Сторона, которая всё сломала; Новость о глубокой расщелине.

Поспать удалось урывками. Она видела свет когда открывала глаза. Видела тени вокруг себя, кажется они были даже человеческими, но она никогда не слышала каких-либо звуков. Воспоминания путались и врезались об друг друга, но в один светлый момент, ей удалось осознать, что тогда было лучше. Тогда, она не ощущала себя на границе между раем и адом уже несколько часов подряд. Дней? Недель? А может и нет никакой границы? Может она уже варится в котле? Она видела себя. Изнутри, со стороны и будто бы в зеркале. Всегда разная, с открытыми зелёными глазами, покрасневшими от недавного прибывания в мёртвом бассейне и от слез. Она видела, в какой позе лежит, но никогда не видела место нахождения или людей рядом. Она придумала себе себя и вряд-ли вообще находилась там, где ей казалось. Ей не было тепло, хотя она чудесным образом чувствовала на себе что-то тяжёлое, словно одеяло. Она видела как она дрожит, но не слышала как стучат зубы. Стучали ли они или это лишь предсмертные судороги? Выдохнуть, причем всем, удалось только ближе к семи. Мегарис глаза не открывала, привыкая к тому, что снова слышит. Под веки не проникал свет и в целом комната видимо была затемнённой. Она попыталась повернуть голову, что у неё, пускай и с натяжкой, но получилось. Когда она поняла, что именно она ощущает, захотелось плакать. Долго, до нехватки воздуха, но с счастьем. Подушка. Мерлин, она лежала на подушке. Она не брала в расчет матрас, теплое шёлковое одеяло или впринципе нагретый воздух вокруг. Она обратила внимание только на подушку и на ночнушку. Чистую, обычную хлопковую ночнушку. Она попыталась дотронуться до ткани рукой, чтобы убедиться в том, что чувствует каждой клеточкой кожи, но не получилось. Она сначала жутко испугалась – неспособность двигать рукой на пару мгновений поселило сомнение о том, находится ли она на свободе, но это оказался лишь слишком тяжёлый бинт на запястье. Она разве ломала руку? Или повреждения от цепей были так серьезны? Пощупать ткань в районе бедра не смогла и вторая рука. Тоже была перебинтована. Минуты четыре ничегошеньки не происходило. Мегарис просто лежала, пытаясь хотя бы чем-нибудь пошевелить и определить есть ли кто-то в комнате не открывая глаз. По медленно возвращающимся чувствам, она поняла, что ей явно не лучше, чем там, в пещере. Всё тело ломило так, будто по ней проехались на грузовике раз так десять... тысяч. На правой ноге был гипс, а пошевелить удалось только левой. Поморщившись, она вдруг застыла. Глубокая складка на лбу так и не разгладилась, пока мозг пыталась включиться и доработать мысль, неожиданно пришедшую в рыжую голову. Кто её перевязывал? Кто промывал ей раны? Кто переодевал её и где она вообще? Так обрадовалась подушке, что забыла в каком положении находилась несколько часов назад и в каком может находиться прямо сейчас. Глаза всё же пришлось открыть, а голова от резкого движения словно раскололась на части. Мегарис упала обратно, едва слышно выдохнув сквозь плотно сжатые зубы. Хлопнула дверь где-то справа. Ей удалось улыбнуться – петли едва слышно скрипнули, как всегда было с дверью на их балкон. – Я вышел на пять минут покурить, – оповестил её Геллерт, поправляя одеяло. В комнату удалось проникнуть холоду, но огонь в камине почти не дал его почувствовать. Он наклонился над ней, невесомо проводя по вновь закрытым глаза пальцами. – И ты выбрала именно этот момент, чтобы очнуться. – Плохо. Очень плохо, – пробормотала она, сообщая об этом так буднично, будто они говорили о погоде и она говорила о сорокоградустных морозах. Впрочем, кажется они действительно были. Или как тогда объяснить нескончаемую дрожь во всем теле? Или это была паника? От чего? – Я знаю, зеленоглазая, знаю, – она приложила все силы, чтобы поднять правую руку, не сильно обхватывая плечо Геллерта. Он аккуратно взял её под шею, устраивая полулежа. – Пройдет, Мегги, пройдет. Он присел рядом, укутывая её в одеяло поплотнее, хотя она действительно навряд ли тряслась от холода. Мегарис выглядела больной и уставшей, а магия договора ни в какую не хотела помогать. Она не вернула прежнее лицо и тело. Мегарис вообще худой от природы была, а тут совсем на скелет стала похожа. Сколько бы Геллерт не держал Мегги за руки, ранения не улучшились, хотя всегда помогало. Могла ли неудачная попытка отмены контракта произвести такой эффект? Конечно, могла. Магия вообще много чего может, тем более такая темная и давным давно запрещённая. Он рассматривал бледное лицо, дрожащие ресницы и треснутые в нескольких местах губы. На левой щеке красовался огромный синяк, но он должен был сойти через полчаса, благодаря какой-то волшебной мази Куинни. Она была почти мертвой, но она была тут. Грин-де-Вальд не мог даже представить, что в его жизни может быть промежуток времени хуже, чем его поимка чуть ли не столетие назад. Ему удалось перекинуться парой слов, с женщиной по имени Ариль, пока она провожала их к выходу из расщелены более коротким путем. Мегарис тогда была в сознании, но вряд-ли слышала их разговор. Ну, из этого разговора Геллерт признал, что Рейнхольд был прав. Он действительно чуть не сошел с ума. – Мертвы? Голос у Мегарис был глухим. Это, наверное, даже не вопрос был. Хотя она была бы не прочь получить ответ в любом случае. Будет она плакать или эта участь обойдет её стороной, она не знала. – Мертвы. Все трое, – подтвердил Геллерт, не отрывая взгляда от пустых, незаинтересованных глаз Мегарис. Что-то блеснуло в черных зрачках при упоминании цифры трупов, но быстро угасло. Конечно, Рейнхольд мертв. Ей было насрать кто убил его. Было достаточно, что он просто теперь не потревожит её. – Малфой приходил и жаловался мне на сны с Волдемортом. У тебя были? Она неохотно повернула к нему голову, с усилием вновь поднимая правую руку и с ударом положив её себе на живот, так как не могла удержать. Поморщившись от того, что потревожила раны, она отстранённо кивнула. Рейнхольд был связан с Волдемортом? Навряд ли, но теория была хорошая. – Правильно думаешь, – она сначала нахмурилась, не поняв смысл сказанного, а потом что-то нечленораздельно промычала, с разочарованием говоря самой себе, что все ментальные барьеры в её голове слетели. Конечно, это было поправимо, но ситуация была такая же как с получением паспорта. Долго, скучно и дорого, но не в плане денег. – Он не был связан с Волдемортом от слова совсем. Кроме одного – женой. Ариль – дочь Тома Реддла. «Он хочет отомстить за свою и мою семью». Такие прекрасные отношения со свекром? Вряд-ли. Вряд-ли у Волдеморта вообще могут быть с кем-то хорошие отношения, не считая Нагайны. Бедной, глупой Нагайны. Жила сотню лет, так и прожила бы столько же. Вырвалось что-то похожее на всхлип, но она не чувствовала, что плачет. Скорее наоборот. Она чувствовала, что хочет плакать, а у нее не получалось. – Мегарис, – она с опаской посмотрела на мужа, который продолжал сохранять зрительный контакт. Он невесомо провел рукой над её животом, вызывая резкое, приятное успокоение. Это было не магия договора, но подействовало не хуже. Плакать перехотелось, но напряжение усилилось, когда Геллерт задал вопрос. – Может врача? – Мне не нужен мозгоправ! – Сразу же вскинулась она, скрипя зубами. – Я пострадала только физически! Всё со мной нормаль... – Я о другом враче, – мягко прервал её Грин-де-Вальд, хотя о «мозгоправе» тоже можно было подумать. У женщины озадаченно сложились брови домиком. Она сощурилась, думая какие врачи ещё не успели осмотреть её за эту ночь и почему Геллерт кого-то там предлагает. Она почти с жалким непонимаем обратила взгляд на мужа, надеясь, что ей объяснят. Мозги напрягать было очень... неприятно. Он, собственно, ничего не успел ни объяснить, ни пояснить. Грин-де-Вальд наконец додумалась к чему Геллерт клонит, на выдохе произнося букву А. – Нет, можешь не беспокоится, – она чуть сползла с подушек, щекой потираясь об мягкий и такой теплый шелк. – В подоле я тебе не принесла. – Дура, – беззлобно выдохнул Геллерт, ещё раз осматривая одними глазами неподвижную фигуру. – Я ей о здоровье, а она о ребенке... – Не отрицай, что..., – она вяло помахала рукой в воздухе, с прикрытыми глазами. Она снова проваливалась в сон. – Отрицаю. – Достаточно грубо оборвал её Грин-де-Вальд, резко вставая. Глаза у неё распахнулись и она почти в отчаянии схватилась за плащ Геллерта. Беззвучно шевеля губами всё вместе – просьбы, чтобы остался, извинения за тупые шутки и какие-то бесполезные сейчас признания в любви, она тянула его обратно. Он был вынужден быстро вернуться на край кровати, видя как намокают бинты от вновь открытых ран. – Не уходи, не уходи, – шептала она, через боль приподнимаясь на одном локте, который прошибла боль. Содранная кожа на нем вновь напоминала, что после всех этих событий прошло всего лишь несколько часов. – Прости за тупую шутку, прости, только не уходи. Мне... мне... ЧЕРТ ВОЗЬМИ! Мне.. не хочется оставаться одной. Пожалуйста. Либо оставайся тут, либо пришли ко мне кого-то. Понятно было, что сама Мегарис точно за первый вариант, так как Геллерт – единственный человек, которому можно было видеть её в таком полумертвом виде. А ещё единственный человек, который сможет защитить её в случае чего. *** Минула неделя. Мегарис показалось, что прошли максимум сутки. Дела в Англии стали налаживаться, но слухи ходили и будут ходить ещё долго. Ариль, так неожиданно появившаяся из ниоткуда для народа, публично заключила с Грин-де-Вальдами союз. Она почти ничего не знала о себе в детстве. Не знала, кто её родители, не знала как и кто их убил и знала лишь, что с раннего возраста была обещана Рейнхольду. Ариль сейчас обнимала её, мягко хлопая по спине. Позади Мегарис курили на пару Блейз и Луна, ожидая пока их подругу отпустят. Геллерт почему-то тоже стоял здесь, вызвавшись проводить Мегарис, хотя теперь с ней рядом всегда ошивались пара-тройка из бывших Пожирателей. – Давай, рыжая, не хворай, – широко улыбалась ей Ариль, отходя на полшага назад. – Увидимся через пару дней у... как ты его назвала? Мистер Малфой? В ответ Мегарис лишь молча кивнула, тоже улыбаясь, но мягко, почти незаметно и слегка устало. Она вышла из дома первый раз с тех пор, как её освободили. Было непривычно, слегка страшновато, а ещё она принесла клятву на крови, что больше никогда не зайдет в отели. Когда троица скрылась в толпе, улыбка Геллерта, с которой он провожал взглядом жену, сползла с лица и он гневно сверкнул глазами в сторону Ариль. Та тоже расправила плечи, нахмурилась, следя за тем, как друзья, отошедшие уже достаточно далеко, трансгрессировали. – Ещё дольше тискать могла? – прохладно спросил Геллерт, смотря в расширенные от плохо скрываемого воодушевления зрачки. Вопрос был риторическим, но Ариль на него ответила. – А вы прямо так торопитесь? – Язвительно ответила она вопросом на вопрос. Обойдя его, слегка задев плечем, она успела сделать примерно три шага, перед тем, как вспомнила, что кое-что хотела сказать. – Учтите, что я «делюсь» только из-за Мегарис. В горах не утихая дул ветер. Сильный, порывистый. Почти сносил с ног. Они брели между засохшими кустами, старыми светло-серыми камнями и пятнами крови, оставшихся после битвы армии Грин-де-Вальда с армией Рейнхольда. А вот в помещении ничего не изменилось, за исключением каменной крошки на полах, которая дождем сыпалась, пока снимался барьер. А потом сыпалась, когда Ариль накладывала его обратно. Пещеру отстроили заново. Мёртвую воду, полы, бортики бассейна, стены, цепи – всё отчистили от крови, которая в основном принадлежила Мегарис. Кандалы, которые тоже, между прочим, были сделаны специально для рыжей, были тут как тут и были, кстати, не свободны. Над ним пока что не стали издеваться так, как он издевался над Мегарис. Руки, в отличие от женщины, у него болтались и он, если бы мог, встал бы на ноги. Вот только одно колено ему с превеликим удовольствием сломала Ариль. Второе планировал сломать Геллерт. – Здравствуй, Рейнхольд, – мужчина бросил взгляд на Грин-де-Вальда, который деланно сложил руки за спиной, оглядывая жертву. – У меня для тебя прекрасная новость – Я обещаю, что ты умрёшь. Конец...