Жизнь не дает нам цели. Мы придаем жизни цель. Flash.
Рыжий дух Кидзимуна улыбается и задорно подмигивает с вывески небольшого местного рётэй. Там некоторые жители Наха любят отдыхать, пить Хаппо́сю, заедая свежей рыбой, и временами смотреть на экран плазменного телевизора, работающего через раз. Изуми любит это заведение за антураж. Пожилой хозяин, который основал еще в пятидесятых это заведение, вложил всю душу в стены, полы, удобные деревянные столы и низкие мягкие стулья, добавил много живых цветов в горшках, что отличалось от традиционных ресторанчиков, и меню повесил даже на входе. Его сын усовершенствовал все, что мог, но старый дух трогать не стал. Да и Кидзимуна привлекал туристов куда больше, чем местных, потому маски они развесил по стенам, амулеты всякие, колокольчики, приправляя мистической историей о том, что злые духи приходят в его заведение, вкушают лучшие блюда и выходят добрыми, готовыми помогать всем людям мира. Изуми усмехается, когда господин Танака, основатель этого заведения, старичок почти под сотню лет, бьет тростью своего шестидесятилетнего сына за то, что тот снова рассказывает эту историю туристам. — Глупый мальчишка, — фырчит старик и, опираясь на трость, медленно ковыляет в сторону выхода. Задерживается, грустно глядя на висящий низко колокольчик. Явно хочет что-то сказать, но сдерживается, заметив Кодзи, притаившуюся за столиком у входа. — Что, девочка, никак офис ищешь для своих промывок? — старик целенаправленно идет к ней и усаживает свои дряхлые кости на соседний стул. Сын скорбно вздыхает, глядя, как старик снова пристает к молодым людям со своими нравоучениями. — Да, господин Танака, — кивает вежливо Кодзи и улыбается. — Я хочу практиковать психотерапию и… — Ай, глупых не исправишь, — ворчит дедушка, рассеянным взглядом ищет что-то за окном своего ресторанчика. — Стоит попробовать, — скромно улыбается молодой специалист, чуть пожимая плечами. — Ты явно не трехдневный монах, — усмехается господин Танака. — А что в столицу нашу, как мой внук-идиот, не поедешь? Изуми старается подавить улыбку. Отмахивается тем, что в Токио нет такого заведения, нет господина Танаки, нет покоя. — Второй этаж у нас не весь используется, — вздыхает старичок, два раза отстукивая своей клюкой. — Иди к моему Па, возьми ключи. — Господин Танака… — Не бесплатно, конечно, — перебивает хозяин заведения, усмехаясь. — Заплатишь, как наши контуженные рекой к тебе потекут. А как потекут к тебе, так и к нам пойдут, после промывки-то пить захочется, ага, вот мы их тут и встретим. Изуми улыбается радостно, благодарно. Мужчина отмахивается от благодарностей, грустным взглядом глядя на девчонку. — Всегда дочь хотел, а не этих троих оболтусов, — машет рукой в сторону старшего сына господин Танака. — Люблю я их, конечно, но, знаешь как говорят, мой сын, пока он не женится — мой сын, но моя дочь — моя дочь все дни ее жизни, — смеется старик, поднимаясь на ноги. — Мой внук, кстати, ровесник твой. Может, когда приедет, познакомитесь, а то герой он такой занятой, что дедушке родному почти не звонит. Остается только кивнуть и согласиться. Кодзи, не имея больших средств к проживанию, радуется искренне хорошему предложению. Она откроет свой собственный кабинет, перестанет быть чертовым ассистентом-секретаршей этой дамочке госпоже Фукуде, начнет практиковать и вообще… — Это чего там, эй, По, — господин Танака хмурится, указывая тростью на телевизор. Изуми не спешит разворачиваться, отпивает ароматный чай, быстро печатает своей подруге хорошую новость. Громкость явно прибавляют, летит ответное сообщение со скептичным смайликом. Ты уверена, что это хорошая идея? Хочется написать, конечно нет. Но, если хочешь что-то добиться, на месте точно сидеть не стоит. Кодзи направляет улыбающийся смайлик, подхватывает кружку с остатками чая. Когда-то она подрабатывала здесь официантом недолго, оттого и общение такое теплое, и привилегии, и… — Во дела, сын Старателя жив, — фыркает со смешком господин Танака, отчего Кодзи тормозит. Что? Она впивается взглядом в телевизор и на секунду ее слепит. По ту сторону экрана — человек, мужчина, злодей. Кодзи выдыхает тяжелый воздух, чужие голоса кажутся помехами на фоне молодого, глубокого голоса, повествующего о своем прошлом. Даби… Почему я совершил такие ужасные поступки? Сейчас я вам расскажу…***
На улицах мало прохожих. И те стараются быстрее снова оказаться дома после происшествий. Автомобили спешат, проскакивая в последнюю секунду, потому пешеходы замирают испуганной стайкой, а когда спасительный зеленый мигает, рвутся вперед. Лишь изредка Кодзи сталкивается с кем-то взглядами, люди боятся лишний раз глазеть по сторонам. На самом деле, злодеям это только на руку. Даби сворачивает на широкую улицу, его маршрут петляет от тихих переулков до вполне себе людных, Изуми вопросов не задает, головная боль впивается в нее вместе с холодом и, возможно, только промозглый ветер мешает ей отключиться прямо посреди дороги. Даби рядом также не спешит начинать диалог. Он мрачной тенью возвышается слева от нее, отстает на шаг, но специально, так, чтобы не терять из виду. В какой-то момент двадцатиминутной прогулки Изуми скорбно вздыхает и оборачивается на злодея. — Нам долго еще идти? — Иди, — кивает куда-то в неизвестность впереди бывший пациент. — Я замерзла. — Иззи, пиздуй вперед, — не церемонится в выражениях Даби, продолжая уверенно шагать. Кодзи фыркает, когда злодей сначала ровняется с ней, затем выходит на шаг вперед. Изуми даже сначала не понимает, что происходит, просто в какой-то момент голос злодея ломается, становится пусть и тихим, но живым, высоким, не похожим. Даби говорит о разрушении в здании полиции, которое они только прошли, взмахивает руками и чуть отклоняется влево, врезаясь в какого-то прохожего. — Смотри куда прешь, баран, — тут же летит следом от немолодого человека, спешащего, кажется, в развалившееся здание. — Извините, господин, — ярким голосочком раздается изо рта Даби, отчего Кодзи чуть не замирает на месте. Какого… Чужие пальцы цепко хватают ее чуть выше локтя и толкают вперед. Даби бросает быстрый взгляд на обескураженное лицо, хмыкая. — Идем, — он кивает на противоположную сторону. Быстро пересекают улицу и, словно из ниоткуда, в ладони злодея начинают бренчать ключи. Даби ровной походкой проходит к Мицубиси, открывает правую дверцу и садится в машину, перегибается и открывает дверь замершей Изуми. — Садись, — летит коротко и очень грозно. — Ты что, угоняешь сейчас автомобиль? — Мы угоняем, — усмехается невидимо Даби, проворачивая ключ. — Ты в ней тоже сидишь. — Как ты… — психотерапевт явно не может совладать с удивлением. — Ты действительно полагаешь, что я могу только людей сжигать, Иззи? — Даби выезжает неспешно, вливаясь в реденький поток. — Я стал злодеем, когда мне даже шестнадцати не было. — Что еще ты умеешь? — хмурится Кодзи, старательно натягивая ремень безопасности. — Что тебя интересует? — Даби делает то же самое, пожимая плечами на фырканье психотерапевта. — Не будем привлекать внимание. Изуми задумывается. Она ведь ни разу не задала вопросы о том времени, когда Даби, то есть Тойя, остался один. После сожжения он ведь жил где-то, ему надо было восстановиться, надо было учиться, судя по всему, необразованным назвать его можно с натяжкой. — Ты занимался, ну, не знаю, рэкетом? — Да, — спокойно кивает Даби, притормаживая у красного светофора. — Вымогательство — не такая уж и опасная деятельность для моей причуды. Да и внешности. — А что… — Изуми вовремя прикусывает язык. Ага, что не так с внешностью, серьезно? Для Кодзи ожоги и шрамы не были чем-то настолько отталкивающим, чтобы боятся, но люди… мирные граждане реагируют даже на татуировки странно, особенно пожилые, что уж говорить о совсем нестандартной внешности. — Работорговля? — едва слышно задает вопрос Изуми, краем глаза замечая, как Даби поворачивает к ней голову. — Я спрашиваю, работорговлей тоже занимался? — Да, — летит ровно и сдержанно. — Наркоторговля? — Нет, — чуть качает головой злодей. — Я не настолько всеспособный. — Взломы? Кражи? Писал имя Старателя красными чернилами? — Первые да, но чернила, — по голосу, Даби явно развлекается, — это уже уровень супер-злодеев, типа Все-за-Одного. Потому у него и получалось побеждать Всемогущего. Изуми усмехается, отворачиваясь к окну. Ночная синева рассеивается желтыми и белыми фонарями, но тьма преобладает в разрушенных кварталах. Становится не по себе. Неизвестно, кто притаился там, в заваленном проулке между жилым домом и прачечной. Словно подтверждая опасения, раздается звук, похожий на взрыв. Изуми вздрагивает всем телом, вжимаясь в кресло, но небо немного светлеет, затем еще и еще, фейерверк белого цвета озаряет то тут, то там кусочки неба. — Что происходит? Слабо помня карту, Изуми прикидывает, что в тех местах, где есть метро или где размещали выживших раздаются взрывы салюта. Странно. — Не к добру, — снова выдыхает Кодзи, высовываясь в окно. — Влезь обратно, — следует команда, но когда Изуми игнорирует чужой голос, ее одним рывком сажают на кресло. — Не высовывайся. Белый — цвет траура, полагаю, что это Рассвет так напоминает о себе. Изуми украдкой глядит на лицо злодея, скрытой под маской. — С чего ты взял? Даби едва заметно пожимает плечами. Сворачивает обратно на оживленную улицу, и, будто в насмешку, прямо перед ними двое парней в белых масках взрывают такой же белый фейерверк под смех и крики одобрения гражданских. Дом, который они проезжают будто медленнее, служит центром по поддержке мирных жителей. Забавно. — Я бы поступил также, — врезается голос злодея в тишину в салоне. — Начал бы укреплять позиции таким образом. — Ты знаешь, кто напал на город? — Догадываюсь, — уклоняется от прямого ответа Даби, вжимая педаль газа. — Надо быстрее выбираться. Изуми никак не реагирует, оставляя белые цветы на небе позади не по собственному желанию. Но сейчас почему-то даже не хочется спорить и перечить, хочется отрубиться. Что Кодзи и делает.