* * *
Придя в комнату отдыха, Брюс нажал кнопку на пульте дистанционного управления, и массивный шкаф с жужжанием открылся, обнажив телевизионный экран, занимавший две трети стены. Время от времени Брюс играл в игры — это помогало отточить его рефлексы и пространственное восприятие — и иногда к нему присоединялся Альфред. Для таких случаев перед экраном стояли два глубоких кресла. Брюс пролистал различные эмуляторы из списка классических игр. Он передал Эдварду контроллер и сел в кресло слева, держа в руках свой контроллер. Некоторое время они играли в тишине, наблюдая за тем, как цветные фигурки падают с обеих половин экрана. Брюс предпочитал шутеры от первого лица больше, чем головоломки, но всегда считал себя довольно неплохим игроком в тетрис. Однако Эдвард оказался намного лучше. Его руки двигались со сверхъестественной скоростью, а большие пальцы буквально метались по контроллеру, когда фигурки опускались друг на друга. — Тебе, наверное, со мной слишком легко? — спросил Брюс после того, как Эдвард выиграл третью партию подряд. — Всё нормально. — Они начали новую игру. — У меня уже давно не было возможности так с кем-нибудь поиграть, — заметил Эдвард через пару минут. — Раньше я иногда играл онлайн с BlackRabbit. Он один из немногих людей, которые могли обыграть меня в тетрис. Или в «Dr. Robotnik’s Bean Machine». Брюс узнал это имя. Один из членов группы. — Никогда в него не играл. Я... чёрт. — Он только что проиграл. Снова. В рекордно короткий срок. — Ты слишком напрягаешься, — сказал Эдвард. — Расслабься. — Я и так расслаблен. — Нет, ты наклонился вперёд и сгорбился. Откинься назад. Это просто игра. Не зацикливайся так на победе. Уголок рта Брюса дёрнулся в едва заметной улыбке. — Так точно, сенсей. Губы Эдварда тронула ответная улыбка. Они начали ещё один раунд. В дверь постучали. Брюс поставил игру на паузу. — Войдите. В комнату вошёл Альфред с подносом на одной руке. Он взглянул на экран. — Я не помешал? — Нет, всё хорошо. Он кивнул. — Немного закусок, если вы голодны. — Спасибо. Он поставил поднос на маленький столик между двумя креслами. Его взгляд на мгновение метнулся к Эдварду. — Что-нибудь ещё? — Вопрос, кажется, был адресован им обоим. — Эдвард? — Нет. — Спасибо, Ал. Альфред тихонько удалился. Эдвард осмотрел содержимое подноса. — Крекеры с сыром? Брюс взял один и надкусил. — Мне нравятся. Эдвард последовал его примеру, взял и осторожно надкусил от уголка. — Ты такой странный. — Он откусил ещё кусочек. — Хотя это не то чтобы плохо. Рядом с закусками на подносе стояли две кружки горячего шоколада с плавающими на поверхности мини-зефирками. Эдвард взял свою кружку, крепко обхватив руками, будто хотел согреться, и подул. Затем он сделал глоток. — Чёрт, — почти выдохнул он. — Что? Слишком горячо? — Нет, просто... это лучший горячий шоколад, который я когда-либо пробовал. Что в нём? — Думаю, Альфред расплавляет в нём настоящие плитки шоколада вместо того, чтобы использовать какао-порошок. В нём есть и сливки, и молоко. Эдвард сделал ещё глоток и тихо, почти болезненно застонал. — Он, должно быть, колдун. Обычный человек ни за что не смог бы такое приготовить. — Ещё глоток. — Х-х-н-н... Взгляд Эдварда на полсекунды встретился с его взглядом. Он посмотрел вниз, на облака зефирной пены, клубящиеся на поверхности шоколада. — Не стесняйся. Допивай. — Брюс откусил ещё кусочек от своего сырного крекера. Эдвард сделал ещё глоток, и на кончике его носа появилось немного пены. — Хочешь продолжить игру? — Если ты хочешь. Э-э, у тебя тут немного... — Он постучал себе по кончику носа. Эдвард вытер лицо тыльной стороной ладони и взял контроллер. — Знаешь, — сказал Эдвард после недолгого молчания, — видеоигры могут оказывать терапевтический эффект. Регулярная игра в тетрис после травмирующего события снижает вероятность развития ПТСР. На эту тему проводились исследования. — Правда? — Вероятно, это работает и с другими играми-головоломками. И в этом есть смысл. — Он повернул фигурку и вставил её в свободное место. — Игры предлагают мир с правилами, которые ты можешь понять и изучить, чтобы победить. Это среда, в которой у тебя есть контроль. Конечно, всегда присутствует и элемент случайности. Но если бы это была чистая случайность, то было бы уже не так весело. — Его взгляд оставался сосредоточенным на игре; экран отражался в его очках, затеняя глаза. — Чтобы правильно функционировать — чтобы чувствовать себя в безопасности — разум должен видеть мир понятным. Видеть закономерности, причины и следствия. И, конечно же, победа... Она даёт небольшой заряд дофамина изголодавшемуся по удовольствию мозгу. Чувство одобрения. Он перестал играть. Фигурки скопились в верхней части экрана. — Эдвард? «ИГРА ОКОНЧЕНА». Эдвард безучастно уставился на экран, как будто внезапно потерял интерес. — Ты хочешь поговорить? — тихо спросил Брюс. — О чём? — О том, что произошло. О группе. Или... о чём угодно. — Я даже не знаю, что сказать, — пробормотал Эдвард. — Так долго я был... — Он перевёл дыхание. — После того, как я узнал о Фонде и обо всём остальном, я почувствовал всю тяжесть этой лжи, как будто что-то... — он поднял руку к виску, согнув пальцы, словно сжимая воздух. — ...давило на мой мозг. Постоянно. Это давление. Оно копится и копится до тех пор, пока тебе не захочется кричать, пока не захочется сломать что-нибудь. Брюс колебался. — Кармайн Фальконе. Это он за всем этим стоит, да? Он был в твоём списке целей, сразу после меня. Эдвард слегка улыбнулся. — Да, и он тоже. Я жалею, что у меня не было шанса его прикончить. Но за «всем этим» стоит не один человек. Дело гораздо серьёзнее. Это сообщество. Независимо от того, как ты вертишь фигуры, ты видишь, что закономерности всегда одни и те же. — Он опустил взгляд. — Я думал, что понял, кем я должен стать. Что мне нужно сделать. Но теперь всё кончено, и я даже не знаю, кто я такой. — Ты Эдвард Нэштон. — Имя — это всего лишь слоги. Эдвард Нэштон... теперь это звучит бессмысленно. Моя ненависть была моей бронёй. Без неё я не смогу выстоять. — Это не так. — Для меня это не новое чувство. — Он рассеянно пропустил шнур контроллера между пальцами. — Всю свою жизнь я чувствовал пустоту. Образ Загадочника был лишь краткой отсрочкой от неё. — Ты жил годы, десятилетия, прежде чем им стал. Ты же должен был жить для чего-то. — Честно говоря, иногда я думаю, что единственная причина, по которой я держался, заключалась в том, что у меня был какой-то остаточный страх перед адом. В детстве мне часто снились кошмары о нём. Брюс вспомнил о том сообщении, которое послал ему Эдвард — признании в том, что он боролся с суицидальными мыслями с девяти лет. Он подумал об этом маленьком мальчике, запертым в одной комнате с бесчисленным количеством других детей, но в то же время одиноким, утешающим себя фантазиями о смерти. Брюс потянулся через пространство между стульями и взял его за руку. Эдвард прерывисто вздохнул. Минуту или две Брюс просто держал неподвижную руку Эдварда. Он чувствовал себя потерянным. Он хотел дать хоть какой-то ответ, сказать какие-нибудь слова утешения, но его собственным способом справиться с травмами и пустотой внутри было переодевание летучей мышью и беготня по ночным улицам за преступниками. Это дало ему цель, но он хорошо понимал, что большинство людей сочли бы это оправданно безумным. В конце концов, кто он такой, чтобы давать кому-то советы о том, как жить? — Тебе нужна какая-нибудь помощь? — тихо спросил он Эдварда. — Помощь, — пробормотал Эдвард, как будто произнося иностранное слово, с которым он никогда не сталкивался. — Доктор, консультация, медикаменты. Что угодно. Тишина. — Если проблема в деньгах, то ты знаешь, я об этом позабочусь. Было ли это плодом воображения Брюса, или ему показалось, как Эдвард напрягся после этих слов? — Решать тебе, — сказал он, продолжая держать Эдварда за руку. — Я не буду пытаться втянуть тебя во что-то, что тебе не нравится. И я знаю, ты говорил, что пробовал всё это раньше. Может, это имело значение, а может и нет. Но такой вариант всегда есть, если ты когда-нибудь захочешь попробовать его снова. Однако взгляд Эдварда оставался прикованным к экрану. — Что, если некоторые люди просто сломаны? — сказал он безразлично, как будто этот вопрос был риторическим. — Что, если никакой «помощи» нет? Что, если это всего лишь вымысел, которого мы как общество должны придерживаться, чтобы поддерживать порядок? Он мог бы сказать «ты не сломан», но это казалось банальным ответом. Эдварду не нужны были слепые заверения. Он искал ответы. Брюс вспомнил, как в десять лет заползал под кровать с хлебным ножом, плача и крича, что хочет быть с мамой и папой. Он попытался вспомнить, что тогда сказал ему Альфред, но не смог; воспоминания были туманными. Он помнил только спокойный, нежный голос и руки, успокаивающе обнимавшие его. — Честно говоря, я спрашивал себя о том же самом. Я тоже так думал. Но я рад, что смог это пережить. — Его пальцы крепче сжали ладонь Эдварда. — Если бы я тогда умер, то я бы не встретил тебя. На лице Эдварда промелькнуло уязвимое выражение; на мгновение оно обмякло, став расслабленным. Затем его губы растянулись в чём-то среднем между улыбкой и гримасой боли. Его рука дёрнулась в руке Брюса, затем высвободилась. Он снял свои очки и начал тереть их о футболку — больше чтобы занять руки, потому что сами линзы были чистыми. — Ты ещё можешь пожалеть о своём решении, — сказал он. — Никогда не знаешь наверняка. — Ни за что. Я в этом уверен. — Брюс перевёл взгляд на экран, затем обратно на Эдварда. Всё это казалось таким непривычным. Таким неопределённым. — Хочешь, поиграем во что-нибудь ещё? Он медленно покачал головой. — Уже поздно. А мне завтра на работу. — Ты можешь взять отгул. Выспись день-два. — Мне пора идти. Я ещё должен поддерживать свою нормальную жизнь. Насколько это теперь возможно. Хотя, должен признать, мне этого уже не очень хочется. — Он взял кружку с какао и попытался отпить, но поняв, что она пуста, поставил её обратно на стол. — Я буду спать в своей старой комнате? — Только если сам этого захочешь. В особняке много свободных комнат. Можешь даже занять мою, если хочешь. — Эдвард поднял голову, и Брюс быстро добавил: — Я имею в виду, в половине случаев я всё равно засыпаю на диване. Так что... не беспокойся об этом. После их не слишком удачной попытки заняться киберсексом несколько дней назад Брюс не был уверен, на какой стадии отношений они теперь находились. Но, как бы то ни было, в чём Эдвард сейчас нуждался больше всего на свете, так это в друге. В том, кто готов просто быть рядом. Он был не в том душевном состоянии, чтобы заниматься чем-то ещё. И Эдвард ясно дал понять, что им нужно установить определённые границы. Предложение разделить постель могло показаться слишком интимным. — Если я буду спать в своей старой комнате, ты привяжешь меня цепью к кровати, как раньше? — лениво поинтересовался Эдвард. Сердце Брюса ухнуло в пятки. — Это... Ты что, шутишь? — Не знаю. Думаю, это было бы успокаивающе. Были времена, когда я чувствовал себя там в полной безопасности, как пленник. Даже в особенно тяжёлые моменты... Сейчас, когда я оглядываюсь назад, меня охватывает странная ностальгия. Ты мог бы приковать меня, а потом уложить в... — Я, э-э... Не думаю, что должен это делать. — Его лицо горело. — Ну хорошо. — На лице Эдварда проскользнула улыбка, впрочем, быстро исчезнув. — Откровенно говоря, мне любопытно посмотреть на твою спальню. Брюс встал. — Тогда идём.* * *
Спальня Брюса была просторной, но скромной, в минималистском стиле: кровать размера не меньше «king-size» с тёмно-синим покрывалом, квадратный, лакированный комод чёрного цвета, такой же простой, настольная лампа и больше ничего. Шторы на окне плотно задёрнуты; пол из дубовой древесины, а стены — такого же глубокого, почти чёрного тёмно-синего цвета. — Тут столько всего синего, — заметил Эдвард. — Говорят, синий цвет оказывает успокаивающий эффект. — Здесь я чувствую себя так, словно тону. Как будто я на дне океана. — Тогда, может, пойдём в гостевую? — Я не говорил, что мне это не нравится. Я буду спать здесь. Эдвард подошёл к кровати, но затем резко остановился, отвернувшись от Брюса, будто внезапно чего-то спохватился. — Что-то не так? — Всё в порядке. Затем Брюс понял. — О, точно. С тобой нет твоего Бэтмена. — Эдвард упоминал, что игрушка помогала ему уснуть, попутно избавляя от ночных кошмаров. Это было частью его повседневной жизни. Эдвард посмотрел через его плечо и улыбнулся Брюсу одной из своих тонких, сухих улыбок. — Мне тридцать семь. Одну ночь смогу без него обойтись. — Мы можем заехать за ним в твою квартиру и забрать его, если хочешь. Отсюда не так уж далеко. Эдвард покачал головой. — Всё нормально. Правда. —Если ты уверен. — Брюс помолчал. — В доме есть система внутренней связи, если тебе что-нибудь понадобится. — Он указал на панель на стене. — Я ещё немного пободрствую. — Он направился к двери. — Брюс. Он остановился. Эдвард сделал вдох. Кончики его пальцев впились в предплечье. — Тебе не обязательно быть таким деликатным. Этой кровати хватит для нас обоих. Сердце Брюса забилось быстрее. — Я подумал, что тебе, возможно, захочется личного пространства. Эдвард издал тихий, натянутый смешок. — Я удивлён, что ты и правда намерен оставить меня одного прямо сейчас. Я имею в виду, я не буду делать ничего такого. Но всё равно. Хотя... Зная тебя, в комнате наверняка есть жучки. — На самом деле, нет. Честно говоря, я и правда нервничаю, оставляя тебя одного после всего, что сегодня случилось. Но ты сам говорил мне, что не умрёшь так просто. Поэтому я хочу в это верить. Эдвард молчал, уставившись на свои ноги в носках. — Эдвард? — В детстве я делил постель с двумя другими мальчиками. Нам никогда не хватало кроватей, поэтому приходилось обходиться одной на нескольких. Это было, мягко говоря, неудобно. Я только начинал засыпать, и меня пинали или толкали, потому что я ворочался во сне. Но после того, как я покинул приют и попал в приёмную семью, у меня впервые появилась собственная кровать. Можно подумать, что я спал как убитый. Но в ту ночь я не сомкнул глаз. Я скучал по тем толчкам. — Ты просишь меня поспать с тобой, Эдвард? Ты же знаешь, ты можешь просто спросить. Всё в порядке. Тихое дыхание Эдварда заполняло комнату. — Ничего такого, — сказал Брюс. — Я могу просто лечь рядом с тобой. Если ты хочешь. — Я хочу. Да, — прошептал он, спустя пару секунд тихо добавив: — спасибо. Брюс обычно спал голым или в одних боксерах. Но, учитывая сложившиеся обстоятельства, это, вероятно, было бы опрометчиво. Он поспешно переоделся в свободные пижамные штаны и футболку. Какое-то мгновение они оба нерешительно стояли у кровати. Затем Эдвард забрался на массивный матрас и скользнул под одеяло. Брюс выключил лампу и забрался внутрь, ложась к нему. Их смешанное дыхание наполнило темноту. На кровати могли бы с комфортом разместиться три человека. Если бы они держались по разные стороны матраса, то даже не соприкоснулись бы друг с другом. Как бы то ни было, между ними оставалось почти полфута пространства. Брюс мог видеть, как слабый свет из коридора отражается в очках Эдварда. — Ты не будешь их снимать? — Что? — Твои очки. Ты ведь обычно спишь без них, да? — Ох. Точно. — Он снял их и положил на комод рядом с кроватью. Глаза Брюса уже привыкли к полумраку; он мог разглядеть изгиб щеки Эдварда, бахрому его ресниц и блеск его открытых глаз. Он чувствовал каждое движение Эдварда. Каждый поворот. Пружины кровати слабо скрипнули. Брюс задумался, сможет ли на самом деле заснуть. Он так остро ощущал присутствие Эдварда, его неровное дыхание. — Подушка пахнет тобой, — пробормотал Эдвард. — То есть твоим шампунем. — Не знал, что у него есть запах. — Он очень слабый. Брюс почувствовал щекочущее дыхание на своей щеке. Эдвард придвинулся ближе. Брюс чувствовал тепло, исходящее от его кожи. Он тоже чувствовал запах Эдварда. От него пахло дождём и сажей. Как от самого города. — Это мероприятие по сбору средств... Когда, ты говорил, оно пройдёт? Брюс не ожидал, что Эдвард решит снова затронуть эту тему. — Первого декабря. А что? — Я пойду. Брюс приоткрыл рот. — Ты... правда? Я думал... — Я не хочу прятаться. Я не хочу бежать от этого. Люди всё равно узнают о нас, рано или поздно. Так пусть лучше узнают на наших условиях. У Брюса закружилась голова. Эдвард сказал «да». Его охватила головокружительная лёгкость. Он заставил себя спросить: — Ты точно уверен? — Полагаю, мне придётся надеть костюм по такому поводу? У меня нет ничего подходящего. — Мы можем подобрать его тебе. Завтра, после работы, если хочешь. — Брюс Уэйн, принц города, привёл какого-то захудалого бухгалтера на благотворительный вечер. Что же подумают люди? — Они подумают, что я чертовски везучий ублюдок. В тишине вдруг раздался пронзительный звук: Эдвард рассмеялся. Его смех прозвучал слегка сдавленно. — Ты такой забавный. — Я серьёзно. Ты прекрасен, Эдвард. Ты сногсшибателен. Я рад, что ты не хочешь прятаться. Потому что я тоже не хочу. Я хочу пройти с тобой по этому залу рука об руку. Я хочу, чтобы мир знал, что я чувствую. Дыхание Эдварда участилось. Он издал низкий, тихий звук, отдалённо похожий на стон. — Эдвард? — Неужто не видишь, что со мной твоя нежность творит? — сказал он странным, певучим голосом, как будто читал стихи. — Лиши меня злости, даруй мне отчаянье... У Брюса перехватило дыхание. — Я не понимаю. Ты передумал? Ты не хочешь идти? — Нет. Хочу. Забудь об этом. Я просто дурачусь. — Потому что я знаю, что это может быть слишком, я знаю, что там будут СМИ, и... Губы Эдварда прижались к его губам, обрывая фразу. Он этого не ожидал, из-за чего немного напрягся. Эдвард дышал неровными, дрожащими вдохами, его губы двигались по губам Брюса. Брюс инстинктивно начал наклоняться, растворяясь во вкусе, запахе и тепле Эдварда, мягкости его губ. Он ощутил солоноватый привкус — пота или слёз, он не был уверен — и отстранился. — Эдвард. — В том письме ты написал, что хочешь быть внутри меня. Что ты хочешь проникнуть в глубины моего сознания. У Брюса закружилась голова. Тело Эдварда прижалось к нему, согретое теплом одеяла. Такой тёплый. Брюс уже был твёрд; при соприкосновении его член нетерпеливо дёрнулся. Эдвард был здесь, в его постели, с ним, целовал его, и в тот момент Брюс хотел его так сильно, больше, чем когда-либо хотел чего-либо. Боль, которую он чувствовал, была почти осязаемой. — Ты хочешь этого? — хрипло прошептал Брюс. — Этим вечером? Сейчас? — Он обхватил щёку Эдварда одной рукой. — Всё в порядке, — прошептал Эдвард. Из-за царящего в комнате полумрака Брюс не мог разглядеть выражение его лица. Ему так хотелось видеть его глаза. — Что бы ни случилось, всё будет хорошо.