно и выгодно их старое городское жилье на новое и более просторное обменять. Потом забирает у людей ключи. А те и оглянуться не успевают, как оказываются выселенными в ветхие бараки за границами города. Не на сто первый километр, как в Москве. А, ради провинции, чуть поближе, километр, примерно, на двадцать пятый. Но именно там, в ихнем городе уже заканчивалось всякое городское житье. И женщина сидела рядом с кучей песка на теплых досках. Осеннее солнце грело по - летнему. Ходили с утра с племянницей на конкурс Королевы Лучшей Косы. В городе открывался новый семейный парк. То есть, почистили старый городской и заброшенный парк и немного забетонировали вокруг него пустыри. И всех молодых девушек приглашали отметиться своими косами в конкурсе. В свои одиннадцать лет племянница была чудо, как хороша! Фигура появлялась оттого, что бегали с детства всеми детьми взлягушки за скотиною. Коса отросла оттого, что отец воспитывал дочь по -деревенски строго и волосы стричь запрещал. Румянец во всю щеку появлялся от регулярного выпивания вечером парного и теплого молока. Большеглазая и волоокая русская красавица смотрела с летней сцены, с конкурса. Домашней племянницей она больше не была! Но конкурс на королеву кос не выиграла, хоть и коса была русая, толстая, ниже пояса, до задницы доставала коса. Первый приз достался юркой темненькой девчонке с недлинной и нетолстой косой. В толпе пошептались, что она дочь Главы этого района города. Немного расстроенные приехали к мужу на работу, пожаловались на жизнь. Мужчина понял, посочувствовал. И деньги на кафе и мороженое выдал. Велел горечь неполной победы в дорогом кафе заесть. Отправились в Баскин Роббинс. И тут обнаружили, что сумма, что дал наш муж, вдруг съежилась в дорогом кафе до размера крохотного. Племяннице хватило на два шарика мороженого. Сиропом и другими наполнителями пришлось пренебречь. А женщина, по остаткам средств, влезала в чашку чая без сахара. И только они расположились за столиком у окна, в кафе ворвался муж и сказал: - Срочно! На выход! - Нельзя было пожертвовать такой вкуснотой! И женщина побежала договариваться, чтобы мороженое перевалили в одноразовую вазочку. От чая она тоже успевала отказаться. Ей даже деньги смогли вернуть! Сидели в машине, зажатые между мужем и остальными РУБОПовцами и ехали! Племянница съела мороженое, вылизала вазочку из - под него. И добросовестно захрустела порционными кусочками красиво упакованного сахара. - Откуда? - Удивилась женщина. Племянница ответила: - Вместе с чаем принесли! Когда ты побежала чашку чая назад сдавать, я сахар сразу заныкала. И вот сидели третий час. Скучали страшно. Их выдернули из кафе, потому что «черный риэлтор» опять забрала у своих будущих жертв ключи. Муж вел оперативную работу и договаривался по телефону, чтобы ключи за взятку вернуть. И начинать охоту на незаконно действующего риэлтора. Но та, как будто бы чуяла. Время вела и не звонила. - Вырвали из кафе! - Понимала женщина. Теперь сидим третий час возле кучи песка и, как дураки, по очереди, кучу песка пинаем! Вот не ее это было дело - слежка за людьми. И азарт от пои́мки, от разрешенной государством охоты на людей. На некоторых людей государство охотиться разрешало. Оно дозволяло и подавало команду: - Фас! - Тогда и летели к чертям Декларации Прав Человека, Конвенции, Конституции… Но нужно было быть кем - то особым, не человеком, а сыскарём, чтобы всю свою жизнь связать с поиском людей, как объектов охоты, людей, нарушающих законы, людей ненадлежащего качества. Но приятно было знать, что и загнанный в угол зверек, может не только до бесконечности терпеть, но извернувшись, вдруг почувствовать себя той самой подвальной крысой с острыми зубками. И огрызнуться, и укусить. Хотя бы, даже и с помощью Уголовного Кодекса. Ведь брали же на него, на мужа, как на основную приманку, за взятку паспортистку из паспортного стола! Вся операция прошла успешно! Когда паспортистку брали за взятку, она испугалась, что ее хватают. Она начала кричать: - Полиция! Полиция! Племянница сидела рядом и лепила из влажного песка смешные куличики. Муж обращал внимание. В его глазах вспыхивала мысль: - Вот ты и пойдешь возвращать ключи! Сейчас будем договариваться о встрече с риэлтором! - Говорил он своей жене, говорил он женщине.