Быть или не быть, жить или не жить...

Часть сорок вторая. Сергей Иргогович, а Вы использовали все способы? Окончание. Наутро я на реку выйду, наутро лето кончится, И подавать я не должен виду, что умирать не хочется… Все перекаты, да перекаты. А. Городницкий. Из песни. Вместо эпиграфа. Небольшая деревенька Акбаш, что в переводе с татарского языка значило Белая Голова, располагалась на границе между Татарстаном и Башкирией. Деревню делила на две неравные части небольшая речушка. И в обычные, сухие и жаркие летние дни, речка, что обходилась без названия, а напоминала своим видом небольшой ручеек, струилась по дну неглубокого овражка, такая мелкая, что перейти речушку в любом месте вброд можно было не замочивши даже щиколоток. И плоские камни, что обозначали переход через речушку, были выложены только для тех, кто ходил в туфлях и ботинках, а не в сапогах. Но обе они, и деревня, и речка, были зажаты между невысоких, округлых и таких уютных гор, которые нельзя было не полюбить, потому что горы привлекают и притягивают. Но если в горах шли дожди, то маленькая речка становилась серебристой красавицей вдалеке, едва у горизонта видимом. Речушка медленно, целый день, надувалась блестящим пузырем. А после обеда вдруг выходила из берегов и неслась вдоль по деревенской улице мутным и яростным потоком. Вода сшибала с ног верховых, вода уносила вслед за собою всадника вместе с лошадью. И волокла несколько верст, захлестывая грязным течением. Свиньи плавали в загоне. Отец, молодой и красивый, плавал рядом с ними, поддерживая и ободряя свиней, готовил их к продолжительному заплыву внутри сараю́шки, как к необходимому гражданскому подвигу. Корова еще могла стоять на полу в хлеву, покрытая водой до шеи. Она вытягивала голову и жалобно мычала. А потом наводнение схлынуло. Речушка позабыла, какою грозною она была, вернулась в прежнее русло. И только бежала чуточку бойчее, чем раньше, легонько пошевеливая камушками на дне. Но слабости речки никто больше не верил. И все это сделали горы, что обнимали одинаково плотно и речку, и деревню. Затяжные летние дожди посреди гор привели к позднему летнему паводку. Когда муж рассказывал о том, что существуют горы такой высоты, что если проходишь горной тропинкой, то смотришь вниз на два километра. И видишь внизу реку. И знаешь, что это большая река. Она выходит к городу и течет, большая и полноводная. А сверху с высоты, река кажется тонким извилистым шнурком. И сердце мрет, потому что если сорвешься, то лететь отвесно вниз придется две тысячи метров, обдираясь о камни и осыпи. Изорванной кучкой непонятного тряпья шлепнешься на каменную осыпь. И никто никогда не найдет даже тела. Женщина слушала и не понимала, зачем же нужно ходить в такие опасные горы.Тогда мужчина объяснял, что тянут горы к себе. Рассказывал, как один раз сорвался и летел вниз долгие пятьсот метров. И спасся только лишь потому, что зацепился за куст. Куст выдержал вес человека. И тот молодой паренек, которым был тогда муж, остался жив. И все - таки горы влекли к себе. Рассказывал муж специально для женщины, что те большие горы, которые были расположены близко от его родного города, Ташкента, так навсегда и оставались отдельным государством в государстве. Служили транзитным потоком для связей с контрабандистами, нелегального переноса и перевоза товаров через границу. - Мой дед, - рассказывал муж, - служил в Частях Особого Назначения и бегал ещё по горам, разыскивая тех душманов, которые не принимали до последнего Советскую власть, устраивали в горах и в горных пещерах схроны с взрывчаткой и оружием. Только с 1924 года стало немного утихать. Взялись крепко за бандюков. И все национальные бандформирования зачистили. Ну, может быть, не все, - сразу же поправлялся муж. - Но жить после этого в городе стало немного полегче. - И вспоминал, как сам один раз нашел пещеру, где стояли ящики со старыми патронами. Рассказывал дальше, что огляделся вокруг, вышел из пещеры, привалил ее тем же самым большим камнем, а потом забыл дорогу в тот горный район. Женщина шла по дороге, тащила ребенка за собой и вспоминала, что муж начинал рассказывать свою историю тогда, когда они проходили мимо городского Центрального рынка. Обычно, всегда к этому времени рынок уже открывался, обустроенный торговыми тентами. Появлялись продавцы овощей и фруктов рядом с ангарами: железными и полукруглыми строениями - укрытиями для продавцов от непогоды, дождя и морозов. Но сегодня рынок пустовал. Вокруг одного из павильонов рынка собиралось редкое оцепление. Муж приостановился, рассматривая, как бегут в павильон, упакованные по всем правилам бойцы в камуфляже и подбрасывают высоко, пробегая мимо, свои тренированные колени. Бойцы торопились на захват и начинали операцию «Контртеррор». А муж посмотрел и сказал: - Маски - шоу! - И сразу выцвело захватывающее представление, которое бы обязательно увлекло бы женщину, потому что внутренний литератор, что после сотрудничества с газетами, обязательно жил внутри ее организма, всегда отзывался на самую маленькую, но, может быть, немного забавную или интересную вещь. Внутренний литератор не мог пропустить и не досмотреть такое фееричное зрелище. Без разницы, сумеет ли пригодиться материал для газеты, сейчас или в будущем. Или останется ярким воспоминанием в памяти и никогда больше никому, кроме самой женщины, не потребуется. И женщина вздрагивала всем существом, понимала, что на ее глазах творится Новейшая История Города. Но после слов мужа о масках - шоу вдруг угас весь пыл и прошел азарт. И стали напоминать пробегания вокруг ангара мощных, хорошо упакованных и камуфлированных бойцов, ту самую ежедневную утреннюю прогулку и выездку хорошо почищенных и подпругами утянутых верховых или цирковых лошадок. Лошадей надо прогуливать время от времени и давать им пробега́ться на ипподроме, по кругу, на рыси, чтобы лошадки в стойле не застаивались! - Чужой громкий голос плыл, изменяясь в металлический звон. Под сводами рынка голос из громкоговорителя предупреждал мирных граждан, что им необходимо посторониться и не мешать проведению проверки по подозрению в контртеррористической операции. Муж, как показалось женщине, облегченно вздохнул. И, отвлекая ее взгляды от бойца, что пробежался вдоль всего прохода внутри рынка и мимо них самих, особенной гарцующей и очень уж картинной пробежечкой, муж потянул женщину за руку, поторопил и сказал: - Ну, я же говорил! Так и есть. Опять проводится акция спецслужб. - Ну, почему же, муж! - Заныла женщина. В глубине своей души, она оставалась обычной зева́кой. И весь организм властно требовал яркого и необычного зрелища, в котором бы она сама, если бы не участвовала, то хотя бы присутствовала. И вот крепкая мужская рука ее утаскивала из самого центра будущего события. - Ну почему же муж! - Не могла остановиться женщина. – А вдруг мы уйдем и что - нибудь пропустим! Вдруг без нас весь город взорвут! Мужчина остановился от удивления. И женщина не успела доныть свою финальную фразу о том, что если это событие без нее, как без очевидца такого грандиозного преступления произойдет, то вся семья будет локти от голода кусать, потому что потеряется гонорар, от события, преступления или теракта, потому что она тогда не сможет правильно описа́ть сюжет и написать статью в газету. - Мне на работу надо через три часа. - Объяснял муж. Но понимал, что выглядит неубедительным. Попробовал снова. - Мы здесь, на рынке, уже ничего сегодня, никаких продуктов не купим. Эта операция по поиску взрывчатки всех продавцов сегодня распугала. Они позакрывали свои киоски и разбежались, если смогли проскользнуть через оцепление из бойцов спецслужб. А город рвать никто и никогда не будет. - Мужчина посмотрел в круглые от удивления и возмущения женские глаза. И предупредил ее возмущенный вопрос: - Но почему же! Почему? - Удивлялась в своей душе женщина. - Если другие города, сам знаешь, как рвут. Только и приходят сообщения по телевизору, что там где - то взорвали метро. А здесь разыскали и обезвредили большой заряд взрывчатки… Мужчина приготовился рассказывать. Рассказывать он предпочитал на ходу, заодно приближаясь поближе к дому. - Этот город слишком маленький, чтобы кто – то всерьез занялся им. Ты обращала, может быть, внимание, насколько расхлябаны охранники на входе в любой значительный общественный объект. - Женщина кивнула головой. Она знала. Любые охранники, которых нынче везде полно, звереют или преисполняются служебного долга, разве что только лишь от скуки. Тогда и начинают развлекаться всей охраной, то бабушек в Санкт - Петербурге доведут до смертельного сердечного приступа, оттого что возникает у охранников подозрение, что бабули - блокадницы разорили весь магазин оттого, что забыли показать на входе в универсам пачку масла, купленную ими где - то по дороге. Женщина знала, что выведена нынче особая порода злобных охранников такая, что хочется зайти в продовольственный магазин и сразу поднять руки вверх, раз уж наручников, чтобы обе руки намертво за спиной сцепить, в комплекте с продуктовой коляской или магазинной корзинкой не предполагается. - Охранять и защищать всегда тяжелее, - продолжал мужчина, - потому что нападать и повредить намного легче. А здесь, в этом маленьком городке, в центре России, я вообще думаю, что очень непуганные все люди живут. И совершенно разучились или никогда и не умели делать самого главного - думать. Женщина кивнула головой снова. Она знала теперь, поживши рядом с мужем, насколько дырявой бывает защита у любых общественных мест. Сидит и дремлет, клюет носом, пожилая вахтерша в детской больнице. Встречаются в приемные часы внутри больницы родители с детьми. Передают родственники детишкам большие сумки с передачами и продуктами. Слона в этих сумках можно незаметно пронести! Вахтерша и тогда не проснется. И тоже ничего не заметит. Любой незнакомый человек может в здание подняться, мимо спящей вахтерши пройти, оставить где - угодно любую взрывчатку. И мирно спуститься, из четырехэтажного здания детской больницы выйти, опять же вахтершу ничем не побеспокоив. И женщина знала, что нет других причин, чтобы лучше служить и защищать. И эта причина, единственная, такая же, как халатность, засела у каждого «защитника» в голове. - Здесь рвать ничего никогда не будут, - продолжал муж, - потому что нет резкого противопоставления двух разных национальностей друг другу. В городе живут русские, татары, чуваши, мордва. Другие национальности, кроме русских занимают значительную прослойку. И сами сдерживают, внутри своей среды, любые проявления национализма, которые могли бы вылиться в ожесточенные столкновения, теракты или взрывы. Поэтому все эти пробежки, - муж показал кивком головы. - Они только для того, чтобы показать работу спецслужб. - Женщина мужу верила. Оставаясь в любой ситуации художником, театральным художником по образованию, муж был «Артистом» в душе. И только лишь, когда начинали вместе жить, пытался объяснить, как бежит женщина. Из объяснений мужчины выходило, что женщина должна быть полуголой, чтобы художнику было видно, как работают, напрягаясь и сокращаясь, все мышцы прекрасного женского тела. И женщина, что рисовалась в воображении мужчины, была прекрасной, как мечта, бежала по песку одушевленная воображением мужчины грёза, заливалась счастливым хохотом, показывала в улыбке белоснежные и ровные зубки. И с горечью женщина оглядывала себя. Совсем она не подходила на роль драгоценного мужского идеала. Скорее, вынужденный выбор, ППЖ (Походно - Полевая Жена), подруга по совместному выживанию, как главному и продолжительному житейскому несчастью. Муж видел, что женщина не слушает его больше, а только лишь своими мыслями кручинится. Тогда останавливал свой рассказ о столкновениях его далекой юности и говорил: - Давай – ка, я тебе лучше расскажу, как совсем недавно брал здешнего вашего городского МЭРа!