Simple Pleasures

«Что бы ни случилось, всё будет хорошо». Эти слова гулко отдавались в такт пульсу Брюса. Эдвард был здесь. В его постели. Близкий и желанный. Предлагающий всё что угодно. Легче всего было бы просто отдаться этому чувству, раствориться в нём, не думая о последствиях. — Эдвард... — Он сглотнул, ощущая, как болезненно сжалось пересохшее горло. — Есть одна вещь, о которой я давно хотел тебя спросить... На пару секунд в комнате воцарилась тишина. — Что такое? — Я не знаю, как это работает, но... мне нужно понять. Ты сейчас в трансе? Руки Эдварда обвились вокруг талии Брюса. — А это важно? — обдало его губы горячим дыханием. — Я хочу, чтобы твой разум был ясен, когда мы сделаем это. Я должен знать, со мной ты сейчас или нет. — О, я с тобой. Каждой частичкой своего разума. Член Брюса нетерпеливо пульсировал. Но Эдвард так и не ответил на вопрос. — Я хочу видеть твоё лицо, — сказал Брюс. — Хочешь включить свет? Но мне нравится в темноте. — Рука Эдварда скользнула по его груди, двигаясь вниз, к животу. Брюс прикрыл глаза. Даже сквозь футболку прикосновение било его, будто разряд электричества. Кончики пальцев Эдварда оставляли следы, вспыхивающие под его веками ярким огнём. — Порой зрение только отвлекает, — прошептал Эдвард. — Оно подавляет другие чувства... — Кончики его пальцев погладили выпуклость в пижамных штанах Брюса, и его член снова дёрнулся. — Темнота подобна утробе матери. Она окутывает тебя, позволяет делать то и быть тем, кем бы ты не рискнул стать при свете дня. Брюс изо всех сил старался сконцентрироваться. — Я-то думал, что ты всегда стремишься вытащить всю правду на свет. — А я думал, что ты предпочитаешь прятаться в тени. Но, полагаю, мы оба оказались чуточку сложнее, не так ли? Что-то было... не так. — Я включаю свет, — сказал Брюс. — Что такого ты увидишь в моём лице, чего не услышишь в голосе? — Всего на минуту. — Потребовалась вся его сила воли, но Брюс отстранился от Эдварда. Он наклонился и включил лампу. Эдвард поморщился. Брюс снова придвинулся к нему и взял лицо Эдварда в ладони. Его бледные щёки раскраснелись. Брюс регулярно медитировал, что можно было сравнить с состоянием транса, но он чувствовал, что для Эдварда этот процесс был другим. Он не знал, как точно определить, был ли человек загипнотизирован или нет. Может, должны были быть какие-то физиологические признаки? Он пригляделся: зрачки Эдварда всё ещё были расширены, несмотря на яркий свет. Но, с другой стороны, они всегда были такими. Эдвард улыбнулся. — Такой напряжённый. Такой внимательный. — Мне нужно знать, контролируешь ли ты себя сейчас. — А кто-нибудь из нас вообще себя контролирует? Свобода воли всегда казалась мне довольно сомнительным явлением. — Твоё нежелание отвечать прямо совсем не помогает. — Но если я не контролирую себя, то выходит, мои слова о том, что я под контролем, не будут правдой. И раз ты не можешь уловить разницу, раз тебе приходится верить мне на слово, то как ты можешь знать точно? Видишь, вот что случается, когда ты задаёшь вопросы вместо того, чтобы наслаждаться моментом. Теперь всё усложнилось. Что-то определённо было не так. В голосе Эдварда слышались нотки, которые слишком сильно напоминали Брюсу о Загадочнике — о том лице в маске, смотрящем на него с экрана телефона, о хриплом голосе, дразнящем Брюса вопросами, в то время как на заднем плане его жертва с ужасом в глазах следила за мучителем. Конечно, Эдвард и был Загадочником. Брюс не мог отделить эту часть от Эдварда, не отделяя при этом его самого. Но что-то только что изменилось. Ему предстала другая часть личности Эдварда, отличная от того, с кем он общался, отличная от того, кто так стеснялся попросить разделить с ним постель. Когда он успел это сделать? В те несколько минут, что они лежали вместе в темноте? Где-то между тем, как Эдвард снял свои очки и заметил, что подушка пахнет Брюсом? Каким-то образом он вновь провёл над собой некую неврологическую алхимию, спустившись в недра собственного мозга, чтобы скорректировать его настройки. Действительно ли Брюс мог вот так согласиться на такие условия? Эдвард делал это с собой намеренно, но всё же... — Что погибает, как только ты произносишь его имя? — спросил Эдвард. — Никаких загадок. — Я прямо здесь, Брюс. Я — никто иной, как я сам. Ты собираешься трахнуть меня или провести следующий час, выясняя, кто перед тобой? Прикрепи к моей голове пару электродов. Может, это поможет. Возможно, для тебя это что-то вроде флирта. — Ты странно себя ведёшь. — Когда я не вёл себя странно? Кстати, ответ на загадку — либо «молчание», либо «я». — Эдвард... По его телу пробежала лёгкая дрожь, и его лицо на миг обмякло. — Каждый раз, — пробормотал он. Одна рука поднялась вверх, чтобы обхватить щёку Брюса, погладить лёгкую шероховатость его щетины. Брюс поймал его запястье. — Это важно. Если ты не сможешь поговорить со мной серьёзно хотя бы минуту, этого не произойдёт. — Вечно такой упрямый, — пробормотал Эдвард. — Всё всегда на твоих условиях. — Он высвободил руку, затем вытянулся на боку, опёрся локтём на подушку и подпёр щёку кулаком, пристально глядя на Брюса. Он не уклонялся от зрительного контакта, как обычно. — Чего же ты боишься, Брюс Уэйн? Меня? Я не нравлюсь тебе, когда я в таком состоянии? Брюс нахмурился. — Я не боюсь. Эдвард пристально смотрел на него своими всепоглощающими глазами. — О, — тихо сказал он. — Понимаю. Дело в тебе самом. Ты боишься того, что можешь натворить, если позволишь себе ослабить бдительность. Того, кем ты можешь стать. — Его губы были приоткрыты, дыхание участилось. — Ты всегда сдерживаешь себя. Должно быть, это так утомительно — постоянно быть хорошим. В голове Брюса вспыхнул тот момент, когда он впервые похитил Эдварда, его слова: «Тебе понравится, ты же знаешь. Пытать меня. В тебе так много гнева, так много тьмы...» Он вздрогнул. — Вот оно. Теперь чувствуешь? Порой Эдвард был слишком умён. Эта темнота, которая таилась в них обоих, тянула их друг к другу. Не только она, но она послужила главной причиной. Не было смысла притворяться, что это не так. Их отношения начались с того, что Загадочник втянул Бэтмена в свою кровавую игру — и в конце концов Брюс начал преследовать Эдварда, накачал его наркотиками и запихнул в багажник машины. Перед его глазами замелькали образы воспоминаний о тех событиях. Синяки на бледной плоти, выделяющиеся, будто клейма... ярко-алая кровь... — Неужели это так сложно? — Его рука снова подползла к Брюсу и поднялась. Один палец слегка коснулся его губ. — Просто отпустить себя? По-твоему, я стеклянный? Но Эдвард всё ещё был практически девственником. И когда он не был в состоянии транса, прикосновения могли легко оттолкнуть. Он нашёл способ временно подавить в себе этот страх, но он всё ещё был там, где-то в глубине, и... — Мой тёмный рыцарь, — прошептал Эдвард, придвинувшись к нему ближе. — Брюс Уэйн. Такой доблестный. Такой благородный. — Он протянул руку вниз. — Ты и так был слишком терпеливым. Во многих отношениях. — Его пальцы скользнули под эластичный пояс боксеров Брюса. Он собирается..? Эдвард стянул с Брюса пижамные штаны и боксеры, обнажив его эрекцию. Его взгляд сосредоточился на напрягшейся плоти, и он облизнул свои полные розовые губы. — Только посмотри на себя, — прошептал он. — Как это, должно быть, больно. Мысли Брюса метались в голове, сталкиваясь друг с другом. Голова Эдварда начала наклоняться, и он приоткрыл рот. — Эй. — Брюс обхватил щёку Эдварда, приподнимая его лицо. Его большой палец коснулся уголка чужих губ. — Эдвард. Слушай, мы... Губы Эдварда приоткрылись. Его язык высунулся наружу, чтобы лизнуть подушечку большого пальца Брюса, быстро коснувшись влажной, горячей кожи — а затем он прикусил её, слегка сжав зубами костяшки пальцев. Брюс завороженно наблюдал, как губы Эдварда сомкнулись вокруг костяшки его пальца, и Эдвард начал посасывать его равномерными тянущими движениями, втянув щёки внутрь. Эдвард поднял взгляд, и их глаза встретились. Большой палец Брюса с приглушённым хлопком выскользнул изо рта, и Эдвард облизнул губы. — Мне нравится твой вкус, — улыбнулся он. Эдвард двигался медленно, обдуманно. Он мягко толкнул Брюса на кровать, раздвинул его бёдра и лёг между ними животом вниз, повиснув лицом прямо над его пахом. Брюс завороженно наблюдал, как Эдвард снова опустил голову. Его язык быстрым движением прошёлся по головке члена Брюса, он шире раскрыл губы, и... Ох. Вау. Брюс наблюдал за ним, не в силах произнести ни слова. Мягкий, влажный рот обхватил только головку его члена. Язык Эдварда закружился вокруг неё, а затем он отстранился. На мгновение между его нижней губой и кончиком члена Брюса повисла ниточка слюны, а затем оборвалась. — Я всегда хотел попробовать, каково это. — Его дыхание жаром обдавало упругую плоть. Он медленно провёл пальцем по всей длине Брюса. —Иногда я представлял, как соблазняю тебя. То есть Бэтмена. Иногда я даже фантазировал о том, как ты заставляешь меня сделать это. Я стою на коленях в своей маленькой грязной квартирке, ты нависаешь надо мной, мрачный и властный, твоя рука в перчатке вцепилась в мои волосы... Брюс сглотнул. Его член дёрнулся. — Тебе нравится эта идея. Ну конечно нравится. Рот Эдварда снова поглотил его член, скользнув губами по твёрдой плоти. Брюс выдохнул. Такой влажный. Такой мягкий. Нет. Стоп. Это было неправильно... Эдвард... Губы Эдварда задвигались, и все мысли Брюса снова разлетелись на кусочки. Эдвард застонал, и Брюс почувствовал вибрацию, отдающуюся в его плоть. Он опустил голову, затем вновь медленно поднял её. Член Брюса выскользнул у него изо рта, и он облизал губы. — Знаешь, ты легко мог бы это сделать. Ты мог бы трахнуть меня прямо в глотку. — Эдвард, — хрипло прошептал он. — Ты такой большой. Ты бы заполнил мой рот. Мои челюсти раскрывались бы до тех пор, пока я бы не услышал, как щёлкают суставы у меня за ушами... Боже. Брюс сжал простыни в кулак и застонал. — Не всё обязательно должно происходить так нежно. Он снова поглотил Брюса. Когда Эдвард опустился, его зубы задели чувствительный край головки, и Брюс дёрнулся. По какой-то причине именно это — лёгкое трение зубов — оборвало последнюю нить его самообладания. Он схватил Эдварда за волосы одной рукой, удерживая его голову на месте. Эдвард издал приглушённый вздох, и его тело напряглось. Бёдра Брюса подались вперёд, вверх, проникая глубже, шире раскрывая эти мягкие губы. Его рука опустила голову Эдварда ещё ниже. Всё быстрее и быстрее, его бёдра дёргались, совершая судорожные толчки. Над его разумом захватило контроль нечто звериное. Его тело двигалось вслепую, стремясь к теплу и гладкости горла Эдварда. Эдвард издал тихий сдавленный звук, нечто среднее между икотой и отрыжкой. Мышцы его горла заметно напряглись, и Брюс почувствовал это, почувствовал, как у Эдварда сработал рвотный рефлекс. Глаза Эдварда вмиг стали пустыми. Брюс резко дёрнул его за волосы, толкнувшись глубже. Ещё раз. Ещё. И ещё. Эдвард слабо застонал. В этом звуке послышалось страдание, и Брюса словно окатило ледяной водой. Ему было больно. Член Брюса ещё раз вонзился в горло Эдварда, прежде чем его разум осознал это и нажал на тормоза. Брюс отпустил его волосы, и Эдвард отстранился, закашлявшись, вытирая слезящиеся глаза. Он снова икнул, как будто слишком быстро выпил банку газировки. — Чёрт, — сказал Брюс, пытаясь отдышаться. — Прости. Прости меня. Эдвард снова кашлянул. Его лицо заметно покраснело. С нижней губы свисала струйка слюны. Он вытер её. — Нет, я... я в порядке. Д-дай я попробую ещё раз... — Твоё тело явно против такого. — В порно всё выглядит намного проще, — прохрипел он. — Давай я принесу тебе воды, хорошо? Я сейчас вернусь. Брюс выбрался из постели, до сих пор не до конца способный думать трезво. Его член всё ещё был возбуждён и подрагивал. Он встал и чуть не споткнулся о штаны, спущенные до колен; он сбросил их и поспешил в примыкающую к его комнате ванную. Там уже стоял пустой стакан; иногда по ночам Брюса мучила жажда, и он любил пить прямо из-под крана. Теперь он наполнил его и поднёс Эдварду, который сидел, съёжившись на кровати, обхватив колени руками. Из его горла вырвался ещё один тихий кашель. — Брюс, правда, не нужно... — Просто пей. Медленно. Эдвард сделал маленький глоток из стакана, затем ещё один. Брюс положил руку ему на щёку, мягко погладив её большим пальцем. Под его касаниями она тут же вспыхнула. — Всё хорошо? Он кивнул, не поднимая взгляд. Его кашель утих. Эдвард допил воду и поставил пустой стакан на туалетный столик. — Не так я себе это представлял, — пробормотал он. Его голос изменился; теперь он звучал приглушённо, почти застенчиво. — Всё в порядке. Мы ведь впервые пробуем нечто подобное. — У меня так плохо получается. — У тебя получается хорошо. Это... это было невероятно. Я сам виноват, что схватил тебя за волосы и начал толкаться... — Я хотел, чтобы ты это сделал. Я хотел, чтобы ты потерял контроль. Я думал... — Он замолчал. Брюс взял лицо Эдварда в ладони, снова изучая его, и едва заметное напряжение в чужой груди спало. Он почти чувствовал это — эту перемену, словно сдвиг в энергетике Эдварда. Он вернулся. И это успокоило Брюса — знание, что он способен распознать этот сдвиг. Эдварду нравилось играть с собственным разумом. «Всё равно что менять костюм», как он тогда сказал. — Порой ты играешь в опасные игры, — сказал Брюс. Эдвард отвёл взгляд. — Я сделал что-то ужасное? — прошептал он. — Ты злишься на меня? — Нет. Нет, конечно нет, я просто хочу понять, почему ты чувствуешь, что должен гипнотизировать себя, чтобы делать подобные вещи. Эдвард поднял взгляд, затем снова опустил его. — Я... перегружаюсь. И в таком состоянии могу делать то, на что обычно даже не способен. Я не хотел отстраняться. Я хотел... — Он сглотнул. — Я хотел, чтобы мы были вместе без ограничений. Я хотел принять твою темноту. Показать тебе, что смогу. Эдвард намеренно заигрывал с опасностью; экспериментировал, раздвигал свои границы. Но они оба пока ещё только начинали изучать пределы возможностей друг друга. — У нас полно времени, ты же знаешь. — Правда? — Конечно. Какое-то время они оба молчали. — Ты задумался, — заметил Эдвард после недолгой паузы. — Больше о тебе, чем о себе. Я причинил тебе боль. Я видел, как ты испугался меня. Губы Эдварда растянулись в улыбке. — Ты снова пытаешься взвалить всё на свои плечи. Мне кажется, даже сейчас ты не до конца осознаёшь, насколько же я опасен. Я так легко могу тебя погубить. — Он прижал ладонь ко лбу. — Ты, вероятно, забыл, что я манипулирующий психопат. Что мне нравится играть в эти больные игры. — Ты не психопат. — И ты ещё действительно так говоришь? После всего, что произошло? — Ты не попадаешь под критерии диагноза. Настоящие психопаты не испытывают угрызений совести или стыда. Они неспособны к эмоциональному сопереживанию. В твоём же случае я видел и стыд, и сострадание. Даже если ты пытался это скрыть. Эдвард отрывисто усмехнулся. — Ты хочешь, чтобы я тебя боялся? — тихо спросил Брюс. — Ты хочешь, чтобы я видел в тебе неисправимого монстра? Эдвард не ответил. Брюс заключил его в объятия, притягивая к себе. Эдвард напрягся. Он начал отстраняться... Затем прижался ближе, схватив рубашку Брюса в охапку, поднёс её к лицу, потёршись щекой о ткань, и прижал её к самому носу, вдыхая запах. Брюс вспомнил, как Эдвард проделывал нечто подобное с его плащом, когда он был Бэтменом, в один из первых раз, когда тот обнимал его. Казалось, сам запах Брюса каким-то образом успокаивал его. Его руки сжали Эдварда чуть крепче. Брюс наклонился и поцеловал его в лоб. Ресницы Эдварда удивлённо дрогнули. — Поговори со мной. Помоги мне понять, что происходит у тебя в голове. Тишина. — Я знаю, говорить — тяжело. Но ты всё ещё остаёшься для меня загадкой во многих отношениях. Ты говоришь, что отстраняешься. Я видел, как это происходило. Это случилось, когда я впервые поцеловал тебя. Почему? Это просто сенсорная перегрузка? Или... Эдвард опустил голову. — Я не знаю. Я не знаю, почему я такой. Это не похоже на... — На что? — В детстве мне причиняли много боли. Но... не только физической. Брюс ждал, обнимая его. Эдвард молчал минуту или две. Затем он заговорил тихим монотонным голосом, как лунатик, бродящий во сне. — Вместе со мной в приюте жил один мальчик, на несколько лет старше меня. Он сказал, что будет со мной дружить, если я... если я сделаю для него кое-что. Мне было десять лет, и у меня не было друзей, поэтому я согласился, даже толком не понимая, на что. Мы зашли в ванную, и он снял штаны, и... я не понимал, что происходит. В последнюю секунду я запаниковал и начал кричать. Он ударил меня по лицу и сказал: «вот почему ты никому не нравишься», и ушёл. — Эдвард... — Я почти не вспоминал об этом до сегодняшнего дня. Всё, что случилось со мной там, всё это просто... сливается воедино. Брюс прижал Эдварда к груди, положив его голову на своё плечо. Его рука ритмично двигалась по каштановым волосам, перебирая их сквозь пальцы. — Тебе не нужен секс, чтобы заставить меня остаться, — сказал Брюс. — Ты же знаешь это, правда? Что бы мы делали или не делали, мои чувства к тебе не изменятся. Я по-прежнему буду твоим другом. Эдвард замер. — Я как-то говорил тебе, что за это не будет цены, — сказал Брюс. — Это я и имел в виду. — За всё есть своя цена, — прошептал Эдвард. — Так устроен мир. Если не секс, тогда чего ты хочешь? — Любовь так не работает. Мне жаль, что никто так и не показал тебе этого. — Кончики пальцев Брюса коснулись его щеки. — Так вот почему... — У него перехватило дыхание. Он сглотнул и заставил себя продолжить: — так вот почему ты предложил мне себя тогда, в первый раз? Потому что ты думал, что должен? За этими словами последовала тишина, тянущаяся, кажется, целую вечность. — Нет, — наконец прошептал Эдвард. — Я... я хотел этого. С тобой. Я думал об этом так много раз. Я надеялся, искренне надеялся, что сегодня вечером у нас всё получится. Я ненавижу себя за то, что мне страшно. Это... это так чертовски абсурдно. Я практически среднего возраста, и после всего, что я пережил, после всего, что я сделал, я всё ещё боюсь. И теперь ты даже не захочешь прикоснуться ко мне, потому что я такой блядски жалкий. Я сломан. Я бесполезен. Я едва ли человек, я скорее просто оболочка, просто... Брюс положил пальцы на щёку Эдварда, повернул его лицо к себе и нежно поцеловал в губы. Эдвард закрыл глаза. Брюс почувствовал, как дрожат его губы, как постепенно успокаиваются под мягкими касаниями. — Ты — сама человечность, — сказал Брюс. Эдвард посмотрел на него с нечитаемым выражением лица. — Я рад, что ты рассказал мне о том, что произошло. Мне кажется, теперь я понимаю лучше. — Ничего даже не произошло, — пробормотал он. Подобный опыт был бы травмирующим и пугающим для любого ребёнка. Вполне естественно, что это так сильно на нём отразилось. Эдвард прожил большую часть жизни, не получая ни ласки, ни одобрения. Напротив, над ним часто издевались и наказывали из-за сущих мелочей. Он изголодался по любви, но на глубинном уровне невольно научился ассоциировать прикосновения с болью. Поэтому он приспособился отключать определённые части своего разума, чтобы избежать её. Он был умным и стойким. У него получилось вытерпеть всё произошедшее в приюте. Но за это приходилось платить. Он был таким сложным. Брюс мог бы потратить годы на то, чтобы научиться ориентироваться в мутных водах его разума. Возможно, он был наивен, думая, что понимает Эдварда на каком-то глубоком, подсознательном уровне. — Я могу просто обнимать тебя остаток ночи, если хочешь. Тишина. Эдвард слегка шмыгнул носом. — Или... Если ты правда хочешь попытаться снова, то мы можем попробовать, — сказал Брюс. — Но если ты почувствуешь, что снова начинаешь уходить в себя, мне нужно, чтобы ты предупредил меня. — Это... тяжелее, чем кажется. — Можем придумать какое-нибудь кодовое слово, если так будет проще. Эдвард поднял голову. — Ты имеешь в виду... как стоп-слово? — Да. Если ты хочешь, чтобы я замедлился или остановился — в любой момент, — просто скажи это. Пару секунд он пристально смотрел на Брюса, нахмурив брови, как будто мысленно пытался решить математическую задачу. — Серьёзно? Брюс кивнул. — Тогда... какое слово? — Выбирай ты. После пары мгновений молчания Эдвард сказал: — Зима. — Хорошо. — Так мы можем попытаться ещё раз? — прошептал Эдвард. Кивок. Ни один из них не пошевелился. — Ты хочешь просто... прикоснуться ко мне? — спросил Брюс. — Или... — Я хочу, чтобы ты это сделал. Он подумал о том полушутливом замечании, которое сказал Эдвард чуть ранее. О том, что он был бы не против, чтобы Брюс снова приковал его цепью к кровати, что, возможно, его успокаивает чужая власть над ним. Брюс откинул одеяло в сторону. Мягко, неторопливо он толкнул Эдварда на кровать, обхватил пальцами его запястья и развёл руки, фиксируя их вместе. Эдвард немного напрягся. Брюс сел на него сверху, продолжая держать его руки за головой в позе распятия. — Я просто подержу тебя вот так минуту, — сказал Брюс. Грудь Эдварда поднималась и опускалась. Его рот был открыт. Брюс увидел слабую вспышку страха в чужих глазах, прежде чем они покорно обмякли. Руки Брюса оставались на месте, обхватывая чужие запястья. Он ощущал разницу в их физической силе; обездвижить Эдварда было проще простого. Не нужно было даже заковывать его в наручники. Достаточно было одних лишь рук Брюса. Брюс медленно опустил голову и поочерёдно поцеловал Эдварда в подбородок, в шею. Его дыхание участилось. Губы Брюса задели мочку его уха, и из горла Эдварда вырвался приглушённый стон. Его тело выгнулось дугой, глаза блаженно прикрылись. — Я продолжу, — пробормотал Брюс. — Пока ты не скажешь слово. Эдвард слегка кивнул. Брюс наклонился и поцеловал его в висок, затем в щёку, в уголок рта. Последним он прижался к губам Эдварда — этим мягким, полным губам. — Ты всё ещё хочешь выключить свет? — спросил Брюс. — Я... — Его голос слегка надломился. Он сглотнул, кажется, застигнутый врасплох этим вопросом. — Нет. Всё хорошо. Брюс кивнул, отпустив запястья Эдварда. Его рука скользнула вниз, пробираясь под футболку, поглаживая бока; его пальцы скользнули под эластичный пояс спортивных штанов и аккуратно стянули их вниз, обнажая его эрекцию. Их первый раз был поспешным, отчаянным, полным неуверенности; их первый раз, когда он по-настоящему рассмотрел эту часть Эдварда. Он медленно обхватил его член, чувствуя, как его рука поглотила его почти полностью. Ему нравилось, как они подходили друг другу. Он нежно провёл пальцем по головке его члена, размазывая капельку выступившего предэякулята. Он чувствовал, как Эдвард пульсирует в его хватке. Через мгновение Брюс отпустил его член и осторожно обхватил яйца, которые уже были тугими, чувствуя лёгкую шероховатость тонких светло-каштановых волосков. От этого прикосновения Эдвард тихо застонал и заёрзал. Брюс остановился, на мгновение встретившись с ним взглядом, проверяя, как он себя чувствует. — Я... — прохрипел Брюс осипшим голосом. Он прочистил горло и попробовал снова. — Я попробую засунуть в тебя палец. — Хорошо, — прошептал Эдвард. Смазка. Для этого им нужна была смазка. Брюс протянул руку, открыл верхний ящик тумбочки рядом с кроватью и шарил там до тех пор, пока его пальцы не сомкнулись на бутылочке с массажным маслом, которым он пользовался в тех редких случаях, когда мастурбировал; оно было эффективнее вазелина. Теперь он выдавил немного жидкости на первые два пальца и прижал их ко входу. Эдвард слегка дёрнулся. — Холодно, — прошептал он, затаив дыхание. — Прости. — Брюс сглотнул, неуверенно коснувшись кончиком пальца тугого колечка мышц. Он и раньше занимался анальным сексом — дважды, если быть точным, — но с тех пор прошло так много времени. К тому же, его тогдашний партнёр был гораздо опытнее Брюса и мог направлять его. Брюс не привык быть главным. Ему было интересно, пробовал ли Эдвард делать с собой нечто подобное, использовал ли он когда-нибудь анальную пробку или пальцы для стимуляции, или для него это была совершенно новая территория. Чувствуя, как пересохло у него во рту, Брюс надавил чуть сильнее. Такой тугой. Он пошевелил пальцем, пытаясь растянуть его. — Хн-н... — застонал Эдвард. Его веки затрепетали. Брюс толкнулся чуть дальше, пока не ощутил, как сжатое колечко мышц обхватывает костяшки его пальцев. Эдвард оцепенело смотрел на него снизу вверх. Его свободная рука сжала простыни, сминая их. Брюс продолжал двигаться глубже, пока не нащупал гладкую выпуклость. Он осторожно дотронулся до неё кончиком пальца, чувствуя её упругость и податливость... Колечко мышц сжалось сильнее. — А-ах... — Эдвард? Он извивался на простынях, слегка скосив глаза и приоткрыв рот, так, что Брюсу сложно было разобрать выражение его лица. — Эдвард, это... это хорошо или плохо? Я не... — Х-хорошо, — выдохнул он. Его член дёрнулся. — Это просто... ах. М-м... Быть может, это было слишком? Наверное, ему стоит пока просто сосредоточиться на внешней стимуляции... — Ещё, — прошептал Эдвард. — Что? — Помести в меня ещё один. Сердцебиение Брюса участилось. Он осторожно ввёл средний палец в тело Эдварда. — Ты... — Он сглотнул. — Ты очень тугой. — Брюс пошевелил пальцами неловким движением ножниц, пытаясь немного расслабить его. Поместится ли здесь вообще его член?.. — Тебе больно? Выражение лица Эдварда снова смягчилось, на миг став мечтательно-задумчивым. — Немного жжёт, — прошептал он. Пульс Брюса участился. Он чуть сильнее прижал пальцы к этой выпуклости, и Эдвард дёрнулся и пискнул, как ребёнок. «Я мог бы заставить его кончить вот так», — с удивлением подумал Брюс. — «Просто касаясь этого места. Или мог бы довести его до грани и удерживать до тех пор, пока...» «Нет. В следующий раз». Он вошёл в ритм: его пальцы двигались назад и вперёд, то продвигаясь дальше, то вновь выскользая наружу. Его левая рука всё ещё обхватывала запястье Эдварда, удерживая его. Глаза Эдварда прикрылись. Его бёдра начали двигаться навстречу пальцам Брюса, сильнее прижимая их кончики к простате. Его собственный член был твёрдым и уже начинал болеть, но он не обращал на это внимания, оставаясь полностью сосредоточенным на Эдварде. Боже, он был так чертовски красив. С каждым лёгким движением внутри него его лицо слегка менялось. Эдвард крепко зажмурил глаза, а когда они вновь открылись, то стали зеленее, чем Брюс когда-либо их видел, словно тонкие кольца мха вокруг чёрных лужиц. — Боже, — прошептал Брюс, облизав губы. — Ты так хорош, Эдвард. Эдвард застыл. Брюс вдруг почувствовал, как он напрягся. Дерьмо. Он сказал что-то не так? Кажется, раньше Эдварду нравилось, когда его хвалили. — У тебя всё... — Нормально, — закончил за него Эдвард, чуть отдышавшись. — Я в норме, просто... — Он часто-часто моргал. На минуту Брюсу показалось, что он уловил влажный блеск в уголках его глаз, но затем он исчез. — Прошу... не останавливайся. Через полсекунды Брюс продолжил, перед этим наклонившись и нежно поцеловав его в губы. Когда он отстранился, свободная рука Эдварда скользнула вверх, погладив Брюса по лицу. — Ты такой красивый, — прошептал он. В его голосе звучало удивление, как будто он видел Брюса впервые. Один палец коснулся кожи под правым глазом Брюса, проведя по тёмной краске, которую тот не позаботился смыть. — Почему ты такой? — Кончики его пальцев скользнули ниже, к губам Брюса. Брюс поцеловал их один за другим. Эдвард смотрел на него с немым восторгом, с целым спектром эмоций, отражавшихся на его лице — слишком обширном, чтобы разобрать хотя бы одну. Нет, он не был психопатом. Он был способен вызывать в себе состояние, схожее с психопатией, превращать себя в оружие, но это было не его естественным состоянием. Это был человек, который чувствовал, и чувствовал глубоко. Он научился прятать свои эмоции именно потому, что они были чересчур сильными. Если бы он позволил себе чувствовать их всё время, то просто взорвался бы, как умирающая звезда. Но всё это было внутри него, погребённое под слоем жестокости. Каждая обида, каждый шрам. Каждая потребность и желание. Каждая интимная фантазия. Словно десятки дневников, забивающих полки его разума, записи обо всём, что он когда-либо видел, слышал и чувствовал. Отдельная вселенная; библиотека имени Эдварда Нэштона. Они оба были неопытны. Ошибок было просто не избежать. Но он хотел попробовать. Он так сильно этого хотел. «Позволь мне, пожалуйста, позволь мне любить его, пусть всё получится, позволь мне дать ему это...» — Я хочу тебя внутри, — сказал Эдвард дрожащим голосом. «Ты уверен?» — чуть не сорвалось с губ Брюса, но он проглотил эти слова. Он должен довериться Эдварду. Сейчас он говорил с ним, а не с Загадочником. Прерывисто дыша, Брюс вытащил пальцы, стянул пижамные штаны с боксерами и — дрожащей рукой — выдавил немного смазки на свой член, а затем подполз ближе к Эдварду. — Подними бёдра, — хрипло прошептал он. Эдвард подчинился. Брюс подался вперёд, и его собственные бёдра чуть дёрнулись; его член не попал в цель и потёрся о левую ягодицу Эдварда, оставив на ней след предэякулята. Он попробовал ещё раз. Это оказалось сложнее, чем он помнил. Он уже был сверху раньше, и оба раза ему это удавалось, и всё проходило довольно гладко. Теперь же... Брюс был твёрд как камень, но ничего не выходило. Может, дело было в том, что Эдвард был слишком узким? — Брюс?.. — Погоди. Дай мне... — Он чуть наклонился и толкнулся снова. По-прежнему ничего. Эдвард издал нервный смешок. — О боже. Ничего не выходит, да? — Ты волнуешься? — Тебе правда надо спрашивать? Брюс подумал о том, чтобы сказать нечто вроде «попытайся расслабиться», но вряд ли в такой ситуации это сработало бы. Хуже того, это могло дать обратный эффект. — Я могу растянуть тебя ещё немного, — сказал Брюс. — Может, если я расслаблю тебя ещё чуть-чуть... — Мне жаль, — с тревогой прошептал он. — Я не знаю, что со мной не так. Я хочу это сделать. Я пытаюсь... — Хорошо, — выдохнул Брюс, — может... может быть, нам просто нужно больше смазки. — Он снова схватил флакон и выдавил ещё немного жидкости на себя и на Эдварда, затем поёрзал и попытался войти ещё раз. Он ожидал большего сопротивления, поэтому толкнулся сильно и быстро, и не успел он опомниться, как вся его длина оказалась внутри тела Эдварда. — Господи! — ахнул Эдвард, распахнув глаза. Брюс застыл. — Ты... Эдвард сглотнул. — Я в порядке. Просто... дай мне минуту. Мгновение они оба оставались неподвижны, тяжело дыша, глядя друг другу в глаза. Лицо Эдварда раскраснелось сильнее, губы были слегка приоткрыты. Брюс оставался неподвижен. Эдвард тихо вздохнул, и его глаза начали стекленеть. — Эдвард. Взгляни на меня. Его взгляд сфокусировался. — Я люблю тебя, — сказал Брюс. Эдвард сглотнул. Он схватил Брюса за плечи, впившись в бледную кожу пальцами. Его трясло. — Я люблю тебя, — повторил Брюс и дотронулся до его щеки. — Мы можем остановиться. Когда захочешь. Через несколько секунд Эдвард прошептал: — Продолжай. — Дыши, хорошо? Эдвард шумно выдохнул. Плотно сжатое колечко мышц вокруг члена Брюса немного расслабилось. Брюс качнулся назад, затем вперёд, чувствуя, как возбуждённый член Эдварда трётся о его живот с каждым толчком. Ногти Эдварда сильнее впились в его плечо, оставляя за собой маленькие царапины. Войдя ещё глубже, Брюс почувствовал нарастающее желание кончить, и ему потребовалась вся его сила воли, чтобы не поддаться этому порыву и не вонзиться в эту тугую, скользкую дырочку, потому что боже, он чувствовал себя так хорошо, он чувствовал себя правильно. «Так вот, каково это», — мелькнуло у него в голове. — З... — донеслось до него. Брюс застыл. Он ждал, пока всё его тело дрожало от усилий овладеть собой. Он собирался сказать «зима». Брюс начал понемногу выходить, но ноги Эдварда обхватили его, втягивая обратно. Брюс застонал, содрогаясь внутри него. Кончики пальцев Эдварда вновь впились в его плечи, удерживая Брюса на месте. — Не останавливайся, — прошептал он. — Прошу, прошу, продолжай. Пожалуйста... — Хорошо, хорошо... — Просто... просто говори со мной... продолжай говорить... В такой момент было трудно подбирать слова. Но Эдвард кивнул. Брюс вновь подался вперёд. «Я внутри него», — ошеломлённо подумал он. Это в самом деле происходило. — Эдвард, — произнёс он. — Эдвард Нэштон. Эдвард медленно начал двигаться вместе с ним, встречая ответные толчки Брюса. Он опустил голову, касаясь губами уха Эдварда. — Я здесь, — прошептал он. — Я рядом. Его дыхание участилось. Брюс почувствовал, что входит всё глубже. Он ощущал себя так, словно тонет в мутных водах. Он закрыл глаза и оказался в океане, мерцающем во вспышках солнечного света. Он плыл, всё глубже и глубже погружаясь в эту бездну, пока не подплыл к другой, слабой точке света, одиноко колеблющейся в иссиня-чёрной пустоте. — Я вижу тебя, Эдвард Нэштон. Краем уха он уловил короткие, отрывистые вздохи Эдварда. Всё глубже и глубже. Ощущения тонули в равномерных, размеренных толчках. Он почти физически чувствовал шёпот сотни мыслей Эдварда, ртутью растекающихся вокруг него, проносящихся мимо, как косяки рыб. Одинокая точка света приближалась, поглощая всё вокруг себя. Да, да. Вот оно. Вот и он. — Я вижу тебя. — Брюс... Так тепло... Свет окутал его подобно кокону. Это был Эдвард — не его тело, но нечто более глубокое, некая жизненная искра, которая делала его собой. Она оказалась неожиданно чистой, почти первозданно невинной. Брюс мог бы провести вечность, купаясь в этом свете, подобно эмбриону, плавающему в утробе матери. «Я нашёл тебя», — подумал он. — «Я нашёл тебя». Брюс открыл глаза, и после этого желание окончательно одержало над ним верх. Его бёдра двигались сами по себе, вверх и вниз, взад и вперёд. С каждым толчком Эдвард издавал негромкие всхлипы, с силой впиваясь ногтями в плечи Брюса. Глаза Эдварда снова начали закатываться, и из его горла вырвался пронзительный стон. Такой прекрасный... такой... — Хн-н-н! Брюс не был уверен, кто из них двоих издал этот звук. Свет стал ярче, заполняя его голову, вытесняя мысли. Эдвард поглотил его целиком. Он растворялся в нём, проходя сквозь его разум, его тело, пока в один миг всё это вдруг не прекратилось. Свет исчез, и Брюс снова почувствовал под собой кровать. Он плюхнулся на Эдварда, хватая ртом воздух. Их тела были мокрыми от пота; он чувствовал жар и влагу от спермы Эдварда на своём животе, там, где его рубашка была задрана вверх. Несмотря на головокружение, он приподнялся, чтобы снова встретиться взглядом с Эдвардом. Из уголка его рта стекала струйка слюны, очки сбились набок. Брюс медленно протянул руку, чтобы поправить их. Его эрекция внутри Эдварда ослабевала, но он пока не хотел выходить из него. Он не хотел, чтобы это заканчивалось. По вискам Эдварда струились слёзы, поблёскивая в свете лампы. Брюс почувствовал, как у него защемило в груди. — Эй... — М-м? Брюс отстранился, выходя из тела Эдварда. Вдруг он взглянул вниз и заметил слабую струйку крови, блестевшую на его собственном члене, смешанную с блеском смазки. Его живот сжался в болезненном спазме. Что же он натворил?.. — Эдвард, ты ранен... Его брови удивлённо поднялись вверх. — Что? Где? — У тебя кровь. Эдвард взглянул на член и сказал: «О». Он медленно поднял свою руку и уставился на кончики пальцев. Теперь на них виднелись красные следы. — Смотри, — сказал Эдвард с лёгким удивлением в голосе. Он повертел рукой взад-вперёд, как будто рассматривал свежий маникюр. Брюс моргнул, смутно припоминая, как ногти Эдварда впивались ему в плечи. Должно быть, Эдвард царапал его достаточно сильно, чтобы задеть кожу. Хотя в тот момент Брюс едва это чувствовал. — Похоже, мы оба пустили друг другу немного крови, — прошептал Эдвард. — Всё нормально. — Он улыбнулся. Брюс поймал его за запястье, глядя на окровавленные кончики пальцев. Он нежно потёр ладонь Эдварда большим пальцем. — У тебя такие короткие ногти. Ни за что бы ни подумал, что ими можно причинить вред. — Ты бы удивился. Большой палец Брюса очертил круг на его ладони, затем легонько потёршись о костяшки пальцев. — Обними меня, — попросил Эдвард. Брюс прижал его ближе, одной рукой скользнув в волосы Эдварда, прижимая его голову к своему плечу. Эдвард повернул голову и поднял руки, чтобы обхватить лицо Брюса и поймать его губы в поцелуе. Он что-то напевал — мягкое, немелодичное, почти неслышимое, — больше напоминающее гудение, чем мелодию. Он прервал поцелуй и прижался к груди Брюса. Они опустились на кровать, переплетаясь конечностями друг с другом. Ему всё ещё казалось, что он до сих пор не отошёл от... того, что случилось, когда он кончил, настолько реальным и сильным было то странное видение. Почти как сны наяву, которые иногда приходили к нему в состоянии глубокой медитации. Брюс вновь почувствовал, как что-то внутри него встало на своё место. Часть него хотела обсудить это с Эдвардом, спросить, испытывал ли он когда-нибудь нечто похожее, но в то же время казалось, что слова лишь разрушат этот момент. Уютный полумрак комнаты освещал приглушённый янтарный свет лампы, придавая волосам Эдварда медовый оттенок. Наконец Брюс нарушил молчание. — Хочешь принять душ? Эдвард взял в горсть участок его рубашки, сминая ткань в пальцах, и покачал головой. — Мне нравится это ощущение. — Тогда можем остаться в постели. — Он посмотрел на свою рубашку, испачканную спермой Эдварда. — Дай мне хотя бы это снять. — Брюс стянул с себя рубашку, позволив ей упасть на пол, — позже он переложит её в корзину для белья, — выключил лампу и снова притянул Эдварда к себе. Эдвард прижался лбом к обнажённой груди Брюса. Его тихое дыхание эхом разносилось в темноте. Он молчал так долго, что Брюс начал думать, не задремал ли он. Но затем он прошептал: — Мне это не показалось? — Что именно? — Я действительно чувствовал тебя внутри? У Брюса вдруг появилось ощущение, что он говорил не только о физическом проникновении. — Да, — ответил он. Эдвард сильнее уткнулся лицом в его грудь. Какое-то время они лежали, тесно прижавшись друг к другу под влажным от пота одеялом. Завтра утром, подумал Брюс, они могли бы помыться, а затем позавтракать вместе. Мысль о том, чтобы проснуться рядом с Эдвардом, в тот момент казалось слишком невероятной, слишком приятной, чтобы быть реальностью. Что-то изменилось. Он подумал о старом шраме внутри себя; том, что остался после смерти родителей. Конечно, он всё ещё был там. Он всё ещё причинял боль. Но природа этой боли изменилась. — Мне всегда было интересно, — задумчиво сказал Эдвард, — почему летучая мышь? Брюс приподнял брови. — И ты спрашиваешь об этом только сейчас? — Ну, то есть, в этом есть свой смысл. Мыши выходят на охоту ночью. Но мне кажется, что тут есть какая-то более серьёзная причина, некий символизм. — Мне нравятся летучие мыши. Пауза. — Серьёзно? — недоверчиво спросил Эдвард. — И это всё? — Они всегда мне нравились. В детстве я хотел завести летучую лисицу. Мои родители потакали мне во многом, но это было уже чересчур. Не могу их винить — я даже не уверен, законно ли вообще держать их дома. Пару раз Эдвард рассеянно моргнул, а затем уткнулся лицом в плечо Брюса и рассмеялся. — Что? — озадаченно спросил Брюс. — У всех детей есть свои любимые животные. То есть... конечно, были и другие причины. Когда я только начал готовить себя к пути Возмездия, я много медитировал. Я просил совета, ища форму, которую примет моё новое «я», и мне пришло видение гигантской летучей мыши, материализовавшейся из темноты... Эдвард уже не сдерживался, безудержно хихикая до тех пор, пока его лицо не покраснело. — Ой, да брось. Не настолько это и смешно. — Именно настолько. — Его руки крепче обхватили Брюса за талию. — Ты самый забавный человек, которого я когда-либо встречал. Брюс уткнулся подбородком в волосы Эдварда, слегка улыбнувшись. — Ладно, может, ты и прав. Он хотел спросить, откуда Эдвард взял идею для своего образа Загадочника, но это казалось довольно очевидным. Он ведь сам говорил, что ему всегда нравились головоломки. — Какая твоя любимая песня? — спросил он вместо этого. — У меня их много. — Тогда назови какую-нибудь одну. — Она непопулярная. Ты наверняка о ней ничего не слышал. — Уверен? — «Calling Occupants of Interplanetary Craft», исполнитель Клаату. — Не думаю, что... погоди, мне кажется, я её знаю. Её же поёт женщина, верно? — Вероятно, ты слышал кавер от Карен Карпентер. Он более популярен, чем оригинал. Брюс протянул руку, шаря по комоду, пока его пальцы не сомкнулись на телефоне. Он открыл браузер и прибавил громкость. — О боже, ты что, её ищешь? Это явно не твой жанр. — Я слушаю не только «Нирвану», знаешь ли. — Он включил песню, положил мобильник на подушку и уставился в потолок, положив руки за голову. Пение птиц, шелест травы, шаги. За ними последовала приятная, инопланетная мелодия и хрипловатый андрогинный голос. — Мне нравится, — сказал Брюс. Эдвард улыбнулся. — Ну да, конечно. — Нет, правда. Она успокаивает. И... вселяет надежду, что ли. Не знаю. Это напоминает мне тебя. Эдвард лежал, свернувшись калачиком на боку, рядом с Брюсом. — Меня? — Ага. Какое-то время они лежали и вместе слушали неземную мелодию, пока музыка не стихла. — Как ты думаешь, действительно ли что-то изменится? — тихо спросил Эдвард. — Я имею в виду, по-настоящему? — Для Готэма, или... — Не знаю. Думаю, для всех. Как ты думаешь, для города есть хоть какая-то надежда? — Конечно, есть. То мероприятие по сбору средств, например... — Точно. Сбор средств. — Я правда думаю, что это изменит ситуацию. Я уже решил, что собираюсь делать. — Его взгляд оставался прикованным к потолку. — Ради Обновления мой отец выделил миллиард долларов. Я хочу выделить столько же на жилищный проект Готэма. Только на этот раз это не будет простым обещанием. Я собираюсь довести это дело до конца. — Миллиард долларов, — пробормотал Эдвард. — Миллиард... Звучит как выдуманная сумма. Ты и вправду можешь просто... выделить столько? Как по щелчку? — Не совсем. Мне придётся продать агрономический отдел. Это было нелёгкое решение. Альфред с Люциусом постоянно продолжают напоминать мне, что каждый мой выбор влияет на наших сотрудников и что многие люди могут потерять работу, и дела у «Уэйн Энтерпрайзис» и так идут неважно. Многие люди уже думают, что я сошёл с ума. Люциус был очень обеспокоен этим решением. Он называет это «финансовым селфхармом». Как будто это что-то значит. Но, с другой стороны, — он повернулся лицом к Эдварду, — мы можем построить дома. Много домов. Места, где люди, которым больше некуда идти, могут быть в безопасности. — Он протянул руку и переплёл свои пальцы с пальцами Эдварда. — И это будет только началом. — Что ты имеешь в виду? — Больничная инфраструктура в Готэме в упадке уже много лет. Аркхем — это пережиток шестидесятых годов. Мы можем предоставить людям больше ресурсов, финансировать программы профилактики самоубийств, повышения контроля за здоровьем населения, программы медпомощи — всё то, что я почему-то не делал раньше. Я имею в виду, я один из немногих людей в этом городе, кто действительно может это организовать. Мне придётся пожертвовать кучей активов, но... к чёрту. Верно? Я продам все филиалы, если понадобится. Эдвард уставился на него, какое-то время не говоря ни слова. В этот момент его эмоции было трудно прочесть. — Множество важных людей будет не в восторге от того, что ты рубишь свою империю на корню. Брюс пожал плечами. — А что они сделают? Столкнувшись с молчанием Эдварда, он нахмурился. — Я думал, ты согласишься. Что случилось? — Мы и там многим рискуем, отправляясь на этот сбор средств вместе. И ещё та запись, которую вот-вот могут опубликовать... — Я ведь уже говорил тебе. Мне наплевать, что люди обо мне думают. Я знаю, что рискую. Перемены — это всегда определённый риск. Но если я ничего не сделаю, тогда та речь, которую я произнёс на пресс-конференции, окажется просто пустыми словами. — Большим пальцем он погладил крошечный белый шрам на костяшке одного из пальцев Эдварда. — Этот город ранен. Мы можем его исцелить. — Мы? Это твои деньги. Тут я тебе не нужен. — Это не так. Мне нужен твой разум. Ты знаком со всей гниющей системой этого города как никто другой. Ты лично исследовал всю эту коррупцию и денежные растраты. Ты же вёл подсчёты и своими глазами видел, где цифры в бумагах не сходятся, и понимаешь этот механизм лучше, чем я. Ты знаешь каждый закуток этого лабиринта. Мне нужна твоя помощь, чтобы убедиться, что этот проект не превратится в очередной Фонд Обновления. Ты поможешь мне? Эдвард посмотрел ему в глаза. — Брюс... Я хочу. Правда. Но я... я так чертовски боюсь. — Боишься чего? Он отвёл взгляд. — Я не знаю, как это объяснить. Брюс просто продолжал поглаживать костяшки его пальцев. — Сейчас это всё кажется слишком. Я знаю. Тебе не нужно принимать никаких решений прямо сейчас. — Он наклонился и нежно поцеловал Эдварда в лоб. — Давай немного отдохнём.

* * *

После того, как Брюс задремал, Эдвард ещё долго лежал без сна, прислушиваясь к его тихому храпу. Потеревшись большим пальцем об остальные, он вновь почувствовал засохшую кровь Брюса на их кончиках. Он поднёс пальцы ко рту и прижал их к губам. Его задница болела. Вероятно, завтра она тоже будет болеть. Даже со смазкой и всеми прелюдиями его мышцы не привыкли к тому, чтобы их растягивали таким образом; он всё ещё чувствовал слабое жжение внутри. Но оно не было неприятным. Это было доказательством того, что всё это происходило — что он был жив, что он был здесь, что он занимался сексом — или даже любовью — с Брюсом Уэйном. Всё это было по-настоящему. Он устал, но ему было тепло и безопасно в этом большом, неприступном доме, под этими мягкими одеялами, рядом с человеком, который контролировал состояние, примерно сравнимое с ВВП небольшой страны, который был экспертом по смешанным боевым искусствам, и который любил его с неистовой преданностью, граничащей с безумием. Эдвард на подсознательном уровне чувствовал, что Брюс способен защитить его от любой угрозы. Сейчас, здесь, он был в большей безопасности, чем когда-либо за всю свою жизнь. Конечно, какая-то его часть всё ещё чувствовала, что пол вот-вот уйдёт у него из-под ног, и они оба в любой момент окажутся в самых тёмных глубинах ада, но, возможно, это просто говорил в нём посттравматический синдром. Может, для начала ему нужно просто немного ослабить свою бдительность. Может, несмотря ни на что, для них всё же был возможен счастливый конец. Несмотря на усталость, его сознание всё ещё сопротивлялось сну, потому что он не хотел, чтобы эта ночь заканчивалась. Он посмотрел на спящее лицо Брюса, на прядь тёмных волос, падающую ему на лоб, пытаясь запечатлеть его образ в полумраке, сохранить его в запертом ящике своей души, где кроме него самого к нему никто не сможет прикоснуться. Брюс выглядел моложе, когда спал — как и большинство людей, предположил Эдвард. Во сне его лицо было более мягким, более открытым. Глядя на него, было легко забыть, что он и был моложе, пусть всего на несколько лет. Брюс пошевелился. Его дыхание участилось. На лбу проступила небольшая морщинка. Он тихо застонал. Плохой сон? Он застонал снова, чуть громче. Эдвард медленно протянул к нему руку. — Брюс... Брюс, всё хорошо. — Эдвард неловко погладил его по волосам. Брюс вздрогнул. Его глаза приоткрылись. — Всё в порядке. Просто сон. Ты в безопасности. Я... я рядом. Брюс казался всё ещё сонным. Его глаза закатились под полуоткрытыми веками, затем снова закрылись, и напряжение понемногу покинуло его мышцы. Через несколько мгновений он снова крепко заснул. Даже Бэтмену снились кошмары. Ну ещё бы. Именно поэтому он и стал Бэтменом. Это было странное, непривычное чувство — быть способным утешить другого человека; обладать такой властью. Эдвард до сих пор не сказал ему этих слов напрямую. Он признался в этом своей группе, прежде чем они отреклись от него, и он сообщил об этом Брюсу с помощью шифра, но никогда не произносил этого вслух. Он облизал губы и наклонился над спящим Брюсом. — Я люблю тебя, — прошептал он ему на ухо. Брюс никак не отреагировал. Скорее всего, он спал слишком глубоко, чтобы услышать его. — Я люблю тебя, Брюс. Слова прозвучали тихо и затерялись в темноте. Где-то на стене негромко тикали часы. Этажом ниже слышался приглушённый скрип шагов — должно быть, Альфред бродил по поместью. Эдварду вдруг стало интересно, как много из произошедшего этой ночью он услышал. Кровать была непривычно большой и мягкой. Комната казалась огромной, будто сокрытая от всего остального мира пещера. Даже воздух в поместье Уэйнов пах по-другому; вездесущий смог Готэма не проникал внутрь, придавая здешней атмосфере искусственный привкус, как у газированной воды. Перед тем, как уснуть, Эдвард ещё долго вслушивался в едва уловимый шум, доносящийся из вентиляционной решётки, похожий на завывание призраков.