Быть или не быть, жить или не жить...

Часть тридцать девятая. Кто ходит в гости по утрам… Окончание. Люблю тебя я до поворота, А дальше - как получится! Из песни А. Городницкого «Все перекаты, да перекаты»… Вместо эпиграфа. - А как вы Яухина брали? - Вспомнила женщина, как спросила однажды у мужа. - О, это хохма была! - Улыбнулся в ответ мужчина. - Ты помнишь то старое здание Собеса, которое рядом с пожаркой и старой пожарной каланчой было? - Женщина не помнила, но чтобы историю не прерывать, головой покивала. - Пришел я туда. - Продолжал рассказ мужчина. - А там вертушка на вахте стоит, вахтер сидит. И пропускают только, если правильный пароль скажешь. - А какой был пароль? А ты его откуда узнал? - Не утерпела женщина. Муж хмыкнул и ответил: - Мертвые не потеют, конечно же, был мой пароль! А другого правильного пароля я и не знал. Поэтому меня наверх не пропустили. Я сел внизу и стал ждать, пока выйдет из МСЭК ( Медико - Социальная Экспертная Комиссия) комиссии хоть кто - нибудь. И первым спустился Яухин. Я поздоровался. И он меня узнал. И я дал ему вводную, программируя ситуацию: - Вы помните меня? Я у Вас после инсульта инвалидность получал. Вы мне сначала хотели вторую группу инвалидности сразу дать, а потом передумали. - Помню. - Кивнул головой Яухин. И я сказал Яухину, дальше продолжая разговор: - И если бы вторая группа у меня была, ее бы не сняли. А дали Вы третью. И через год сразу же сняли ее. Сказали, что я теперь совсем выздоровел. И надо бы продлить инвалидность, да не знаю обратиться к кому. - Это правильно! - Подтвердил Яухин. - Принесите мне три с половиной тысячи рублей. И я выпишу Вам справку на год об инвалидности. Заканчивалась перекрестком дорога, которая проходила через мрачный недостой заснеженных дач и законсервированных на зиму новостроек, что стояли одними особняками совсем без крыши, другими особняками с крышей, но без стекол, и щерились темными провалами окон, как внимательных глаз. И женщина задумалась, выбирая дорогу: Свернуть ли к дому бабушки, чтобы оставить там в тепле своего ребенка или и дальше перебирать ногами по заснеженной дороге, чтобы проверить кошку и свой маленький, на всю зиму арендованный у хозяев дом. …Воскресным, пасхальным, утром пришла в гости Нюрочка. И бабушка сразу же скомандовала матери: - Первый гость в дом к нам пришел! Подушку, скорее, выноси! Мать принесла самую большую перьевую подушку из спальни. Усаживала Нюрочку на подушку и говорила: - Радость - то какая! Ты первой гостьей сегодня в наш дом пришла! - Я - мужик! - Поправляла Нюра. Говорила, немного заикаясь, и шепелявила. И была последним, поздним, ребенком из пяти детей у бабы Стеши. Дом бабы Стеши стоял напротив, поглядывал своими окнами в окна соседей. А баба Стеша любила приходить в гости. Приходила всегда вместе с Нюрочкой. Пили чай с печеньями и конфетами. Обсуждали деревенские новости. И баба Стеша знала все деревенские новости и становилась энциклопедией местной деревенской жизни потому, что часто ходила на поминки. А в селах справлялись поминки по умершим родственникам на сорок дней после похорон, на годовщину после смерти, на три года после похорон. И Нюрочку баба Стеша брала с собой. На поминках вкусно кормили. Как в старой Руси, в царское время, как при Иване Грозном, подавали и подают до сих пор на поминках, несколько перемен блюд. Сначала щи, мясные или постные. Потом лапшу с курицей или с грибами. А следующей переменой каша шла, уваренная в печи́, упретая до полной разваренности, с маслом: скоромным или постным. Заканчивался пир или поминание по покойнику пирогами, которые также подавались нескольких сортов. А старушкам - молельщицам, что перед поминками читали молитвы, пироги еще завязывали с собою в узелок. Веселее было, понимала женщина, только в деревне у бабушки, которая нынче была так стара́, что переехала на постоянное житье к дочери. А маленькими детьми на все лето отправляли к бабушке всех детей в село. Родители приезжали на выходные. И как же всем селом бывали родственники им рады! Небольшое мордовское село укрылось за лесами. И только иногда разрезали темные леса узкие овраги. В поселке Молот можно было, без стеснения, заходить в любой дом. Везде угощали пирогами и конфетами. В любом доме жили родственники. Никуда не уезжали. Старинное было село. Редко уезжали насовсем из села жители, поэтому не только роднились, но и помнили о своем родстве. И с самого раннего утра вставала бабушка Клавдя к печи. Топила печь. И ставила в жаркую печь, ухватом, чугунок с овощами, водой и мясом, чтобы варились щи. А потом, когда жар угасал, а тесто подходило, ставила в русскую печь, тем же ухватом, выпекаться хлебы, булочки или пироги. Хлебовозка в деревню не ездила, хлеб из города не привозила. Поэтому в каждом доме всегда был собственный хлеб, свежий или чуть подчерствевший, а вкусный настолько, насколько удачлива в хлебопечении была хозяйка дома. Вывезенная отцом из маленького сельца, взятая замуж, мать на всю жизнь сохранила детскую любовь ко всем людям и желание дружить со всеми. Отец часто менял места работы. Он перебирался все ближе к городу. И все больше становились те села, в которых семья жила. И с каким же трудом мать привыкала к тому, что не все люди родственники или друзья. И что некоторых знакомых нужно опасаться или сторониться. Хранительницей традиций всегда выступала бабушка. Она упрямо говорила с матерью только на мордовском языке. И ничего нельзя было понять, не удавалось даже вычленить ни словечка из этой переливчатой и птичьей речи, совсем не человеческой, не русской. И вот командовала бабушка Клавдия, разворачивала новый обычай приема гостей. А Нюрочка подходила вперевалку, напрягаясь короткими, толстыми ножками, садилась на стул и на уложенную на стуле подушку. И заявляла вновь: - Я ведь не баба, я мужик! - Мужик, мужик! - Соглашалась мать. - Нам еще лучше, если первым гостем в пасхальное утро к нам в дом приходит мужик! На весь год счастье в дом принесет! - И спрашивала: - А рюмочку будешь, в честь светлого христова праздничка? - Буду! - Кивала головой Нюрочка. Спохватывалась и приветствовала всех хозяев дома: - Христос Воскрес! - Воистину Воскрес! - Отвечала мать. И подавала, с поклоном, крашеное луковой шелуой коричневое яйцо и небольшую рюмку водки на маленьком подносике. Нюрочка выпивала рюмку водки, занюхивала ломтем хлеба, просила водки еще. Но мать отказывала, уверяя, что норму для почетного первого гостя она знает. А Нюрочке домой пора. Сейчас ребятишки по домам христосоваться и яйца собирать пойдут. А за пьяную Нюрочку придет ругаться ее мать, соседка баба Стеша. Тогда Нюрочка начинала с большой подушки вставать. Она поднималась в чистой и отмытой кухне, из которой вот только что, перед праздником Светлой Пасхи, выгнали жить в баню небольшого теленка, февральского месяца рождения. Теленок рос добросовестным, старался расти, от скуки обгрызал стол и стены. А пол обо - сывал постоянно так, что вся краска с половиц слезла. И свежеотскобленные до́чиста доски пола, в том месте кухни, где прогуливался и куда дотягивался коровий ребёнок, теперь были не чистыми, но светлыми и шершавыми. Как будто из разных домов, составили из разных кусков, два места в кухне, где раньше стоял теленок, а теперь сидела Нюрочка. Составили из разных домов место для телка́ и обстановку всей остальной частьи деревенского дома, покрашенного летом, отмытого ранней весной, ради светлого Христова Воскресения. Посидевши на подушке, Нюрочка вставала неторопливо. Она тоже была составлена из разных, неподходящих одному человеку деталей. И создавалась картина уродства физического, которое дополнялось неполноценностью психологической или умственной. А что послужило причиной такого уродства, генетические дефекты, особенности внутриутробного развития плода или родовая травма, никто и никогда в деревне не разбирался. И государству было все равно. Оно никогда Нюрочку социальной защитой не защишало. Мать не торопила первого гостя. Провожала низенькую и неуклюжую Нюрочку до дверей. Спускались с крыльца и шли до ворот. Через дорогу Нюра переходила сама. По раннему утру дорога была пустынна в обе стороны. Только вдалеке, перебирая ногами быстро - быстро, торопилась в поход за пасхальными яйцами первая команда ребятишек. И всё пасхальное воскресенье дети прибегали христосоваться. Мать подождала детей у калитки. Они подбегали. Здоровались на разные голоса: - Христос Воскрес! - Мать отвечала: - Воистину воскрес! - Потом считала ребятишек и выносила каждому по яйцу, в луковой шелухе вареному, поэтому красновато - коричневому, крашеному. Довольные ребятишки убегали. А на подходе были уже новые христосовальщики. И с утра ребятишки бегали, разносили по домам удачу и собирали яйца так, что мать начинала беспокоиться: - Наверное, мне кассеты яиц в тридцать штук не хватит. В этом году много ребятишек по домам ходят. Сейчас поставлю еще вариться штук тридцать яиц. Можно было бы подавать детям и конфеты. Но мать не любила изменять традиции. И, возвращаясь, иногда, с поминок, жаловалась, что смешали кислое с пресным. И не придерживаются старинных поминочных традиций русского пира с его постепенными переменами блюд, а выставили на столы всё сразу, даже яблоки и апельсины в вазах, даже конфеты! И мать вздыхала, что пора уже племянницу и другую внучку, дочь у само́й женщины будить. Пусть пробегутся ребятишки, хотя бы, по ближним соседям, тоже похристосуются. Пусть, хотя бы частично, возместят соседскими крашеными яйцами, у́быль собственных яиц! А женщина, собирая своего ребенка в дальний поход по селу за яйцами, вспоминала, как жили всей семьей в маленьком сельце. И с наступлением пасхального воскресения, она с матерчатым мешком отправлялась в поход. Христосоваться и собирать яйца. Бесстрашно стучалась во все дома. И чаще всего люди берегли и хранили традиции Светлой Пасхи. Мешок прирастал тяжестью крашеных яиц. Азарт вёл вперед. Прошлась по двухэтажным домам - баракам. Там, начиная с весны, трудились на стройке заезжие из дальних краев строители - шабашники. Поднялась на второй этаж. Толкнулась в облупленную краску на двери. Входная дверь легко открылась. Кричала в глубину временного жилья, в полумрак: - Христос Воскрес! - Появился незнакомый мужчина. Посмотрел на пигалицу восьми неполных лет и сказал: - А мы эти праздники не отмечаем. - Потом вдруг сам расстроился и спросил: - А пару сырых яиц у меня возьмешь? Деревенская девчонка кивнула. И получила в ладони два свежихх яйца. Яйца были сырые, куриные, некрашенные. Развернулась и вышла из двухэтажного барака. На этом подвиге прекратиласвой эпичный поход по сбору яиц. А вечером отец вернулся с работы, послушал рассказы дочери и спросил: - Мать, может, не надо ее одну в такие походы, как сегодня, отпускать? - Вот вырастут дети и сами бросят ходить христосоваться, - Отвечала мать. Воспоминания выжившего, понимала женщина. И не протестовала даже теперь, когда изменилась жизнь. Но, как и прежде, по традиции, собираются дети величать Пасху. И невозможно объяснить ребенку шести неполных лет, как может быть опасен поход по неизвестным домам, даже в родной деревне. До тридцати пяти лет Нюрочка всегда жила в деревне со старухой матерью. На одну только зиму забрали мать вместе с Нюрочкой, старшие дети жить к себе в Москву. Успешные московские дети, что имели в столице жильё. Баба Стеша вернулась из Москвы поздним летом. Приехала уже без Нюрочки. Баба Стеша, как обычно, приходила в гости к матери, садилась на свой обычный стул. А рядом с нею пустовал другой стул, на котором раньше всегда сидела не то мужчина, не то женщина, Нюрочка. И становился воздух кухни плотнее, оттого что, как будто бы рядом присутствовала незримая Нюрочкина тень. И вспоминала женщина, как ходила летом воровать в опустевший бабы Стешин огород малину. Крупная ягода сохла на кустах и просилась, чтобы ее собрали и съели. Она и ела. До тех пор, пока не увидела под ногами большого кота. Смотрел неподвижно стеклянными мертвыми глазами. Кот был повешен за шею, на проволоку, не очень давно. Так, что мог прикасаться к земле задними лапами. Пока мог, стоял с петлей на шее и жил. А как уставал, то опускался на четыре лапы и постепенно убивал себя сам. И не полезла больше в рот малина. Она бы освободила кота, если бы успела. Но умер, подвешенный за проволочную петлю кот. А баба Стеша рассказывала, как плакала в Москве Нюрочка. Здесь, в деревне, она могла выйти ко двору, прийти в гости в соседям, попить чаю со старой бабушкой, сходить на поминки, чтобы там вкусной куриной лапшой напитаться. Или даже, просто и вольно сходить в деревенский туалет. Сменили насильно место жительства. И не могла бедная и ущербная Нюра приспособиться. Ругали ее часто за нечистоплотность. От этого она не могла сходить в гигиенически - чистый московский туалет. Забрали в Москву весной. Нашли почечную недостаточность в феврале месяце.А хоронили Нюру - уже весной. Вечером, по голубым сумеркам, выходили провожать бабу Стешу. Жевал серку задумчиво и наблюдал за своими хозяевами рослый теленок Филька, подрощенный февральский телок. Отрыгивал жвачку, ее пережевывал снова и не знал, что всей жизни ему отпущено только лишь до весны, потом до осени, до октября месяца. Деревенские люди заботливы и рачи́тельны. Они умеют получать через собственные хлопоты приплод от коровы, мясо от телка и другие небольшие выгоды. Доживши до тридцати пяти лет вместе с матерью в деревне бедное и ущербное существо неопределенного пола, Нюрочка, сгорела в блистательной Москве за неполную зиму. Угасла тихо, даже не вспыхнула перед смертью своей никаким запоминающимся поступком, не осветилась ярко, как свеча… Деревенский здравый смысл легко расставляет акценты. И обсуждают деревенские люди только свои местные новости. А Нюра умерла в Москве, поэтому смерть ее никто в их деревне не обсуждал так, как разговаривали о смерти соседки: - Погибла от почек. - Говорили и обсуждали в деревне. - Потому что всегда ездила продавать картошку и овощи на рынок у Волны́шки. А там в туалет сходить не́куда. И от торгового места надолго не отойдешь. Лето поторговала. Всегда терпела. А потом нашли у пожилой женщины и успешной торговки, почечную недостаточность. … - А если я в Москве сумею хорошо закрепиться, - говорил полковник Сухов. - То я постараюсь и Вас Сергей Игогович, тоже выдернуть в Москву. - На фирменном Суховском лимузине марки «Таврия», мужчины ехали варить решетки на окнах. Полковник Сухов перед отъездом решил помочь и сделать более безопасной семейную жизнь Сергея, с которым он работал. - Мы здесь не проедем! -Говорил муж. - Ерунда, здесь дорога короче! - Выворачивал руль так, точно он в танке сидел и рулил. И отвечал мужу полковник Сухов. И точно застряли. Около Автозавода были волнения и пикеты. Люди выходили протестовать. Они сражались за зарплату и за жизнь! - Я к Вам привык Сергей Игогович, - говорил Сухов. - Мне Вас в Москве будет очень не хватать. - И муж рассказывал дальше. - Тогда я подумал и Сухову сказал: - Совсем Контора опустеет без Вас. И так в ней работников не хватает, кто же придет на Ваше место? - Уже подобрали оперативника. - Отвечал полковник Сухов. - Пока в курс дела новый специалист войдет, пока поднатаскается. - Сомневался муж. - Да нет, вроде, смышленый. - Говорил Сухов. - Специалист по ядам. И по отравлениям. - Да, раньше КГБ хорошо работала, - продолжал разговор муж. - Подойдут в зону до́ступа с небольшим шприцом, уколят незаметно. И человек свалится так, точно подвыпил и спит. Но только уже никогда не проснется. - Сейчас все намного лучше, - Сухов сказал. - Можно распылить спецсредство из баллончика. - - Теперь вам всем придется тщательно мыть руки перед столовой. – Заметил муж. И Сухов засмеялся нехорошо так, точно ржанул: - Бу – га – га! - Смотри, смотри, - заинтересовался муж. - Кто главный в этом пикете! Жены моей, главный редактор и владелец газеты! Давай - давай! Дави его! И скажем потом, что так и было! Волнения народные были! Он сам под машину залез! А то он сначала печатал мою жену, брал все её статьи, а потом бросил. - Не, он га&нястый очень! - Отвечал Сухов. - Потом обидится и отомстит! Не буду я его давить. Он раньше Дейвид Джабберович был. А теперь в Городскую Думу рвется, поэтому сменил имя и фамилию и стал чистокровныи русаком с революционной фамилией Калинин Яков Андреевич! Высокий и толстый владелец газеты в летней маечке с короткими рукавами был главным организатором в восстании рабочих и боролся за лучшую жизнь. И получил ее для себя местом в Городской Думе. - Какие специалисты КГБ (Комитет Государственной Безопасности, больше не существует), какие отравления, - послушала тогда мужа и сказала женщина - раньше, в средние Века, целый штат известных отравителей работал. А теперь мадам Локусту и Екатерину Ме́дичи ( известные в истории отравительницы) заменил один магазин с хранением продуктов, хозтоааров и тараканов на полках, где покупают вечером арбуз. А после того, как арбуза поели, вся семья летит в больницу. И половиной семейства тихо - мирно помирает. А лаборатория, врачи и санэпидстанция безмолствуют…