***
Указ царя-батюшки народ воспринял по-разному, в основном мнения сводились к тому, что вино хлебное мухоморами закусывать вредно для окружающих, но смешить принцессу пошли, конечно, чего б не пойти, если делать все равно нечего. Правда, гости дорогие, смешить пришедшие, сразу же подумали, что царь-батюшка проспиртовал покои так, что это стало заразным, ибо царевн оказалось две. — Кажись, у меня в глазах двоится, — тихо произнес знаменитый лицедей. — Эдак дело и до мухоморовки дойдет. — Понятно, чего они ревут, — кивнул ему старый друг и товарищ — шпагоглотатель, известный тем, что сожрал арсенал басурман полностью, а морду им уже богатыри потом набили. — Я б тоже от постоянного похмелья ревел бы. — Суров царь-батюшка, суров, — согласились приглашенные гости. — Пойдем мы подобру-поздорову. — Эй! Куда?! — царю такой подход к делу не понравился, но батюшку народ давно уже не спрашивал, не Кощей чай. Кстати, о Кощее… Только пригорюнился, значит, самодержец, как сверху спикировал ворон остроклювый, из гнезда волею некромантской выдернутый. Принес ворон приглашение на свадебку, что сильно порадовало царя, сразу же собравшегося в путь. Понявшие, что сегодня зрителей не будет, царевны решили не реветь, а праздновать со всеми, ибо женитьба Кощеева — это интересно. Честной люд, на свадьбу, кстати, приглашенный, двинулся в поход ко дворцу черному, страшному, потому что это было действительно интересней, чем проспиртованный царь с ревущими царевнами. Слух о том, что немцев аглицких, невестушку Кощееву обидевших, больше на свете нет, уже пробежал по Руси, намотав на себя все небылицы, спьяну рассказанные. Потому и интересно стало людям, диво-дивное посмотреть решившим. Калистрат в это время обнаружил детишек. Зеленоглазый мальчик во сне помер, мамкиной титькой придавленный, а голубоглазая девочка отчего-то просто так уйти решила, и еще теплые тела слуга Кощеев умыкнул, значит, пока люд окрестный судил мать неопытную, умом оскорбевшую на фоне сотворенного. На Руси такое случалось, правда, во времена стародавние, потому мать деток тоже Кощею привели, чтобы глянул, может, увидит чего. Некроманту было несложно, потому женщина стала скелетом, ибо басурман она наслушалась и деток кровных продать задумала. Как выразилась Яга: «Ой, фу», и стало так, как она сказала. Ну а детские тела полугодовалые были готовы принять в себя души чистые, почти слившиеся, отчего ближайшая вечность обещала быть веселой. Но сначала свадебка… Или детки? Этого Яга сама решить не могла, решив пообщаться с Тринадцатой. — Вы сначала женитесь, потом любитесь, — обстоятельно объяснила Тринадцатая. — А потом будет хоп — и детки, понимаешь, тетя Яга? — А если мы долго любиться будем? — поинтересовалась нечисть славянская, жутко легендарная. — Подождем, — хмыкнула маленькая девочка, желавшая и счастья «лохматикам», и сестричку одновременно. На том и порешили, поэтому удовлетворенная Яга отправилась к свадебке готовиться, тем более что тянуло ее к Кощею, как Горыныча к выпивке. У некроманта ситуация оказалась аналогичной, что позволило не тянуть. И со свадебкой тоже, потому все приглашенные были простимулированы молниями с неба ясного и значительно сборы ускорили. Ну а потом и сама свадебка поспела, шуты да паяцы прям наизнанку вывернулись, демонстрируя всем, что устроены они внутри иначе, чем люди обычные, отчего люди русские призадумались: не отнести ли артистов к нечисти? Но пока решили не относить, потому что нечисть, если нужно, сама придет и заберет. Свадьба шумела и плясала, слышались веселые здравицы, сдавленные проклятья, особенно много из мест отхожих, куда люд гуляющий повадился дела свои делать да чресла дверью зажимать. Ну и визги, крики всякие, потом Добрынюшка привел басурман для мордобития, и уходя, в землю по шею вбил, аккурат вокруг отхожего места. Несмотря на то, что в замке Кощеевом давно была канализация обустроена, но люди поступали, как привыкли. Поди найди в деревне ту канализацию… А опосля свадебки Кощей с Ягой отправились, значит, любиться, потому как можно уже было. Ну а что в опочивальне творилось, про то никому сказано не было, ибо действо это тайное. Даже от надувшейся Тринадцатой. Или особенно от нее?***
Просыпалась Яга с трудом. Таких ощущений нечисть легендарная не испытывала очень уж давно, оттого ощущала себя абсолютно счастливой. Такого счастья, пожалуй, она и упомнить-то не могла. Коша ощущался каким-то очень теплым, родным, любимым, отчего хотелось продолжения банкета, но некоторые органы самой сильной ведьмы окрест категорически возражали против стирания себя до костей, потому нужно было передохнуть. Кощею было… спокойно. Давно отвыкший от человеческих радостей, живший сейчас в теле восемнадцатилетнего пацана, злобный некромант, проснувшись, в первую очередь обнял свою жену, устроив ее голову у себя на плече, и просто наслаждался этим неведомым ощущением внутреннего счастья. Не хотелось делать совершенно ничего — рядом была возлюбленная, ну и что, что нечисть? Главное Кощей ощущал — это его сокровище, самый важный человек на свете. — Да, душа моя, связали нас накрепко, — заметил, сообразивший, что означают его ощущения, некромант. — Учитывая, что я бессмертный, то и ты теперь тоже… — А я и не против, — проинформировала его Яга. — Так бы всю жизнь с тобой и провела. — Вот я и говорю — связаны мы с тобой накрепко, — откликнулся Кощей. — Потому предлагаю детей воплотить, пока свои не народились. — Свои? — удивилась легендарная, в девице юной проживающая нечисть. — Через девять месяцев, — уточнил некромант, зарождение новой жизни почуявший. Следующие полчаса Яга визжала от счастья. Так и не познавшая счастья материнства ранее, девушка визжала так, что летучие мыши из замка решили отмигрировать подальше, а то, кто их знает. С воплощением малышей она была согласна, поэтому решила вставать и одеваться. Процесс был наблюдаем ейным мужем с нескрываемым восхищением, что зарождало желания: во-первых, покраснеть, что не вышло, во-вторых, раздеться и продолжить любовь, против чего возражали внутренние органы и некоторые внешние тоже. Провизжавшись, легендарная, но счастливая нечисть отправилась с мужем трапезничать, спотыкаясь о лежавших тут и там гостей, отчего Кощей слегка рассердился, и гостей неведомо откуда взявшиеся скелеты несколько сместили в пространстве — на опушку леса, где как раз просыпались богатыри, желавшие опохмелиться и набить кому-нибудь… лицо. — Все! — сообщила Тринадцатая державшимся за руки душам. — Теперь вы станете ма-а-а-аленькими и забудете все плохое! — Ура! — запрыгали души вместе с маленькой демиуржкой. Малыши открыли свои абсолютно волшебные глаза, затем одновременно описались и заорали, умилив Ягу. Пока нечисть легендарная умилялась, Кощей малышей переодел и, на всякий случай, запеленал. Дети с удовольствием орали, в замке им подпевали Несмеяны, забытые под столом, и царь-батюшка, ощущавший все прелести похмелья. Счастье пришло в дом Кощея и Яги, большое счастье, по крайней мере, так они об этом говорили лет через триста.