Трафарет

Прошлое может причинять боль, но, как я это вижу, ты можешь либо убегать от него, либо взять для себя урок. The Lion King.

— Ты готов говорить о детстве? — Будто от меня что-то зависит, — ровно выдает Даби, пустым взглядом шаря по белым стенам. — Очень и очень многое, — кивает Изуми, подкладывая новую папку с тестами. Даби морщится, кидает быстрый взгляд на довольную Изуми. Психотерапевт совсем не профессионально подмигивает, действительно может выбирать. — Да-вай, — запинается на полуслове Даби, явно недовольный ходом развития событий. Кодзи же довольно потирает руки в зеленых перчатках, будто разворачивает какой-то давно обещанный приз. Они шли к этому разговору долго и упорно. Еще около шести сеансов, три долгих недели, прежде чем она решается. — Тебе нравится твое настоящее имя? — задает легкий вопрос Изуми, открывая перед собой блокнот, чем нервирует Даби. — Тойя? — странно переспрашивает злодей тихим голосом. — Да, вполне. — Знаешь, почему тебя так назвали? — Нет, — честно откликается Даби. — Я уточню у твоей матери, ты не против? Даби пожимает плечами, цепи неприятно режут слух. Они все-таки пришли к заключению немного ослабить путы. Даби закован наручниками, не такими короткими, как раньше, но тело и ноги свободны, потому злодей закидывает ногу на ногу, будто ограждаясь. — Какое твое первое воспоминание о Фуюми? — Изуми не записывает ничего в блокнот, ждет, когда злодей уймет свое раздражение и выскажется. Уходят драгоценные секунды. По его лицу трудно судить, Даби прекрасно умеет скрывать эмоции, но Кодзи уже научилась угадывать по плотно сжатым губам или лишнему взмаху ресниц эмоциональное состояние пациента. Это становится для нее своеобразной игрой. — Я плохо помню ранее детство, — начинает проговаривать Даби, морщась. — Фуюми… Ее имя странно вибрирует на губах. Изуми ждет, чуть склонив голову. — Она пошла ко мне, не к матери, первые шаги или что-то в этом роде, — подбирает слова злодей, ищет в памяти пробелы. — Ты позвал ее? — Не помню, — открещивается Даби, удобнее устраиваясь на жестком стуле. — А подарки от нее помнишь? — Мне никогда ничего не… Кодзи усмехается, замечает, как ответ ложится на дне зрачка Даби. Он выдыхает тяжелее, упираясь взглядом в потолок. — Свою чертову куклу. Тряпичную, красную, уродскую жутко. Эта хреновина пугала меня все детство. — Для Фуюми ты был похож на эту куклу, — вспоминает вязаную игрушку Изуми, старательно обходя острые углы. — У нее были ужасные красные волосы, которые еще и выпадали, — передергивает плечами мужчина, отдавшись на волю памяти. — Детям до сих пор делают такую жуть? Неудивительно, почему так много злодеев выросло. Изуми усмехается, но тут же скрывает это. Даби заметил, Кодзи чувствует, как жар в помещении немного стихает. — Нацуо ты помнишь лучше? — Да, немного, — кивает Даби. — Он редко плакал в младенчестве, на руках сестры засыпал быстрее. — Как думаешь, ты научил ему чему-нибудь? — Ненавидеть отца, — почти без запинки летит обратно, но, видя неодобрение психотерапевта, пациент исправляется. — Азбуке. Мне пришлось учить его читать. — Ты хорошо учился. — Нацуо был туповат, но это было исправимо, — усмехается самому себе Даби, потирая руки. — Он не мог считать до семи лет, не зря его на домашнем обучении оставили. — Насколько мне известно, ты был хорош в математике. Даби усмехается, впираясь взглядом в Изуми. Все его выражение кричало «ты серьезно?», но он благополучно пропустил комментарий. Дальше шел Шото, но Изуми не спешила задавать этот вопрос. Погружая Даби в приятные воспоминания о младших, медленно и постепенно, от первых шагов Фуюми до говорливого Нацуо, Даби сам вспомнил о самом младшем из семьи Тодороки. — Шото появился красиво, — фыркает Даби, и взгляд его становится холоднее и холоднее. — Мама уже не хотела детей, насколько я тогда понимал. Но Шото… он привнес в ее жизнь улыбку. Пусть и ненадолго, но его она любила больше остальных. — Почему ты так думаешь? Изуми появилась в жизни Тодороки примерно в тот момент, когда Шото было три. Кодзи плохо помнит знакомство, только то, что они семьей ходили поздравлять с днем рождения самого младшего и в тот день они с Фуюми примерили туфли госпожи Тодороки. — Это очевидно, доктор А, — ровным голосом произносит Даби, на секунду закрывая глаза. — Подарок судьбы. Мальчик с разными глазами, требующий к себе круглосуточного внимания. Шото не затыкался в детстве, постоянно плакал, хныкал, пока не стал ходить. Для всех было праздником, когда он, наконец, мог отделять день и ночь. И спать молча. — Тебя он раздражал? — Поначалу очень, — кивает Даби, складывая руки домиком. — Был только младенец-Шото, даже когда он начал бегать, он отбирал игрушки и плакал, если ему не уделяли должного внимания. — А что было потом? Даби впивается взглядом в замершую Изуми. Она-то прекрасно знала, что. Но слова, обороненные вслух, звучат приговором. — Я возненавидел младшего брата, когда он смог разом призвать огонь и лед, — усмехается сам себе Даби. — Он смеялся в тот день. Жар незаметно поднимается. Изуми думает, что это от Даби, но сама прекрасно понимает, что это собственное тело реагирует так. — Больше он не смеялся, призывая причуду, — заключает злодей, и уголки его губ чуть дрожат. — Я не слышал. — Тебе не было его жаль? — Почему я должен жалеть его? — непонимающе впивается взглядом Даби. — Он хотел этого сам, побежал хвастаться отцу, когда и я, и Нацуо просили этого не делать. Он сам виноват. — Он таким родился. С двойной причудой. — Я его с этим поздравляю, — кивает злодей, усмехаясь. — Теперь он отличный герой, защитник сирых и убогих. Кодзи закрывает рот прежде, чем вступиться за Шото. Не лучшее решение. Даби пока еще не готов. — Неужели нет ни одного приятного воспоминания с ним также, как с Фуюми и Нацуо? Даби тут же чуть заметно качает головой, но замирает. Начинает вглядываться в прошлое, и неприятно понимает, что есть. — Конструктор, — тянет слово Даби, проваливаясь в собственное детство. — Мы собирали конструктор вместе. Всей семьей. Там были… Все. Изуми помнит. Только не понимает, о каком моменте говорит пациент. Она не помнит ничего примечательного. Башенки и мосты, высокий замок и дракон, они вырезали, создавали и строили на протяжении недели это чудо. — Мелкий принес флажок, — Даби усмехается и взгляд его на секунду теплеет. — Герб семьи Тодороки. Отрыл в отцовском кабинете, придурошный. Изуми старается вспомнить этот момент, но пробел настолько четкий, что она решает спросить это у Шото. Помнит ли он что-нибудь хорошее о брате? Кажется, в дни их терапии младший Тодороки четко обозначил, что почти не помнит брата и единственное яркое воспоминание — огонь, которым Тойя пытался навредить себе и окружающим. — Когда госпожа Тодороки обожгла Шото… — Поделом, — ровно выдает злодей, сжимая руки в кулаки. — Она буквально сошла с ума из-за него. — Ты не считаешь себя причастным к ее состоянию? — Нет, доктор А, — не думая, искренне полагает пациент. — Она была слабой, не способной защитить своих детей от монстра в лице своего мужа. Молчаливая, плачущая слабачка. — Которая еще и навредила семье, — кидает мысль Кодзи, внимательно следя за реакцией Даби. — Именно, — кивает злодей и выдыхает сильнее. — Обжечь своего младшего сына, не замечать другого, скинуть все заботы на плечи маленькой дочери, не суметь остановить старшего сына. Она просто образцовая мать, ровно как и отец. — Ты уважаешь силу Старателя? Даби замирает, обдумывает ответ подозрительно долго. Голубые глаза фокусируются позади Изуми, он будто ищет там встречный взгляд, чтобы выплюнуть яд из себя как можно точнее и смертоноснее. — Силу — да, человека — нет, — звучит приговор и Даби пожимает плечами. — Он был ужасным отцом. Пример того, каким быть не надо. Кодзи кивает, соглашаясь и не соглашаясь одновременно. — Ты считаешь, что мог бы быть лучшим отцом, чем он? На лице Даби ложится удивление. Он пару раз моргает, переваривая вопрос. Сначала Изуми видит, как у него на языке крутится согласие, отрицание всего, что может быть похожим на отца. — Нет, — в подтверждении своих слов Даби качает головой. — Я бы стал даже хуже. — Потому что не знаешь, что такое отцовская любовь или просто не понимаешь, как ее проявить? Изуми чиркает пару палочек в блокнот, но взгляд от пациента не отводит. — Все вместе, — довольно честно откликается злодей, сверля стену позади психотерапевта. — Любовь — чувство, недосягаемое для многих. И семья Тодороки в их числе. Изуми на пару секунд отводит взор. Белый ее угнетает. Было бы неплохо вывести Даби в зимний сад, тот разбился позади главного входа, дышащий холодом и голой красотой деревьев. Иногда Изуми прогуливается по нему в компании Аки, тот все еще не отходит от психотерапевта, делясь своими впечатлениями о том или ином пациенте. Кодзи, как коллега, его выслушивает и пропускает милые приглашения на кофе в выходные дни. График у нее, конечно, полетел, многие пациенты прекратили ходить к ней после сообщения Рассвета. Радует то, что Рассвет на время ушел в тень. — Ты считаешь, Фуюми будет плохой матерью? Даби серьезно задумывается. Отстукивает знакомый ритм, Кодзи окрестила его ритмом дум, и когда пальцы перестают стучать по белой поверхности, ответ готов. — Думаю, Фуюми заслужила любви больше всех Тодороки, — медленно проговаривает Даби, пробуя слова на вкус. — Она хорошая. Изуми улыбается уголками губ. Ерзает на стуле, глядя на папку перед собой. Время пришло. — Сегодня тоже нужно пройти пару тестов, — отводит горячую тему Изуми, подталкивая папки к Даби. Тот уже чует подвох, и потому берет спокойно ручку и делает вид, что вчитывается в тест. — Я тут узнала одну историю семьи Тодороки… — Какая неожиданность, — тихо фыркает под нос Даби, бросая быстрый взгляд на усмешку психотерапевта. — Как-то раз ты с, — она чуть не говорит «со мной», но вовремя закусывает язык, — подружкой заболели ветрянкой. Бич всех детей, верно? Пациент перестает чиркать галочки в мелких окошечках, но взгляд не поднимает. Слушает. Ждет. — Температура, сыпь, слезы. Болезнь быстро подхватили от старших к младшим, насколько мне известно, болели все. Была больница, Тойя Тодороки их очень не любил, — Изуми усмехается собственным воспоминаниям. — Энджи просидел у койки старшего сына всю ночь, хотя врачи предупреждали, что и он может заразиться. Даби усмехается. Да, он помнит. — Закончилось предсказуемо. Вся семья затыкала отца зеленкой, в итоге он был похож на зеленого леопарда, — Изуми старается подавить смех, но помнит, как сама смачивала палочку в зеленый и прижигала красную сыпь под смех детей. — Но он не показывал, насколько ему хреново. Разрешал издеваться над собой, даже учил старших играть в го. Пару секунд уходит на то, чтобы Даби поднял свой взгляд. Передернул плечами, освобождаясь из плена забытых воспоминаний. — Одно хорошее действие не умоляет всех тех бед, что он принес в семью, — резко отрубает Даби, снова утыкая взгляд в тест. — Ты прав, — спокойно говорит Изуми, внимательно наблюдая, как страницу за страницей злодей бездумно чиркает что-то на полях. На последней он спотыкается. Простой конверт, подписанный для него. Не Даби. Тойе. Он читает внимательно. Почерк Фуюми узнаваемый, каллиграфичный, понятный. Как и ее мысли. Здравствуй, братец Тойя… Изуми знает, что в письме. С разрешения Фуюми она прочитала его в глубокой ночи и почему-то расплакалась. Нервы дали сбой, горячие слезы чуть не попали на бумагу, но Кодзи донесла чертов листок прямо до адресата. Не факт, что ему станет легче. Просто Даби приоткроется собственная семья с другой стороны. Ты был мне очень нужен. Изуми беззвучно соглашается с Фуюми. Тойя тоже был ей нужен. Это было эгоистично. И плевать, что ты оставил родителей, ты оставил нас, меня! Одну, совершенно одну, за старшую… Это была его ответственность. Защищать их. Но Тойя перешел на другую сторону, стал Даби. Я прощаю тебя, братишка. Прощаю за то, что оставил меня. Что не смог защитить. Не смог помочь. Не смог быть рядом. Фуюми действительно хороший человек. Изуми ни капли в ней не сомневается. Я прощаю тебя и прошу, будь рядом. Надеюсь, мы скоро встретимся. Твоя любимая сестренка, Фуюми. Кодзи чуть хмурится, когда Даби читает постскриптум. Надеюсь, тебе понравились варежки. Я старалась сделать их такими же, как в детстве. Даби письмо не перечитывает. За ручку тоже не берется, устало потирает глаза, цыкая языком. — Чушь. Изуми молчит. Не отвечает, не старается заговорить. Но и не ждет ничего. Сильнее кутается в зеленый свитер, ей кажется, что стремительно похолодало. — Забери это, доктор А. — Хорошо, — соглашается Изуми, ждет, когда ей протянут обратно бумаги, но мысли Даби явно не с ней. Потому она обходит стол, не боится, что он нападет. Терапия доктора Лиде делает Даби физически слабее, она это уже проверила. Собирая раскинутые бумаги возле злодея, чувствует долгий взгляд на своем лице. Но не старается встречаться взглядами. Может, он и видит перед собой человека, но вряд ли это сейчас Изуми. — На этом закончим, — объявляет психотерапевт, аккуратно сложив тесты. Все-таки встречает чужой взгляд на лице. Чуть приподнимает брови, подталкивает к чему-то, отчего Даби чуть закатывает глаза, но давит из себя вымученный оскал. — Открывайте, — командует Кодзи, ловко подхватывая бумаги. — Хорошего дня, Даби. — Доктор А, — окликает Даби и неожиданно встает. Не в полный рост. Цепи бренчат, мешают встать прямо, оттого Изуми делает шаг к злодею. Глядя на серьезный, но без угрозы взгляд, Кодзи наклоняется чуть вперед. Даби тоже, становясь близко, так, что мужское дыхание касается чужой щеки. — Передай ей, чтобы больше не писала мне, — он говорит шепотом проникновенным, без шанса на неповиновение. — Мне это не нужно. — А кто сказал, что дело в тебе? — также тихо спрашивает Изуми, слыша, как в их мирок вторгается довольный голосок Сато. Даби чуть усмехается. Двигает головой так, чтобы слегка задеть волосами женский подбородок. Взглядом цепляется за лицо Изуми, утаскивая куда-то вглубь и на дно, отчего психотерапевт перестает дышать. — Считай, что это моя просьба. Кодзи отходит, голос Аки выводит их из транса. — Чего это вы шепчитесь? — вклинивается помощник, пододвигая свое лицо близко-близко. — Съеби, юродивый, — фыркает Даби, усаживаясь обратно на стул. — Эй, мне же интересно, — дуется парнишка, но улыбается. — А вы, случаем, раньше знакомы не были? Новая проблема приходит сама собой и имя ей Аки Сато.