1. Неизвестный на Паддингтон-Грин
25 января 2023 г. в 12:22
Душным летним вечером в зеленых сумерках безлюдной липовой аллеи на Паддингтон-Грин появился одетый с иголочки пожилой джентльмен в черном костюме с шелковыми лацканами, лайкровых перчатках и фетровой шляпе. Казалось, зной ему ни капли не докучает, до того отрешенным, задумчивым и погруженным в себя он выглядел. При ходьбе джентльмен опирался на трость с набалдашником из белой слоновой кости, а на вид ему было не меньше семидесяти. Глаза у него были необыкновенные, зоркие и проницательные, неестественного янтарного оттенка, молодые и очень-очень старые одновременно, будто пожилой господин не живет, а только созерцает эту сумасшедшую жизнь со стороны и не находит ее хоть сколько-нибудь занимательной.
Вдоль аллеи по обеим ее сторонам стояли скамейки — все пустые, кроме одной. На ней сидел худосочный темноволосый юноша, по виду заводской рабочий с лондонской окраины. Его желтая, в мелкую клеточку хлопчатобумажная рубашка с короткими рукавами была заправлена в брюки не по росту, из которых нелепо торчали голые щиколотки. Поравнявшись с пареньком, джентльмен в костюме остановился и поглядел на него с интересом.
— Если позволите, я присяду? — вкрадчиво спросил он.
— Конечно, сэр! — встрепенулся юноша и услужливо подвинулся в сторону, хотя места на скамейке было предостаточно.
Пожилой мужчина присел рядом, сложил кисти рук на набалдашник и несколько минут сидел неподвижно, вглядываясь своими острыми янтарными глазами куда-то вдаль, в сторону Эджвер-роуд, откуда отдаленно доносились рокот автомобильных моторов, позвякивание велосипедных звонков и тяжелый шум колес двухэтажных автобусов. Юноша заметил сбоку на его шляпе маленькую брошь из латуни в виде буквы «К».
— Время близко, — вдруг изрек незнакомец.
— Простите?.. — удивленно переспросил паренек.
Джентльмен медленно повернул к нему голову и сказал, улыбнувшись краем рта:
— Не каждый день в Лондоне можно встретить человека с величайшей судьбой в истории.
Юноша закашлялся. От незнакомца веяло таинственной угрозой, и от него же необъяснимо исходила мудрость веков, которая приковывала к нему внимание намертво.
— Надо заметить, вы очень скромны, сэр, — с робкой усмешкой пробормотал паренек.
— О нет, это я не о себе, — небрежно махнул стянутой с руки перчаткой пожилой джентльмен. — Это я о вас, молодой человек.
— Уверяю вас, это какая-то ошибка. Во мне нет ничего великого: я не политик, не актер, не спортсмен и даже не студент Кембриджа. Я просто… никто.
— Но ваши новеллы о короле Артуре весьма неплохи, надо признать, — лукаво улыбнулся мужчина.
Парень вздрогнул — откуда ему известно о новеллах? Разве что главный редактор захудалого лондонского издательства, который посоветовал юному энтузиасту сжечь его бесталанные рукописи в печи, разболтал все коллегам?
— Знатоки поспорили бы с вами, сэр, — кисло заметил он. — Мне говорят, что я грубо исказил легенду.
— Все это вздор, дорогой юноша. Грубейшим образом легенду исказили те, кто переписывал ее десятки раз, не сохранив из подлинных фактов почти ничего, и только ваши рассказы соответствуют истине. Можете поверить мне как непосредственному очевидцу событий.
Молодой человек изумленно взглянул на собеседника, а тот и ухом не повел. Шутник он или сумасшедший? Впрочем, последнее было подумано не в осуждение незнакомцу — не ему, кого с малых лет таскали по психиатрам, пренебрежительно думать о душевнобольных людях.
— Вы читали мои рассказы? — улыбнулся юноша.
— Читал. Они написаны великолепно, а главное, правдиво.
— Но я нигде не публиковал их и почти никому не показывал.
— Ну, вам-то должно быть известно, что мир устроен сложнее, чем привыкли считать обыватели. Разве того, кто с детства вынужден скрывать свои необыкновенные способности, можно удивить чем-либо подобным?
У парня непроизвольно открылся рот. Не осталось сомнений, что перед ним некто, кому известны самые тайные, непостижимые уму законы мироздания, некто, кто может ответить ему на вопросы, мучившие его всю сознательную жизнь.
Ведь у парня даже имени толком не было. Вернее, имя-то было, но с чьей-то легкой руки его однажды заменило прозвище «маг», да так и приклеилось к незадачливому молодому человеку, что даже он сам величал себя не иначе как маг.
Отца у него не было — убили в войну, а мать жила в глухой деревне на западе Корнуолла, хотя родом они все были, вообще-то, из Лондона. В четыре года мальчик начал взглядом двигать предметы у себя в комнате, и перепуганная молодая женщина, отдав последние деньги, потащила сына к доктору, светилу европейской психиатрии. О священнике или медиуме она почему-то не подумала, а ведь большинство женщин на ее месте в первую очередь решили бы, что ребенок одержим злым духом. Психиатр, тщательно осмотрев маленького пациента, заключил следующее: «Боюсь, мэм, мы столкнулись с необъяснимым наукой явлением, против которого бессильны препараты и любые методики коррекции. Мой вам совет: если не хотите, чтобы вашего сына до старости таскали по лабораториям и конференциям, как подопытную мышь, или использовали его способности в качестве секретного оружия для спецслужб, забирайте его и уезжайте подальше от больших городов. Может быть, там у него будет шанс на нормальную жизнь».
Прошло пятнадцать лет, прежде чем повзрослевший мальчик смог убедить мать, что он способен успешно контролировать свою загадочную силу и может вернуться в Лондон. Лондон манил его своими огнями, шумом улиц, каменными великанами, но одного этот город исправить был не в силах — маг по-прежнему оставался очень одинок. Он устроился токарем на завод, а единственным его развлечением в тесной съемной квартирке, расположенной рядом с промышленной зоной, было сочинение историй. Их сюжеты приходили внезапно, как из ниоткуда, но были удивительно стройными и захватывающими. Они рассказывали о легендарном короле Артуре, волшебнике Мерлине, злой фее Моргане, прекрасной и мудрой королеве Гвиневре, храбрых рыцарях Круглого стола. Это были истории о великой дружбе и великом предательстве, о войне добра со злом, в которой почему-то не оказалось победителей. Магу подчас самому казалось, что он был участником этих событий — до того живо они ему представлялись, но не было в мире ни единой души, кому бы он мог показать свои творения, не боясь быть осмеянным. Одна робкая попытка отнести рукописи в издательство закончилась оглушительным провалом и отбила охоту пробовать опубликоваться снова.
И вот, наконец, он видел перед собой человека, который понимал его с полуслова и мог, казалось, читать его мысли, будто открытую книгу. Это и пугало, и восхищало одномоментно. Маг вдруг мистическим образом проникся к незнакомцу абсолютным доверием и обратился к нему практически с мольбой:
— Что вам еще известно об этом? Прошу, расскажите мне.
— Судьба, юноша, — многозначительно произнес джентльмен и слегка стукнул тростью по асфальту. — Судьба управляет нами и зовет нас, невозможно убежать от своего предназначения. Твоя судьба скоро позовет тебя, будь к этому готов.
— Значит, все это не зря? — с надеждой спросил парень. — Эти мои… способности, моя уединенная жизнь?
— Люди похожи на растения, — продолжал вслух рассуждать пожилой господин, обведя взором зеленую рощу. — Кому-то суждено цвести и приносить пользу, кто-то зачахнет за ненадобностью, а кто-то разрастается ядовитыми побегами и душит ими всю оранжерею. Скоро Альбион встретит новый рассвет, но тьма идет впереди. Да, тьма идет впереди.
Эти слова ясности в душевную сумятицу мага не внесли, а вызвали какое-то новое, тревожное, липкое чувство, от которого захотелось поскорее избавиться. Джентльмен поднялся на ноги и протянул ему визитную карточку. Тут же на Эджвер-роуд громко загудели клаксоны, завизжали женщины, раздался треск стекла. Юноша очертя голову бросился на шум и в несколько секунд оказался на улице, где возбужденная толпа облепила автобус, а в нескольких метрах лежало бездыханное окровавленное тело. Превозмогая ужас и отвращение, маг вгляделся в черты мертвеца и узнал в нем мистера Бернса, главного редактора книжного издательства, в которое он обращался.
Юноша скривился от приступа тошноты, а затем снова обратил взгляд на аллею Паддингтон-Грин. Она была совершенно пуста. Тогда он прочел наконец визитку, которую все еще держал в руке. На ней аккуратным старинным шрифтом было напечатано всего два слова: «Профессор Килинг».