психологи говорят, что синий цвет успокаивает и снижает тревогу, но ангелине хочется разбить свою голову об эти синие стены. хотя, может, это из-за желтых машин, изображенных на них. такая вот достоевщина. только ангелина совсем не сонечка мармеладова — она не кроткая и робкая, от самопожертвования в ней нет ничего, а верит она только в деньги и белый порошок. ее билет не желтый; он белый с вкраплениями красного, позволяющий жить, и поэтому совсем неволнующий.
у ангелины — комната в общаге, полная тараканов, и еще больше тараканов в голове. у нее пустой холодильник и куча красивого и дорогого белья.
это по работе, это можно. а еще у нее есть кира.
кира решила, что она право имеет. она смотрит на гелю с презрением, называет сиськой, чтобы вся ее компания, все эти девочки-гиены, хохотали, будто в первый раз это обращение слышат, пока сама ангелина в геене огненной сгорает.
геля простая до невозможности — по первому звонку к кире прилетит, даже если та сейчас бухая веселится со своими шмарами. способность любить — это, наверное, последнее, что в ангелине от человека осталось. она это чувство хранит бережней, чем саму себя.
а кира вот нихуя не простая. девушка-загадка. и сколько бы геля ни пыталась — понять ее она не может. знает только, что кире на нее не все равно. чувствует это через взгляд холодный, через касания кулаков и всех девочек-красавиц, что вечно киру окружают.
гель, ты ебанутая, не связывайся с ней, — кричат все вокруг, а геле кажется, что кира — единственное хорошее, что у нее в жизни есть.
они учатся в одном универе, и ангелина не знает, счастье это или проклятье.
— опять за свое? — шипит настя, ставя подножку. геля летит по асфальту, сдирая колени и внутренние стороны ладоней. а афанасьева ближе подходит и за волосы на затылке хватает, — ну мы же столько раз говорили, сись, что шлюх на районе не уважают, а тебе как об стенку горох, — она за волосы тянет, заставляя ангелину голову поднять, — хотя с такой длинной и правда удобнее.
— че, сись, специально для клиентов нарастила? чтоб хвататься удобнее было? похвально-похвально, — новоселова переводит взгляд на источник звука. кристина с кирой стоят чуть поодаль, держа в руках сигареты. и если у крис взгляд такой же, как голос — насмехающийся, то о кире такого сказать нельзя. она смотрит внимательно, вглядываясь и в цвет новый, и в длину, и тотчас черты лица становятся злее, — еще и юбку эту нацепила. еле пизду прикрывает. че, после пар сразу на работу?
ангелина ответить хочет, но не успевает. кира в три шага приближается, насте кивает, чтобы та отошла, и на корточки около гели садится. бросает бычок куда-то в сторону и тянется к чужому лицу. касание аккуратное, почти ласковое, дыхание у новоселовой крадущее. она с замиранием сердца на киру смотрит, пытается понять, что же ее так разозлило. только вот кира непонимаемая. сейчас касается нежно, а в следующую секунду по щеке ударяет, задевая губу.
голова в сторону уходит, а из губы, кажется, кровь бежит. единственное, что геля себе позволяет — болезненно шикнуть. она сильная, все переживет. слез ее никто видеть не должен.
— смысл с этой падалью разговаривать? — кира сплевывает, будто это в ее рту сейчас сгусток крови, — она же тупая, все равно ничего не поймет. да, гелечка?
небрежно брошенное «гелечка» режет не только уши — геле кажется, еще чуть-чуть, и на сердце появятся стигматы, язвы, кровоточащие сильнее разбитой губы. у иисуса было пять ран, а у ангелины — одна, но тоже святая. новоселова перед иконой своей каждый вечер молиться готова и руки ей целовать. а пока икона ее по губе проводит пальцем, кровь собирая, и, глаз от гели не отводя, пробует на вкус, играя кончиками языка.
ангелина точно не сонечка мармеладова, потому что ее икона нихуя не святая. у ее иконы пальцы пахнут табаком, а язык, точно змей-искуситель, вытворяет такие вещи, о которых христу лучше не знать.
кира качает головой и кивает подругам, которые всего этого действа, к счастью, не видели. они бросают что-то напоследок и уходят в сторону универа, оставляя гелю одну. у той перед глазами — медведева, кровь ее пробующая. такая ненормальная, но заставляющая каждый раз подниматься с колен; после того, как сама ее на колени и опустила.
пара по экономике скучная донельзя. зачем она им нужна, кажется, не знает и сам преподаватель, но все равно своим загробным и убаюкивающим голосом продолжает рассказывать материал. геля сидит на последнем ряду, старательно записывая слова экономика. она в свое будущее не верит и потребность в высшем образовании не видит, но универ и стипендия повышенная приносят ей деньги, а значит, будь добра, гелечка, постараться. любишь кататься, люби и саночки возить.
ни киру, ни компанию ее нигде не видно. да их и искать обычно не надо — их услышать достаточно. но сейчас в аудитории тишина, разрываемая только монотонным голосом преподавателя. поэтому, когда открывается дверь, ангелина поднимает глаза.
кира. одна. к ней идет, а не куда-то еще. садится рядом и сразу ближе двигается.
— ты нахуя, гель, волосы нарастила? реально, чтобы деды всякие тебя за них хватали? нравится тебе, когда с тобой грубо обращаются? — шепчет на ухо и ладонью выпирающую из-под юбки коленку накрывает. давит кончиками пальцев на ранку, ногтями несильно по ней ведет, — так я лучше могу, ты же знаешь. у меня хоть и члена нет, но трахаю я тебя так, что у тебя потом коленки дрожат, да, гель?
ангелина не из робких, но щеки тотчас краснеют, а дыхание спирает. она глаза прикрывает и губы облизывает пересохшие, пытаясь на дыхании сосредоточиться. нельзя, чтобы к ним повернулся кто-нибудь и заметил, что под партой сейчас происходит.
— что, намокла уже, гель? а я ведь не сделала еще ничего. а могла бы. знаешь, как я хочу тебе отлизать? прям здесь, чтобы все видели, чья ты. чтобы знали, что тебя ебать, кто угодно может, а приходить ты все равно будешь ко мне. потому что со мной хорошо. потому я о тебе забочусь, как никто другой. заставляю стонать так красиво, выгибаться, — кира зубами чужое ушко цепляет, прикусывает его, а потом половинками языка с ним играет. геля то ли стонет, то ли шипит, нихуя непонятно, но руку с колена убирать не смеет. на все ведь господня воля? что поделать, если ее бог такой.
а кира рукой выше ведет, скользит под юбку и, усмехаясь, проскальзывает пальцами под резинку трусов. мокрая, всегда для нее готовая. даже, если пару часов назад эта рука ей губу разбила.
— пиздец как хочу тебя искусать. тебе синяки идут. но только, если они мной оставлены, ты же помнишь? — геля помнит. ни одному клиенту на себе след оставить не дает, чувствует себя драгоценной, находясь в этой грязи, потому что ее тело — холст для одного лишь художника. для творца. для создателя.
у ангелины колени дрожат от ласк чужих. пальцы между ног ласкают умело — так, что стонать хочется, не сдерживая себя, но приходится заткнуть рот ладошкой, потому что внимание чужое — совсем не то, что им сейчас нужно.
— давай, кисуль, раздвинь ножки шире, — геля слушается беспрекословно. губу прикусывает, когда два пальца внутрь поникает. во рту металлический привкус, а ангелине так все равно, она думает только о том, что толкнуться навстречу хочется. чтобы сильнее и глубже. чтобы больше. но ее бог велит терпеть, и она не может ослушаться.
а кира издевается. чувствует, что геля на грани уже, и замирает, в глаза чужие с усмешкой смотря. произнести, заставляя, очередную молитву прочитать. ангелина шепчет тихое, еле слышное: «пожалуйста», и голову на парту роняет, лбом в стол упираясь. кира довольна. она чужое состояние видит и упивается им, словно амброзией. ускоряется, чувствует, как мышцы сжимаются вокруг пальцев, и как ангелина сводит колени.
— умница моя. хорошая девочка, — кира пальцы облизывает, смакуя на языке вкус, а потом поднимается и уходит из аудитории, оставляя растрепанную гелю лежать на парте.
***
кира слышала, как однажды индиго назвала мишель — девочку с потока — ангелом. тогда она подумала, что лиза точно не от мира сего. мишель в ангела только играет, пускает всем пыль в глаза, а наделе в ней чертей полный омут. кира таких издалека видит, да только все остальные все равно ведутся. что эта лиза бедная, что крис ее любимая.
вот ангелине ее имя пиздец как подходит. она блядский ангел, упавший к ее, кириным, ногам. она честная до невозможности, не притворяется никем и гнильцу свою скрыть не пытается. да, я за деньги трахаюсь, но есть же что-то надо.
шлюх на районе и правда не уважают, но ангелине это уважение нахуй не сдалось. и это восхищает. она на других не похожа — не строит из себя ничего. да, малюется так, что за километр видно, и юбки носит, еле задницу прикрывающие, но это злит не из-за того, что ангелина яркой пытается быть. пусть будет, но видеть это должна одна кира.
когда она пишет ангелине в ней уже один косяк и хуй знает сколько водки. она почти не пьяная, но это сейчас не самое главное. важно — увидеть перед собой новоселову.
вы, 00:38
приезжай
ангелина новоселова, 00:42
не могу, я с клиентом
вы, 00:42
ради всего святого, ангелина, не зли меня. ты же знаешь, что я сама могу приехать. только по-хорошему уже не получится. не расстраивай меня, кукла
ангелина не отвечает, но кира знает, что та скоро будет.
в ее квартире нет почти ничего. деревянные окна, брошенный на пол матрас, старый шкаф, журнальный столик, спизженный из подъезда, и пара горшков с цветами, которые откуда-то принесла кристина. но кире больше и не надо. она дома-то бывает редко, слоняясь от универа до крис и от работы до постели какой-то очередной девчонки.
присутствие здесь ангелины делает квартиру живой. та уже явно чем-то въебана, смотрит своими глазами стеклянными, и кира не понимает на кого она похожа сильнее — на куклу красивую, но такую убийственно бледную, или на щенка, готового облизывать руки хозяину.
— ты вообще-то мне клиента сорвала, — говорит геля, падая на матрас, — должна будешь, — она приподнимается на локтях и замечает стоящую рядом бутылку. тянется к ней и делает глоток. геля точно не робкая, раз хлещет водку с горла. а кира усмехается и ненадолго уходит из комнаты, возвращаясь с зип-пакетиком в руках. видит, как у ангелины глаза загораются от одного только взгляда на разноцветные витаминки.
медведева смеется, когда геля тянется ближе.
— неа, гелечка, конфетки только для хороших девочек, — она садится рядом и берет лицо чужое за подбородок. вращает его в разные стороны, вглядываясь внимательно. видит опухшие губы и представляет, как какой-то мудак касался
ее девочки, — приятно время провела? — спрашивает издевательски, сильнее подбородок сжимая, — он уже выебал тебя или вы до этого еще не дошли? какая же ты грязная, новоселова, мне касаться тебя противно, — она лицо чужое отпускает и с матраса поднимается, — в душ пиздуй.
настроение меняется с бешеной скоростью, и кира поделать с этим ничего не может. идет на кухню, открывает форточку и, забравшись на подоконник, начинает курить. новоселова обычная шлюха и ебаться может, с кем угодно, ей похуй должно быть. только вот кире не похуй. ей ангелину закрыть хочется, запереть в своей квартире, чтобы та свет белый не видела. чтобы никто на нее, кроме киры, не смотрел. потому что она вся такая сломанная-поломанная, но все равно любимая кукла. игрушка, которую не то чтобы давать, ее показывать никому не хочется.
первая сигарета, вторая, и вот уже ангелина выходит из душа. заглядывает в кухню, опираясь на дверной косяк и смотрит внимательно-внимательно своими глазами-черными дырами.
— злишься еще?
— тебя одеваться не учили?
— а смысл? — кира думает, что смысла и правда нет. геля подходит ближе, берет чужую ладонь и подносит к своему лицу. ластится как кошка, а потом за руку тянет в гостиную-спальню. садится на матрас и киру тянет с собой. а та зипку берет и таблетку оттуда розовую с отпечатанным на ней сфинксом достает. принцессная мдмашка для принцессной ангелины.
— тебе под цвет волос подходит, — снова цепляет чужой подбородок и голову немного приподнимает. геля рот послушно приоткрывает, и кира сразу же туда витаминку волшебную кладет, — молодец, послушная киса.
гелю от этой кисы ведет. она сглатывает, глаза прикрывая, и к лицу тянется, губы кирины своими накрывая. поцелуй ленивый очень, неспешный. ангелина вкус никотина с чужих губ слизывает и стонет, когда кира с ее языком двумя половинками играть начинает. новоселова жмется ближе, но футболка кирина так неудобно о собственное тело трется, не позволяя почувствовать жар друг друга, что геля отрывается на мгновение и стягивает ее. под ней — ничего, и это ощущается так восхитительно. тело к телу. душа к душе.
кира ангелину на матрас укладывает и надвисает сверху. выцеловывает шею, оставляя укусы, рисуя на бледной коже усыпанный звездами космос, чтобы все знали, что геля не ничейная. что геля ее, кирина. опускается ниже, сжимает ладонью одну грудь, а ко второй припадает ртом. прикусывает сосок, заставляя ангелину выгнуться особенно сильно. та царапает ей спину, оставляет следы-полумесяцы от ногтей на лопатках.
в комнате жарко очень, и даже открытое окно не помогает. они сгорают вдвоем, друг друга керосином обливая.
кира ведет укусами-поцелуями ниже, желая всю ангелину пометить — с головы до пят. геля ерзает нетерпеливо, чувствуя касания на внутренней стороне бедер, ноги шире разводит и хмыкает, тяжело дыша.
— попроси.
у самой же сил почти не осталось, голова кружится то ли от возбуждения, то ли от всех запрещенных препаратов. хочется до гелечки скорее дорваться, видит же, какая она мокрая, хочет коснуться, языком прильнуть и смазку чужую собрать, что пьянит лучше любой водки. но выжидает, ждет, когда геля сама в объятия прибежит, сама просить начнет.
— пожалуйста, кир, блять, пожалуйста. я очень хочу. отлижи мне.
кира смеется хрипло и целует прям там, ведет языком меж половых губ, влагу собирая. вылизывает, заставляя ангелину по матрасу метаться. она стонет протяжно, ладонью в волосы чужие скользит и вжимает голову кирину в свою промежность, захватывая ее бедрами. кира клитор в рот всасывает, языком с ним играет, доводя гелю до пика.
ангелина себя долго ждать не заставляет — целует медведеву благодарно и ныряет ладонью в чужие шорты и белье. кира сама такая мокрая, что хоть белье выжимай. и геле крышу сносит от того, что это секс с ней медведеву до такого доводит. она ласкает влажные складки, а затем плавно проникает внутрь. двигается медленно и методично в такт с их ленивым поцелуем. но кире не нравится, она разрядку свою скорее получить хочет, поэтому кусает губу чужую, на что геля только смеется. но порочить своему богу не смеет. начинает двигаться быстрее, большим пальцем клитор поглаживая. а киру будто электричеством бьет — она вздрагивает крупно и стонет еле слышно в чужие губы.
язык любви — это мертвый язык, но они все равно понимают друг друга.
